Семейные проблемы Александра III
К 1892 году у императора Александра III настроение бывало все чаще унылое, его одолевали болезни: мучили постоянные простуды, беспокоили почки, сердце - и… грустные мысли об одиночестве. Дети вырастали и постепенно отдалялись от отца; близких людей, друзей, таких, которым можно доверять и на которых можно полностью положиться, рядом с ним становилось все меньше; единственный друг - жена. Но как только она надолго уезжала из дома, император был не в силах совладать с тоской. А уезжать Марии Федоровне приходилось, хотя бы для того, чтобы навестить сына Георгия, которому из-за болезни легких врачи рекомендовали горный климат (Георгий почти безвыездно жил на Кавказе). Письма, написанные Александром Александровичем жене в 1892 году в дни разлуки, были очень грустными…
«…Ники отправился в Петербург и, кажется, хочет остаться там до четверга, что он там делает, как проводит время, я не знаю, а он, если его не спросить, сам ничего не говорит»…
«Ники обедает сегодня у [генерала] Черевина, который, кстати, вчера был не в духе и прескучный за обедом, да и все общество небольшое, но прескучное, так что сегодня я воздержался кого-либо приглашать, а была закуска у меня в кабинете, и я ел один. В подобных случаях страшно недостает хотя бы собаки; все же не так одиноко себя чувствуешь, я с таким отчаянием вспоминаю моего верного милого Камчатку *, который никогда меня не оставлял и всюду был со мной; никогда не забуду эту чудную и единственную собаку! У меня опять слезы на глазах, вспоминая про Камчатку, ведь это глупо, малодушие, а что же делать - оно все-таки так! Разве из людей у меня есть хоть один бескорыстный друг, нет и быть не может, а пес может быть, и Камчатка был такой.
Сегодня завтракал с Мишей и Беби втроем, а потом они были у меня в кабинете и смотрели картинки. Эта такая радость и такое утешение иметь их при себе, и они так милы со мной и вовсе мне не мешают. (…)
Беби принесла мне утром фиалки, они так чудно пахнут; как жаль, что ты не можешь ими наслаждаться, да и вообще, что уехала как раз в лучшее время года для Гатчины, и так пусто и грустно без тебя, моя милая душка Минни. Я был в твоих комнатах, был в спальне, так все тихо, пусто, помолился перед нашими образами, постоял и грустный вернулся к себе!»
Беби - великая княжна Ольга Александровна
«Теперь я много бываю один, поневоле много думаешь, а кругом все невеселые вещи, радости почти никакой! Конечно, огромное утешение дети, только ими и радуешься, глядя на них».
«Не могу выразить, как меня все это мучает и приводит в отчаяние, все нужные люди, которых ценишь и уважаешь, именно они исчезают и уходят, а заменить их не знаешь кем, да и нельзя заменить, таких людей не каждый день находишь. Когда подумаешь, каких людей я потерял незаменимых, как гр. Толстой, Шестаков, Оболенский, просто отчаяние! (…)
Еще раз благодарю тебя от души за твое письмо и благодарю Ксению за то, что написала мне тоже. С нетерпением жду твоего возвращения, так грустно, скучно и пусто без тебя, моя милая душка Минни, а теперь в особенности…»
Мария Федоровна с Ольгой, Михаилом и Георгием
Читая письма и дневниковые записи, сделанные рукой Александра III, невольно обращаешь внимание на одну вещь - чувства в этих строках сквозят самые искренние, а вот язык простоват, без налета искусственно выработанного литературного «изящества». Иногда на это указывают, как на свидетельство недостаточной образованности государя. Но на самом деле причина совсем иная - первыми учителями русского для царских детей были кормилицы, обычные крестьянские женщины, проводившие со своими питомцами первые годы их жизни почти неразлучно. И вот их-то деревенский, душевный просторечный говорок и усваивали малолетние великие князья на всю свою жизнь. Отсюда, вероятно, и вечные «душки», как главное выражение ласки, любви и нежности по отношению к жене и детям. Ну не слышал маленький Александр Александрович других ласковых слов, когда учился говорить!
