Эсхатологическая конференция
Внимание, осенью в Москве состоялось выдающееся событие
БОГОСЛОВСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
“ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОЕ УЧЕНИЕ ЦЕРКВИ ”
Москва, г/к “Даниловский” 14-17 ноября 2005 г.)
Или я не заметила, или выдающееся событие не было освещено на форуме. Поэтому я решила его осветить, приведя некоторые на мой взгляд интересные тексты для возможного обсуждения. Из 50 имеющихся наименований выступлений я скачала 27, выбирая наиболее понравившиеся названия. Так что за возможную нерепрезентативность выборки прошу меня извинить. К сожалению, ограничения форума не позволили включить все интересные тексты, поэтому раздел «поиски решения» пришлось ограничить одним наиболее как мне кажется типичным. Для желающих ознакомиться со всеми материалами привожу ссылку - www.theolcom.ru
***Вступление
Нынешний период мирового развития характеризуется процессами глобальных, то есть всемирных, изменений. Проблемы, с которыми сегодня сталкивается наша Церковь и христианство в целом, в немалой степени обусловлены именно этими процессами. Чтобы разрешить существующие проблемы, необходим «глобальный», а лучше сказать, вселенский, ответ Церкви. Для этого нужно привлекать лучшие богословские и научные силы Поместных Церквей и проводить соборные обсуждения.
Как Предстоятель Русской Православной Церкви со всей определенностью хочу сказать: нам нужна сегодня сильная богословская наука.
Свято сохраняя духовную силу Предания, следуя Святоотеческой традиции, богословие сегодня должно быть авторитетным голосом Церкви, важным инструментом для разрешения стоящих перед Нею задач.
Богословие по своей сути неразрывно связано с молитвой и духовным опытом Церкви. Но не следует забывать о том, что богословие - это и деятельность разума. Многие святые отцы были выдающимися мыслителями своего времени. Победа христианства над язычеством была победой духовной. Но это была также победа культурная и интеллектуальная.
Традиция церковной учености оказала решающее воздействие на формирование европейской философии, науки и культуры в ее лучших проявлениях. Так что богословие и церковная наука и поныне остаются неразрывно связанными с традицией философских и научных изысканий.
Поэтому развитие богословия и церковной науки является предметом Нашей особой заботы.
(СЛОВО СВЯТЕЙШЕГО ПАТРИАРХА МОСКОВСКОГО И ВСЕЯ РУСИ
АЛЕКСИЯ II НА ОТКРЫТИИ БОГОСЛОВСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ «ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОЕ УЧЕНИЕ ЦЕРКВИ»)
=============
***Два вопроса эсхатологии
Церковный факт - это еще не религия в истории человека, и не лучшая из всех религий. Религии дают кодифицированные «убеждения» о загробной жизни и о конце мира. Религии - это порождения естественной, инстинктивной необходимости, которую имеет человек для метафизической уверенности, - необходимости, главным образом, для психологической уверенности, что его я «спасется», т.е. продолжит существовать вечно, что его я будет бесконечно счастливо.
Церковь - это институт иного порядка. Она благовествует свободу человека от необходимостей, которые навязывает ему его тварная и смертная природа, т.е. свободу от времени, места, тления и смерти, свободу от инстинктивной необходимости человека в религии. В Церкви «побеждаются естества уставы». Побеждаются и «мысленные идолы», интеллектуальные и психологические лжеутешения религии относительно «последних судеб».
Пожалуй, для того, чтобы осязать нечто из реальности (истины) Церкви, мы постоянно должны иметь перед собой факт отличия Церкви от религии. Мы ни на минуту не должны забывать мудрое изречение, что в самолете, который попадает в зону сильной турбулентности, не ни одного безбожника. Все религиозны в силу инстинктивной необходимости, биологической необходимости.
Церковь ничего не знает о последних днях. Она, вверяет себя любви Божией и надеется. Это доверие является иным видом знания - не психологического или «мистического» - а знания, которое возникает из отношения и которое мы, люди, вкушаем всякий раз, когда воистину влюблены. Такое знание приносит евангельское слово, поэтому язык церковный не повинуется языку науки, нашему повседневному языку, пределы которого являются пределами нашего мира (нем.: Виттгештайн). Благовестие Церкви воплощается в наш язык, но не вмешается в понятия нашего языка, не исчерпывается значениями нашей мирской эмпирики. Церковь благовествует «то, что око не видело и ухо не слышало и что на сердце человеку не приходило» (1 Кор. 2,9), она отсылает к «неизреченным глаголам, которых человеку нельзя пересказать» ( 2 Кор.12,4).
