Орлеанские каноники. Продолжение 1
Орлеан имел огромное значение в длительной политической борьбе за сферы влияния между Робером Благочестивым, позиции которого, хоть он и был королем Франции, были не очень сильны, и Эдом II, графом де Блуа, давно претендовавшим на этот город, чтобы иметь возможность соединить свои владения в Сансерруа с графствами Блуа, Шартрским и Турским. Более того, брак Робера Благочестивого и Констанции тоже был заключен вопреки интересам графа де Блуа. Ситуация складывалась так, что тот, кто контролировал епископство Орлеанское, имел все возможности завладеть городом и прилегающими территориями. Между двумя правителями возник конфликт в борьбе за право возвести своего ставленника на епископский трон. Кандидатом и доверенным человеком графа де Блуа был Одальрик, родственник епископа Бовэ и, возможно, и самого Эда II. Кандидатом короля был протеже королевы Констанции Тьерри. Робер, воспользовавшись своим положением, «нажал» на капитул собора и добился того, чтобы выбрали его ставленника.
Хотя Одальрик во время интронизации Тьерри пытался даже ворваться в собор с оружием в руках, чтобы помешать процессу, Тьерри все равно стал епископом. Арефаст, который, как мы помним, сыграл «первую скрипку» в уличении еретической группы, был дядей Ричарда II Нормандского, а тот, в свою очередь, был верным союзником Эда II. Епископ Шартрский, с которым хотел посоветоваться Арефаст, тоже принадлежал к естественным союзникам Эда II и, кроме того, организовал целую кампанию против Тьерри, епископа Орлеана. Таким образом, идея выследить группу диссидентов и провозгласить ее виновной в ереси принадлежала именно политическим противникам Робера Благочестивого. Хотя Павел из Шартра лезет из кожи вон, чтобы показать нам в своих записях героические подвиги светского человека, который смело полез в адову пасть (то есть в логово зловещих колдунов и еретиков), чтобы защитить Церковь, когда епископы и светские властители проявляли преступную небрежность, очень заметно то, что в небрежности обвиняется только король Франции, ведь именно в его королевстве «затаилась болезнь», то есть ересь, именно к нему были близки эти «враги всяческой правды», «отравленные ядом зла». Интересно, что Рауль Глабер, говоря о дворе Роберта Благочестивого, тоже отмечает, что орлеанские каноники «снискали приверженцев между людьми близкими к королю и придворною знатью. Им легче было увлечь подобного рода людей, потому что умы их были менее проникнуты любовью к истинной вере».
Когда Арефаст рассказал о своих подозрениях Ричарду Нормандскому, то тем самым он дал ему и сторонникам Эда II мощное оружие, а, согласившись стать шпионом, практически гарантировал успешное применение этого оружия. Ведь дискредитация и осуждение духовных лиц из окружения короля и королевы были весьма на руку противной стороне. И действительно, этот процесс был ударом для короля и королевы, а их поведение во время собора и после него может послужить доказательством. Очевидно, их политическое положение было настолько слабым, что они должны были демонстративно отвести от себя всякое подозрение в том, что потворствовали сатанинской угрозе. Если королева, стремясь доказать свою невиновность, напала на своего бывшего духовника Стефана, тем самым показывая всем свой гнев по поводу того, что он оказался «волком в овечьей шкуре», а может, и проявив злобу в связи с тем, какой ущерб он причинил ее политическим интересам, то король не нашел лучшего способа дистанцироваться от опасных еретиков, чем приговорить их к жестокой казни. Но это королевской чете не помогло. Очень скоро, буквально через несколько дней после процесса, ставленник короля на епископском троне Орлеана, Тьерри, был смещен, а его место занял Одальрик. Более того, опасность продолжала угрожать Тьерри, поскольку он вынужден был бежать в монастырь Сен-Пьер-ле Виф в Сансе, а затем уехать в Рим. Однако по дороге он умер при загадочных обстоятельствах. Отставка Тьерри и его последующая судьба означала полный крах сторонников Робера Благочестивого. Первое, что сделал Одальрик, став епископом, - эксгумировал умершего каноника и певчего собора, Теодатуса, обвинив последнего в том, что он тоже принадлежал к еретической группе: «Так, некий каноник и песнопевец церкви Св. Креста в Орлеане, по имени Теодатус, который умер за три года до этого, пребывая в этой ереси, как признались сами еретики, казался по всему благочестивым мужем»[1]. Тело его было по приказу епископа выброшено на «бездорожье». Протеже бывшего епископа Орлеана Тьерри, Одоранус из монастыря Сен-Пьер-ле Виф, сразу же после процесса в Орлеане стал жертвой гонений и обвинений в ереси. Ведь в свое время объектом подобных нападок сделался и Гериберт из Орийяка, впоследствии ставший папой Сильвестром II. При избрании его архиепископом Реймса, из-за ученых открытий и любви к арабской науке и словесности, а также происков политических врагов, Гериберт Орийякский в 991 году вынужден был отрекаться от целого ряда еретических положений, а именно: что у Христа было тело только по-видимости, что Ветхий Завет является изобретением демона, что брак и мясная пища не являются богоугодными делами. А посмертные легенды создали ему славу игрока в кости с дьяволом и знатока магических заклинаний, который мог делаться невидимым для преследовавших его врагов.
