После Бала (23)
23. Спокойствие, только спокойствие
( начало, предыд.глава)
Опыт нашего актуального истолкования пророческого Романа, вообще говоря, предупреждает о сдержанности. Важные события в сфере самосознания общества происходят не так часто, иногда годами ждать приходится созревания перемен. И все же рискнем двинуться дальше именно сейчас, учитывая последовательную драматургию сцены после прямого обращения Маргариты:
- Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас предупреждаю об этом. Вылечите его, он стоит этого.
Сдвоенное восклицание, как мы предположили, отсылает к двум праздникам, 23 февраля и 8 марта, «мужскому» и «женскому», которые в этом году напомнили о столетии ужасных событий Великой революции, шизофренически расколовших самосознание общества. Еще раньше при первом толковании символических образов Романа в книге «MMIX - Год Быка» мы также находили эту прямую связку слова мастер с событиями русских революций.
История знакомства мастера с возлюбленной, рассказанная в 13 главе, относится к событиям, случившимся до основного действия Романа. Так же мы знаем из эссе «Дядя Ваня и другие», что символическим приквелом булгаковского Романа была пьеса другого, вернее первого мхатовского драматурга - Чехова. А слово мастер более всего приклеилось ко второму драматургу МХТ - Горькому. Роль Горького и его мхатовской музы в подготовке первой русской революции и становлении Ленина как будущего лидера Великой революции - переоценить сложно. Все вместе они наделили лидера большевиков символическим капиталом, накопленным благодаря литературной и философской работе русской интеллигенции XIX века.
Вероятно, именно об этой исходящей от такого некогда буйного мастера опасности предупреждает Воланда его муза. Все-таки за ХХ век русская культура, даже столичная, нахлебалась призрачного революционного «счастья» вдоволь. С другой стороны, масштаб последствий идеологической, раскалывающей активности русских мастеров культуры - действительно великий, глобальный. Поэтому есть шанс, что вылечив русское самосознание, можно добиться не менее масштабных, но позитивных, гармонизирующих мировую политику результатов. Однако вылечить сообщество, воплощающее Слово, может только вышестоящая инстанция - через участие мастера и его культуры (Маргариты) в мистерии подобающего масштаба.
Кстати, обращение мессир - более всего говорит о самосознании современной столичной культуры. Мы уже не раз отмечали и объясняли европоцентричность постимперской общерусской культуры. Для нее вышестоящая надмирная инстанция, вовлекающая в мистерию, видится в образе могущественного иностранца. Вряд ли с этим мировоззрением культурной общественности можно что-то поделать, разве что Европу упразднить или упростить, над чем уже работают сами европейцы. Однако для судеб мира и отечества намного важнее, чтобы со своим мировоззрением определилось философское сообщество (Мастер). Об этом самоопределении идет дальнейший диалог:
- Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, - спросил у пришедшего Воланд, - у кого вы находитесь?
Напомню, что у Воланда нет жены, то есть воплощения в людях. Творческий дух Истории обращается к разным сообществам на языке символически значимых событий, требующих осмысления. Есть ли такого рода и масштаба события в наше время? Еще как есть, и более того привязаны эти экзистенциальные угрозы к Страстной неделе в год столетия Великой революции. Да так, что в пятницу многим даже философски и исторически подкованным наблюдателям кажется, что мир на грани гибели в Третьей мировой. Куда уж символичнее и масштабнее? Возможно, и по этой причине былые марксисты и по совместительству либералы на этот раз дружно отметились в соцсетях пасхальными приветствиями: «Воистину воскресе!»
И все же это эмоциональное стремление быть вместе со своим народом в сложные времена не является пока четким ответом на поставленный Провидением вопрос ребром: «у кого вы находитесь?». Другими словами: какая именно высшая инстанция вершит судьбы мира. Или еще проще: «Есть ли Бог?» Или же всем на этом свете заправляют другие могущественные силы, например, так называемый «классовый интерес»? От внутреннего убеждения того или иного наблюдателя и комментатора зависит его прогноз развития событий вокруг горячих точек и в целом мирового кризиса. Если Бога нет, а есть только «классовый интерес», либо «инстинкт власти», то и прогноз пессимистичен. Рано или поздно, но хищные инстинкты элиты и дополняющие их хатаскрайные рефлексы обывателей довели бы этот мир до края пропасти, и пошли бы дальше. И неоткуда взяться удерживающим силам в этом мире, если Бога нет.