Опыт участников церковного события полагает в качестве условия для подхода к уразумению смысла евангельского языка апофатизм: апофатическая версия значений. Напомню семантическое определение апофатизма. Это невозможность исчерпать истину в ее формулировке - между пониманием формулировок истины и знанием истины существует расстояние, которое можно покрыть только эмпирически.
Мы не можем даже одного слова сформулировать об эсхатологическом уповании Церкви без радикального апофатизма церковного языка. Если мы отвергнем апофатическую выразительность и захотим быть честными и последовательными с помощью языка общечеловеческого опыта, то должны идти на компромисс со скромным агностицизмом. Мы ничего не знаем о том, что будет после смерти. Знаем с эмпирической достоверностью то, в чем заверяет святой Анастасий Синаит, что природа человека тварная и поэтому неминуемо смертна, что со смертью вся душевнотелесная природа человека заканчивается; прекращаются все душевномыслительные его функции; самосознание, мысль, суждение, память, воображение, желание, и человек уже не может действовать посредством частей своего тела. Не может говорить, вспоминать, различать, желать, считать себя кем-либо, помнить, определять (Наставления, Вспр.89, Минь Гр.Патр 89,36).
Больше чем через эмпирическое познание, которое даёт подвиг связи, любви, нам в Церкви не нужно. Нас не интересует, вечным ли будет наше я. Нам достаточно, что существует Тот, которого мы любим. «Ибо никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя. А живем ли, то живем для Господа, умираем ли, для Господа умираем. И потому, живем ли, или умираем - мы Господни»
Для образа мыслей Нашего современного языка и нашей науки, да и для нас самих с нашим маловерием это эсхатологическое чаяние является «пустыми словами» (Лк. 24,11), сентиментальной фантазией, «демонстрацией психологических наших желаний. Однако в Церкви мы продолжаем петь: «Начало мне и ипостась бысть творческое Твое повеление». Это песнопение наше является иной онтологией, откровением иного способа бытия. Это не материальная наша природа, говорим мы, которая, для нас является ипостасью (действительным бытием), это - зов, с которым к нам обращается Бог и который создает нас в бытие из небытия. Мы существуем как ответ ипостасный на зов Божий осуществить бытие как связь с Ним.
В Церкви мы не знаем ничего о последних (эсхатологических) фактах. И это неведение «превыше всякого знания».
Проф. Христос Яннарас, Афинский Университет
ЭСХАТОЛОГИЯ: КОНЕЦ ВРЕМЕНИ ИЛИ ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ВРЕМЕНИ
==========
Булгаковское описание третьего типа апокалиптики выявляет некоторые новозаветные аспекты, затемненные спиритуализированной эсхатологией («эсхатологизмом»), по большей части свойственной историческому христианству. Возьмем прошение Молитвы Господней: «да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, якоже на небеси и на земли». В своей статье «Православие и апокалиптика» Булгаков предупреждает: «не человеку ограничивать или вносить изменения в смысл молитвы Господней: да придет Царствие Твое!», относя эти прошения не к земле, а к небу. Историческое христианство склонялось к тому, чтобы толковать эти прошения исключительно духовно - как увещевания творить волю Божию в этой смертной жизни, чтобы обрести возможность жизни в эсхатологическом Царстве Небесном. Прошение, касающееся Божия Царства на земле, игнорировалось; или же это земное Царство, о котором говорит Господь, просто отождествлялось с исторической Церковью. Но это сомнительное толкование Молитвы Господней, потому что, во-первых, историческая Церковь не является царством, а во-вторых, потому что Церковь уже существует, тогда как в молитве говорится о царстве, которое еще должно придти. Говоря кратко, прошение «Да приидет Царствие Твое» - это апокалиптическая печать в самой дорогой для христиан молитве.
