Орлеанские каноники. Продолжение 4
Но, даже если мы признаем, что диссидентская группа орлеанских каноников являлась одним из проявлений не только общей духовности XI века, но и феномена религиозного сопротивления, того самого феномена, кстати, который породил и Григорианскую реформу, остается проблема, были ли эти каноники «протокатарами», предшественниками религиозного движения XII-XIV веков, которое историки называют «катаризмом» или христианством Добрых Людей, или же нет. Безошибочно на этот вопрос ответить сложно в связи с недостатком сведений в документах, однако Жан Дювернуа и Анн Бренон, проанализировав записки монаха Павла из Шартра, отвечают на него вполне утвердительно[1].
Дело в том, что многие историки до 70-х годов ХХ века помещали катаризм в ряд дуалистических религий, выводя его преемственность от античного манихейства через павликиан и богомилов. При этом дуалистическая метафизика считалась определяющей чертой катаризма. Отсутствие прямой связи с богомилами и дуалистических элементов в сведениях о «ереси» орлеанских каноников, послужило доказательством того, что эта группа имеет самостоятельное происхождение и никак не связана со складыванием катаризма. Но позже, когда сравнительный и контекстный анализ источников показал, что патарены, публикане, альбигойцы, фифлы, «манихейцы» или «апостолы Сатаны», выявленные в XII столетии в антикатарской полемике, это то же самое, что апостолы, христиане или Добрые Люди катарских ритуалов XIII столетия, и что дуалистическая метафизика и даже схоластика - это довольно позднее явление в катаризме, появились иные критерии определения «катаров» и «протокатаров». Это экклезиастический критерий - наличие религиозной общины (собственной церковной организации) монашеско-священнического типа во главе с епископами (служителями) и наиболее существенный, литургический - наличие собственного таинства, «идущего от апостолов» - раннехристианской практики крещения/посвящения покаянием и Духом Святым путём возложения рук. Следом идут концептуальные критерии, которые могут совпадать и не совпадать в разное время, в разных регионах и у разных общин - докетизм, концепция чисто божественной природы Христа, дуалистические тенденции в интерпретации Писаний (как минимум предпочтение Нового Завета и даже противопоставление его Ветхому). Кроме того, можно попытаться проанализировать (хотя, повторюсь, с источниками XI века это очень сложно) исторические связи или сходство данной группы с их современниками, находившимися в других регионах Европы и имеющих идентичные или подобные характеристики, чтобы определить, являются ли они частью одной и той же религиозной семьи.
Итак, что же нам известно о «ереси осужденных» орлеанских каноников, если мы попытаемся прочесть известные нам источники, очистив их от искажающих и тенденциозных наслоений? Орлеанская община была объединена вокруг каноников кафедрального собора - ученых клириков высокого ранга, близких к королевскому двору, а не народных агитаторов или бродячих проповедников. Недаром Жорж Дюби за «интеллектуальную смелость» ставит их в один ряд с Беренгарием Турским[2]. Некоторые хронисты говорят, что это были самые ученые каноники Орлеана, «образованнейшие и благочестивейшие во всем городе», особенно Стефан, исповедник королевы. Более того, как пишет Адемар Шабаннский, Орлеанские каноники были «более набожны, чем другие, но оказались манихеями». Будучи приведены на собор и очутившись в ситуации, когда Арефаст оказался двойным агентом и призвал их изложить то, чему они его учили, двое из Орлеанских каноников «вызвали огонь на себя», приняли вызов и начали отвечать на вопросы. Из этого факта складывается впечатление, что они пытались уходить от прямого ответа, пока имели такую возможность, но когда их спросили прямо, должны были отвечать, словно связанные обетом правды. Более того, в своей речи Арефаст прямо заявляет, что они обещали не отрекаться от своей веры «ни из страха наказания, ни даже смерти». При этом отвечали только двое из них, Стефан и Лизой, (по версии Рауля Глабера, Эриберт и Лизой) как если бы они были уполномочены на то, чтобы дискутировать с собравшимися епископами и излагать исповедуемое ими учение. То есть, возможно, орлеанская община была структурирована, и Стефан и Лизой действительно имели больше полномочий, чем другие члены общины, что позволяет предполагать в них «служителей» («Но остерегайтесь еретических служителей дьявола…», - говорит Адемар Шабаннский).[3] Остальные подтвердили то, что говорили эти ученые каноники: «А за ними и многие признались их единомышленниками, подтверждая, что они ни в каком случае не отделятся от них» [4].
