Отрывки из дневника полковника Иосифа Ильина, посвященные Омску 1918-1919 гг.
Фрагменты дневника Иосифа Сергеевича Ильина были в 2014 г. опубликованы в журнале "Октябрь" в № 3 и 4.
Часть 1.
Подбор фотографий для иллюстрации: сайт Pasvu, журнал коллеги stariy_voin, Wiki и ряд иных.
21-го октября 1918 г. Омск
Утром Розанов приказал мне отправиться к адмиралу Колчаку и поступить в его распоряжение, оставаясь в то же время при миссии Нокса.
Адмирал Колчак живет на Фабричной улице, № 6, т.11 - 65. Не было еще 9 часов, когда я пошел. Застал Колчака и явился ему. Он на меня произвел неотразимое впечатление. Видно, что это в полном смысле рыцарь. Он сразу же дал мне поручение следующего содержания:
1. Рыночные цены по разным городам, довольствие войск и первая необходимость населению.
2. Обращения Временного правительства к населению и все обязательные постановления.
Дом полковника Волкова, в котором в октябре 1918 г. жил А.В. Колчак (современная фотография).
После этого Колчак отправился на совещание. Я спросил его, будет ли он военно-морским министром, но он сказал, что согласия своего еще не дал. Говорит Колчак отрывисто, коротко, в его лице столько благородства и мужества. На этого человека можно положиться. Пошел от него окрыленный и уверенный, что все будет хорошо. Прямо прошел к англичанам. Тут тоже дали поручения: подполковник Нильсен и Стивини просили, чтобы Ставка дала в их распоряжение автомобиль и двух лошадей верховых, а затем достать расписание поездов по линии Сибирь и Забайкалье и узнать, есть ли в штабе округа типография.
1919 ГОД
6-го января 1919 г. Омск, понедельник
Открытка Кафедральный собор. 1919 г.
Сегодня сочельник. Это первое Рождество за пять лет, что я провожу дома, в семье. Настроение грустное. Не то чтобы меня волновали какие-нибудь предчувствия - нет, но из головы не выходит вчерашний разговор.
У нас собрались вчера Пепеляев, Киндяков, английский майор, состоящий при сэре Элиоте, и, разумеется, наш милый неизменный Кофод, который теперь стал ни более ни менее как датским министром-резидентом. Позже пришел англичанин - корреспондент «Таймса», которому жена корректирует и исправляет его телеграммы, ибо он ни слова по-русски не говорит.
И вот Пепеляев указал, что положение весьма опасно, что общая ситуация внушает опасения, и, как он раньше не верил в конечный успех, теперь у него веры почти не осталось. И это говорит Пепеляев, несомненно твердый, честный человек. Боже мой, неужели опять все провалится? Если уж Пепеляев пришел к этому, значит, положение действительно плохо.
А.Н. Пепеляев. Фото 1918 г.
То там, то здесь вспыхивают восстания. В Канске оно не только до сих пор не подавлено, но там до сих пор советская власть. У правительства, т. е. у Совета министров, нет ни твердого курса, ни определенной политической программы, вообще среди министров ни одного настоящего государственного человека, но зато есть такие интриганы и совершенно безнравственные люди, как Иван Михайлов.
И.А. Михайлов министр финансов Российского правительства 1918-1919 гг.
Всюду преобладают интриги и то, что Жардецкий называет «мексиканской политикой». Кругом грубое хищничество и отсутствие элементарной честности. Нет никакого одухотворения и подъема. Все по-прежнему серо, пошло и буднично. Шкурные вопросы доминируют, личные интересы царствуют надо всем. Таково в общих чертах наше положение на территории диктатуры адмирала Колчака.
А сам Колчак? Он слишком конституционен, он не хочет быть даже в важнейших решениях единоличным, он не хочет проявлять власть, которой облечен и которая принадлежит ему, чтобы не казаться самому себе узурпатором. И вот выходит, что вместо того, чтобы заставить всю эту интригующую свору просто бояться и выполнять приказания, он с ними советуется и их слушает, полагая, что это честные, разумные и государственные люди.
8-го июля 1919 г. Омск, Баронская ул., д. 3
Опять в Омске всем семейством. Две больших хороших комнаты с обстановкой в квартире Лимонова - он же и домовладелец - мы получили благодаря неизменному Андрею Андреевичу. Комнаты заняты были датским консульством для каких-то датчан, но он уступил их нам.
Настроение в Омске сразу не уловишь, но в общем, кажется, ничего, и, видимо, не очень беспокоятся положением на фронте.
Листовка "К гражданам". Омск 1919 г.