Предложенная (архимандритом) Феодором программа диалога с миром за пределами православного сообщества была спорной отчасти потому, что одновременно касалась способа ведения дел внутри Церкви. То есть призыв к диалогу с миром был также и призывом к самокритике и реформе в Церкви. В этой связи Феодор использует евангельскую притчу о зарытом сокровище: Православие является небесным сокровищем, но православные «зарыли» его - своей апатией, недостаточной верой и неспособностью разделить это сокровище с ближними, включая Запад. Феодор призывал своих единоверцев «не зарывать, а употреблять в самое дело Божественное сокровище Христовой истины и благодати». Он напомнил им о том, что истина Христова не является их частной собственностью, но есть «сокровище для всего мира, и что, следовательно, мы, обладатели этого сокровища, оказываемся должниками пред всем миром»
Феодор отвергал представление о Православии как самодовлеющей догматической системе. Чтобы явить истинный смысл Православия, необходимо творческое участие в жизни мира: «Но не забывайте, что, если сила дела православия заключается в самих догматах веры, то сила догматов все же состоит в самой жизни и духе, а не в мертвой букве. ... Ведь, догматы Христовой истины - дух и жизнь. Поэтому в том обстоятельстве, что дело православия в отношении к неправославию переходит из области догматических состязаний в самую жизнь, в дух совершающихся в мире событий, я вижу прямое дело благодати Того, Кто, будучи Сам истиною и жизнью, сосредоточив в Своей живой личности и раскрыв в Своей жизни - от зачатия до смерти, воскресения и превознесения - всю силу догматов Своей истины, хочет живою же действительностью вразумить мир в Своей истине и провести эту истину в самую жизнь мира»18.
Или более резко: «Пора бы уж проснуться нашему православно-русскому духу, так долго и глубоко во многих из нас спящему и только бредящему во сне». В Исследованиях Апокалипсиса этот призыв принимает такую форму: «Пробудитесь к истории!» - а именно к истории, которая совершается на ваших глазах.
Феодор же был пророком. Его видение опережало время. Он видел современный мир вступающим в Божие будущее, в обетованное Царство Агнца. С точки зрения Феодора, воплощение и кенозис Агнца Божия дают основания для гораздо более позитивного отношения к миру и к жизни в мире, чем традиционно допускает историческое христианство. Феодор не боялся современности. Для него она была таинственной, но никак не негативной. Вдохновляемый верой в воплощение и кенозис Агнца Божия и в обетованное падение Вавилона, о котором пророчествует Апокалипсис Иоанна (Откр 18:2), он воспринимал современность как результат нового деяния Бога, как дар, как призыв и прежде всего как возможность Православной миссии в мире. Богословие Феодора было обращено к миру.
У Филарета Московского всё наоборот. Тщетно искать в его проповедях и письмах
каких-либо намеков на то, что участие в жизни мира может быть в позитивном смысле
благим делом для христианина и для Церкви. Несмотря на то, что митрополит Филарет
весьма активно участвовал в делах этого мира - гораздо больше, чем архимандрит Феодор,- его богословская оценка возможностей жизни в мире была последовательно негативной. Конечно, его знаменитое красноречие позволяло ему выражать этот негативизм в красивых и убедительных словах. Возьмем, например, его проповедь во второй день Рождества (1814), где он развивает тему Иак 4:4: «Дружба с миром есть вражда против Бога» (слав. «Любы мира сего вражда Богу есть»). Это жесткое суждение, по мнению Филарета, является «произносимым Евангелием на всякую любовь мира без исключения»: «Тех, которые при самом желании своем принадлежать Богу, не могут еще отторгнуться от мира, привязывает к нему наипаче троякий узел: прелесть его благ, сила его примеров и надежда совместить с любовью к миру служение Богу. Слово Евангелия как духовный меч рассекает сие сплетение обманов и открывает свободному оку суетность благ мира, опасность его примеров и тайное семя вражды против Бога, заключенное в самой, как говорят, невинной любви к миру.
«Преходит образ мира сего» (1 Кор 7:31), не образ только некоторых вещей, но и образ всего мира, и что будет с любовью к миру, когда он прейдет невозвратно? «Земля и яже на ней дела сгорят» (2 Петр 3:10). Куда же тогда пойдут бессмертные желания, обыкшие питаться от земли? Где будут самые глубокие мудрования, которые, однако, также ископаны от земли? «Будет небо ново и земля нова» (Ис 65:17). Допустят ли нас внести туда с нашим сердцем останки ветхого мира?
Эта проповедь ясно показывает, что митрополит Филарет, как и архимандрит Феодор, черпал вдохновение из Апокалипсиса Иоанна, который он цитирует и в других своих проповедях25. В то же время было бы неверно утверждать, что богословие митрополита Филарета представляет собой образчик «апокалиптического» религиозного сознания. Характерное для Филарета внутреннее неприятие исторического процесса сделало для него невозможным подлинно апокалиптический подход. В его богословии мы находим эсхатологизм, или эсхатологический спиритуализм. «Новая земля» апокалиптики спиритуализирована и отнесена за пределы времени. История - это в лучшем случае «тщета» и, скорее, дорога, ведущая в пещеру Зверя.
