Орлеанские каноники. Продолжение 2
Для того, чтобы попытаться разобраться в этой сложной истории, стоит подойти к вопросу комплексно и исследовать не только все имеющиеся у нас в распоряжении документы, но и исторический контекст, на фоне которого разворачивается эта драма. XI век - время так называемой «Эпохи Тысячелетия» - это очень сложный и противоречивый исторический период. Остатки античных порядков, которые еще держались в империи Карла Великого, фактически рухнули. Бывшие имперские чиновники - герцоги и графы - становились владетельными князьями, наследовавшими титулы и землю. Капетингские короли не имели реальной власти и чувствовали себя довольно слабыми по сравнению с другими аристократами, которые сами стали собирать налоги и вершить суд на все более дробившихся территориях.
Уже пару сотен лет, как повсюду господствовало право сильного, право военных вождей и завоевания, власть «держалась на острие меча», и крестьяне на большинстве территории Западной Европы подчинились этой власти. Повсюду возникли замки с башнями, готовые отразить нападение любого пришельца, а деревни и города обносились стенами укреплений. Но этот процесс, в конце концов, «утрясся», во взаимоотношениях между сеньорами и землепашцами установились более-менее четкие права и обязанности, а связи между самими военными вождями сложились в феодальную пирамиду вассальных отношений. Поэтому описываемое время характеризуется экономическим и демографическим ростом, и даже открытием и применением новых технологий в области сельского хозяйства (мельница, плуг), которые позволили увеличивать благосостояние, обживать новые территории, основывать новые деревни и развивать города. Экономическому росту сопутствовал и расцвет культуры - появились новые романские языки, Европа, как говорит хронист Рауль Глабер, покрылась «белым плащом храмов». Интеллектуальный уровень XI столетия, по мнению известного медиевиста Жоржа Дюби, был, по крайней мере, не ниже, чем в эпоху каролингского Возрождения[1], а христианский народ уже не думал только о выживании и о том, как укрыться от войны и голода, а все больше стал заботиться о спасении своей души.
Если каролингская империя еще могла позволить себе попытку воплотить модель христианского государства, основываясь на теократических идеалах Ветхого Завета, то после ее распада все имперские атрибуты принадлежали только Римо-католической Церкви. Обладая фактической монополией на письменность, она пыталась сакрализовать власть, создавая каноническое право и черпая образец в римском праве; она следила за светскими правителями и указывала им, как следует поступать. Главным оружием ее власти было отлучение, которым она лишала Божьей милости и изгоняла из общества, дома и семьи того, кто нарушал ее правила. Король Роберт Благочестивый, который попробовал жениться по любви на Берте Бургундской, тоже испытал на себе подобное изгнание. Однако эта Церковь, занятая вечной борьбой между папой и императором, устроением литургических спектаклей и исполнением красивого, но непонятного простым людям грегорианского пения на латыни, в большинстве случаев демонстрируя контраст между прелатами, обладающими светской властью и могуществом, и приходскими священниками, не всегда знавшими грамоту, не могла больше служить примером святости. Недаром образцом христианской жизни того времени служил монашеский идеал. Поэтому именно XI век, где власть светскую воплощали военные - рыцари, а духовный идеал - монахи, Жорж Дюби назвал «веком монахов и рыцарей». Тогда престижные бенедиктинские аббаства, такие как Монтекассино, Флери-сюр-Луар, Клюни, а также основанные ими по всей Европе монастыри приобретали все большее значение и авторитет. Монастыри обособлялись, соперничали с епископами и даже начали превращаться в своего рода монашеские империи, сосредотачивая в своих руках недвижимость. Количество монахов в те годы было огромно, тем более, что некоторые монастыри основывались еще во времена Меровингов. Монахи уединялись и удалялись от мира в леса и пущи, закрывались за стенами монастырей под руководством своих аббатов, соблюдали почти военный устав, и создавали для себя прообраз иного, будущего мира, рая. Отданные в облаты еще в детстве, все они были девственниками, не покидающими свои обители, и потому они уже были ангельским чином, «одной ногой в раю», их связь с миром состояла только в том, что они молились за него. Погружаясь в молитвы среди блеска свечей, золота церковной утвари и благовоний, слушая грегорианские песнопения во славу Божью, медитируя во время прогулки в клуатрах и монастырских садиках, воплощавших в себе сад небесный и земной, размышляя о теологии и переписывая ученые книги, они обеспечивали себе святую жизнь в этом мире и спасение в мире ином. Религиозная идеология того времени, наиболее ярко воплощенная в записках Аббона, аббата Флери-сюр-Луар, для короля франков, ставила их, жителей райских уголков и посвященных Богу девственников, которых не касалась грязь этого мира, намного выше на «Лестнице добродетелей», ведущей к Богу, чем обычных женатых светских людей. Более того, они просто чувствовали себя обязанными возвыситься над всем человечеством, ведь они являлись «адвокатами умерших», заступниками, способными умолить Бога даровать прощение[2].
Однако этот рай был недоступен для большей части христианского народа, который восхищался святостью монахов, но жил среди насилия, забот, телесных привязанностей и дел мира сего, завидуя привилегированному кругу «ангельского чина», в сомнениях и страхах насчет собственной посмертной судьбы. Монахи не осуществляли для него пастырского служения - все их службы были «только для своих». Обычные люди смотрели на литургию и обряды Церкви как на красивое и действенное зрелище, пышность которого отражает мощь Господа, но не чувствовали себя им сопричастными. Культ реликвий святых, которые могут помочь в повседневной жизни или исцелить, был им понятнее, но как быть с жизнью вечной? Насколько этот культ мог обеспечить Спасение?