10-го июля 1919 г. Омск
Вчера вечером, после того как устроились и разложились, пошел в городской сад, где познакомился с артиллерийским полковником Сполатбогом. Он мне сообщил, что состоит командиром батареи во вновь открытом артиллерийском училище, и, узнав, что я в свое время читал лекции в Школе прапорщиков Юго-Западного фронта, посоветовал подать рапорт инспектору артиллерии с просьбой меня назначить лектором, ибо как раз лектор нужен.
Сегодня, не откладывая в долгий ящик, явился в Ставке инспектору артиллерии генерал-майору Прибыловичу и подал ему рапорт. Он сейчас же вызвал меня и сказал, что запросит по прямому проводу Томашевского его согласия на мое прикомандирование. Я пошел за Прибыловичем в аппаратную. Стали вызывать Томашевского, минут через пять он подошел. Прибылович спросил, не имеет ли он чего-нибудь против моего прикомандирования. Застучал аппарат, пошла лента: «Ничего не имею точка Полковник Ильин произвел на меня самое отвратительное впечатление». Я почти не верил глазам, и, когда начались слова «самое от...», я сейчас же решил - «отличное», сам не знаю почему, может быть, потому что слово «отвратительное» просто не умещалось в сознании. Я опешил. А Прибылович, который почувствовал себя неудобно, немного рассердился, сказав: «Вам, подполковник, нельзя присутствовать при разговоре, потрудитесь выйти».
Что я испытывал, сказать трудно. За что, почему? В чем дело? И давать такую аттестацию, не зная человека совершенно, лебезя, сладко улыбаясь, справляясь о здоровье детей и пр., и пр. Передавать по прямому проводу, на котором отправляют и принимают разговор писаря, и кругом сидят нижние чины... Во мне просто все клокотало.
Сейчас пришел домой и пишу про этот случай, единственный в моей жизни, и никак не могу понять, что надо было этому человеку, что он хотел, какую цель преследовал... Ни с того ни с сего сказать «отвратительное впечатление» только по первому взгляду, только по поверхностному знакомству - это ли не низость...
11-го июля 1919 г.
Кончилось тем, чем и должно было кончиться после такой милой аттестации, - Прибылович написал на моем рапорте: «В просьбе отказать». Мне даже было все равно, так все это стало противно и так надоело.
Когда я шел по коридору с этой резолюцией, увидел Андогского. Мы тепло поздоровались, он мне рассказал про свою ссылку и про то, что теперь он генкварм, а я в свою очередь про свою историю. И вот Андогский тут же произнес: «Погодите, я сейчас все улажу» - и пошел к Прибыловичу. Через пять минут я уже опять был в кабинете Прибыловича и он дал мне предписание, в котором говорилось, что я временно прикомандировываюсь к артиллерийскому военному училищу в качестве лектора. Трудно передать, как подкупил меня поступок Андогского. В данной обстановке и с данными людьми такие поступки нечасты.
Генерал А.И. Андогский
2-го июля 1919 г. Омск
Начальник училища полковник Герцо-Виноградский. Спокойный, выдержанный человек, который на все отмалчивается, что бы ни случилось и что бы ни спрашивали у него. На мой взгляд, это самые опасные и самые ненадежные люди. Ничего нет хуже, как не иметь своего лица.
Разговаривая с ним, я вспомнил покойного дядюшку Алексея Александровича Толстого и свою бель-мер.
Командиром одной батареи Сполатбог, второй - полковник Прибылович, конно-артиллерист, брат генерала Прибыловича. Оказывается, Прибыловичей четыре брата и все артиллеристы.
Курс артиллерии, теории стрельбы и порохов читает подполковник Коневега, тактику артиллерии - я, затем другие предметы распределены между самим Герцо-Виноградским, офицером Генерального штаба, Сполатбогом и Прибыловичем.
Молодежь - юнкера - вся очень хорошая, вполне интеллигентная и много выше той, которая была в школах прапорщиков уж хотя бы потому, что все со средним образованием.
Здание 1-го Сибирского кадетского корпуса, где располагалось 1-е артиллерийское училище. 1919 г.
Единственным серьезным и знающим артиллеристом, конечно, является Коневега - видимо, прекрасный математик и знающий хорошо предмет.
Полковник В.И. Коневега
Сполатбог, бывший в мирное время и во время войны все время курсовым офицером в Константиновском артиллерийском училище, - просто, как говорят, «ловчила», который все время вертится, крутится, старается со всеми поддерживать отношения. Кто больше в милости, с теми и Сполатбог дружит, кто меньше, Сполатбог старается отойти и в сторонке выждать. Молчальник Герцо-Виноградский тоже все время был курсовым офицером в Константиновском училище, но на несколько лет старше Сполатбога.
Прибылович, видимо, честный, хороший строевой офицер, как и его брат, инспектор артиллерии. Говорят, впрочем, что все братья такие.