Между прочим, вольтерианцы и прочие энциклопедисты, вовсе не отрицали Бога, а только дали ему новое имя - Разум. Другое дело, что тут же отождествили Разум с разумной (и еще уже - рациональной) личностью, отрицая надличное и иррациональное содержание психики. Это упрощенное основание политической и исторической философии послужило дальнейшим редукциям. Марксистский «классовый интерес» - это тот же Разум, упрощенный «кипящим возмущением» до классового чутья, условного рефлекса экономически детерминированных личностей. Тем не менее, сами же классики марксизма признавали, что «классовые интересы» - есть надличная движущая сила Истории, а их равнодействующая - это суррогат Бога. Можно еще назвать этот субъект истории «пародией на Бога» или иначе «обезьяной Бога». Собственно, с богословской точки зрения марксизм есть одна из форм поклонения «князю мира сего». Впрочем, марксистам на богословие и его выводы…
Опять же во времена классиков марксизма наука изучала внешние формы материи и энергии, и еще не проникла в информационные, квантовые и психологические глубины. Поэтому Марксу простительно, но уже после Фрейда, а равно после первых итогов марксистских революционных экспериментов - стало невозможным сводить многообразие социально-психологических процессов к классовым инстинктам. Поэтому пришлось вводить в оборот еще и «влечение к власти», «влечение к смерти» и много еще чего. После первых итогов антимарксистских радикальных экспериментов пришлось дополнять картину мира еще и возрожденными из глубин этническими архетипами. То есть на самом деле таких «пародий на Бога» оказалась не одна, и они вовсе не показались ни рациональными, ни даже разумными в своем наиболее полном воплощении.
Если посмотреть на эти философские «пародии на Бога» глазами русской культуры, то не так сложно распознать в хищном «классовом инстинкте» булгаковский образ Бегемота, в «инстинкте власти» - Коровьева, а в такой же равнодействующей всевозможных, в том числе архаичных страхов - ипостась «тайной службы безопасности» Азазелло. Эти надличные ипостаси конкурируют между собой за влияние на события и на общество, сменяют друг друга в качестве лидеров, но в конечном счете уравновешивают друг друга. Вопрос только, есть ли над ними вышестоящая инстанция и если есть, можно ли назвать ее тоже верховной «пародией на Бога», особенно если эта инстанция, опираясь на своих подручных, действительно охватывает и контролирует все стороны социального бытия. Вопрос - не только в ее существовании, но и в ее разумности, наличии творческой, эвристической силы.
- Знаю, - ответил мастер, - моим соседом в сумасшедшем доме был этот мальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.
- Как же, как же, - отозвался Воланд, - я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету! Но вы-то верите, что это действительно я?
Почти все читатели Романа в этом месте сразу же понимают, о чем речь. Ведь «запоминаются последние слова» разговора из 3 главы, когда Бездомный вскричал: «Нету никакого дьявола!». Однако до этого, в 1 главе он точно так же доказывал, что и Бога нет. То есть из вышеприведенного диалога никак нельзя понять, за кого из этих двух мастер принимает Воланда. А сам Воланд не спешит прояснять вопрос, да и не может сделать это за мастера и за всех нас.
Так что на данном этапе развития философское сообщество уяснило всего лишь наличие надличной ипостаси над уже известными ему «обезьянами Бога». А вот понять природу это ипостаси и принять это понимание пока не получается. И вообще, было бы проще, если бы все это было философской абстракцией, не имеющей объективного воплощения в виде социально-психологических информационных процессов.
- Приходится верить, - сказал пришелец, - но, конечно, гораздо спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня, - спохватившись, прибавил мастер.
- Ну, что же, если спокойнее, то и считайте, - вежливо ответил Воланд.
Остается только напомнить, что диалог с Творческим духом Истории обычно приурочен к религиозным праздникам. Сегодняшний день Пасхи вполне подходит хотя бы для постановки философского вопроса. Спешить с ответом было бы неправильно, особенно если культурная общественность пытается убедить в чем-то третьем:
- Нет, нет, - испуганно говорила Маргарита и трясла мастера за плечо, - опомнись! Перед тобою действительно он!
Да, именно таково сейчас разобранное состояние самосознания и мировоззрения нашего общества, в центре которого все еще «не Бог, не царь, и не герой». Но хотя бы уже «не собственной рукой», и не «загоним человечество к счастью», поклоняясь своему «разуму». Не пишем на углах «Слава народу» или «Слава власти» - и то слава богу.
