Ветеран "режет правду матку".
Геннадий Баум. Интервью с ветераном Поповым Иваном Федоровичем, ветеринарным техником совхоза "Боровской". 1981 год.
"Немцы заняли обе высотки, а мы как на ладони. Лето в самом разгаре, вокруг только солнце. Атаки и обстрелы прекратились, с испугу иногда возникают ленивые перестрелки.
Ночью мы повзводно ходим купаться на котлован. До войны здесь был карьер, в котором добывали глину для кирпичного завода. Котлован небольшой с чистой водой с рассветом возращались в пекло окопов. Немцы видели наши походы, но внимание не обращали.
Молодые из последнего пополнения начали купаться днем. В тот день там было около тридцати солдат, немцы внезапно обстреляли котлован плотным минометным огнем. Еще утром я почувствовал приближение беды, но подумав, что опять подползает трусость прогнал мысль.
До ночи были слышны затихающие стоны умирающих на берегу, а оставшиеся в живых спокойно спали, требовать спасать раненых от рядом идущего, стоящего или сидящего без приказа невозможно.
А потом была страшная атака, после которой опять спокойно заснули под крики о помощи. Мы защищали Родину как умели, в крутой мешанине страха, грязи и крови теряли человеческий облик.
Я молился и обещал ему, что если выживу, - буду жить человеком, но опять не особо получилось... Перед моими глазами до сих пор стоит этот котлован и убитые однополчане.
Первый бой помню в мельчайших деталях. Шли уличные схватки, мимо нас живой цепочкой вели и несли раненых. Батальон готовили на прорыв в центр города, дали три гранаты, автоматный диск, штык, паек и воду на сутки.
Вышли на исходную, под ожесточённым огнем противника пересекли улицу и "занырнули" в дом. Я бежал на верх по лестнице и орал, все орали "Ура" и я орал. Наш взвод разбежался по этажу в поисках фашистов.
Вбегаю в комнату, в углу, направив на меня дуло автомата, сидит молодой немецкий солдат, он что то мне говорит я что то говорю, но никаких звуков не слышу. Несколько секунд с оружием в руках он сидя, а я стоя "воевали". Забыв про Устав и клятву сбежал со своего первого поля боя!
В большом зале шла рукопашная, я удачно выстрелил в одного немца, выхватил из голенища штык, но другой фриц опередил - одной рукой он воткнул в меня штык-нож, а другой нанёс сокрушительный удар в лицо.
Очнулся от того, что кто то тяжело навалился на меня, хрипел, обливал теплой кровью. С большим трудом отвалил его в сторону, помню шел по коридору, голова кружилась.
Посмотрев на меня, два солдата схватив за руки бегом потащили в лазарет. Мне повезло, немецкий тесак скользнув по ребру вошел в мякоть подмышки повредив сосуд. Через месяц меня выписали, я вернулся в роту, но не встретил знакомого лица - на войне быстро идет ротация жизни и смерти.
Я обоссался в первом бою, воевал три года и было такое не раз, никто не обращал на это внимание. Мы люди а не бездушная скотина и убивать себе подобного грех и великое лиходейство.
Во время войны мы старались быть душевно дальше, не обращались к друг другу по именам, боялись сдружиться, чтобы потом не оплакивать утрату. В череде боев даже фамилии однополчан не запоминались, на место одних - приходили другие.
Войну я окончил инвалидом, уже никогда не радовался жизни на полную катушку, вроде дышу - а сам скорее мертвый. Старше становлюсь, отчетливее вижу лица погибших однополчан и перед сном провожу возможно последнюю перекличку. Поэтому быть безучастным в толпе как то полегче, а ночью бездушие грызет сердце. Не дай вам Бог такой участи!
В сорока метрах от окопов в воронке валялся крича и завывая наш политрук. Немцы начало атаки прозевали, а теперь головы поднять не дают! Ротный послал за политруком Шейногу, потом Клименко, затем Дениса Гришко.
Озлобленный неудачей он ушел за санинструктором. Зло выругавшись Оксана вскарабкалась на бруствер и была мгновенно убита. Ропот недовольства прокатился по окопам. К вечеру ротный был убит "шальной" пулей.