Сегодня начал свои лекции. Тут пришлось несколько серьезнее читать, и я несколько боялся своей неподготовленности.
После училища зашел рядом в Главное артиллерийское управление и вдруг, о радость, увидел сидящим за одним из столов нашего Игнатьева. Мы горячо обнялись и забросали друг друга вопросами. Он рассказывал про бригаду, про потери, про то, как в первый же день революции Добров пришел, со всеми простился, сказал: «Ну, мне с революцией не по пути» - и уехал, отправившись к себе в Новгородскую губернию к старушке матери.
Сам Игнатьев командовал дивизионом, а потом жил в деревне, перебравшись в Сибирь. Жена с двумя сыновьями и сейчас где-то под Омском. Я рассказал про себя и про случай недавний с Томашевским. Милый Анемподист Александрович со своей немного угрюмой манерой прямого и честного человека спросил: «Неужели сами просились о переводе на Волжский фронт? Что вам, крови мало, что ли, еще в Гражданскую войну ввязываться добровольно. Если приказывают - ну, ничего не поделаешь. Я и то думаю, что и германскую-то войну зря воевал - чтобы вот дождаться того, что сейчас происходит».
Вечером Игнатьев обещал прийти ко мне.
13-го июля 1919 г. Омск
Вчера долго сидели с Игнатьевым. Вспоминали бригаду, Селищи, старое доброе время, которое кажется теперь таким милым. Вспоминали мобилизацию и как выходили на войну. Анемподист Александрович смотрит на положение мрачно и говорит, что из Белого движения ровно ничего не выйдет и выйти не может.
Казачий патруль в Омске 1919 г.
«Я народ знаю, - говорил Игнатьев. - Я сам из мужиков и вижу, в чем дело. Большевики правы потому, что дали волю - делай что хочешь - грабь, жги, руби, - и все под предлогом врагов народа. Потом они их зажмут почище еще всякого аракчеевского режима, а пока что жарь вовсю. Да вы не думайте: и большевики, то есть Ленин, Троцкий там и пр., не очень-то правят сейчас - большевики только поняли, что настала революция, и стараются вовсю сами усидеть. Они только идут с волной, они не препятствуют, они сами угадывают и угождают. Когда революция, то есть разбой, пройдет, тогда другое дело: заберут в железные рукавицы. А у нас что - посмотрите. Опять пошли министерства, да только какие, с какими министрами. И Главное артиллерийское управление, и Главный штаб, и сенат открыли, и синод вот-вот будет. Над всем этим интриги, интриги и интриги. Бедного Колчака так опутали, что он, я думаю, совсем перестал что-либо понимать...»
«Что же делать, Анемподист Александрович?»
«Не знаю, Осип Сергеевич. Я по крайней мере, что бы ни случилось, останусь в деревне. Пойду к мужикам, буду работать, на хлеб себе и семье заработаю. Мытарствовать надоело - не хочу, да и нигде ничего утешительного нету. Вот что...»
Мы помолчали. Было грустно. Анемподист Александрович серьезно и строго глядел куда-то и мимо меня, и мимо этой комнаты - он о чем-то думал сосредоточенно и упорно. «Да, ничего не выйдет. Поверьте мне...» - сказал он опять.
Совсем было поздно, когда я его проводил. Омск спал. Полутемные улицы еле освещались тусклыми фонарями. Где-то в темноте за базаром нет-нет и хлопали выстрелы.
«Вы думаете, это что?» - спросил Игнатьев.
«Выстрелы-то...»
«Да, выстрелы».
«Не знаю. Пожалуй, грабители какие-нибудь, а может быть, преступников ловят».
«Не грабители и не преступники, а вот нашего брата подстреливают. Каждую ночь, если только забредет офицер в темные закоулки, его уж, смотришь, и подстерегают».
«Да кто ж, Анемподист Александрович?»
«Как кто! Большевики. У них, дорогой мой, организация - будьте покойны, и все средства хороши...»
Похороны офицера. Омск 1919 г.
18-го июля 1919 г. Омск
Сегодня обедал с Новицким. Он был у Пепеляева, рассказывал ему про юг. Говорит, что Пепеляев в очень мрачном настроении, и говорит, что если так будет продолжаться, то на хороший исход борьбы рассчитывать нечего. Колчак совсем изнервничался, хватается за людей, но их нет. Беспрестанные поэтому смены, высылки, посылки на юг, чтобы отделаться как-нибудь. Эти поездки, между прочим, участились страшно, с юга тяга в Сибирь, и чем там хуже, тем тяга больше, отсюда стремятся к Деникину, и чем становится хуже, тем желание ехать на юг больше...
