Молитва историка. Окончание.
Г.Б. В период Средневековья этот тип светского и духовного соглашения, апогеем которого являлась Инквизиция, считался нормальным. Ни в каком конфликте, где короли, императоры и бунтующие клирики противостояли папству - даже наиболее рьяно и буйно, например, такие теологи, как Марсилий Падуанский,- мы не находим никаких сомнений по поводу Инквизиции. Нам придется ждать кануна идеала «толерантности», чтобы, по крайней мере, обнаружить недовольство методами, если не самим существованием этой институции. Эразм в этой области, как и в других, кажется, был предшественником.
Средневековье ценило более социальные правды и ценности, чем искренность личных убеждений. Углубление представления о личности и ее свободе, хотя на этом и настаивал святой Павел, когда говорил, что христианская жизнь должна быть руководима свободой (Гал. 5, 13) это сравнительно недавнее достижение. В наше время мы не должны судить век, когда думали иначе.
Собственно, здесь мы имеем тезис, весьма популярный для традиционной католической историографии, и переносящийся без изменений и какой-либо верификации из одной работы в другую, вплоть до нашего времени. Интересно, что подобные весьма суммарные и краткие заявления, хоть и преподносящиеся как нечто само собой разумеющееся, не находят себе подтверждения в исторических источниках - это просто-напросто пропагандистский стереотип. Если историки пишут о том, что существовали никие «народные требования введения смертной казни за «отступление от веры», и что «народ требовал публичных казней», то если рассмотреть существующие документы, то мы видим, что случаев таких казней по «требованию трудящихся» - существует ровно три.Расправа с Орлеанскими канониками была по требованию короля в 1022 г. и на поверку оказалась результатом политической кампании за епископское место. Казнь еретиков в Монтефорте была совершена по требованию миланской знати, а костер в Камбрэ в 1076 г. по требованию _слуг епископа_. Некие верные из Сен-Жиля (хотя это можно прочитать и как «вассалы Сен-Жиля», текст очень двусмысленный), которые, согласно Петру Благочестивому, бросили в костер диссидентского проповедника Пьера из Брюи в 1139 г. после того, как последний сжег там распятие, имели очень сильный коммерческий интерес в этом деле, поскольку зависели от торговли с паломниками, потоки которых плыли в местную церковь, а Петр обличал культ реликвий. Итак, существует только три случая - в Суассоне в 1114 г., Льеже в 1135 г. и Кельне в 1143 г. Однако выводить общую тенденцию из трех случаев было бы весьма неисторично, и кроме того, эти самосуды, как правило, совершаются с подачи клириков. Мне очень сложно представить себе, что подстрекатели не знали, чем все кончится - вначале возбудить людей, обличить «врагов Бога», а потом скромно отойти в сторонку. Короче говоря, эти случаи не дают никаких реальных доказательство общей народной антипатии к ереси, как это стремятся нам показать.
В Средиземноморье, кстати, вообще стал складываться феномен религиозного синкретизма, существовавшего потому, что одна из сторон - а именно религиозные диссиденты - это допускала, считая себя комплементарной, дополнительной, и признавая этот самый религиозный синкретизм нормой. Другая же сторона в лице мелкого и среднего католического клира тоже стала склоняться на сторону такого синкретизма - "А Бог его знает, как оно там - почему бы и нет". Это достаточно интересное и позитивное по своим социальным последствиям явление взбесило Римскую курию до белого каления, и тогда она заговорила о «грехе толерантности». Этот «грех толерантности» стал настоящей причиной крестового похода против альбигойцев - так что, такое явление не вовсе не было изобретено гуманистами. Еще одним подтверждения такого явления в описываемую эпоху может служить вот этот материал http://wyradhe.livejournal.com/197259.html Более того, сам «грех толерантности» стал восприниматься как таковой с определенного периода времени.
