Советская пресса о голоде и людоедах. 1922 г. 18 +
Из статьи Евгения Жирнова.
В новом, 1922-м, году сообщения о людоедстве стали поступать в Москву со все увеличивающейся частотой. 20 января сводки упомянули о людоедстве в Башкирии, а 23 января руководителям страны доложили, что в Самарской губернии дело вышло за рамки единичных случаев:
"Голод дошел до ужасных размеров: крестьянство съело все суррогаты, кошек, собак, в данное время употребляют в пищу трупы мертвецов, вырывая их из могил. В Пугачевском и Бузулукском уездах обнаружены неоднократные случаи людоедства. Людоедство, по словам членов волисполкома, среди Любимовки принимает массовые формы. Людоеды изолируются".
Об ужасах, происходящих в голодающих районах, начала писать и партийная печать. 21 января 1922 года "Правда" писала:
"В симбирской газете "Экономический Путь" напечатаны впечатления товарища, побывавшего в голодных местах. Впечатления эти настолько ярки и характерны, что не нуждаются в комментариях. Вот они:
"Заехали мы вдвоем в одну глухую заброшенную деревушку, чтобы согреться, отдохнуть и закусить. Продукты были свои, надо было только найти угол.
Заходим в первую попавшуюся избу. На постели лежит еще молодая женщина, а по разным углам на полу - трое маленьких ребят.
Ничего еще не понимая, просим хозяйку поставить самовар и затопить печь, но женщина, не вставая, даже не приподнимаясь, слабо шепчет:
- Вон самовар, ставьте сами, а мне силушки нет.
- Да ты больна? Что с тобой?
- Одиннадцатый день не было крошки во рту...
Жутко стало... Повнимательнее взглянули кругом и видим, что дети еле дышат и лежат со связанными ручонками и ногами.
- Что же хозяйка у тебя с детьми-то, больны?
- Нет, родные, здоровы, только тоже десять суток не ели...
- Да кто же их связал-то да по углам разбросал?
- А сама я до этого дошла. Как проголодали четыре дня, стали друг у друга руки кусать, ну и связала я их, да и положила друг от дружки подальше.
Как сумасшедшие бросились мы к своей маленькой корзинке, чтобы дать погибающим детям по кусочку хлеба. Но мать не выдержала, спустилась с постели и на коленях стала упрашивать, чтобы мы поскорее убрали хлеб и не давали его ребятам.
Хотелось выразить порицание этой матери, выразить свое возмущение; но слабым плачущим голосом она заговорила:
- Они больно мучились семь ден, а потом стали потише, теперь уже ничего не чувствуют. Дайте им спокойно умереть, а то покормите сейчас, отойдут они, а потом опять будут семь ден мучиться, кусаться, чтобы снова так же успокоиться...
Ведь ни завтра, ни через неделю никто ничего не даст. Так не мучайте их. Христа ради, уйдите, дайте умереть спокойно...
Выскочили мы из избы, бросились в сельсовет, требуем объяснений и немедленной помощи. Но ответ короткий и ясный: - Хлеба нет, голодающих много, помочь не только всем, но даже немногим нет возможности"".
А 27 января "Правда" написала о повальном людоедстве в голодающих районах: "В богатых степных уездах Самарской губернии, изобиловавших хлебом и мясом, творятся кошмары, наблюдается небывалое явление повального людоедства.
Доведенные голодом до отчаяния и безумства, съевши все, что доступно глазу и зубу, люди решаются есть человеческий труп и тайком пожирают собственных умерших детей.
Из с. Андреевки Бузулукского уезда сообщают, что "Наталья Семыкина ест мясо умершего человека - Лукерьи Логиной".
Начальник милиции 4-го района Бузулукского уезда пишет, что по пути его следования в трех волостях он "встретил бывалые древние случаи людоедства древних индусов, индейцев и дикарей северного края" и что эти "бывалые случаи" выражались в следующем:
1) В селе Любимовке один из граждан вырыл из могилы мертвеца-девочку лет 14, перерубил труп на несколько частей, сложил части тела в чугуны... Когда это "преступление" обнаружилось, то оказалось, что голова девочки "разрублена надвое и опалена". Сварить же труп людоеду, очевидно, не удалось.
