Тевтонские варвары? 1914 г.
"...монгольская цивилизация московитов не смогла перенести свет XVIII века, не говоря уж о XIX, и теперь, в XX столетии, она вышла из-под контроля и угрожает нам".
Вперед были высланы кавалерийские отряды - немцы распространяли среди местного населения листовки с уверениями, что у них нет агрессивных намерений. Эти посланцы попали под огонь бельгийской кавалерии и солдат на мотоциклетах, что не предвещало основной группе ничего хорошего.
Подойдя к Льежу, немцы увидели, что мосты выше и ниже города разрушены, несмотря на предупреждения, что подобные действия будут считаться враждебными.
Эммих предположил, что это дело рук местных жителей. В немецкой армии прекрасно помнили о "войне без правил", которую вели партизаны во время их вторжения во Францию в 1870-м.
Сами они героизировали Freischittze (вольных стрелков), которые во время Наполеоновских войн подняли в Пруссии восстание против Бонапарта, но теперь считали, что в случае неповиновения оккупационные силы имеют право обращаться с гражданским населением как с бунтовщиками и карать тех, кто оказывает сопротивление, - вплоть до массовых казней и коллективной ответственности.
Как показали последующие исследования, в 1914 году в Бельгии партизан, или франтиреров (francs-tireurs), практически не было.
Правительство, исполненное решимости защищаться всеми законными средствами, которые имелись в его распоряжении, сумело довести до сведения своих граждан бесполезность и опасность стихийного противостояния немецкому вторжению.
Были напечатаны объявления, призывающие избегать "любого повода для репрессивных мер, ведущих к кровопролитию, грабежам или массовым убийствам мирного населения".
Имелся и призыв к гражданам сдать огнестрельное оружие местным властям. В некоторых населенных пунктах службы охраны порядка восприняли предупреждение настолько серьезно, что сотрудники сложили все табельное оружие в зданиях муниципалитета.
Отсутствие сопротивления агрессоров не смягчило. Немцы расстреливали мирных граждан и жгли их дома, целые деревни. Они яростно отрицали эти бесчинства - впоследствии убедительно доказанные, - когда вести о них стали появляться в газетах нейтральных стран.
Расстреливали и священнослужителей - возможно, немецкие офицеры знали, что в 1793 году в католической Бретани именно священники возглавили сопротивление французской революционной армии.
То, что впоследствии было названо изнасилованием Бельгии, не служило никакой военной цели и нанесло Германии непоправимый ущерб, особенно в Соединенных Штатах, где репутация кайзера и его правительства с самого начала была запятнана сообщениями о массовых казнях и других бесчинствах.
Немцы сразу показали себя варварами, попиравшими все нормы международного права, морали и исторически сложившиеся обычаи войны.
4 августа, в первый день наступления группы Эммиха на крепости на реке Мёз, его солдаты расстреляли в Варсаже шестерых заложников и сожгли дотла деревню Батис.
"Наше наступление на Бельгию действительно сопровождается жестокими мерами, - писал 5 августа Мольтке, - но мы боремся за свое существование, и все, кто стоит у нас на пути, должны пенять на себя".
Дальше все стало еще хуже. За первые три недели немцы устроили массовые экзекуции в нескольких маленьких бельгийских городках - Анденне, Тамине и Динане.
В Анденне были убиты 211 человек, в Тамине - 384, в Динане - 612. Жертвами стали не только мужчины, но и женщины, а также дети... В Тамине заложников собрали на площади и расстреляли, а раненых добили штыками.
И если во время Второй мировой войны эти варварские акции проводили специальные зондеркоманды, то в 1914 году в Бельгии мирных жителей расстреливали обычные солдаты. В Анденне это, например, сделали резервисты одного из самых прославленных подразделений прусской армии - гвардейского пехотного полка.
Самые жестокие бесчинства начались 25 августа в Лёвене. Этот маленький университетский городок, "бельгийский Оксфорд", был настоящей сокровищницей архитектуры фламандской готики и Ренессанса, живописи, старинных рукописей и книг.
Оккупанты, которых было 10 000 человек, вероятно, приняли ночное передвижение собственных подразделений за наступление противника. Немцы начали стрелять в предполагаемых врагов, а затем стали поджигать дома, где якобы засели франтиреры.
В результате трехдневных поджогов и грабежей 209 гражданских лиц были убиты и 42 000 насильно вывезены из города, разрушены 1100 зданий и сгорела дотла университетская библиотека - 230 000 книг.