Власть Инквизиции была столь грозной только тогда, когда ее поддерживала власть светская, и без поддержки этой самой власти акции Инквизиции не имели бы ни малейшего результата. Здесь уже говорилось о том, что, к примеру, без новых политических структур не удалось бы «выбить фундамент» из-под окситанского катаризма - а это значит, что традиционные политические структуры в этих краях ни в коей мере не противодействовали катаризму и вальденству, и не шли на принцип «светского и духовного соглашения», который бы позволил действовать в этих краях чему-то вроде Инквизиции. То же можно сказать и о каталонських сеньорах. Наиболее ярким примером тому может служить история могущественных сеньоров, баронов де Пиньос, владевших обширными серданьскими землями по ту и другую сторону горного пиринейского хребта Съерра де Кади. Один из баронов Пиньосов, Гальцеран Третий был даже адмиралом арагонского флота. Не будучи сами «еретическими» верующими Пиньосы тем не менее, весьма толерантно относились к таковым, а также к еретическому клиру на своих землях. Хотя по требованию Инквизиции они могли арестовать подозреваемых в ереси, поместить их в свою тюрму, но когда инквизиторское следствие заканчивалось и был вынесен приговор, то Пиньосы заявляли, что теперь наступает их юрисдикция, и они накажут виновных сами, не под. чужую диктовку. Как только инквизиторы удалялись, Пиньосы тут же выпускали арестованных из тюрем. Они даже требовали от других католических клириков, в частности от архиепископа Нарбоннского, передать им «для наказания» еретиков, содержащихся в тюрмах последнего. Когда им это удавалось, через некоторое время означенные «еретики» опять оказывались на свободе. Более того, для достижения своей «эффективности», Инквизиция играла роль не только непосредственного насилия, но изменяла моральную атмосферу в тех местах, где ее насильственно вводили, вызывая у людей страх, стыд и сомнения.
Более того, нет абсолютно никаких текстуальных подтверждений того, что население, скажем, Средиземноморья, поддерживало инквизиторскую идеологию. Разумеется, есть антропологический фактор во всех этих публичных смертных казнях, от смертей христиан в римских цирках до казней на костре на берегу Од или перед собором Сен-Этьен - фактор «реалити-шоу», преподносивший народу наглядный урок всевластия и ужаса, а также того, что ждет врагов официальной религии. И у нас есть не одно свидетельство о том, как воспринимались эти казни людьми - вызывая ужас, отвращение, ненависть и даже бунты, как, например, убийство инквизиторов в Авиньонет и Кастельбо, а также всеобщая радость по этому поводу, зафиксированная в реестрах более поздних следственных дел, знаменитые восстания против Инквизиции в Тулузе, Каркассоне и Альби, в том числе и «Каркассонское безумие». Еще более многочисленны примеры восстаний против инквизиторов в Италии. К примеру примеру, в Парме во второй половине XIII века, к восстанию и изгнанию инквизиторов привели первые казни «еретиков» на кострах. Хотя, по-моему, вполне достаточно того, что по многочисленным свидетельствам жители Окситании еще в начале XIV века называли Инквизицию Несчастьем.
«Оставьте меня в покое! Вы, клирики, хотите всех нас покорить и потом жестоко угнетать нас. Если бы Монсеньор граф Роже Бернат был еще жив, он бы защитил нас и помешал бы вам требовать восьмую часть из трудов и плодов наших, то, что вы называете десятиной...»
(Показания Пейре Гийома старшего, де Жюнак, перед инквизитором Жаком Фурнье, 1323 год)
Гийом Бенет сказал ему, что даже если все его покинут, то он его не покинет, что Пейре Маури еще может оставаться в этой земле, и что Несчастье (так говорят об Инквизиции), возможно, еще не скоро придет к ним.
(Показания Гийома Маурса из Монтайю перед инквизитором Жаком Фурнье, 1321 год)
Я так сильно ненавижу это засилье клириков и французов. Но больше всего я ненавижу французов, потому что из-за них церковники установили у нас здесь свою Инквизицию...