Практически все имеющиеся у нас в наличии источники позволяют реконструировать взгляды группы орлеанских каноников. Они заявляли, что верят в «Единого Бога, Создателя всех вещей». Когда Арефаст пришел к ним учиться, они «начали с цитат из божественных книг и сравнения их». Догматику Римо-католической Церкви они называли «бездной лживых доктрин», нелепой и абсурдной «Харибдой фальшивой веры», полагая, что в процессе обучения человеку следует прививать иную интерпретацию Писания. Они пытались объяснить это Арефасту, сравнивая его с лесным деревом, которое пересаживают на плодородную почву: «Мы поступим с тобой, как с деревом, которое орошают, перенеся во фруктовый сад, пока оно не укоренится в земле. После чего его очищают от сучьев и ненужных частей, чтобы затем, обрезанное почти до пня, оно было привито лучшей ветвью и дало сочный плод. Так и ты, перейдя из этого извращенного мира в нашу святую школу, будешь орошаем наукой, пока не сформируешься, а затем будешь очищаться от сучьев мечом слова Божьего, пока эта нелепая доктрина не будет изъята из глубин твоей груди, и тогда ты сможешь принять наше учение, переданное Святым Духом, в чистоте собственного духа».[5] Они отрицали всякую ценность культов Римской Церкви - прежде всего культа святых - и таинств, особенно брака, крещения и преосуществления. Они «насмехались» над культом святых и говорили, что Римская Церковь не имеет силы отпускать грехи, потому исповедь не имеет смысла, а также не признавали рукоположения Римской Церкви и вообще отрицали значимость ее хиротонии (ордена).[6] Рауль Глабер даже сравнивает их с эпикурейцами, поскольку «они также полагали, что не будет никакого возмездия тем, которые предаются наслаждениям страстей» (это почему-то несказанно возмущало хрониста, известного таким разгульным образом жизни, что его самого выгоняли из пяти монастырей). Согласно мнению орлеанских каноников, для верующих нет разницы, освящен брак в Церкви, или нет. Орлеанские каноники «…говорили, что Христос не родился от Девы, не страдал за людей, что Он не умирал, не был по-настоящему положен во гроб и не воскресал... Они не верили, что освящение священником на алтаре является таинством тела и крови Христовой...» Разумеется, они не верили и в Его «реальное присутствие» во время евхаристии. Адемар Шабаннский тоже подтверждает, что орлеанские каноники отвергали евхаристию: «Остерегайтесь еретиков, которые говорят, что причастие на алтаре не стоит ничего. Они отвергают священные дела, потому что они всецело одержимы дьяволом».[7] Когда епископ стал говорить им о телесной реальности страданий и воскресения Христа, они отвечали: «Мы там не были, и не можем верить, что так было на самом деле». Что же касается реальности Непорочного Зачатия, то по этому поводу они заявили, что Бог не мог унизиться до материи, а «то, что противоречит природе, находится в несогласии с творением»[8]. Относительно природы, то по сведениям Рауля Глабера, они верили, «что земля и небо, как мы их видим, существовали всегда без того, чтобы быть кем-нибудь сотворенными».