Новый командир роты распорядился ночью собрать раненых и убитых, в медсанбат отправили политрука и шестерых солдат. Две недели шнырял среди нас толстозадый солдатик выискивая хозяина "шальной" пули.
Трепотливые пустозвоны "просвещают" народ об ужасах войны и героизме солдата, рассказывают былины и сказки о войне, а я еще верен себе и обороняю память погибших однополчанина от легенд.
Вечером после ужина нас с Чебудько отправили в распоряжение взвода управления артдивизиона. К полуночи прибыли на место и поступили в распоряжение молоденького сержанта Ивана, загрузившись катушками с проводом (связь еще была телефонной) выдвинулись к месту.
Несем на себе по две 10 килограмовых катушки с проводом, 5 килограмовый аппарат телефонный аппарат и с полной боевой выкладкой. С рассветом начали оборудовать на дереве наблюдательный пункт с помощью веревок и распиленых надвое школьных гимнастических брусьев.
Сержант ловко залез наверх и корректировал огонь целого артдивизиона. В сумерках доставили пищу и катушки с проводом, сразу отправились к новой точке. С утра оборудовали пункт наблюдения, потом заработала связь. Мы охраняли сержанта Ивана внизу, совершали вокруг наблюдательного пункта круговой обход и наблюдение за местностью.
Уже заканчивался еще один боевой день, солнце клонилось к закату, невдалеке послышался гул моторов в трехстах метрах от нас по опушке леса в наш тыл неспешно проследовали три немецких танка.
Иван мигом вскарабкался на наблюдательный пункт и передал координаты, один танк загорелся сразу, другому разнесло в клочья гусеницу, а передний скрылся в лесу.
Перед сном с Чебудько долго делились взаимными впечатлениями об этих двух выпавших на нашу долю необычных днях боевой жизни артиллеристов у которых на фронте везде была своя отдельная жизнь без нашего запредельного окопно-фронтового напряжения, без драк и надсадного крика, ожесточенных конфликтов.
Залегли спать, как положено по уставу, прямо на пункте, а сержант отправился ночевать на опушку(после дождей земля на опушке просохла, а в лесу была сырой).
Утром нас разбудила смена. Я пошел будить сержанта, чтобы доложить о пришедшей смене, но... (ночью этой опушкой проехали на передовую наши танки).
Трибунал дело закрыл, но нечаянная смерть этого очень важного для ратного дела человека долго тревожила мою совесть. В 1957 году получил письмо от мамы сержанта Ивана, который семнадцатилетним добровольцем вызвался защищать родину, был награжден боевыми орденами, жизнь которого оборвалась по мирному, трагически, в результате наезда транспортного средства (так записано в постановлении трибунала).
Что надо менять в нашей жизни?
1) Я поставил бы на главное место райисполком, а райком, это же организация объединяет не всех людей в районе и не самых лучших, а только коммунистов.
2) Народ должен выбирать свое руководство. Вот к примеру, разве народ позволил бы освободить от должности директора совхоза Мехова Ивана Федоровича, этот человек точно соответствовал должности, своевременно решал любые задачи.
3) В стране катастрофически не хватает рабочих рук, поэтому следует прекратить расширять производства, строить новые заводы и фабрики, пора правительству реально поднять оплату в сельской местности. Сельчане в настоящий момент живут неплохо за счет попустительства директоров и управляющих отделениями, народ развращают воровством, человек нарушающий закон не может честно исполнять свой гражданский долг.
4) За границей старые автомобили отправляются на свалку, государство могло бы закупать их для народа. Уже на десятилетия растянулись очереди автомобили.
5) Советское государство почему то боится своих граждан, не разрешает иметь охотничьи ружья с нарезным стволом! Ну что это за охота с пукалками? Наше государство крепкое, за Советы и коммунистов народ стоит горой, а какую то мелочь для людей сделать не хотят.
6) За равноценный ассортимент товаров в сельских и городских магазинах должны нести персональную ответственность председатели исполкомов.
7) Школа в селе и городе должна быть единой, а фактически получается в отделении совхоза "Русском" плохо учат и воспитывают, а городе с этим намного лучше обстоят дела.