(Понс де Гомервиль, тулузский дворянин. Ок. 1270 года. Показания перед Инквизицией Фелипы Маурель, из Тунис)
Вместо краткого заключения, могу только с сожалением заметить, что для того, чтобы писать труды о Средневековье, нужно критически изучать весь комплекс источников. Иначе такую работу нельзя рассматривать как серьезный научный труд, ибо выводы в ней делаются прямо противоположные исторической правде. И доказать это не составляет особого труда.
Средневековье ценило более социальные правды и ценности, чем искренность личных убеждений. Углубление представления о личности и ее свободе, хотя на этом и настаивал святой Павел, когда говорил, что христианская жизнь должна быть руководима свободой (Гал. 5, 13) это сравнительно недавнее достижение. В наше время мы не должны судить век, когда думали иначе.
Собственно, здесь мы имеем тезис, весьма популярный для традиционной католической историографии, и переносящийся без изменений и какой-либо верификации из одной работы в другую, вплоть до нашего времени. Интересно, что подобные весьма суммарные и краткие заявления, хоть и преподносящиеся как нечто само собой разумеющееся, не находят себе подтверждения в исторических источниках - это просто-напросто пропагандистский стереотип. Если историки пишут о том, что существовали никие «народные требования введения смертной казни за «отступление от веры», и что «народ требовал публичных казней», то если рассмотреть существующие документы, то мы видим, что случаев таких казней по «требованию трудящихся» - существует ровно три.Расправа с Орлеанскими канониками была по требованию короля в 1022 г. и на поверку оказалась результатом политической кампании за епископское место. Казнь еретиков в Монтефорте была совершена по требованию миланской знати, а костер в Камбрэ в 1076 г. по требованию _слуг епископа_. Некие верные из Сен-Жиля (хотя это можно прочитать и как «вассалы Сен-Жиля», текст очень двусмысленный), которые, согласно Петру Благочестивому, бросили в костер диссидентского проповедника Пьера из Брюи в 1139 г. после того, как последний сжег там распятие, имели очень сильный коммерческий интерес в этом деле, поскольку зависели от торговли с паломниками, потоки которых плыли в местную церковь, а Петр обличал культ реликвий. Итак, существует только три случая - в Суассоне в 1114 г., Льеже в 1135 г. и Кельне в 1143 г. Однако выводить общую тенденцию из трех случаев было бы весьма неисторично, и кроме того, эти самосуды, как правило, совершаются с подачи клириков. Мне очень сложно представить себе, что подстрекатели не знали, чем все кончится - вначале возбудить людей, обличить «врагов Бога», а потом скромно отойти в сторонку. Короче говоря, эти случаи не дают никаких реальных доказательство общей народной антипатии к ереси, как это стремятся нам показать.
В Средиземноморье, кстати, вообще стал складываться феномен религиозного синкретизма, существовавшего потому, что одна из сторон - а именно религиозные диссиденты - это допускала, считая себя комплементарной, дополнительной, и признавая этот самый религиозный синкретизм нормой. Другая же сторона в лице мелкого и среднего католического клира тоже стала склоняться на сторону такого синкретизма - "А Бог его знает, как оно там - почему бы и нет". Это достаточно интересное и позитивное по своим социальным последствиям явление взбесило Римскую курию до белого каления, и тогда она заговорила о «грехе толерантности». Этот «грех толерантности» стал настоящей причиной крестового похода против альбигойцев - так что, такое явление не вовсе не было изобретено гуманистами. Еще одним подтверждения такого явления в описываемую эпоху может служить вот этот материал http://wyradhe.livejournal.com/197259.html Более того, сам «грех толерантности» стал восприниматься как таковой с определенного периода времени.