Весь мир был глубоко возмущен войной Германии против культуры, но не сама Германия. Ученые и интеллектуалы империи встали в первые ряды тех, кто апеллировал к патриотизму, обвиняя в развязывании войны русских варваров, британских обывателей и французских декадентов, поставивших своей целью уничтожение великой немецкой цивилизации.
Еще до событий в Лёвене, 11 августа, профессор фон Гарнак, директор Прусской королевской библиотеки в Берлине, заявил: "...монгольская цивилизация московитов не смогла перенести свет XVIII века, не говоря уж о XIX, и теперь, в XX столетии, она вышла из-под контроля и угрожает нам".
Немцы были одержимы идеей "света". Их пропуском в европейскую культуру были такие фигуры эпохи Просвещения XVIII века, как Лессинг, Кант и Гете, просивший на смертном одре "больше света".
Да, Просвещение стало основой огромного вклада Германии в философию, историю и классические науки в XIX столетии. Образованные тевтонцы оскорбились, что немцев считают сжигателями книг.
Самым обидным для них было возмущение, доносившееся из мировых центров науки и культуры: американские и европейские университеты осудили зверства немцев и в 25 странах сформировали комитеты по сбору денег и книг для восстановления библиотеки в Лёвене.
Немецкие ученые и писатели в ответ опубликовали обращение к миру культуры, подписанное выдающимися деятелями науки, в частности Максом Планком и Вильгельмом Рентгеном, в котором поддерживалась гипотеза о франтирерах, заявлялось о праве на ответные действия и утверждалось, что, если бы не доблестные немецкие солдаты, культура Германии давно была бы уничтожена.
Это обращение не возымело действия. Нанесенный ущерб был непоправимым. Горькая ирония заключается в том, что виноваты в бесчинствах оказались солдаты 17-й и 18-й резервных дивизий, которые участвовали во вторжении уже на позднем этапе, поскольку три недели оставались на месте формирования, в Шлезвиг-Гольштейне, чтобы защитить побережье Северного моря от возможной высадки британских экспедиционных сил.
Не участвовавшие в боевых действиях соединения попали под воздействие газетной пропаганды о франтирерах, а также сообщений о совершенно не ожидаемой немцами стойкости бельгийской армии при защите крепостей на реке Мёз.
Сейчас трудно сказать, что больше разъярило немцев. Возможно, второе: миф о франтирерах на чердаках и в кустах был всего лишь тревожным слухом, тогда как факт реального сопротивления бельгийской армии не только разрушил ложное представление о пассивности Бельгии, но и угрожал развитию немецкого наступления на запад в его ключевом пункте.
Оперативная группа Эммиха, состоявшая из 11, 14, 24, 28, 38 и 43-й бригад, специально выделенных из родных дивизий, а также из 2, 4 и 9-й кавалерийских дивизий и пяти элитных егерских батальонов (легкая пехота) - все они были подразделениями регулярной армии, усиленными для проведения операции, - пересекла бельгийскую границу 4 августа.
Войска двинулись прямо на Льеж, расположенный в 20 километрах от границы, вдоль линии, по которой сейчас проходит международная автострада Ахен - Брюссель. Оперативной группе были приданы две батареи 210-миллиметровых гаубиц - самого большого калибра до прибытия монстров из Австрии и с заводов Круппа.
В Льеж послали парламентера. Утром 5 августа капитан Бринкман, бывший военный атташе Германии в Брюсселе, потребовал от Лемана сдать город. Конечно, он получил отказ, и вскоре после этого немцы начали обстрел укреплений на восточном берегу Мёза.
Бельгийцы.
Атаку силами пехоты и кавалерии, пытавшихся прорваться между фортами, бельгийцы отбили. 34-я бригада попыталась навести через реку понтонные переправы. Гарнизоны фортов непрерывно вели по ним огонь, а интервальные войска 3-й дивизии занимали поспешно вырытые окопы и успешно отражали атаки немецкого авангарда.
Потери немцев постоянно росли. Особенно тяжелыми они были в ночь с 5 на 6 августа у форта Баршон. Вот что писал впоследствии один из его защитников: "Немцы шли на нас плечом к плечу, цепь за цепью. Мы стреляли в них, и они падали поверх сраженных ранее, образуя жуткую баррикаду из убитых и раненых".