Продолжение следует
( начало, предыд.глава)
Опыт нашего актуального истолкования пророческого Романа, вообще говоря, предупреждает о сдержанности. Важные события в сфере самосознания общества происходят не так часто, иногда годами ждать приходится созревания перемен. И все же рискнем двинуться дальше именно сейчас, учитывая последовательную драматургию сцены после прямого обращения Маргариты:
- Ужасные слова! Ужасные слова! Он мастер, мессир, я вас предупреждаю об этом. Вылечите его, он стоит этого.
Сдвоенное восклицание, как мы предположили, отсылает к двум праздникам, 23 февраля и 8 марта, «мужскому» и «женскому», которые в этом году напомнили о столетии ужасных событий Великой революции, шизофренически расколовших самосознание общества. Еще раньше при первом толковании символических образов Романа в книге «MMIX - Год Быка» мы также находили эту прямую связку слова мастер с событиями русских революций.
История знакомства мастера с возлюбленной, рассказанная в 13 главе, относится к событиям, случившимся до основного действия Романа. Так же мы знаем из эссе «Дядя Ваня и другие», что символическим приквелом булгаковского Романа была пьеса другого, вернее первого мхатовского драматурга - Чехова. А слово мастер более всего приклеилось ко второму драматургу МХТ - Горькому. Роль Горького и его мхатовской музы в подготовке первой русской революции и становлении Ленина как будущего лидера Великой революции - переоценить сложно. Все вместе они наделили лидера большевиков символическим капиталом, накопленным благодаря литературной и философской работе русской интеллигенции XIX века.
Вероятно, именно об этой исходящей от такого некогда буйного мастера опасности предупреждает Воланда его муза. Все-таки за ХХ век русская культура, даже столичная, нахлебалась призрачного революционного «счастья» вдоволь. С другой стороны, масштаб последствий идеологической, раскалывающей активности русских мастеров культуры - действительно великий, глобальный. Поэтому есть шанс, что вылечив русское самосознание, можно добиться не менее масштабных, но позитивных, гармонизирующих мировую политику результатов. Однако вылечить сообщество, воплощающее Слово, может только вышестоящая инстанция - через участие мастера и его культуры (Маргариты) в мистерии подобающего масштаба.
Кстати, обращение мессир - более всего говорит о самосознании современной столичной культуры. Мы уже не раз отмечали и объясняли европоцентричность постимперской общерусской культуры. Для нее вышестоящая надмирная инстанция, вовлекающая в мистерию, видится в образе могущественного иностранца. Вряд ли с этим мировоззрением культурной общественности можно что-то поделать, разве что Европу упразднить или упростить, над чем уже работают сами европейцы. Однако для судеб мира и отечества намного важнее, чтобы со своим мировоззрением определилось философское сообщество (Мастер). Об этом самоопределении идет дальнейший диалог:
- Вы знаете, с кем вы сейчас говорите, - спросил у пришедшего Воланд, - у кого вы находитесь?
Напомню, что у Воланда нет жены, то есть воплощения в людях. Творческий дух Истории обращается к разным сообществам на языке символически значимых событий, требующих осмысления. Есть ли такого рода и масштаба события в наше время? Еще как есть, и более того привязаны эти экзистенциальные угрозы к Страстной неделе в год столетия Великой революции. Да так, что в пятницу многим даже философски и исторически подкованным наблюдателям кажется, что мир на грани гибели в Третьей мировой. Куда уж символичнее и масштабнее? Возможно, и по этой причине былые марксисты и по совместительству либералы на этот раз дружно отметились в соцсетях пасхальными приветствиями: «Воистину воскресе!»
И все же это эмоциональное стремление быть вместе со своим народом в сложные времена не является пока четким ответом на поставленный Провидением вопрос ребром: «у кого вы находитесь?». Другими словами: какая именно высшая инстанция вершит судьбы мира. Или еще проще: «Есть ли Бог?» Или же всем на этом свете заправляют другие могущественные силы, например, так называемый «классовый интерес»? От внутреннего убеждения того или иного наблюдателя и комментатора зависит его прогноз развития событий вокруг горячих точек и в целом мирового кризиса. Если Бога нет, а есть только «классовый интерес», либо «инстинкт власти», то и прогноз пессимистичен. Рано или поздно, но хищные инстинкты элиты и дополняющие их хатаскрайные рефлексы обывателей довели бы этот мир до края пропасти, и пошли бы дальше. И неоткуда взяться удерживающим силам в этом мире, если Бога нет.