Отрицая священство и таинства доминирующей Церкви, орлеанские каноники практиковали собственное таинство - таинство Спасения путем крещения покаянием, Духом Святым и возложением рук. Согласно запискам монаха Павла из Шартра, Арефаст спрашивал их, исполняя свою шпионскую миссию: «Если невозможно для людей достичь Спасения тем, что вы перечислили (речь шла о таинствах Римской Церкви), я настоятельно прошу вас открыть мне, на что я могу возложить свою надежду, из страха, что мой дух, объятый сомнениями, может быстро впасть в отчаяние». В ответ они говорили Арефасту: «Разумеется, брат, что до сих пор ты пребывал в пропасти фальшивой доктрины. Но отныне, поднявшись на вершину истины, ты начнешь открывать глаза здорового духа на свет правой веры. Мы откроем тебе врата Спасения; и ты войдешь через возложение наших рук, и все твои грехи будут смыты; и ты исполнишься даром Святого Духа, который откроет тебе безграничный и глубинный смысл и истинное достоинство Писаний…». Тогда душа будет возрождена «небесной пищей» и удостоится ангельских видениями жизни вечной. Скорее всего, термины «глубинный» и «истинный», а также «знание божественных наук» означают, что, возможно, здесь идет речь об иной интерпретации Евангелия, отличной от общепринятой (Анн Бренон). Более того, это таинство они также называли «утешением», а себя - «истинными христианами» и «друзьями Божьими». В различных источниках можно найти и описание их настоящей религиозной практики: отвращение к мясу и салу, целомудрие и воздержание, молитва, отказ от крещения водой и десятины, и постоянное цитирование Писаний[9]. «Небесная пища», вне всякого сомнения, означала «хлеб, сшедший с небес… ядущий хлеб сей жить будет вовек» (Иоан.6:58). Наверное, о них тоже можно было сказать: «Для них месса ничего не значит, и они учат не причащаться, а просто съедать кусочки благословленного хлеба...» (Письмо Эриберта), а «дьявольская гостия», попробовав которую, никто не мог устоять перед еретическими взглядами, очевидно, была тоже благословленным хлебом…
Орлеанские каноники также заявили епископам, что знают Закон Божий, записанный внутри человека (in interiori homine) (ср. «вы показываете собою, что вы - письмо Христово, через служение наше написанное не чернилами, но Духом Бога живаго, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца» (2Кор.3:3), а также слова катарского автора «Анонимного трактата» XIII века, который говорил, что черпает вдохновение и экзегетику “de corde suo nequam” (из сокровищницы своего сердца).[10] А на уговоры и убеждения отвечали следующим образом: «Пусть его эминенция - говорили они епископу - рассказывает это тем, кто любит дела земные, и кто верит знакам, написанным плотскими людьми на звериных шкурах. Для нас, которые имеют Закон, записанный внутри нас Духом Святым, и не знают ничего, кроме того, чему научились обо всех вещах от Бога Творца, зря звучат твои слова, пустые и удаленные от божественного»[11]. Под конец они сказали допрашивающему их епископу: «Делай с нами, что хочешь. Мы уже видим Царя нашего, правящего в небесах, и он посадит нас по Свою правую сторону во славе». Практически вся эта группа, за исключением нескольких человек, не пожелала отречься и провозгласить ортодоксальное исповедание веры. Хотя Рауль Глабер пишет, что когда огонь охватил тела казнимых, они закричали, что готовы покаяться, но было поздно, другие авторы убеждены, что до самого конца они вели себя вызывающе и дерзко - с точки зрения хронистов - согласно Адемару Шабаннскому, они «смеялись, когда их привязали к столбу в середине костра» [12].
[1] Дювернуа цитирует большие отрывки из рукописи монаха Павла в своей книге L’Histoire des Cathares. Toulouse, Privat, 1978, pp. 85-88.
[2] Адемар Шабаннский, Проповедь о евхаристии. Изд. Pierre Bonnassie et Richard Landes. Une nouvelle heresie est nee en ce monde...// Les Societes meridionales autor de l’An Mil, repertoire des sources et documents commebtes, Les societes meridionales autour de l’An Mil. Paris, CNRS Editions, 1992, p. 454.
[3] Дюби Жорж. История Франции. Средние века…op.cit., c. 134.
[4]Глабер Рауль. Пять книг истории своего времени…, ibid, 71 .
[5]Gesta sinodi Aurelianensis, ibid, p.538.
[6]Vie de Gauzlin…, op.cit., p.99.
[7] Адемар Шабаннский. Проповедь о евхаристии, cit., p. 454.
[8] Gesta sinodi Aurelianensis, ibid .