Этот жестокий ночной бой был мрачным предвестником того, что произойдет в городах, которые еще не затронула война, - в Вими, Вердене и Тьепвале.
Шпион.
Вперед были высланы кавалерийские отряды - немцы распространяли среди местного населения листовки с уверениями, что у них нет агрессивных намерений. Эти посланцы попали под огонь бельгийской кавалерии и солдат на мотоциклетах, что не предвещало основной группе ничего хорошего.
Подойдя к Льежу, немцы увидели, что мосты выше и ниже города разрушены, несмотря на предупреждения, что подобные действия будут считаться враждебными.
Эммих предположил, что это дело рук местных жителей. В немецкой армии прекрасно помнили о "войне без правил", которую вели партизаны во время их вторжения во Францию в 1870-м.
Сами они героизировали Freischittze (вольных стрелков), которые во время Наполеоновских войн подняли в Пруссии восстание против Бонапарта, но теперь считали, что в случае неповиновения оккупационные силы имеют право обращаться с гражданским населением как с бунтовщиками и карать тех, кто оказывает сопротивление, - вплоть до массовых казней и коллективной ответственности.
Как показали последующие исследования, в 1914 году в Бельгии партизан, или франтиреров (francs-tireurs), практически не было.
Правительство, исполненное решимости защищаться всеми законными средствами, которые имелись в его распоряжении, сумело довести до сведения своих граждан бесполезность и опасность стихийного противостояния немецкому вторжению.
Были напечатаны объявления, призывающие избегать "любого повода для репрессивных мер, ведущих к кровопролитию, грабежам или массовым убийствам мирного населения".
Имелся и призыв к гражданам сдать огнестрельное оружие местным властям. В некоторых населенных пунктах службы охраны порядка восприняли предупреждение настолько серьезно, что сотрудники сложили все табельное оружие в зданиях муниципалитета.
Отсутствие сопротивления агрессоров не смягчило. Немцы расстреливали мирных граждан и жгли их дома, целые деревни. Они яростно отрицали эти бесчинства - впоследствии убедительно доказанные, - когда вести о них стали появляться в газетах нейтральных стран.
Расстреливали и священнослужителей - возможно, немецкие офицеры знали, что в 1793 году в католической Бретани именно священники возглавили сопротивление французской революционной армии.
То, что впоследствии было названо изнасилованием Бельгии, не служило никакой военной цели и нанесло Германии непоправимый ущерб, особенно в Соединенных Штатах, где репутация кайзера и его правительства с самого начала была запятнана сообщениями о массовых казнях и других бесчинствах.
Немцы сразу показали себя варварами, попиравшими все нормы международного права, морали и исторически сложившиеся обычаи войны.
4 августа, в первый день наступления группы Эммиха на крепости на реке Мёз, его солдаты расстреляли в Варсаже шестерых заложников и сожгли дотла деревню Батис.
"Наше наступление на Бельгию действительно сопровождается жестокими мерами, - писал 5 августа Мольтке, - но мы боремся за свое существование, и все, кто стоит у нас на пути, должны пенять на себя".
Дальше все стало еще хуже. За первые три недели немцы устроили массовые экзекуции в нескольких маленьких бельгийских городках - Анденне, Тамине и Динане.
В Анденне были убиты 211 человек, в Тамине - 384, в Динане - 612. Жертвами стали не только мужчины, но и женщины, а также дети... В Тамине заложников собрали на площади и расстреляли, а раненых добили штыками.
И если во время Второй мировой войны эти варварские акции проводили специальные зондеркоманды, то в 1914 году в Бельгии мирных жителей расстреливали обычные солдаты. В Анденне это, например, сделали резервисты одного из самых прославленных подразделений прусской армии - гвардейского пехотного полка.
Самые жестокие бесчинства начались 25 августа в Лёвене. Этот маленький университетский городок, "бельгийский Оксфорд", был настоящей сокровищницей архитектуры фламандской готики и Ренессанса, живописи, старинных рукописей и книг.
Оккупанты, которых было 10 000 человек, вероятно, приняли ночное передвижение собственных подразделений за наступление противника. Немцы начали стрелять в предполагаемых врагов, а затем стали поджигать дома, где якобы засели франтиреры.
В результате трехдневных поджогов и грабежей 209 гражданских лиц были убиты и 42 000 насильно вывезены из города, разрушены 1100 зданий и сгорела дотла университетская библиотека - 230 000 книг.