Генерал Лебедев, приехавший с юга и занявший пост начальника военных сообщений после попавшегося в злоупотреблениях Касаткина, сумел устроить себе поездку на юг во главе с целой миссией из двух офицеров - слушателей академии, Зуевым и еще каким-то. Едут через всю Сибирь во Владивосток, оттуда в Японию и затем морем на юг. Каких это все стоит денег! Получают на эти поездки в фунтах, и получают много, чтобы ехать с удобствами.
Непревзойденные мастера интриг Генерального штаба опутали все своей сетью. С производствами вакханалия, и производятся все, кому не лень, выдумывая, изобретая причины и возможности, сочиняя послужные списки, которых у многих нету, а многие решили их скрыть и изобрести свои собственные, для чего требуется всего два поручителя или свидетеля, ну а таких сколько угодно. И вот друг другу пишут себе послужные списки, выводят чины, награды, отличия - и дело в шляпе.
19-го июля 1919 г. Омск
Новицкий уехал. Простились с невыразимо грустным чувством, будто так, что никогда больше не увидимся. Грусть еще усиливалась потому, что ни у него, ни у меня нет никакой веры, и мы оба это не скрываем друг от друга.
Сейчас появилось новое течение, за которое схватились, - пропаганда. Большевики побеждают главным образом пропагандой, они сначала разваливают тыл, они не жалеют денег на агитацию, листовки, литературу, плакаты. Они пропагандой наводняют все и вся - значит для того, чтобы с ними бороться, надо и нам вести пропаганду, надо и нам применять то же оружие.
Плакат 1918-1919 гг.
Так стали говорить и писать Устрялов, Коробов, все бюро печати и телеграфное агентство и, наконец, неизвестно откуда взявшийся профессор Оссендовский и Генерального штаба полковник Клерже.
Н.В. Устрялов.
После обеда пошел на собрание, которое было устроено под председательством Клерже и Оссендовского по поводу пропаганды. Клерже назначен ведать этим отделом. Длинный стол, белые листы бумаги, карандаши. Перед листами сидят офицеры разных чинов и частей войск, оказывается, вызваны с фронта или вообще из частей для того, чтобы повезти отсюда пропагандные воззвания, брошюры и пр.
Я сел на одно из свободных мест. Через несколько минут вошел плотный красивый блондин с сытым, наглым лицом и серыми холодными глазами. Он слегка то поправлял пушистый ус, то зубочисткой ковырял в зубе, время от времени издавая «цц-цц».
Это был Клерже. Необыкновенно гладко, красиво и рисуясь, он начал излагать картину пропаганды у большевиков и каким образом такая же пропаганда должна быть организована у нас. Он наметил пункты, развернув большую карту, отмечал кружки, где должны быть сосредоточены склады литературы, он разбил всю Россию на квадраты и, лихо водя карандашом, завоевывал пропагандой все губернии, города, села и веси России. Все было у Клерже предусмотрено, все очень тонко задумано, оставалось... только провести в жизнь. «И это, господа офицеры, должны сделать вы, вы должны организовать эту пропаганду, для чего я вас сюда и собрал», - закончил господин Клерже свою речь. В таком же духе прочел лекции и господин профессор Оссендовский, положительно уверяя, что при помощи пропаганды большевизм будет в два счета кончен.
Не знаю, что думали другие, но для меня ясно было, что Клерже просто Хлестаков и не меньший Хлестаков и Оссендовский.
Клерже недавно, оказывается, очутился по эту сторону - он был у большевиков. Очень удачно подвизался у них где-то в Туркестане и умел им очень угодить. А Оссендовский - тот самый Оссендовский, которого суворинское «Вечернее время» обвинило в шпионаже в пользу немцев в начале войны, и он был куда-то выслан, в Сибирь или Нарым. Вот такая компания теперь организует «борьбу» с большевиками путем «пропаганды».
22-го июля 1919 г. Омск
По существу, нет ни суда, ни закона, ни даже власти, которой бы боялись. Министр Зефиров вагонами возит из Харбина товары, пластинки и фотографические принадлежности для своей тещи госпожи Ждановой, у которой ателье.
Фотоателье З.И. Ждановой в Омске.
Министр Зефиров пользуется своим положением, дает наряды на вагоны и получает сколько угодно вагонов, возит что угодно, торгует и спекулирует. Вместо того чтобы отдать его под суд или для примера расстрелять, как сделали бы большевики, его только высылают, то есть дают ему возможность с удобствами уехать.
Министр продовольствия Н.С. Зефиров.
Кругом ужас и гниение. Михаил Львович Киндяков ухитрился стать во главе Красного Креста и получить огромную сумму в иенах, которой, очевидно, и будет распоряжаться. Положим, так большинство - стараются нахапать; кто не может сразу схватить, старается получить повыгоднее командировку или какую-нибудь «миссию».