[9] Письмо Жана, монаха из Флери// Vie de Gauzlin…, op.cit., pp.181-183.
[10] Изд. Thouzellier, Un Traite cathare inedit, Louvain 1961, p. 109.
[11] Gesta sinodi Aurelianensis, ibid.
[12]Ademari Cabannensis Chronicon, LIX. Op.cit…. .
Дело в том, что многие историки до 70-х годов ХХ века помещали катаризм в ряд дуалистических религий, выводя его преемственность от античного манихейства через павликиан и богомилов. При этом дуалистическая метафизика считалась определяющей чертой катаризма. Отсутствие прямой связи с богомилами и дуалистических элементов в сведениях о «ереси» орлеанских каноников, послужило доказательством того, что эта группа имеет самостоятельное происхождение и никак не связана со складыванием катаризма. Но позже, когда сравнительный и контекстный анализ источников показал, что патарены, публикане, альбигойцы, фифлы, «манихейцы» или «апостолы Сатаны», выявленные в XII столетии в антикатарской полемике, это то же самое, что апостолы, христиане или Добрые Люди катарских ритуалов XIII столетия, и что дуалистическая метафизика и даже схоластика - это довольно позднее явление в катаризме, появились иные критерии определения «катаров» и «протокатаров». Это экклезиастический критерий - наличие религиозной общины (собственной церковной организации) монашеско-священнического типа во главе с епископами (служителями) и наиболее существенный, литургический - наличие собственного таинства, «идущего от апостолов» - раннехристианской практики крещения/посвящения покаянием и Духом Святым путём возложения рук. Следом идут концептуальные критерии, которые могут совпадать и не совпадать в разное время, в разных регионах и у разных общин - докетизм, концепция чисто божественной природы Христа, дуалистические тенденции в интерпретации Писаний (как минимум предпочтение Нового Завета и даже противопоставление его Ветхому). Кроме того, можно попытаться проанализировать (хотя, повторюсь, с источниками XI века это очень сложно) исторические связи или сходство данной группы с их современниками, находившимися в других регионах Европы и имеющих идентичные или подобные характеристики, чтобы определить, являются ли они частью одной и той же религиозной семьи.
Итак, что же нам известно о «ереси осужденных» орлеанских каноников, если мы попытаемся прочесть известные нам источники, очистив их от искажающих и тенденциозных наслоений? Орлеанская община была объединена вокруг каноников кафедрального собора - ученых клириков высокого ранга, близких к королевскому двору, а не народных агитаторов или бродячих проповедников. Недаром Жорж Дюби за «интеллектуальную смелость» ставит их в один ряд с Беренгарием Турским[2]. Некоторые хронисты говорят, что это были самые ученые каноники Орлеана, «образованнейшие и благочестивейшие во всем городе», особенно Стефан, исповедник королевы. Более того, как пишет Адемар Шабаннский, Орлеанские каноники были «более набожны, чем другие, но оказались манихеями». Будучи приведены на собор и очутившись в ситуации, когда Арефаст оказался двойным агентом и призвал их изложить то, чему они его учили, двое из Орлеанских каноников «вызвали огонь на себя», приняли вызов и начали отвечать на вопросы. Из этого факта складывается впечатление, что они пытались уходить от прямого ответа, пока имели такую возможность, но когда их спросили прямо, должны были отвечать, словно связанные обетом правды. Более того, в своей речи Арефаст прямо заявляет, что они обещали не отрекаться от своей веры «ни из страха наказания, ни даже смерти». При этом отвечали только двое из них, Стефан и Лизой, (по версии Рауля Глабера, Эриберт и Лизой) как если бы они были уполномочены на то, чтобы дискутировать с собравшимися епископами и излагать исповедуемое ими учение. То есть, возможно, орлеанская община была структурирована, и Стефан и Лизой действительно имели больше полномочий, чем другие члены общины, что позволяет предполагать в них «служителей» («Но остерегайтесь еретических служителей дьявола…», - говорит Адемар Шабаннский).[3] Остальные подтвердили то, что говорили эти ученые каноники: «А за ними и многие признались их единомышленниками, подтверждая, что они ни в каком случае не отделятся от них» [4].