Великие князья Михаил, Ксения, Георгий и цесаревич Николай
Полковник Владимир Олленгрэн, человек, с раннего детства близкий к императорскому семейству, свидетельствовал:
«Все Романовы, у которых были русские мамки (кормилицы), говорили по-русски с налетом простанородным. Так говорил и Александр III. Если он не следил за собой, то в его интонациях, как я понял впоследствии, было что-то от варламовской раскатистости. И я сам не раз слышал его: «чивой-то».
Горный пейзаж. Акварель цесаревича Николая Александровича
В апреле императрица уехала в Аббас-Туман навестить сына Георгия. Сына по-прежнему беспокоили легкие. Император, оставшийся в Гатчине, страшно тосковал в разлуке с женой. Ему казалось, что он никому не нужен, что дети его забыли и вообще больше не любят, и все вокруг представлялось ему в мрачном свете. Марии Федоровне он писал 16 апреля 1892 года, многословно, не очень-то гладко, но с неприкрытой болью, сквозившей в каждой строке:
«Моя милая душка Минни!
Как скучно и грустно оставаться так долго без писем от тебя; я до сих пор не получил твоего письма, которое ты послала из Владикавказа. Из телеграмм твоих я вижу, что ты очень довольна Аббас-Туманом и что вы весело и приятно проводите время; радуюсь за вас, но грустно не быть вместе там!
Здесь мы живем тихо, скромно, но невесело. (…) Ники все еще в Петербурге, что он делает, не знаю, он ничего не телеграфирует, не пишет и не спрашивал у меня какие-либо известия от тебя. Я должен сознаться, что для меня лично это приятно, так как здесь он скучает, не знает, что делать, а знать, что он останется здесь только по обязанности, и видеть скучающую фигуру для меня невесело, и с маленькими детьми гораздо лучше, и они, и я довольны, и нам отлично вместе.
Цесаревич Николай
Вообще, когда дети подрастают и начинают скучать - дома невесело родителям, да что делать? Так оно в натуре человеческой. Да и Ксения теперь меня вполне игнорирует, я для нее совершенно лишний; разговоров никаких, никогда ничего не спрашивает, ничего не попросит, а я рад был бы так сделать ей удовольствие хоть в чем-нибудь. Например, в прошлом году зимою, когда Ники не было, я ездил с нею раза два-три кататься на санях и сказал ей, что если и когда она захочет, чтобы сказала мне, и я с удовольствием возьму ее с собой; она ни разу не попросила меня. В эту зиму я надеялся, что она хоть раз сделает мне удовольствие и попросит покататься с ней; нет, так я и не дождался. Наконец, я сам ей предложил раз поехать со мной, но неудачно, так как она должна была поехать с тобой в этот день. Я надеялся, что она мне скажет хоть что-нибудь потом, что ей жаль, что не удалось, и что она попросит меня поехать с ней в другой раз, но не слыхал от нее ни одного слова, как будто я ей ничего не предлагал и ничего не говорил. Меня это очень, очень огорчило, но я не хотел об этом говорить, потому что мне слишком тяжело, а главное, к чему? Если этого чувства ко мне у нее нет, это значит, я виноват: не сумел внушить ей доверия и любви ко мне. (…) Кроме того, ты ей позволила ездить, когда она захочет, с Ники, чем она и пользовалась почти каждый день и веселилась очень, так что ездить со мной было невесело и ненужно. Я должен сказать, что постоянно радовался и ждал того времени, когда она подрастет, чтобы с ней кататься, ездить в театр, увеселять ее, но ничего этого нет; я ей не нужен, со мной ей скучно, и ничего общего между нами нет, только утром поздороваемся, а вечером - спокойной ночи, и все! Умоляю тебя ей ничего об этом не говорить, будет еще хуже, так как будет ненатурально, а для меня еще тяжелее, и окончательно это ее оттолкнет от меня. Я бы ни за что не сказал тебе об этом, да так уж с сердца сорвалось, слишком долго держал в себе и теперь, так как я один и далеко невесело мне, все это и вырвалось из груди!
