Сорок лет по пустыне
Позавчера стукнула круглая дата со дня выхода на экраны поистине культового для всех русских людей фильма «Белое солнце пустыни». Ровно сорок лет упорно и бесповоротно шагает по бескрайней пустыне простой русский солдат Федор Сухов. Бредет в поисках неизбывной мечты о простой любви и семейном счастье в родной стороне. Попутно рискует головой, спасая от смерти, казалось бы, совсем чужих людей и в одиночку побеждающий Зло, олицетворяемое бандой насильников и убийц.
Вот такой неказистый русский богатырь, всегда выбирающий трудный, но прямой путь. Нет у нашего витязя в пыльной скатке сомнений в выборе на распутье - и конем, и головой он готов рисковать ради исполнения заветной мечты о простом русском счастье. Русское счастье - они испокон веков именно такое, когда душа болит не только за семью, но и за соседей, ближних и дальних. Иначе в нашем суровом климате счастья не обустроишь.
Даже интересно, найдется ли оппонент, отрицающий несомненный факт интуитивно-художественного отождествления русского героя и русского зрителя, увидевшего в Федоре Сухове самого себя в идеальном воплощении полной свободы служения мечте от привходящих обстоятельств и страхов?!
Впрочем, вряд ли кто-то станет отрицать, что рядом с Суховым пытаются стать такими же сильными и свободными герои, имеющие столь же ярко выраженные русские черты - непутевый Петруха и импульсивный Верещагин. Казалось бы и они тоже стремятся к простому русскому счастью. Но счастья для себя, а не для всех. И этот страх за синицу в руках, такой хороший для немца, убивает русского человека на наших глазах.
Есть рядом с Суховым еще один типично русский соратник - хранитель музея, тоже погибающий в этой эпической битве добра и зла. Его-то за что? Может быть за то, что его интеллигентская мечта о русском счастье заключается в идеализации прошлого?
Вот и получается, что для полной сопричастности к русскому идеалу одного лишь русского происхождения и даже любви к отеческим гробам недостаточно. Не для того ли рядом с Суховым выведен образ иноверца, сумевшего стать наравне и усвоить от Сухова русские ценности полной и совершенной свободы от страха и себялюбия. Ведь сколько раз было сказано - поскреби русского и найдешь татарина, чухонца, черкеса, немца или даже еврея, сумевшего встать вровень (нет, не с высшей расой сверхчеловеков) с высшими по сложности обстоятельствами нашего евразийского бытия.
В этой самой связи хотелось бы обратить внимание на любопытный авторский коллектив. Примечательна сама биография режиссера, родившегося в семье польского эмигранта в белорусском местечке, учившегося на Урале, снявшего первую картину на студии «Таджикфильм». Не мудрено, что соавторами стали близкие по духу «шестидесятники» - композитор Исаак Шварц, поэт Булат Окуджава, автор «писем Сухова» Марк Захаров, тот самый - из «Ленкома». Именно они, интернационалисты-шестидесятники, отправили расслабившегося на минутку русского солдата Сухова в сорокалетний переход по пустыне. Так же, как в фильме это делает интернационалист товарищ Рахимов, бесплодно, но так же упорно преследующий ускользающее от него Зло.
Нужно, разумеется, сказать и об особых обстоятельствах создания фильма на излете 1960-х, когда творческий порыв советской интеллигенции сменялся серым застоем. Важно, что сам Мотыль был уверен, что работает «на полку», не для популярности у зрителя и не для удовлетворения амбиций в профессиональном кругу. Хотя эти мотивы, к счастью, оставались, но не были главными. Фильм был снят для вечности, под чутким руководством Творческого духа Истории. И поэтому является одним из самых наглядных доказательств того факта, что у считавших себя атеистами авторов-«шестидесятников» и у зрителей, вспоминавших лишь на Пасху о своих православных корнях, на самом деле - один Бог.
Не потому ли стала возможной Великая Русская революция - как общее стремление служения высшему идеалу? Служения, требующего жертв, ибо каждый неверный шаг попутчиков, увлекаемых идеалом, влечет гибель. И тем не менее вовлекающего в революционный поток новые ручейки и людские реки, становящиеся частью единой исторической судьбы, а значит частью единого народа и общей цивилизации.
В менее сложных жизненных обстоятельствах, в суете ярмарок тщеславия или будничных гонок за сиюминутным «счастьем» включаются другие ипостаси личности, руководимые совсем другими демонами. Этот путь распада мы, по исконно русской привычке, тоже проходим до конца, не останавливаясь на стадии этнического субстрата, а вплоть до атомизированного состояния бесплодной пустыни.
Каждое великое произведение искусства неповторимо и даже несравнимо с другими. И тем не менее все культовые книги, пьесы, фильмы связывает общее символическое содержание, делающее их притчами. Поэтому притчу о русском духе, который вот уже сорок лет идет по пустыне, мы вправе сопоставить с другими притчами. Например, с пьесой Е.Шварца «Обыкновенное чудо» в постановке того же М.Захарова. При ее толковании мы обнаружили большое сходство с сюжетом глобальной истории ХХ века. Русский Медведь в конце тех самых шестидесятых добровольно отказался от высокого статуса «жениха» современной науки в пользу заокеанского Администратора. После чего в пьесе Шварца ничего не говорится о скитаниях Медведя, а в фильме Захарова есть только намек в виде рукотворной пустыни. Будем считать, что «Белое солнце пустыни» восполняет этот отрезок из сюжета жизни Русского духа.
Не менее красноречивы параллели с толкованием булгаковского Романа. Пересказанная в 19 главе «Мастера и Маргариты» притча о разумных и неразумных девах отчетливо резонирует с сюжетом «Белого солнца пустыни». При толковании булгаковского прочтения притчи, мы вдруг выяснили, что «девы» не сразу оказываются в роли невест, ожидающих жениха. Этому предшествует их общее замужество за сатаной - духом материализма. «Черный Абдулла», признающий лишь силу ради денег и деньги ради власти, вполне годится на эту роль. Кстати, символика «сорока лет» означает жизнь, посвященная мирскому успеху, символика духовной пустыни, которую нужно преодолеть.
Между бесплодной пустыней и землей обетованного счастья лежит глубокое море. На страже границы стоит «таможня», с которой не может договориться «светлый Федор» , но в его присутствии не может и «черный Абдулла». Только когда «русский дух» победит в открытом противостоянии материалистический «дух наживы и насилия», таможня будет снята, можно даже сказать - самоликвидируется.
В соответствующей 19 главе булгаковского Романа есть намек на время возвращения «жениха» из мертвящей пустыни, времени начала решающей битвы. Там говорится о накатывающей «второй волне», которую проще всего соотнести с нынешним глобальным кризисом. Кроме того, символичен сам факт, что сорокалетие начала похода Сухова по пустыне совпало 30 марта с началом целого каскада завершающих фаз политических процессов федерального, затем евразийского и после него глобального уровня. Причем переход на евразийский уровень случится в июле и связан со снятием таможенных барьеров. Символических совпадений более чем достаточно.