Практически все имеющиеся у нас в наличии источники позволяют реконструировать взгляды группы орлеанских каноников. Они заявляли, что верят в «Единого Бога, Создателя всех вещей». Когда Арефаст пришел к ним учиться, они «начали с цитат из божественных книг и сравнения их». Догматику Римо-католической Церкви они называли «бездной лживых доктрин», нелепой и абсурдной «Харибдой фальшивой веры», полагая, что в процессе обучения человеку следует прививать иную интерпретацию Писания. Они пытались объяснить это Арефасту, сравнивая его с лесным деревом, которое пересаживают на плодородную почву: «Мы поступим с тобой, как с деревом, которое орошают, перенеся во фруктовый сад, пока оно не укоренится в земле. После чего его очищают от сучьев и ненужных частей, чтобы затем, обрезанное почти до пня, оно было привито лучшей ветвью и дало сочный плод. Так и ты, перейдя из этого извращенного мира в нашу святую школу, будешь орошаем наукой, пока не сформируешься, а затем будешь очищаться от сучьев мечом слова Божьего, пока эта нелепая доктрина не будет изъята из глубин твоей груди, и тогда ты сможешь принять наше учение, переданное Святым Духом, в чистоте собственного духа».[5] Они отрицали всякую ценность культов Римской Церкви - прежде всего культа святых - и таинств, особенно брака, крещения и преосуществления. Они «насмехались» над культом святых и говорили, что Римская Церковь не имеет силы отпускать грехи, потому исповедь не имеет смысла, а также не признавали рукоположения Римской Церкви и вообще отрицали значимость ее хиротонии (ордена).[6] Рауль Глабер даже сравнивает их с эпикурейцами, поскольку «они также полагали, что не будет никакого возмездия тем, которые предаются наслаждениям страстей» (это почему-то несказанно возмущало хрониста, известного таким разгульным образом жизни, что его самого выгоняли из пяти монастырей). Согласно мнению орлеанских каноников, для верующих нет разницы, освящен брак в Церкви, или нет. Орлеанские каноники «…говорили, что Христос не родился от Девы, не страдал за людей, что Он не умирал, не был по-настоящему положен во гроб и не воскресал... Они не верили, что освящение священником на алтаре является таинством тела и крови Христовой...» Разумеется, они не верили и в Его «реальное присутствие» во время евхаристии. Адемар Шабаннский тоже подтверждает, что орлеанские каноники отвергали евхаристию: «Остерегайтесь еретиков, которые говорят, что причастие на алтаре не стоит ничего. Они отвергают священные дела, потому что они всецело одержимы дьяволом».[7] Когда епископ стал говорить им о телесной реальности страданий и воскресения Христа, они отвечали: «Мы там не были, и не можем верить, что так было на самом деле». Что же касается реальности Непорочного Зачатия, то по этому поводу они заявили, что Бог не мог унизиться до материи, а «то, что противоречит природе, находится в несогласии с творением»[8]. Относительно природы, то по сведениям Рауля Глабера, они верили, «что земля и небо, как мы их видим, существовали всегда без того, чтобы быть кем-нибудь сотворенными».