М.Л. Киндяков.
Продолжение публикации в следующем посте.
Часть 1.
Подбор фотографий для иллюстрации: сайт Pasvu, журнал коллеги stariy_voin, Wiki и ряд иных.
21-го октября 1918 г. Омск
Утром Розанов приказал мне отправиться к адмиралу Колчаку и поступить в его распоряжение, оставаясь в то же время при миссии Нокса.
Адмирал Колчак живет на Фабричной улице, № 6, т.11 - 65. Не было еще 9 часов, когда я пошел. Застал Колчака и явился ему. Он на меня произвел неотразимое впечатление. Видно, что это в полном смысле рыцарь. Он сразу же дал мне поручение следующего содержания:
1. Рыночные цены по разным городам, довольствие войск и первая необходимость населению.
2. Обращения Временного правительства к населению и все обязательные постановления.
Дом полковника Волкова, в котором в октябре 1918 г. жил А.В. Колчак (современная фотография).
После этого Колчак отправился на совещание. Я спросил его, будет ли он военно-морским министром, но он сказал, что согласия своего еще не дал. Говорит Колчак отрывисто, коротко, в его лице столько благородства и мужества. На этого человека можно положиться. Пошел от него окрыленный и уверенный, что все будет хорошо. Прямо прошел к англичанам. Тут тоже дали поручения: подполковник Нильсен и Стивини просили, чтобы Ставка дала в их распоряжение автомобиль и двух лошадей верховых, а затем достать расписание поездов по линии Сибирь и Забайкалье и узнать, есть ли в штабе округа типография.
1919 ГОД
6-го января 1919 г. Омск, понедельник
Открытка Кафедральный собор. 1919 г.
Сегодня сочельник. Это первое Рождество за пять лет, что я провожу дома, в семье. Настроение грустное. Не то чтобы меня волновали какие-нибудь предчувствия - нет, но из головы не выходит вчерашний разговор.
У нас собрались вчера Пепеляев, Киндяков, английский майор, состоящий при сэре Элиоте, и, разумеется, наш милый неизменный Кофод, который теперь стал ни более ни менее как датским министром-резидентом. Позже пришел англичанин - корреспондент «Таймса», которому жена корректирует и исправляет его телеграммы, ибо он ни слова по-русски не говорит.
И вот Пепеляев указал, что положение весьма опасно, что общая ситуация внушает опасения, и, как он раньше не верил в конечный успех, теперь у него веры почти не осталось. И это говорит Пепеляев, несомненно твердый, честный человек. Боже мой, неужели опять все провалится? Если уж Пепеляев пришел к этому, значит, положение действительно плохо.
А.Н. Пепеляев. Фото 1918 г.
То там, то здесь вспыхивают восстания. В Канске оно не только до сих пор не подавлено, но там до сих пор советская власть. У правительства, т. е. у Совета министров, нет ни твердого курса, ни определенной политической программы, вообще среди министров ни одного настоящего государственного человека, но зато есть такие интриганы и совершенно безнравственные люди, как Иван Михайлов.
И.А. Михайлов министр финансов Российского правительства 1918-1919 гг.
Всюду преобладают интриги и то, что Жардецкий называет «мексиканской политикой». Кругом грубое хищничество и отсутствие элементарной честности. Нет никакого одухотворения и подъема. Все по-прежнему серо, пошло и буднично. Шкурные вопросы доминируют, личные интересы царствуют надо всем. Таково в общих чертах наше положение на территории диктатуры адмирала Колчака.
А сам Колчак? Он слишком конституционен, он не хочет быть даже в важнейших решениях единоличным, он не хочет проявлять власть, которой облечен и которая принадлежит ему, чтобы не казаться самому себе узурпатором. И вот выходит, что вместо того, чтобы заставить всю эту интригующую свору просто бояться и выполнять приказания, он с ними советуется и их слушает, полагая, что это честные, разумные и государственные люди.
8-го июля 1919 г. Омск, Баронская ул., д. 3
Опять в Омске всем семейством. Две больших хороших комнаты с обстановкой в квартире Лимонова - он же и домовладелец - мы получили благодаря неизменному Андрею Андреевичу. Комнаты заняты были датским консульством для каких-то датчан, но он уступил их нам.
Настроение в Омске сразу не уловишь, но в общем, кажется, ничего, и, видимо, не очень беспокоятся положением на фронте.
Листовка "К гражданам". Омск 1919 г.
10-го июля 1919 г. Омск
Вчера вечером, после того как устроились и разложились, пошел в городской сад, где познакомился с артиллерийским полковником Сполатбогом. Он мне сообщил, что состоит командиром батареи во вновь открытом артиллерийском училище, и, узнав, что я в свое время читал лекции в Школе прапорщиков Юго-Западного фронта, посоветовал подать рапорт инспектору артиллерии с просьбой меня назначить лектором, ибо как раз лектор нужен.