Как уже было отмечено, неопатристическая школа не проявляла особого интереса к Апокалипсису и апокалиптическому богословию. Ее подход в данном случае гораздо ближе к спиритуализованному эсхатологизму Филарета, чем к апокалиптическим чаяниям Бухарева, Вл. Соловьева или Булгакова.
Конечно, были и некоторые отличия. Богословы неопатристического направления гораздо более позитивно относились к историческому процессу и к задачам человеческой культуры, чем митрополит Филарет. Флоровский, например, в своей статье «Вера и культура» писал: «Так же как “история” есть бедное, но, тем не менее - подлинное предвосхищение “будущего века”, так и культурный процесс, совершающийся в истории, соотносится с последним свершением, хотя и в таком смысле, который не поддается пока расшифровке. Нужно остерегаться преувеличивать “человеческие достижения”, но нужно также остерегаться минимизировать творческое призвание человека. Судьбы человеческой культуры не оторваны от конечной судьбы человека»27. Митрополит Филарет не мог бы написать этих слов. В то же время отношение Флоровского и других сторонников неопатристики к богословию культуры и особенно к любой историософии всегда было очевидно двойственным. Допуская возможность подобного рода вещей в теории, они не пытались конструировать их, и это само по себе свидетельствует об их двойственном отношении. Флоровский вполне это сознавал, когда писал: «У этой проблемы (примирения Церкви и мира) просто нет исторического разрешения. Подлинное разрешение вывело бы за пределы истории, оно принадлежит “будущему веку”. В настоящем же веке и в историческом плане не может быть дано никакого структурного (англ. Constitutional) принципа, а лишь принцип регулирующий: принцип дискриминации, а не построения»28. Флоровский, конечно же, применил бы то же различие и к апокалиптическому богословию, тем самым оправдывая отсутствие такого богословствования (то есть конструктивной апокалиптики) в неопатристической традиции.
Апокалиптика вызывает богословов на задачу догматического развития. То, что Булгаков писал о миллениуме, приложимо и к апокалиптическому пророчеству в целом: «Историческая церковь… не установила к нему никакого определенного и окончательного догматического и экзегетического отношения». У Церкви есть эсхатологические догматы, но мало апокалиптических догматов, а догмата о миллениуме нет вообще. Несмотря на то, что пророчество о Тысячелетнем царстве «есть яркая и ослепительная звезда на догматическом горизонте, … остается впечатление, что учители церковные не только не замечают ее, но и как бы не хотят заметить, закрывают глаза, как будто его… боятся»31. Мыслители богочеловеческой школы могли заниматься апокалиптической тематикой, потому что осознавали пределы Предания. С другой стороны тот факт, что апокалиптическое богословие вынуждает богословов выходить за пределы Предания, является еще одной причиной того, что неопатристические богословы старались держаться подальше от апокалиптики и склонялись к спиритуализованному эсхатологизму.
Последний был, конечно же, гораздо более традиционным разрешением эсхатологической
проблемы.
(проф. Поль Вальер, Батлеровский Университет, США
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ОТКРОВЕНИЯ ИОАННА В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ БОГОСЛОВИИ.
=============
***Поиски решения
Но так же важна связь между (эсхатологическим) своеобразием Церкви и ее миссией. Как мы через несколько минут увидим, эсхатология также является отправной точкой свидетельства Церкви миру. Экклезиология и миссиология неразрывно связаны друг с другом как две стороны одной монеты. Миссия Церкви - это лишь борьба за свидетельство и применение этого эсхатологического видения Церкви к историческим реальностям и к миру вообще. Христианское богословие, с другой стороны, имеет дело с правильным балансом между историей и эсхатологий. Мы никогда не должны забывать, что богословие и Церковь существуют не для себя, а для мира. Поэтому напряженная связь между эсхатологией и историей или, заостряя, между церковной общиной и современным плюралистическим обществом является одной из самых важных глав в современном свидетельстве Церкви.
Особенно для нашей Православной Церкви все наши недостатки или неуспехи на мировом уровне - это не результат нашего богословия, нашей экклезиологии, а нашего свидетельства, применения нашего традиционного богословия в повседневной жизни. Те из нас, «кто живет в ‘мировом’ Иерусалиме, прекрасно осознают то, что каноническая ненормальность и устарелые притязания по части юрисдикции почти между всеми автокефальными церквами являются настоящим препятствием для действительного православного свидетельства в наши дни. И эта нерешенная вечная проблема может быть решена только посредством возвращения к подлинной эсхатологии и правильного применения православной экклезиологии.