"Голод усиливается, учащаются случаи смерти на почве голода. За ноябрь и октябрь от голода умерли 663 ребенка, больных - 2735, взрослых - 399 человек. Усиливаются эпидемии"
"Голод усиливается, учащаются случаи смерти на почве голода. За ноябрь и октябрь от голода умерли 663 ребенка, больных - 2735, взрослых - 399 человек. Усиливаются эпидемии"
2) Из слов членов Волисполкома с. Любимовки видно, что "дикое людоедство" по селу принимает массовые формы и что "в глухие полночи идет варка мертвецов", но фактически "преследован" лишь один гражданин.
3) В с. Андреевке, в складе милиции лежит в корытце голова без туловища и часть ребер шестидесятилетней старухи: туловище съедено гражданином того же села Андреем Пироговым, который сознался, что ел и не отдавал голову и мертвое тело.
4) В с. Утевке Самарского уезда гражданин Юнгов доставил в исполком некоего Тимофея Фролова, "объяснив, что в ночь на 3-е декабря он, Юнгов, пустил Фролова к себе на квартиру и, накормив его, лег спать.
Ночью Фролов встал и украл один хлеб, половину его съел, а половину положил в свою сумку. Утром в этой же суме у него найдена удушенная кошка Юнгова".
На вопрос, зачем удушил кошку, Фролов объяснил: для личного потребления. "Кошку он удушил ночью тихонько и положил в суму, чтобы после съесть" - так гласит акт.
Исполком постановил: задержанного Фролова отпустить, так как преступление им сделано в силу голода. Сообщая об этом, Исполком добавляет, что вообще граждане села "устраивают охоты на псов и кошек и питаются пойманной добычей".
Таковы факты, вернее ничтожная часть фактов. Об иных уже сообщалось, а иные ускользают от внимания общества и печати.
Что же делают с людоедами? Ответ простой - арестуют, "преследуют", препровождают виновных вместе "с вещественными доказательствами" - окровавленными мешками мяса - в Народный суд, обвиняя их в людоедстве".
Несмотря на то что дальше в статье обвинялись зарубежные буржуи и новые советские предприниматели - нэпманы, которые хорошо едят, в то время когда голодающие умирают, статья произвела неприятное впечатление на членов советского руководства.
Нарком здравоохранения Николай Семашко в тот же день, 27 января, писал членам Политбюро: "Дорогие товарищи! Я позволю себе обратить Ваше внимание на тот "пересол", который допускает наша печать в противоголодной кампании, в особенности на умножающиеся с каждым днем сообщения якобы о растущем "людоедстве".
В одном только наугад взятом нынешнем N "Правды" (от 27/1) мы имеем сообщение о массовом людоедстве ("на манер древних индусов, индейцев и дикарей северного края") в Бузулукском уезде; в N "Известий" от того же числа о "массовом людоедстве" в Уфимской губернии, со всеми подробными якобы достоверными описаниями.
Принимая во внимание:
1) что многие из этих описаний явно неправдоподобны (в "Известиях" сообщается, что крестьянин села Сиктермы оставил "труп своей жены, успев съесть легкие и печень", между тем всякий знает, какое отвратительное место представляют легкие мертвеца, и конечно, голодающий съел бы скорее мясо, "нашли при обыске гниющую кость зарезанного брата" - между тем кости, как известно, не гниют и т. д.),
2) белогвардейская печать усиленно смакует "ужасы людоедства в Советской России",
3) что вообще в свой агитации мы должны бить не на нервы чувствительных субъектов, а на чувство солидарности и организованности трудящихся - я предлагаю в партийном порядке предписать нашим органам:
1) строже относиться к печатанию сенсационных сообщений из голодных мест,
2) прекратить печатание рассказов о всяком "массовом людоедстве"".
Кто знает, какой могла бы быть реакция членов Политбюро на обращение Семашко, но на следующий день "Правда" позволила себе поставить под сомнение решение Политбюро о людоедах.
После сообщения о случаях людоедства Политбюро решило их не судить, а отправлять на психиатрическое лечение. А орган ЦК РКП(б) публиковал такие размышления своего сотрудника:
"Передо мной целая пачка документов о голоде. Это протоколы следователей Ревтрибунала и Народных судов, официальные телеграммы с мест, акты медицинской экспертизы.
Как все документы, они немножко сухи. Но сквозь официальную оболочку очень часто пробиваются жуткие картины нашего Поволжья. Крестьянин Бузулукского уезда Ефимовской волости Мухин на дознании заявил следователю:
"У меня семья состоит из 5 человек. Хлеба нет с Пасхи. Мы сперва питались корой, кониной, собаками и кошками, выбирали кости и перемалывали их.