Сегодня, не откладывая в долгий ящик, явился в Ставке инспектору артиллерии генерал-майору Прибыловичу и подал ему рапорт. Он сейчас же вызвал меня и сказал, что запросит по прямому проводу Томашевского его согласия на мое прикомандирование. Я пошел за Прибыловичем в аппаратную. Стали вызывать Томашевского, минут через пять он подошел. Прибылович спросил, не имеет ли он чего-нибудь против моего прикомандирования. Застучал аппарат, пошла лента: «Ничего не имею точка Полковник Ильин произвел на меня самое отвратительное впечатление». Я почти не верил глазам, и, когда начались слова «самое от...», я сейчас же решил - «отличное», сам не знаю почему, может быть, потому что слово «отвратительное» просто не умещалось в сознании. Я опешил. А Прибылович, который почувствовал себя неудобно, немного рассердился, сказав: «Вам, подполковник, нельзя присутствовать при разговоре, потрудитесь выйти».
Что я испытывал, сказать трудно. За что, почему? В чем дело? И давать такую аттестацию, не зная человека совершенно, лебезя, сладко улыбаясь, справляясь о здоровье детей и пр., и пр. Передавать по прямому проводу, на котором отправляют и принимают разговор писаря, и кругом сидят нижние чины... Во мне просто все клокотало.
Сейчас пришел домой и пишу про этот случай, единственный в моей жизни, и никак не могу понять, что надо было этому человеку, что он хотел, какую цель преследовал... Ни с того ни с сего сказать «отвратительное впечатление» только по первому взгляду, только по поверхностному знакомству - это ли не низость...
11-го июля 1919 г.
Кончилось тем, чем и должно было кончиться после такой милой аттестации, - Прибылович написал на моем рапорте: «В просьбе отказать». Мне даже было все равно, так все это стало противно и так надоело.
Когда я шел по коридору с этой резолюцией, увидел Андогского. Мы тепло поздоровались, он мне рассказал про свою ссылку и про то, что теперь он генкварм, а я в свою очередь про свою историю. И вот Андогский тут же произнес: «Погодите, я сейчас все улажу» - и пошел к Прибыловичу. Через пять минут я уже опять был в кабинете Прибыловича и он дал мне предписание, в котором говорилось, что я временно прикомандировываюсь к артиллерийскому военному училищу в качестве лектора. Трудно передать, как подкупил меня поступок Андогского. В данной обстановке и с данными людьми такие поступки нечасты.
Генерал А.И. Андогский
2-го июля 1919 г. Омск
Начальник училища полковник Герцо-Виноградский. Спокойный, выдержанный человек, который на все отмалчивается, что бы ни случилось и что бы ни спрашивали у него. На мой взгляд, это самые опасные и самые ненадежные люди. Ничего нет хуже, как не иметь своего лица.
Разговаривая с ним, я вспомнил покойного дядюшку Алексея Александровича Толстого и свою бель-мер.
Командиром одной батареи Сполатбог, второй - полковник Прибылович, конно-артиллерист, брат генерала Прибыловича. Оказывается, Прибыловичей четыре брата и все артиллеристы.
Курс артиллерии, теории стрельбы и порохов читает подполковник Коневега, тактику артиллерии - я, затем другие предметы распределены между самим Герцо-Виноградским, офицером Генерального штаба, Сполатбогом и Прибыловичем.
Молодежь - юнкера - вся очень хорошая, вполне интеллигентная и много выше той, которая была в школах прапорщиков уж хотя бы потому, что все со средним образованием.
Здание 1-го Сибирского кадетского корпуса, где располагалось 1-е артиллерийское училище. 1919 г.
Единственным серьезным и знающим артиллеристом, конечно, является Коневега - видимо, прекрасный математик и знающий хорошо предмет.
Полковник В.И. Коневега
Сполатбог, бывший в мирное время и во время войны все время курсовым офицером в Константиновском артиллерийском училище, - просто, как говорят, «ловчила», который все время вертится, крутится, старается со всеми поддерживать отношения. Кто больше в милости, с теми и Сполатбог дружит, кто меньше, Сполатбог старается отойти и в сторонке выждать. Молчальник Герцо-Виноградский тоже все время был курсовым офицером в Константиновском училище, но на несколько лет старше Сполатбога.
Прибылович, видимо, честный, хороший строевой офицер, как и его брат, инспектор артиллерии. Говорят, впрочем, что все братья такие.
Сегодня начал свои лекции. Тут пришлось несколько серьезнее читать, и я несколько боялся своей неподготовленности.