История с колдовством и тайными оргиями в орлеанском процессе тоже играет особую роль в политическом контексте событий. Ведь Стефан и Лизой признаются учениками и последователями Гериберта из Орийяка[2], за которым закрепилась слава черного мага. Вообще-то, Робер Благочестивый тоже был его учеником, но на него этот мрачный ореол, по-видимому, не распространялся. Очевидно, взгляды осужденных сами по себе, сколь далеко они ни расходились с ортодоксией, и даже отлучение их от Церкви, не могли послужить в те времена причиной столь ужасного приговора. Хотя некоторые историки и заявляют о том, что народ Орлеана, возмущенный отступлением от ортодоксии, готов был линчевать еретиков, представляется очень странным, чтобы обычные люди настолько разбирались в теологии, что ученые размышления, даже и весьма непохожие на доминирующие представления, могли их настолько возбудить. А вот слухи и обвинения в колдовстве, «черных мессах», контактах с демонами и убийствах младенцев - могли сыграть свою роль, ведь в данном случае наказывали уже не за взгляды, а за действия, приносящие вред. Поскольку учасники синода были, по свидетельству тех же хронистов, не очень искушены в дискуссиях на религиозные темы, складывается впечатление, что они больше склонялись верить этим слухам (возникает еще вопрос о том, кто их распускал, но ответить на него трудно в силу скудости источников). Потому и записки монаха Павла выдают стремление автора всеми силами продемонстрировать, что осужденная группа орлеанских каноников была слугами сатаны, которых следовало стереть с лица земли, а их взгляды являются только признаком «дьявольского безумия» и свидетельством ужасных преступлений, совершаемых ими втайне. Вот почему он строит всю свою историю на рассчитанном поразить воображение читателя противостоянии причастия, которое ежедневно принимал Арефаст, и которое хранило его благодаря силе Христовой от черной магии, и «дьявольской гостии», настолько опасной, что никакие логические аргументы, выдвинутые епископами на синоде, уже на еретиков не действовали. При этом всем автор явно черпает свои описания дьявольских оргий из труда христианского апологета Юстина Мученика, который перечисляет клеветнические обвинения, выдвигаемые язычниками против тогдашних христианских общин.
[1]Ademari Cabannensis Chronicon, LIX. Op.cit…. .
[2]Moore.R.I . The formation of a persecuting society… Op. cit., p 15.
Хотя Одальрик во время интронизации Тьерри пытался даже ворваться в собор с оружием в руках, чтобы помешать процессу, Тьерри все равно стал епископом. Арефаст, который, как мы помним, сыграл «первую скрипку» в уличении еретической группы, был дядей Ричарда II Нормандского, а тот, в свою очередь, был верным союзником Эда II. Епископ Шартрский, с которым хотел посоветоваться Арефаст, тоже принадлежал к естественным союзникам Эда II и, кроме того, организовал целую кампанию против Тьерри, епископа Орлеана. Таким образом, идея выследить группу диссидентов и провозгласить ее виновной в ереси принадлежала именно политическим противникам Робера Благочестивого. Хотя Павел из Шартра лезет из кожи вон, чтобы показать нам в своих записях героические подвиги светского человека, который смело полез в адову пасть (то есть в логово зловещих колдунов и еретиков), чтобы защитить Церковь, когда епископы и светские властители проявляли преступную небрежность, очень заметно то, что в небрежности обвиняется только король Франции, ведь именно в его королевстве «затаилась болезнь», то есть ересь, именно к нему были близки эти «враги всяческой правды», «отравленные ядом зла». Интересно, что Рауль Глабер, говоря о дворе Роберта Благочестивого, тоже отмечает, что орлеанские каноники «снискали приверженцев между людьми близкими к королю и придворною знатью. Им легче было увлечь подобного рода людей, потому что умы их были менее проникнуты любовью к истинной вере».