Власть Инквизиции была столь грозной только тогда, когда ее поддерживала власть светская, и без поддержки этой самой власти акции Инквизиции не имели бы ни малейшего результата. Здесь уже говорилось о том, что, к примеру, без новых политических структур не удалось бы «выбить фундамент» из-под окситанского катаризма - а это значит, что традиционные политические структуры в этих краях ни в коей мере не противодействовали катаризму и вальденству, и не шли на принцип «светского и духовного соглашения», который бы позволил действовать в этих краях чему-то вроде Инквизиции. То же можно сказать и о каталонських сеньорах. Наиболее ярким примером тому может служить история могущественных сеньоров, баронов де Пиньос, владевших обширными серданьскими землями по ту и другую сторону горного пиринейского хребта Съерра де Кади. Один из баронов Пиньосов, Гальцеран Третий был даже адмиралом арагонского флота. Не будучи сами «еретическими» верующими Пиньосы тем не менее, весьма толерантно относились к таковым, а также к еретическому клиру на своих землях. Хотя по требованию Инквизиции они могли арестовать подозреваемых в ереси, поместить их в свою тюрму, но когда инквизиторское следствие заканчивалось и был вынесен приговор, то Пиньосы заявляли, что теперь наступает их юрисдикция, и они накажут виновных сами, не под. чужую диктовку. Как только инквизиторы удалялись, Пиньосы тут же выпускали арестованных из тюрем. Они даже требовали от других католических клириков, в частности от архиепископа Нарбоннского, передать им «для наказания» еретиков, содержащихся в тюрмах последнего. Когда им это удавалось, через некоторое время означенные «еретики» опять оказывались на свободе. Более того, для достижения своей «эффективности», Инквизиция играла роль не только непосредственного насилия, но изменяла моральную атмосферу в тех местах, где ее насильственно вводили, вызывая у людей страх, стыд и сомнения.
Более того, нет абсолютно никаких текстуальных подтверждений того, что население, скажем, Средиземноморья, поддерживало инквизиторскую идеологию. Разумеется, есть антропологический фактор во всех этих публичных смертных казнях, от смертей христиан в римских цирках до казней на костре на берегу Од или перед собором Сен-Этьен - фактор «реалити-шоу», преподносивший народу наглядный урок всевластия и ужаса, а также того, что ждет врагов официальной религии. И у нас есть не одно свидетельство о том, как воспринимались эти казни людьми - вызывая ужас, отвращение, ненависть и даже бунты, как, например, убийство инквизиторов в Авиньонет и Кастельбо, а также всеобщая радость по этому поводу, зафиксированная в реестрах более поздних следственных дел, знаменитые восстания против Инквизиции в Тулузе, Каркассоне и Альби, в том числе и «Каркассонское безумие». Еще более многочисленны примеры восстаний против инквизиторов в Италии. К примеру примеру, в Парме во второй половине XIII века, к восстанию и изгнанию инквизиторов привели первые казни «еретиков» на кострах. Хотя, по-моему, вполне достаточно того, что по многочисленным свидетельствам жители Окситании еще в начале XIV века называли Инквизицию Несчастьем.
«Оставьте меня в покое! Вы, клирики, хотите всех нас покорить и потом жестоко угнетать нас. Если бы Монсеньор граф Роже Бернат был еще жив, он бы защитил нас и помешал бы вам требовать восьмую часть из трудов и плодов наших, то, что вы называете десятиной...»
(Показания Пейре Гийома старшего, де Жюнак, перед инквизитором Жаком Фурнье, 1323 год)
Гийом Бенет сказал ему, что даже если все его покинут, то он его не покинет, что Пейре Маури еще может оставаться в этой земле, и что Несчастье (так говорят об Инквизиции), возможно, еще не скоро придет к ним.
(Показания Гийома Маурса из Монтайю перед инквизитором Жаком Фурнье, 1321 год)
Я так сильно ненавижу это засилье клириков и французов. Но больше всего я ненавижу французов, потому что из-за них церковники установили у нас здесь свою Инквизицию...
(Понс де Гомервиль, тулузский дворянин. Ок. 1270 года. Показания перед Инквизицией Фелипы Маурель, из Тунис)
Вместо краткого заключения, могу только с сожалением заметить, что для того, чтобы писать труды о Средневековье, нужно критически изучать весь комплекс источников. Иначе такую работу нельзя рассматривать как серьезный научный труд, ибо выводы в ней делаются прямо противоположные исторической правде. И доказать это не составляет особого труда.