После училища зашел рядом в Главное артиллерийское управление и вдруг, о радость, увидел сидящим за одним из столов нашего Игнатьева. Мы горячо обнялись и забросали друг друга вопросами. Он рассказывал про бригаду, про потери, про то, как в первый же день революции Добров пришел, со всеми простился, сказал: «Ну, мне с революцией не по пути» - и уехал, отправившись к себе в Новгородскую губернию к старушке матери.
Сам Игнатьев командовал дивизионом, а потом жил в деревне, перебравшись в Сибирь. Жена с двумя сыновьями и сейчас где-то под Омском. Я рассказал про себя и про случай недавний с Томашевским. Милый Анемподист Александрович со своей немного угрюмой манерой прямого и честного человека спросил: «Неужели сами просились о переводе на Волжский фронт? Что вам, крови мало, что ли, еще в Гражданскую войну ввязываться добровольно. Если приказывают - ну, ничего не поделаешь. Я и то думаю, что и германскую-то войну зря воевал - чтобы вот дождаться того, что сейчас происходит».
Вечером Игнатьев обещал прийти ко мне.
13-го июля 1919 г. Омск
Вчера долго сидели с Игнатьевым. Вспоминали бригаду, Селищи, старое доброе время, которое кажется теперь таким милым. Вспоминали мобилизацию и как выходили на войну. Анемподист Александрович смотрит на положение мрачно и говорит, что из Белого движения ровно ничего не выйдет и выйти не может.
Казачий патруль в Омске 1919 г.
«Я народ знаю, - говорил Игнатьев. - Я сам из мужиков и вижу, в чем дело. Большевики правы потому, что дали волю - делай что хочешь - грабь, жги, руби, - и все под предлогом врагов народа. Потом они их зажмут почище еще всякого аракчеевского режима, а пока что жарь вовсю. Да вы не думайте: и большевики, то есть Ленин, Троцкий там и пр., не очень-то правят сейчас - большевики только поняли, что настала революция, и стараются вовсю сами усидеть. Они только идут с волной, они не препятствуют, они сами угадывают и угождают. Когда революция, то есть разбой, пройдет, тогда другое дело: заберут в железные рукавицы. А у нас что - посмотрите. Опять пошли министерства, да только какие, с какими министрами. И Главное артиллерийское управление, и Главный штаб, и сенат открыли, и синод вот-вот будет. Над всем этим интриги, интриги и интриги. Бедного Колчака так опутали, что он, я думаю, совсем перестал что-либо понимать...»
«Что же делать, Анемподист Александрович?»
«Не знаю, Осип Сергеевич. Я по крайней мере, что бы ни случилось, останусь в деревне. Пойду к мужикам, буду работать, на хлеб себе и семье заработаю. Мытарствовать надоело - не хочу, да и нигде ничего утешительного нету. Вот что...»
Мы помолчали. Было грустно. Анемподист Александрович серьезно и строго глядел куда-то и мимо меня, и мимо этой комнаты - он о чем-то думал сосредоточенно и упорно. «Да, ничего не выйдет. Поверьте мне...» - сказал он опять.
Совсем было поздно, когда я его проводил. Омск спал. Полутемные улицы еле освещались тусклыми фонарями. Где-то в темноте за базаром нет-нет и хлопали выстрелы.
«Вы думаете, это что?» - спросил Игнатьев.
«Выстрелы-то...»
«Да, выстрелы».
«Не знаю. Пожалуй, грабители какие-нибудь, а может быть, преступников ловят».
«Не грабители и не преступники, а вот нашего брата подстреливают. Каждую ночь, если только забредет офицер в темные закоулки, его уж, смотришь, и подстерегают».
«Да кто ж, Анемподист Александрович?»
«Как кто! Большевики. У них, дорогой мой, организация - будьте покойны, и все средства хороши...»
Похороны офицера. Омск 1919 г.
18-го июля 1919 г. Омск
Сегодня обедал с Новицким. Он был у Пепеляева, рассказывал ему про юг. Говорит, что Пепеляев в очень мрачном настроении, и говорит, что если так будет продолжаться, то на хороший исход борьбы рассчитывать нечего. Колчак совсем изнервничался, хватается за людей, но их нет. Беспрестанные поэтому смены, высылки, посылки на юг, чтобы отделаться как-нибудь. Эти поездки, между прочим, участились страшно, с юга тяга в Сибирь, и чем там хуже, тем тяга больше, отсюда стремятся к Деникину, и чем становится хуже, тем желание ехать на юг больше...