Когда Арефаст рассказал о своих подозрениях Ричарду Нормандскому, то тем самым он дал ему и сторонникам Эда II мощное оружие, а, согласившись стать шпионом, практически гарантировал успешное применение этого оружия. Ведь дискредитация и осуждение духовных лиц из окружения короля и королевы были весьма на руку противной стороне. И действительно, этот процесс был ударом для короля и королевы, а их поведение во время собора и после него может послужить доказательством. Очевидно, их политическое положение было настолько слабым, что они должны были демонстративно отвести от себя всякое подозрение в том, что потворствовали сатанинской угрозе. Если королева, стремясь доказать свою невиновность, напала на своего бывшего духовника Стефана, тем самым показывая всем свой гнев по поводу того, что он оказался «волком в овечьей шкуре», а может, и проявив злобу в связи с тем, какой ущерб он причинил ее политическим интересам, то король не нашел лучшего способа дистанцироваться от опасных еретиков, чем приговорить их к жестокой казни. Но это королевской чете не помогло. Очень скоро, буквально через несколько дней после процесса, ставленник короля на епископском троне Орлеана, Тьерри, был смещен, а его место занял Одальрик. Более того, опасность продолжала угрожать Тьерри, поскольку он вынужден был бежать в монастырь Сен-Пьер-ле Виф в Сансе, а затем уехать в Рим. Однако по дороге он умер при загадочных обстоятельствах. Отставка Тьерри и его последующая судьба означала полный крах сторонников Робера Благочестивого. Первое, что сделал Одальрик, став епископом, - эксгумировал умершего каноника и певчего собора, Теодатуса, обвинив последнего в том, что он тоже принадлежал к еретической группе: «Так, некий каноник и песнопевец церкви Св. Креста в Орлеане, по имени Теодатус, который умер за три года до этого, пребывая в этой ереси, как признались сами еретики, казался по всему благочестивым мужем»[1]. Тело его было по приказу епископа выброшено на «бездорожье». Протеже бывшего епископа Орлеана Тьерри, Одоранус из монастыря Сен-Пьер-ле Виф, сразу же после процесса в Орлеане стал жертвой гонений и обвинений в ереси. Ведь в свое время объектом подобных нападок сделался и Гериберт из Орийяка, впоследствии ставший папой Сильвестром II. При избрании его архиепископом Реймса, из-за ученых открытий и любви к арабской науке и словесности, а также происков политических врагов, Гериберт Орийякский в 991 году вынужден был отрекаться от целого ряда еретических положений, а именно: что у Христа было тело только по-видимости, что Ветхий Завет является изобретением демона, что брак и мясная пища не являются богоугодными делами. А посмертные легенды создали ему славу игрока в кости с дьяволом и знатока магических заклинаний, который мог делаться невидимым для преследовавших его врагов.
История с колдовством и тайными оргиями в орлеанском процессе тоже играет особую роль в политическом контексте событий. Ведь Стефан и Лизой признаются учениками и последователями Гериберта из Орийяка[2], за которым закрепилась слава черного мага. Вообще-то, Робер Благочестивый тоже был его учеником, но на него этот мрачный ореол, по-видимому, не распространялся. Очевидно, взгляды осужденных сами по себе, сколь далеко они ни расходились с ортодоксией, и даже отлучение их от Церкви, не могли послужить в те времена причиной столь ужасного приговора. Хотя некоторые историки и заявляют о том, что народ Орлеана, возмущенный отступлением от ортодоксии, готов был линчевать еретиков, представляется очень странным, чтобы обычные люди настолько разбирались в теологии, что ученые размышления, даже и весьма непохожие на доминирующие представления, могли их настолько возбудить. А вот слухи и обвинения в колдовстве, «черных мессах», контактах с демонами и убийствах младенцев - могли сыграть свою роль, ведь в данном случае наказывали уже не за взгляды, а за действия, приносящие вред. Поскольку учасники синода были, по свидетельству тех же хронистов, не очень искушены в дискуссиях на религиозные темы, складывается впечатление, что они больше склонялись верить этим слухам (возникает еще вопрос о том, кто их распускал, но ответить на него трудно в силу скудости источников). Потому и записки монаха Павла выдают стремление автора всеми силами продемонстрировать, что осужденная группа орлеанских каноников была слугами сатаны, которых следовало стереть с лица земли, а их взгляды являются только признаком «дьявольского безумия» и свидетельством ужасных преступлений, совершаемых ими втайне. Вот почему он строит всю свою историю на рассчитанном поразить воображение читателя противостоянии причастия, которое ежедневно принимал Арефаст, и которое хранило его благодаря силе Христовой от черной магии, и «дьявольской гостии», настолько опасной, что никакие логические аргументы, выдвинутые епископами на синоде, уже на еретиков не действовали. При этом всем автор явно черпает свои описания дьявольских оргий из труда христианского апологета Юстина Мученика, который перечисляет клеветнические обвинения, выдвигаемые язычниками против тогдашних христианских общин.
[1]Ademari Cabannensis Chronicon, LIX. Op.cit…. .
[2]Moore.R.I . The formation of a persecuting society… Op. cit., p 15.