Весь мир был глубоко возмущен войной Германии против культуры, но не сама Германия. Ученые и интеллектуалы империи встали в первые ряды тех, кто апеллировал к патриотизму, обвиняя в развязывании войны русских варваров, британских обывателей и французских декадентов, поставивших своей целью уничтожение великой немецкой цивилизации.
Еще до событий в Лёвене, 11 августа, профессор фон Гарнак, директор Прусской королевской библиотеки в Берлине, заявил: "...монгольская цивилизация московитов не смогла перенести свет XVIII века, не говоря уж о XIX, и теперь, в XX столетии, она вышла из-под контроля и угрожает нам".
Немцы были одержимы идеей "света". Их пропуском в европейскую культуру были такие фигуры эпохи Просвещения XVIII века, как Лессинг, Кант и Гете, просивший на смертном одре "больше света".
Да, Просвещение стало основой огромного вклада Германии в философию, историю и классические науки в XIX столетии. Образованные тевтонцы оскорбились, что немцев считают сжигателями книг.
Самым обидным для них было возмущение, доносившееся из мировых центров науки и культуры: американские и европейские университеты осудили зверства немцев и в 25 странах сформировали комитеты по сбору денег и книг для восстановления библиотеки в Лёвене.
Немецкие ученые и писатели в ответ опубликовали обращение к миру культуры, подписанное выдающимися деятелями науки, в частности Максом Планком и Вильгельмом Рентгеном, в котором поддерживалась гипотеза о франтирерах, заявлялось о праве на ответные действия и утверждалось, что, если бы не доблестные немецкие солдаты, культура Германии давно была бы уничтожена.
Это обращение не возымело действия. Нанесенный ущерб был непоправимым. Горькая ирония заключается в том, что виноваты в бесчинствах оказались солдаты 17-й и 18-й резервных дивизий, которые участвовали во вторжении уже на позднем этапе, поскольку три недели оставались на месте формирования, в Шлезвиг-Гольштейне, чтобы защитить побережье Северного моря от возможной высадки британских экспедиционных сил.
Не участвовавшие в боевых действиях соединения попали под воздействие газетной пропаганды о франтирерах, а также сообщений о совершенно не ожидаемой немцами стойкости бельгийской армии при защите крепостей на реке Мёз.
Сейчас трудно сказать, что больше разъярило немцев. Возможно, второе: миф о франтирерах на чердаках и в кустах был всего лишь тревожным слухом, тогда как факт реального сопротивления бельгийской армии не только разрушил ложное представление о пассивности Бельгии, но и угрожал развитию немецкого наступления на запад в его ключевом пункте.
Оперативная группа Эммиха, состоявшая из 11, 14, 24, 28, 38 и 43-й бригад, специально выделенных из родных дивизий, а также из 2, 4 и 9-й кавалерийских дивизий и пяти элитных егерских батальонов (легкая пехота) - все они были подразделениями регулярной армии, усиленными для проведения операции, - пересекла бельгийскую границу 4 августа.
Войска двинулись прямо на Льеж, расположенный в 20 километрах от границы, вдоль линии, по которой сейчас проходит международная автострада Ахен - Брюссель. Оперативной группе были приданы две батареи 210-миллиметровых гаубиц - самого большого калибра до прибытия монстров из Австрии и с заводов Круппа.
В Льеж послали парламентера. Утром 5 августа капитан Бринкман, бывший военный атташе Германии в Брюсселе, потребовал от Лемана сдать город. Конечно, он получил отказ, и вскоре после этого немцы начали обстрел укреплений на восточном берегу Мёза.
Бельгийцы.
Атаку силами пехоты и кавалерии, пытавшихся прорваться между фортами, бельгийцы отбили. 34-я бригада попыталась навести через реку понтонные переправы. Гарнизоны фортов непрерывно вели по ним огонь, а интервальные войска 3-й дивизии занимали поспешно вырытые окопы и успешно отражали атаки немецкого авангарда.
Потери немцев постоянно росли. Особенно тяжелыми они были в ночь с 5 на 6 августа у форта Баршон. Вот что писал впоследствии один из его защитников: "Немцы шли на нас плечом к плечу, цепь за цепью. Мы стреляли в них, и они падали поверх сраженных ранее, образуя жуткую баррикаду из убитых и раненых".
Этот жестокий ночной бой был мрачным предвестником того, что произойдет в городах, которые еще не затронула война, - в Вими, Вердене и Тьепвале.
Шпион.