Между прочим, вольтерианцы и прочие энциклопедисты, вовсе не отрицали Бога, а только дали ему новое имя - Разум. Другое дело, что тут же отождествили Разум с разумной (и еще уже - рациональной) личностью, отрицая надличное и иррациональное содержание психики. Это упрощенное основание политической и исторической философии послужило дальнейшим редукциям. Марксистский «классовый интерес» - это тот же Разум, упрощенный «кипящим возмущением» до классового чутья, условного рефлекса экономически детерминированных личностей. Тем не менее, сами же классики марксизма признавали, что «классовые интересы» - есть надличная движущая сила Истории, а их равнодействующая - это суррогат Бога. Можно еще назвать этот субъект истории «пародией на Бога» или иначе «обезьяной Бога». Собственно, с богословской точки зрения марксизм есть одна из форм поклонения «князю мира сего». Впрочем, марксистам на богословие и его выводы…
Опять же во времена классиков марксизма наука изучала внешние формы материи и энергии, и еще не проникла в информационные, квантовые и психологические глубины. Поэтому Марксу простительно, но уже после Фрейда, а равно после первых итогов марксистских революционных экспериментов - стало невозможным сводить многообразие социально-психологических процессов к классовым инстинктам. Поэтому пришлось вводить в оборот еще и «влечение к власти», «влечение к смерти» и много еще чего. После первых итогов антимарксистских радикальных экспериментов пришлось дополнять картину мира еще и возрожденными из глубин этническими архетипами. То есть на самом деле таких «пародий на Бога» оказалась не одна, и они вовсе не показались ни рациональными, ни даже разумными в своем наиболее полном воплощении.
Если посмотреть на эти философские «пародии на Бога» глазами русской культуры, то не так сложно распознать в хищном «классовом инстинкте» булгаковский образ Бегемота, в «инстинкте власти» - Коровьева, а в такой же равнодействующей всевозможных, в том числе архаичных страхов - ипостась «тайной службы безопасности» Азазелло. Эти надличные ипостаси конкурируют между собой за влияние на события и на общество, сменяют друг друга в качестве лидеров, но в конечном счете уравновешивают друг друга. Вопрос только, есть ли над ними вышестоящая инстанция и если есть, можно ли назвать ее тоже верховной «пародией на Бога», особенно если эта инстанция, опираясь на своих подручных, действительно охватывает и контролирует все стороны социального бытия. Вопрос - не только в ее существовании, но и в ее разумности, наличии творческой, эвристической силы.
- Знаю, - ответил мастер, - моим соседом в сумасшедшем доме был этот мальчик, Иван Бездомный. Он рассказал мне о вас.
- Как же, как же, - отозвался Воланд, - я имел удовольствие встретиться с этим молодым человеком на Патриарших прудах. Он едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нету! Но вы-то верите, что это действительно я?
Почти все читатели Романа в этом месте сразу же понимают, о чем речь. Ведь «запоминаются последние слова» разговора из 3 главы, когда Бездомный вскричал: «Нету никакого дьявола!». Однако до этого, в 1 главе он точно так же доказывал, что и Бога нет. То есть из вышеприведенного диалога никак нельзя понять, за кого из этих двух мастер принимает Воланда. А сам Воланд не спешит прояснять вопрос, да и не может сделать это за мастера и за всех нас.
Так что на данном этапе развития философское сообщество уяснило всего лишь наличие надличной ипостаси над уже известными ему «обезьянами Бога». А вот понять природу это ипостаси и принять это понимание пока не получается. И вообще, было бы проще, если бы все это было философской абстракцией, не имеющей объективного воплощения в виде социально-психологических информационных процессов.
- Приходится верить, - сказал пришелец, - но, конечно, гораздо спокойнее было бы считать вас плодом галлюцинации. Извините меня, - спохватившись, прибавил мастер.
- Ну, что же, если спокойнее, то и считайте, - вежливо ответил Воланд.
Остается только напомнить, что диалог с Творческим духом Истории обычно приурочен к религиозным праздникам. Сегодняшний день Пасхи вполне подходит хотя бы для постановки философского вопроса. Спешить с ответом было бы неправильно, особенно если культурная общественность пытается убедить в чем-то третьем:
- Нет, нет, - испуганно говорила Маргарита и трясла мастера за плечо, - опомнись! Перед тобою действительно он!
Да, именно таково сейчас разобранное состояние самосознания и мировоззрения нашего общества, в центре которого все еще «не Бог, не царь, и не герой». Но хотя бы уже «не собственной рукой», и не «загоним человечество к счастью», поклоняясь своему «разуму». Не пишем на углах «Слава народу» или «Слава власти» - и то слава богу.
Продолжение следует