В нашем селе масса трупов. Они валяются по улицам или складываются в общественном амбаре. Я вечерком пробрался в амбар, взял труп мальчика 7 лет, на салазках привез его домой, разрубил топором на мелкие части и сварил.
В течение суток мы съели весь труп. Остались лишь одни кости. У нас в селе многие едят человеческое мясо, но это скрывают.
Есть несколько общественных столовых. Там кормят только малолетних детей. Из моей семьи кормились в столовой двое младших. Дают по четверти фунта хлеба на ребенка, водянистый суп и больше ничего.
В селе все лежат обессиленные. Работать не в состоянии.
Во всем селе осталось около 10 лошадей на 800 дворов. Весной прошлого года их было до 2500. Вкуса человеческого мяса мы в настоящее время не помним. Мы ели его в состоянии беспамятства".
Вот еще один документ. Это выдержка из показаний крестьянки той же волости Чугуновой: "Я вдова. У меня 4 детей: Анна, 15 лет, Анастасия, 13 лет, Дарья, 10 лет, и Пелагея, 7 лет. Последняя была сильно больна. В декабре, я не помню числа, у меня с сиротами не было никаких продуктов.
Старшая девочка натолкнула меня на мысль зарезать меньшую, больную. Я решилась на это, зарезала ее ночью, когда она спала. Сонная и слабая, она под ножом не кричала и не сопротивлялась. После этого моя старшая девочка, Анна, начала убирать убитую, т. е. выкидывать внутренности и разрезать ее на куски".
"Что делать с людоедами? - спрашивает начальник милиции одного из районов Бузулукского уезда. - Арестовывать? Предавать суду, карать?"
И местные власти теряются перед этой жуткой правдой голода, перед этими "бывалыми случаями" индейского людоедства. Характерный штрих: людоеды почти все являются с повинной к местным властям: "Лучше арест, лучше тюрьма, но только не прежние повседневные муки голода".
"Я прошу только сейчас не возвращать меня на родину, - говорит крестьянин Семихин из села Андреевки Бузулукского уезда, - везите меня куда хотите".
"Таких, как мы, я знаю, многих отпускают домой, - говорит арестованный крестьянин села Ефимовки, Конопыхин. - Мою жену тоже отпускали домой, но она не хотела, т. к. дома придется умереть".
Что это, преступники? Психически ненормальные? Вот протокол медицинской экспертизы, произведенной приват-доцентом Самарского университета:
"У всех свидетельствуемых не обнаружено никаких признаков душевного расстройства. Из анализа их психического состояния выясняется, что совершенные ими акты некрофагии (поедание трупов) произведены были не в состоянии какой-либо формы душевного расстройства, а явились финалом длительного нарастающего и прогрессирующего чувства голода, которое постепенно сламывало все препятствия, сламывало борьбу с собой и немедленно влекло к той форме удовлетворения, которая оказалась единственно возможной при данных условиях, к некрофагии.
Никто из свидетельствуемых не обнаруживал наклонностей к преднамеренному убийству или к похищению и употреблению трупов".
"Я хочу работать всеми своими силами, лишь бы быть сытым. Я умею шить рукавицы, был раньше кучером, работал подручным в хлебопекарне. Дайте мне работу" - так просит съевший женщину Семыкин. Об этом же просят миллионы Семыкиных нашего Поволжья. Будет ли услышана их просьба?"
Но критиковать Политбюро, да еще и публично, было перебором даже для любимца партии и главного редактора "Правды" Николая Бухарина. Политбюро поддержало Семашко и 30 января приняло следующее решение:
1. Строже относиться к печатанию сенсационных сообщений из голодных мест;
2. Прекратить печатание рассказов о всяком "людоедстве"".
Правда, от замалчивания фактов людоедства само людоедство никуда не исчезло. К примеру, в информсводке ВЧК за 31 марта 1922 года говорилось:
"Татреспублика... Голод усиливается. Смертность на почве голода увеличивается. В некоторых деревнях вымерло 50% населения. Скот беспощадно уничтожается. Эпидемия принимает угрожающие размеры. Учащаются случаи людоедства".
Последнее сообщение о людоедстве пришло в Москву 24 июля 1922 года из Ставропольской губернии: "В Благодарненском уезде голод не прекращается. Зарегистрированы несколько случаев людоедства. Население ощущает острый недостаток в продуктах. Наблюдается физическое истощение населения вследствие недоедания и полной неработоспособности".