Ксения Александровна, портрет работы младшей сестры Ольги Александровны
Тоже и Жоржи меня ужасно огорчил за эту зиму, написал только одно письмо, и это еще в ноябре, после Крыма. К моему рождению я не получил ни одной строчки от него, мало того, он пишет тебе одно письмо, из Аббас-Тумана в самый день 26 февраля, (…) и ни одного слова поздравления или пожелания тебе и мне. Все это меня мучило за эту зиму, которая и без того была невеселая, но я не хотел об этом говорить - слишком тяжело было, но теперь все равно сорвалось, так уж нечего делать!
Вот из всего этого и выходит, что для меня только утешение и радости от Миши и Беби и, дай Бог, чтобы это было всегда и на будущее время, хоть эти дети мои будут любить своего Папа и будут его утешением и радостью. Но довольно об этих грустных впечатлениях, что раз пропало, того не вернешь!»
Мария Федоровна почувствовала, что муж близок к отчаянию - каждая мелочь обижает, кажется глобальным поводом для горя, и словно бы даже слеза прячется среди строк его письма… Надо было успокоить, утешить дорогого Сашу. Но вот его нападки на старшеньких, самых любимых ею детей, рвали сердце императрицы. Заступиться за детей, вывести их из-под удара отцовского гнева - вот, что следовало предпринять в первую очередь! Примирить близких и восстановить мир в семье!
Письмо Марии Федоровны (с собственноручно выполненным автопортретом) сыну Николаю
Любящая мать и жена берется за дело как истинный дипломат:
«Весь день я думаю о тебе с грустью и настоящей тоской. Мне тебя страшно не хватает. А мысль о том, что ты сейчас так страшно одинок и печален в Гатчине, буквально всю меня переворачивает. Я не могу тебе этого описать. Она мне омрачает всю радость моего пребывания рядом с Георгием. Я, находясь здесь, чувствую каждый момент твоего одиночества и затворничества там. Если бы ты только мог приехать! Все было бы по-другому, весело и приятно для меня. А так я все нахожусь между двух огней, и это настоящее мученье!..
Однако должна тебе сказать, что все, что ты пишешь в отношении детей, несправедливо. Как ты только можешь допустить мысль, что ты для них ничто! И что они тебя не любят! Это почти сумасшествие, мой дорогой. Я так огорчилась из-за тебя, что даже плакала и не могла заснуть вчера вечером, так меня это взволновало и перевернуло! Да, действительно, Ксения не умеет показать то, что она чувствует. Я ей часто говорю об этом. Но ведь это скорее от ложной скромности, а вовсе не из-за отсутствия любви и внимания к тебе. Как только тебе такое могло прийти в голову? Ты действительно несправедлив! Конечно же, я им об этом ничего не скажу. У них волосы встанут дыбом от отчаяния. Но в нужное время и в нужном месте я им дам понять это с моей стороны. Георгия я уже спрашивала, почему он писал тебе так мало этой зимой. Он ответил мне с характерной ему скромностью, что боялся тебя утомлять ответами ему, несчастный! Естественно, это не причина. Он мог тебе писать, не дожидаясь ответа на каждое письмо. Но все-таки он делал это не из-за отсутствия намерения! Твои подобные мысли заставляют меня страшно страдать. Я чувствую себя просто несчастной! Я по собственному опыту знаю, какое зло подобные мысли могут причинять и как от них можно страдать! Но в данном случае они действительно несправедливы.
Слава Богу, что двое младших детей приносят тебе радость и утешение. У них более радостные характеры, более открытые. Они имеют дар уметь показывать свои чувства не стесняясь. А это большое счастье и для них самих, и для других! Поцелуй их от моего имени и скажи Мише, какое удовольствие мне доставило его письмо. А Беби, которая всегда так вежлива, на этот раз меня проигнорировала. Это заставляет меня думать, что она во мне совсем не нуждается!»
Полный паритет - если уж отца расстроил мамин любимец Георгий, то Ольга, отцовская любимица, вроде бы обидела матушку… Что ж, дети есть дети!
* Камчатка - любимая собака императора, погибшая во время железнодорожного крушения в Борках.
Спасибо Елене Хорватовой