Генерал Лебедев, приехавший с юга и занявший пост начальника военных сообщений после попавшегося в злоупотреблениях Касаткина, сумел устроить себе поездку на юг во главе с целой миссией из двух офицеров - слушателей академии, Зуевым и еще каким-то. Едут через всю Сибирь во Владивосток, оттуда в Японию и затем морем на юг. Каких это все стоит денег! Получают на эти поездки в фунтах, и получают много, чтобы ехать с удобствами.
Непревзойденные мастера интриг Генерального штаба опутали все своей сетью. С производствами вакханалия, и производятся все, кому не лень, выдумывая, изобретая причины и возможности, сочиняя послужные списки, которых у многих нету, а многие решили их скрыть и изобрести свои собственные, для чего требуется всего два поручителя или свидетеля, ну а таких сколько угодно. И вот друг другу пишут себе послужные списки, выводят чины, награды, отличия - и дело в шляпе.
19-го июля 1919 г. Омск
Новицкий уехал. Простились с невыразимо грустным чувством, будто так, что никогда больше не увидимся. Грусть еще усиливалась потому, что ни у него, ни у меня нет никакой веры, и мы оба это не скрываем друг от друга.
Сейчас появилось новое течение, за которое схватились, - пропаганда. Большевики побеждают главным образом пропагандой, они сначала разваливают тыл, они не жалеют денег на агитацию, листовки, литературу, плакаты. Они пропагандой наводняют все и вся - значит для того, чтобы с ними бороться, надо и нам вести пропаганду, надо и нам применять то же оружие.
Плакат 1918-1919 гг.
Так стали говорить и писать Устрялов, Коробов, все бюро печати и телеграфное агентство и, наконец, неизвестно откуда взявшийся профессор Оссендовский и Генерального штаба полковник Клерже.
Н.В. Устрялов.
После обеда пошел на собрание, которое было устроено под председательством Клерже и Оссендовского по поводу пропаганды. Клерже назначен ведать этим отделом. Длинный стол, белые листы бумаги, карандаши. Перед листами сидят офицеры разных чинов и частей войск, оказывается, вызваны с фронта или вообще из частей для того, чтобы повезти отсюда пропагандные воззвания, брошюры и пр.
Я сел на одно из свободных мест. Через несколько минут вошел плотный красивый блондин с сытым, наглым лицом и серыми холодными глазами. Он слегка то поправлял пушистый ус, то зубочисткой ковырял в зубе, время от времени издавая «цц-цц».
Это был Клерже. Необыкновенно гладко, красиво и рисуясь, он начал излагать картину пропаганды у большевиков и каким образом такая же пропаганда должна быть организована у нас. Он наметил пункты, развернув большую карту, отмечал кружки, где должны быть сосредоточены склады литературы, он разбил всю Россию на квадраты и, лихо водя карандашом, завоевывал пропагандой все губернии, города, села и веси России. Все было у Клерже предусмотрено, все очень тонко задумано, оставалось... только провести в жизнь. «И это, господа офицеры, должны сделать вы, вы должны организовать эту пропаганду, для чего я вас сюда и собрал», - закончил господин Клерже свою речь. В таком же духе прочел лекции и господин профессор Оссендовский, положительно уверяя, что при помощи пропаганды большевизм будет в два счета кончен.
Не знаю, что думали другие, но для меня ясно было, что Клерже просто Хлестаков и не меньший Хлестаков и Оссендовский.
Клерже недавно, оказывается, очутился по эту сторону - он был у большевиков. Очень удачно подвизался у них где-то в Туркестане и умел им очень угодить. А Оссендовский - тот самый Оссендовский, которого суворинское «Вечернее время» обвинило в шпионаже в пользу немцев в начале войны, и он был куда-то выслан, в Сибирь или Нарым. Вот такая компания теперь организует «борьбу» с большевиками путем «пропаганды».
22-го июля 1919 г. Омск
По существу, нет ни суда, ни закона, ни даже власти, которой бы боялись. Министр Зефиров вагонами возит из Харбина товары, пластинки и фотографические принадлежности для своей тещи госпожи Ждановой, у которой ателье.
Фотоателье З.И. Ждановой в Омске.
Министр Зефиров пользуется своим положением, дает наряды на вагоны и получает сколько угодно вагонов, возит что угодно, торгует и спекулирует. Вместо того чтобы отдать его под суд или для примера расстрелять, как сделали бы большевики, его только высылают, то есть дают ему возможность с удобствами уехать.
Министр продовольствия Н.С. Зефиров.
Кругом ужас и гниение. Михаил Львович Киндяков ухитрился стать во главе Красного Креста и получить огромную сумму в иенах, которой, очевидно, и будет распоряжаться. Положим, так большинство - стараются нахапать; кто не может сразу схватить, старается получить повыгоднее командировку или какую-нибудь «миссию».
М.Л. Киндяков.
Продолжение публикации в следующем посте.