Американская миссия.
В новом, 1922-м, году сообщения о людоедстве стали поступать в Москву со все увеличивающейся частотой. 20 января сводки упомянули о людоедстве в Башкирии, а 23 января руководителям страны доложили, что в Самарской губернии дело вышло за рамки единичных случаев:
"Голод дошел до ужасных размеров: крестьянство съело все суррогаты, кошек, собак, в данное время употребляют в пищу трупы мертвецов, вырывая их из могил. В Пугачевском и Бузулукском уездах обнаружены неоднократные случаи людоедства. Людоедство, по словам членов волисполкома, среди Любимовки принимает массовые формы. Людоеды изолируются".
Об ужасах, происходящих в голодающих районах, начала писать и партийная печать. 21 января 1922 года "Правда" писала:
"В симбирской газете "Экономический Путь" напечатаны впечатления товарища, побывавшего в голодных местах. Впечатления эти настолько ярки и характерны, что не нуждаются в комментариях. Вот они:
"Заехали мы вдвоем в одну глухую заброшенную деревушку, чтобы согреться, отдохнуть и закусить. Продукты были свои, надо было только найти угол.
Заходим в первую попавшуюся избу. На постели лежит еще молодая женщина, а по разным углам на полу - трое маленьких ребят.
Ничего еще не понимая, просим хозяйку поставить самовар и затопить печь, но женщина, не вставая, даже не приподнимаясь, слабо шепчет:
- Вон самовар, ставьте сами, а мне силушки нет.
- Да ты больна? Что с тобой?
- Одиннадцатый день не было крошки во рту...
Жутко стало... Повнимательнее взглянули кругом и видим, что дети еле дышат и лежат со связанными ручонками и ногами.
- Что же хозяйка у тебя с детьми-то, больны?
- Нет, родные, здоровы, только тоже десять суток не ели...
- Да кто же их связал-то да по углам разбросал?
- А сама я до этого дошла. Как проголодали четыре дня, стали друг у друга руки кусать, ну и связала я их, да и положила друг от дружки подальше.
Как сумасшедшие бросились мы к своей маленькой корзинке, чтобы дать погибающим детям по кусочку хлеба. Но мать не выдержала, спустилась с постели и на коленях стала упрашивать, чтобы мы поскорее убрали хлеб и не давали его ребятам.
Хотелось выразить порицание этой матери, выразить свое возмущение; но слабым плачущим голосом она заговорила:
- Они больно мучились семь ден, а потом стали потише, теперь уже ничего не чувствуют. Дайте им спокойно умереть, а то покормите сейчас, отойдут они, а потом опять будут семь ден мучиться, кусаться, чтобы снова так же успокоиться...
Ведь ни завтра, ни через неделю никто ничего не даст. Так не мучайте их. Христа ради, уйдите, дайте умереть спокойно...
Выскочили мы из избы, бросились в сельсовет, требуем объяснений и немедленной помощи. Но ответ короткий и ясный: - Хлеба нет, голодающих много, помочь не только всем, но даже немногим нет возможности"".
А 27 января "Правда" написала о повальном людоедстве в голодающих районах: "В богатых степных уездах Самарской губернии, изобиловавших хлебом и мясом, творятся кошмары, наблюдается небывалое явление повального людоедства.
Доведенные голодом до отчаяния и безумства, съевши все, что доступно глазу и зубу, люди решаются есть человеческий труп и тайком пожирают собственных умерших детей.
Из с. Андреевки Бузулукского уезда сообщают, что "Наталья Семыкина ест мясо умершего человека - Лукерьи Логиной".
Начальник милиции 4-го района Бузулукского уезда пишет, что по пути его следования в трех волостях он "встретил бывалые древние случаи людоедства древних индусов, индейцев и дикарей северного края" и что эти "бывалые случаи" выражались в следующем:
1) В селе Любимовке один из граждан вырыл из могилы мертвеца-девочку лет 14, перерубил труп на несколько частей, сложил части тела в чугуны... Когда это "преступление" обнаружилось, то оказалось, что голова девочки "разрублена надвое и опалена". Сварить же труп людоеду, очевидно, не удалось.