Отрицая священство и таинства доминирующей Церкви, орлеанские каноники практиковали собственное таинство - таинство Спасения путем крещения покаянием, Духом Святым и возложением рук. Согласно запискам монаха Павла из Шартра, Арефаст спрашивал их, исполняя свою шпионскую миссию: «Если невозможно для людей достичь Спасения тем, что вы перечислили (речь шла о таинствах Римской Церкви), я настоятельно прошу вас открыть мне, на что я могу возложить свою надежду, из страха, что мой дух, объятый сомнениями, может быстро впасть в отчаяние». В ответ они говорили Арефасту: «Разумеется, брат, что до сих пор ты пребывал в пропасти фальшивой доктрины. Но отныне, поднявшись на вершину истины, ты начнешь открывать глаза здорового духа на свет правой веры. Мы откроем тебе врата Спасения; и ты войдешь через возложение наших рук, и все твои грехи будут смыты; и ты исполнишься даром Святого Духа, который откроет тебе безграничный и глубинный смысл и истинное достоинство Писаний…». Тогда душа будет возрождена «небесной пищей» и удостоится ангельских видениями жизни вечной. Скорее всего, термины «глубинный» и «истинный», а также «знание божественных наук» означают, что, возможно, здесь идет речь об иной интерпретации Евангелия, отличной от общепринятой (Анн Бренон). Более того, это таинство они также называли «утешением», а себя - «истинными христианами» и «друзьями Божьими». В различных источниках можно найти и описание их настоящей религиозной практики: отвращение к мясу и салу, целомудрие и воздержание, молитва, отказ от крещения водой и десятины, и постоянное цитирование Писаний[9]. «Небесная пища», вне всякого сомнения, означала «хлеб, сшедший с небес… ядущий хлеб сей жить будет вовек» (Иоан.6:58). Наверное, о них тоже можно было сказать: «Для них месса ничего не значит, и они учат не причащаться, а просто съедать кусочки благословленного хлеба...» (Письмо Эриберта), а «дьявольская гостия», попробовав которую, никто не мог устоять перед еретическими взглядами, очевидно, была тоже благословленным хлебом…
Орлеанские каноники также заявили епископам, что знают Закон Божий, записанный внутри человека (in interiori homine) (ср. «вы показываете собою, что вы - письмо Христово, через служение наше написанное не чернилами, но Духом Бога живаго, не на скрижалях каменных, но на плотяных скрижалях сердца» (2Кор.3:3), а также слова катарского автора «Анонимного трактата» XIII века, который говорил, что черпает вдохновение и экзегетику “de corde suo nequam” (из сокровищницы своего сердца).[10] А на уговоры и убеждения отвечали следующим образом: «Пусть его эминенция - говорили они епископу - рассказывает это тем, кто любит дела земные, и кто верит знакам, написанным плотскими людьми на звериных шкурах. Для нас, которые имеют Закон, записанный внутри нас Духом Святым, и не знают ничего, кроме того, чему научились обо всех вещах от Бога Творца, зря звучат твои слова, пустые и удаленные от божественного»[11]. Под конец они сказали допрашивающему их епископу: «Делай с нами, что хочешь. Мы уже видим Царя нашего, правящего в небесах, и он посадит нас по Свою правую сторону во славе». Практически вся эта группа, за исключением нескольких человек, не пожелала отречься и провозгласить ортодоксальное исповедание веры. Хотя Рауль Глабер пишет, что когда огонь охватил тела казнимых, они закричали, что готовы покаяться, но было поздно, другие авторы убеждены, что до самого конца они вели себя вызывающе и дерзко - с точки зрения хронистов - согласно Адемару Шабаннскому, они «смеялись, когда их привязали к столбу в середине костра» [12].
[1] Дювернуа цитирует большие отрывки из рукописи монаха Павла в своей книге L’Histoire des Cathares. Toulouse, Privat, 1978, pp. 85-88.
[2] Адемар Шабаннский, Проповедь о евхаристии. Изд. Pierre Bonnassie et Richard Landes. Une nouvelle heresie est nee en ce monde...// Les Societes meridionales autor de l’An Mil, repertoire des sources et documents commebtes, Les societes meridionales autour de l’An Mil. Paris, CNRS Editions, 1992, p. 454.
[3] Дюби Жорж. История Франции. Средние века…op.cit., c. 134.
[4]Глабер Рауль. Пять книг истории своего времени…, ibid, 71 .
[5]Gesta sinodi Aurelianensis, ibid, p.538.
[6]Vie de Gauzlin…, op.cit., p.99.
[7] Адемар Шабаннский. Проповедь о евхаристии, cit., p. 454.
[8] Gesta sinodi Aurelianensis, ibid .
[9] Письмо Жана, монаха из Флери// Vie de Gauzlin…, op.cit., pp.181-183.
[10] Изд. Thouzellier, Un Traite cathare inedit, Louvain 1961, p. 109.
[11] Gesta sinodi Aurelianensis, ibid.
[12]Ademari Cabannensis Chronicon, LIX. Op.cit…. .