8) В нашем государстве райком и райисполком строят на виду, как церковь, а школы и детсады задвигают на задворки. Все же забота о детях должна быть на первом месте."
"Немцы заняли обе высотки, а мы как на ладони. Лето в самом разгаре, вокруг только солнце. Атаки и обстрелы прекратились, с испугу иногда возникают ленивые перестрелки.
Ночью мы повзводно ходим купаться на котлован. До войны здесь был карьер, в котором добывали глину для кирпичного завода. Котлован небольшой с чистой водой с рассветом возращались в пекло окопов. Немцы видели наши походы, но внимание не обращали.
Молодые из последнего пополнения начали купаться днем. В тот день там было около тридцати солдат, немцы внезапно обстреляли котлован плотным минометным огнем. Еще утром я почувствовал приближение беды, но подумав, что опять подползает трусость прогнал мысль.
До ночи были слышны затихающие стоны умирающих на берегу, а оставшиеся в живых спокойно спали, требовать спасать раненых от рядом идущего, стоящего или сидящего без приказа невозможно.
А потом была страшная атака, после которой опять спокойно заснули под крики о помощи. Мы защищали Родину как умели, в крутой мешанине страха, грязи и крови теряли человеческий облик.
Я молился и обещал ему, что если выживу, - буду жить человеком, но опять не особо получилось... Перед моими глазами до сих пор стоит этот котлован и убитые однополчане.
Первый бой помню в мельчайших деталях. Шли уличные схватки, мимо нас живой цепочкой вели и несли раненых. Батальон готовили на прорыв в центр города, дали три гранаты, автоматный диск, штык, паек и воду на сутки.
Вышли на исходную, под ожесточённым огнем противника пересекли улицу и "занырнули" в дом. Я бежал на верх по лестнице и орал, все орали "Ура" и я орал. Наш взвод разбежался по этажу в поисках фашистов.
Вбегаю в комнату, в углу, направив на меня дуло автомата, сидит молодой немецкий солдат, он что то мне говорит я что то говорю, но никаких звуков не слышу. Несколько секунд с оружием в руках он сидя, а я стоя "воевали". Забыв про Устав и клятву сбежал со своего первого поля боя!
В большом зале шла рукопашная, я удачно выстрелил в одного немца, выхватил из голенища штык, но другой фриц опередил - одной рукой он воткнул в меня штык-нож, а другой нанёс сокрушительный удар в лицо.
Очнулся от того, что кто то тяжело навалился на меня, хрипел, обливал теплой кровью. С большим трудом отвалил его в сторону, помню шел по коридору, голова кружилась.
Посмотрев на меня, два солдата схватив за руки бегом потащили в лазарет. Мне повезло, немецкий тесак скользнув по ребру вошел в мякоть подмышки повредив сосуд. Через месяц меня выписали, я вернулся в роту, но не встретил знакомого лица - на войне быстро идет ротация жизни и смерти.
Я обоссался в первом бою, воевал три года и было такое не раз, никто не обращал на это внимание. Мы люди а не бездушная скотина и убивать себе подобного грех и великое лиходейство.
Во время войны мы старались быть душевно дальше, не обращались к друг другу по именам, боялись сдружиться, чтобы потом не оплакивать утрату. В череде боев даже фамилии однополчан не запоминались, на место одних - приходили другие.
Войну я окончил инвалидом, уже никогда не радовался жизни на полную катушку, вроде дышу - а сам скорее мертвый. Старше становлюсь, отчетливее вижу лица погибших однополчан и перед сном провожу возможно последнюю перекличку. Поэтому быть безучастным в толпе как то полегче, а ночью бездушие грызет сердце. Не дай вам Бог такой участи!
В сорока метрах от окопов в воронке валялся крича и завывая наш политрук. Немцы начало атаки прозевали, а теперь головы поднять не дают! Ротный послал за политруком Шейногу, потом Клименко, затем Дениса Гришко.
Озлобленный неудачей он ушел за санинструктором. Зло выругавшись Оксана вскарабкалась на бруствер и была мгновенно убита. Ропот недовольства прокатился по окопам. К вечеру ротный был убит "шальной" пулей.
Новый командир роты распорядился ночью собрать раненых и убитых, в медсанбат отправили политрука и шестерых солдат. Две недели шнырял среди нас толстозадый солдатик выискивая хозяина "шальной" пули.