"Голод усиливается, учащаются случаи смерти на почве голода. За ноябрь и октябрь от голода умерли 663 ребенка, больных - 2735, взрослых - 399 человек. Усиливаются эпидемии"
"Голод усиливается, учащаются случаи смерти на почве голода. За ноябрь и октябрь от голода умерли 663 ребенка, больных - 2735, взрослых - 399 человек. Усиливаются эпидемии"
2) Из слов членов Волисполкома с. Любимовки видно, что "дикое людоедство" по селу принимает массовые формы и что "в глухие полночи идет варка мертвецов", но фактически "преследован" лишь один гражданин.
3) В с. Андреевке, в складе милиции лежит в корытце голова без туловища и часть ребер шестидесятилетней старухи: туловище съедено гражданином того же села Андреем Пироговым, который сознался, что ел и не отдавал голову и мертвое тело.
4) В с. Утевке Самарского уезда гражданин Юнгов доставил в исполком некоего Тимофея Фролова, "объяснив, что в ночь на 3-е декабря он, Юнгов, пустил Фролова к себе на квартиру и, накормив его, лег спать.
Ночью Фролов встал и украл один хлеб, половину его съел, а половину положил в свою сумку. Утром в этой же суме у него найдена удушенная кошка Юнгова".
На вопрос, зачем удушил кошку, Фролов объяснил: для личного потребления. "Кошку он удушил ночью тихонько и положил в суму, чтобы после съесть" - так гласит акт.
Исполком постановил: задержанного Фролова отпустить, так как преступление им сделано в силу голода. Сообщая об этом, Исполком добавляет, что вообще граждане села "устраивают охоты на псов и кошек и питаются пойманной добычей".
Таковы факты, вернее ничтожная часть фактов. Об иных уже сообщалось, а иные ускользают от внимания общества и печати.
Что же делают с людоедами? Ответ простой - арестуют, "преследуют", препровождают виновных вместе "с вещественными доказательствами" - окровавленными мешками мяса - в Народный суд, обвиняя их в людоедстве".
Несмотря на то что дальше в статье обвинялись зарубежные буржуи и новые советские предприниматели - нэпманы, которые хорошо едят, в то время когда голодающие умирают, статья произвела неприятное впечатление на членов советского руководства.
Нарком здравоохранения Николай Семашко в тот же день, 27 января, писал членам Политбюро: "Дорогие товарищи! Я позволю себе обратить Ваше внимание на тот "пересол", который допускает наша печать в противоголодной кампании, в особенности на умножающиеся с каждым днем сообщения якобы о растущем "людоедстве".
В одном только наугад взятом нынешнем N "Правды" (от 27/1) мы имеем сообщение о массовом людоедстве ("на манер древних индусов, индейцев и дикарей северного края") в Бузулукском уезде; в N "Известий" от того же числа о "массовом людоедстве" в Уфимской губернии, со всеми подробными якобы достоверными описаниями.
Принимая во внимание:
1) что многие из этих описаний явно неправдоподобны (в "Известиях" сообщается, что крестьянин села Сиктермы оставил "труп своей жены, успев съесть легкие и печень", между тем всякий знает, какое отвратительное место представляют легкие мертвеца, и конечно, голодающий съел бы скорее мясо, "нашли при обыске гниющую кость зарезанного брата" - между тем кости, как известно, не гниют и т. д.),
2) белогвардейская печать усиленно смакует "ужасы людоедства в Советской России",
3) что вообще в свой агитации мы должны бить не на нервы чувствительных субъектов, а на чувство солидарности и организованности трудящихся - я предлагаю в партийном порядке предписать нашим органам:
1) строже относиться к печатанию сенсационных сообщений из голодных мест,
2) прекратить печатание рассказов о всяком "массовом людоедстве"".
Кто знает, какой могла бы быть реакция членов Политбюро на обращение Семашко, но на следующий день "Правда" позволила себе поставить под сомнение решение Политбюро о людоедах.
После сообщения о случаях людоедства Политбюро решило их не судить, а отправлять на психиатрическое лечение. А орган ЦК РКП(б) публиковал такие размышления своего сотрудника:
"Передо мной целая пачка документов о голоде. Это протоколы следователей Ревтрибунала и Народных судов, официальные телеграммы с мест, акты медицинской экспертизы.
Как все документы, они немножко сухи. Но сквозь официальную оболочку очень часто пробиваются жуткие картины нашего Поволжья. Крестьянин Бузулукского уезда Ефимовской волости Мухин на дознании заявил следователю:
"У меня семья состоит из 5 человек. Хлеба нет с Пасхи. Мы сперва питались корой, кониной, собаками и кошками, выбирали кости и перемалывали их.