[1]Дюби Жорж. История Франции. Средние века: от Гуго Капета до Жанны д’Арк. М.: Междунар. отношения, 2000. С. 134.
[2]Duby Georges. Les trois ordres ou l'imaginaire du feodalisme. Paris, Gallimard, 1978.
Уже пару сотен лет, как повсюду господствовало право сильного, право военных вождей и завоевания, власть «держалась на острие меча», и крестьяне на большинстве территории Западной Европы подчинились этой власти. Повсюду возникли замки с башнями, готовые отразить нападение любого пришельца, а деревни и города обносились стенами укреплений. Но этот процесс, в конце концов, «утрясся», во взаимоотношениях между сеньорами и землепашцами установились более-менее четкие права и обязанности, а связи между самими военными вождями сложились в феодальную пирамиду вассальных отношений. Поэтому описываемое время характеризуется экономическим и демографическим ростом, и даже открытием и применением новых технологий в области сельского хозяйства (мельница, плуг), которые позволили увеличивать благосостояние, обживать новые территории, основывать новые деревни и развивать города. Экономическому росту сопутствовал и расцвет культуры - появились новые романские языки, Европа, как говорит хронист Рауль Глабер, покрылась «белым плащом храмов». Интеллектуальный уровень XI столетия, по мнению известного медиевиста Жоржа Дюби, был, по крайней мере, не ниже, чем в эпоху каролингского Возрождения[1], а христианский народ уже не думал только о выживании и о том, как укрыться от войны и голода, а все больше стал заботиться о спасении своей души.
Если каролингская империя еще могла позволить себе попытку воплотить модель христианского государства, основываясь на теократических идеалах Ветхого Завета, то после ее распада все имперские атрибуты принадлежали только Римо-католической Церкви. Обладая фактической монополией на письменность, она пыталась сакрализовать власть, создавая каноническое право и черпая образец в римском праве; она следила за светскими правителями и указывала им, как следует поступать. Главным оружием ее власти было отлучение, которым она лишала Божьей милости и изгоняла из общества, дома и семьи того, кто нарушал ее правила. Король Роберт Благочестивый, который попробовал жениться по любви на Берте Бургундской, тоже испытал на себе подобное изгнание. Однако эта Церковь, занятая вечной борьбой между папой и императором, устроением литургических спектаклей и исполнением красивого, но непонятного простым людям грегорианского пения на латыни, в большинстве случаев демонстрируя контраст между прелатами, обладающими светской властью и могуществом, и приходскими священниками, не всегда знавшими грамоту, не могла больше служить примером святости. Недаром образцом христианской жизни того времени служил монашеский идеал. Поэтому именно XI век, где власть светскую воплощали военные - рыцари, а духовный идеал - монахи, Жорж Дюби назвал «веком монахов и рыцарей». Тогда престижные бенедиктинские аббаства, такие как Монтекассино, Флери-сюр-Луар, Клюни, а также основанные ими по всей Европе монастыри приобретали все большее значение и авторитет. Монастыри обособлялись, соперничали с епископами и даже начали превращаться в своего рода монашеские империи, сосредотачивая в своих руках недвижимость. Количество монахов в те годы было огромно, тем более, что некоторые монастыри основывались еще во времена Меровингов. Монахи уединялись и удалялись от мира в леса и пущи, закрывались за стенами монастырей под руководством своих аббатов, соблюдали почти военный устав, и создавали для себя прообраз иного, будущего мира, рая. Отданные в облаты еще в детстве, все они были девственниками, не покидающими свои обители, и потому они уже были ангельским чином, «одной ногой в раю», их связь с миром состояла только в том, что они молились за него. Погружаясь в молитвы среди блеска свечей, золота церковной утвари и благовоний, слушая грегорианские песнопения во славу Божью, медитируя во время прогулки в клуатрах и монастырских садиках, воплощавших в себе сад небесный и земной, размышляя о теологии и переписывая ученые книги, они обеспечивали себе святую жизнь в этом мире и спасение в мире ином. Религиозная идеология того времени, наиболее ярко воплощенная в записках Аббона, аббата Флери-сюр-Луар, для короля франков, ставила их, жителей райских уголков и посвященных Богу девственников, которых не касалась грязь этого мира, намного выше на «Лестнице добродетелей», ведущей к Богу, чем обычных женатых светских людей. Более того, они просто чувствовали себя обязанными возвыситься над всем человечеством, ведь они являлись «адвокатами умерших», заступниками, способными умолить Бога даровать прощение[2].
Однако этот рай был недоступен для большей части христианского народа, который восхищался святостью монахов, но жил среди насилия, забот, телесных привязанностей и дел мира сего, завидуя привилегированному кругу «ангельского чина», в сомнениях и страхах насчет собственной посмертной судьбы. Монахи не осуществляли для него пастырского служения - все их службы были «только для своих». Обычные люди смотрели на литургию и обряды Церкви как на красивое и действенное зрелище, пышность которого отражает мощь Господа, но не чувствовали себя им сопричастными. Культ реликвий святых, которые могут помочь в повседневной жизни или исцелить, был им понятнее, но как быть с жизнью вечной? Насколько этот культ мог обеспечить Спасение?
[1]Дюби Жорж. История Франции. Средние века: от Гуго Капета до Жанны д’Арк. М.: Междунар. отношения, 2000. С. 134.
[2]Duby Georges. Les trois ordres ou l'imaginaire du feodalisme. Paris, Gallimard, 1978.