Трепотливые пустозвоны "просвещают" народ об ужасах войны и героизме солдата, рассказывают былины и сказки о войне, а я еще верен себе и обороняю память погибших однополчанина от легенд.
Вечером после ужина нас с Чебудько отправили в распоряжение взвода управления артдивизиона. К полуночи прибыли на место и поступили в распоряжение молоденького сержанта Ивана, загрузившись катушками с проводом (связь еще была телефонной) выдвинулись к месту.
Несем на себе по две 10 килограмовых катушки с проводом, 5 килограмовый аппарат телефонный аппарат и с полной боевой выкладкой. С рассветом начали оборудовать на дереве наблюдательный пункт с помощью веревок и распиленых надвое школьных гимнастических брусьев.
Сержант ловко залез наверх и корректировал огонь целого артдивизиона. В сумерках доставили пищу и катушки с проводом, сразу отправились к новой точке. С утра оборудовали пункт наблюдения, потом заработала связь. Мы охраняли сержанта Ивана внизу, совершали вокруг наблюдательного пункта круговой обход и наблюдение за местностью.
Уже заканчивался еще один боевой день, солнце клонилось к закату, невдалеке послышался гул моторов в трехстах метрах от нас по опушке леса в наш тыл неспешно проследовали три немецких танка.
Иван мигом вскарабкался на наблюдательный пункт и передал координаты, один танк загорелся сразу, другому разнесло в клочья гусеницу, а передний скрылся в лесу.
Перед сном с Чебудько долго делились взаимными впечатлениями об этих двух выпавших на нашу долю необычных днях боевой жизни артиллеристов у которых на фронте везде была своя отдельная жизнь без нашего запредельного окопно-фронтового напряжения, без драк и надсадного крика, ожесточенных конфликтов.
Залегли спать, как положено по уставу, прямо на пункте, а сержант отправился ночевать на опушку(после дождей земля на опушке просохла, а в лесу была сырой).
Утром нас разбудила смена. Я пошел будить сержанта, чтобы доложить о пришедшей смене, но... (ночью этой опушкой проехали на передовую наши танки).
Трибунал дело закрыл, но нечаянная смерть этого очень важного для ратного дела человека долго тревожила мою совесть. В 1957 году получил письмо от мамы сержанта Ивана, который семнадцатилетним добровольцем вызвался защищать родину, был награжден боевыми орденами, жизнь которого оборвалась по мирному, трагически, в результате наезда транспортного средства (так записано в постановлении трибунала).
Что надо менять в нашей жизни?
1) Я поставил бы на главное место райисполком, а райком, это же организация объединяет не всех людей в районе и не самых лучших, а только коммунистов.
2) Народ должен выбирать свое руководство. Вот к примеру, разве народ позволил бы освободить от должности директора совхоза Мехова Ивана Федоровича, этот человек точно соответствовал должности, своевременно решал любые задачи.
3) В стране катастрофически не хватает рабочих рук, поэтому следует прекратить расширять производства, строить новые заводы и фабрики, пора правительству реально поднять оплату в сельской местности. Сельчане в настоящий момент живут неплохо за счет попустительства директоров и управляющих отделениями, народ развращают воровством, человек нарушающий закон не может честно исполнять свой гражданский долг.
4) За границей старые автомобили отправляются на свалку, государство могло бы закупать их для народа. Уже на десятилетия растянулись очереди автомобили.
5) Советское государство почему то боится своих граждан, не разрешает иметь охотничьи ружья с нарезным стволом! Ну что это за охота с пукалками? Наше государство крепкое, за Советы и коммунистов народ стоит горой, а какую то мелочь для людей сделать не хотят.
6) За равноценный ассортимент товаров в сельских и городских магазинах должны нести персональную ответственность председатели исполкомов.
7) Школа в селе и городе должна быть единой, а фактически получается в отделении совхоза "Русском" плохо учат и воспитывают, а городе с этим намного лучше обстоят дела.
8) В нашем государстве райком и райисполком строят на виду, как церковь, а школы и детсады задвигают на задворки. Все же забота о детях должна быть на первом месте."