В нашем селе масса трупов. Они валяются по улицам или складываются в общественном амбаре. Я вечерком пробрался в амбар, взял труп мальчика 7 лет, на салазках привез его домой, разрубил топором на мелкие части и сварил.
В течение суток мы съели весь труп. Остались лишь одни кости. У нас в селе многие едят человеческое мясо, но это скрывают.
Есть несколько общественных столовых. Там кормят только малолетних детей. Из моей семьи кормились в столовой двое младших. Дают по четверти фунта хлеба на ребенка, водянистый суп и больше ничего.
В селе все лежат обессиленные. Работать не в состоянии.
Во всем селе осталось около 10 лошадей на 800 дворов. Весной прошлого года их было до 2500. Вкуса человеческого мяса мы в настоящее время не помним. Мы ели его в состоянии беспамятства".
Вот еще один документ. Это выдержка из показаний крестьянки той же волости Чугуновой: "Я вдова. У меня 4 детей: Анна, 15 лет, Анастасия, 13 лет, Дарья, 10 лет, и Пелагея, 7 лет. Последняя была сильно больна. В декабре, я не помню числа, у меня с сиротами не было никаких продуктов.
Старшая девочка натолкнула меня на мысль зарезать меньшую, больную. Я решилась на это, зарезала ее ночью, когда она спала. Сонная и слабая, она под ножом не кричала и не сопротивлялась. После этого моя старшая девочка, Анна, начала убирать убитую, т. е. выкидывать внутренности и разрезать ее на куски".
"Что делать с людоедами? - спрашивает начальник милиции одного из районов Бузулукского уезда. - Арестовывать? Предавать суду, карать?"
И местные власти теряются перед этой жуткой правдой голода, перед этими "бывалыми случаями" индейского людоедства. Характерный штрих: людоеды почти все являются с повинной к местным властям: "Лучше арест, лучше тюрьма, но только не прежние повседневные муки голода".
"Я прошу только сейчас не возвращать меня на родину, - говорит крестьянин Семихин из села Андреевки Бузулукского уезда, - везите меня куда хотите".
"Таких, как мы, я знаю, многих отпускают домой, - говорит арестованный крестьянин села Ефимовки, Конопыхин. - Мою жену тоже отпускали домой, но она не хотела, т. к. дома придется умереть".
Что это, преступники? Психически ненормальные? Вот протокол медицинской экспертизы, произведенной приват-доцентом Самарского университета:
"У всех свидетельствуемых не обнаружено никаких признаков душевного расстройства. Из анализа их психического состояния выясняется, что совершенные ими акты некрофагии (поедание трупов) произведены были не в состоянии какой-либо формы душевного расстройства, а явились финалом длительного нарастающего и прогрессирующего чувства голода, которое постепенно сламывало все препятствия, сламывало борьбу с собой и немедленно влекло к той форме удовлетворения, которая оказалась единственно возможной при данных условиях, к некрофагии.
Никто из свидетельствуемых не обнаруживал наклонностей к преднамеренному убийству или к похищению и употреблению трупов".
"Я хочу работать всеми своими силами, лишь бы быть сытым. Я умею шить рукавицы, был раньше кучером, работал подручным в хлебопекарне. Дайте мне работу" - так просит съевший женщину Семыкин. Об этом же просят миллионы Семыкиных нашего Поволжья. Будет ли услышана их просьба?"
Но критиковать Политбюро, да еще и публично, было перебором даже для любимца партии и главного редактора "Правды" Николая Бухарина. Политбюро поддержало Семашко и 30 января приняло следующее решение:
1. Строже относиться к печатанию сенсационных сообщений из голодных мест;
2. Прекратить печатание рассказов о всяком "людоедстве"".
Правда, от замалчивания фактов людоедства само людоедство никуда не исчезло. К примеру, в информсводке ВЧК за 31 марта 1922 года говорилось:
"Татреспублика... Голод усиливается. Смертность на почве голода увеличивается. В некоторых деревнях вымерло 50% населения. Скот беспощадно уничтожается. Эпидемия принимает угрожающие размеры. Учащаются случаи людоедства".
Последнее сообщение о людоедстве пришло в Москву 24 июля 1922 года из Ставропольской губернии: "В Благодарненском уезде голод не прекращается. Зарегистрированы несколько случаев людоедства. Население ощущает острый недостаток в продуктах. Наблюдается физическое истощение населения вследствие недоедания и полной неработоспособности".
Американская миссия.