В евхаристической экклезиологии подразумевается не только общее понимание вероучительного авторитета Церкви, выражаемое в формуле «один и много». Такое понимание имеет также далеко идущие последствия для миссии Церкви, ибо оно делает Евхаристию трамплином церковного свидетельства-исхода в мир. Христиане призваны проповедовать не набор данных религиозных убеждений, доктрин, моральных заповедей и т.д., а грядущее Царство, благовестие (Gospel=evaggelion) . о новой эсхатологической реальности, которая имеет в своем центре распятого и воскресшего Христа, воплощение Бога Слова и Его пребывание среди нас, людей, и Его постоянное присутствие Святым Духом в жизни общения, переживаемого на их евхаристических собраниях. Но еще важнее то, что, помимо необходимости общего евангелического свидетельства, эсхатологическая экклезиология призывает к миссии, выходящей за пределы деноминаций, за пределы христианских ограниченных возможностей, даже за пределы религиозной сферы в традиционном смысле. Ибо ее высшая цель - ничто иное, как проявление Царства Божия в его царственном эсхатологическим великолепии, восстановление «дома» (oikos) Божия, примирение и исцеление человечества и всего творения.
Церковь как «Новый Иерусалим», т.е. грядущее эсхатологическое Царство, является также историческим институтом. Вот почему, когда римское государство приняло христианство, Церковь приветствовала выпавшую ей возможность и ответственность несмотря на все вытекающие риски и искушения.
Это замечание подводит меня к заключительному положению, а именно, к отношениям Церкви со светскими структурами. Одна из целей современности - это полное отделение Церкви и государства. Но при быстром процессе европейской интеграции, а также глобализации не всемирном уровне, такое развитие событий у нас на пороге. Лично я совершенно убежден, что Православная Церковь не может осуществлять свою миссии в сегодняшнем плюралистическом мире содержательно и эффективно без переоценки нынешней обстановки, без определенной встречи с современностью. Сегодня мы больше не верим, по крайней мере в богословии миссии, что мирской прогресс противоречит божественному домостроительству, как полагали в течение долгого времени фундаменталисты (в большинстве своем, но не исключительно, евангелические) миссионеры. Единственное, что Церковь должно сохранить неприкосновенным - это ее своеобразие и ее пророческий голос, возвышающийся над историческим процессом. Говоря конкретно, Сербская Православная Церковь на основе своей миссионерской ответственности должна воспользоваться любой возможностью, чтобы обеспечить свое присутствие в современном обществе, и даже пойти на риск и обнять новую «империю» и отказаться от изоляции, т.е. от «пустыни», как говорил отец Георгий Флоровский, но только если такая роль в любой схеме (жесткие или свободные конституционные отношения) предложены ей.
(ЭСХАТОЛОГИЧЕСКАЯ ЭККЛЕЗИОЛОГИЯ: ВЫХОДЯ ЗА ПРЕДЕЛЫ ТРАДИЦИОННОЙ ЕВХАРИСТИЧЕСКОЙ ЭККЛЕЗИОЛОГИИ
Петрос Вассилиадис)
========
***Заключение
Вопреки представлению о том, что вера Церкви уже давно определена и что о ней не нужно задумываться, мы как богословы знаем и утверждаем иное. Вера Церкви неизменна. Но богословие есть всегда современное истолкование апостольской Потому богословие никогда не кончается. Этому нас учит само понятие об апостольском Предании. Предание - это передача во времени, передача от поколения к поколению как учения, так и опыта церковного. Каждое поколение христиан принимает это учение и этот благодатный духовный опыт от отцов, дабы осмыслить полученное наследие и воплотить в своей жизни. Мы говорим, что мы живем в церковном Предании. А это значит, что мы постигаем его и выражаем в своей жизни и в слове. Мы призваны богословствовать в духе Отцов и в духе Предания Церкви.
ВЫСТУПЛЕНИЕ МИТРОПОЛИТА МИНСКОГО И СЛУЦКОГО ФИЛАРЕТА, ПАТРИАРШЕГО ЭКЗАРХА ВСЕЯ БЕЛАРУСИ, РЕДСЕДАТЕЛЯ СИНОДАЛЬНОЙ БОГОСЛОВСКОЙ КОМИССИИ УССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ, А ЗАКРЫТИИ КОНФЕРЕНЦИИ
=============
***И пять копеек - от меня
«Самарин говорит, - записывал в дневник приблизительно в то же время генерал А. А. Киреев, - пусть начнется эра гонений на Церковь, она очистится. Да, верно! Но остаток будет небольшой . Но можно ли не заботиться о тех средних людях, “ни холодных, ни жарких”, которые всегда составляют большинство в каждом обществе, они совсем будут затерты, а стало быть и их дети и внуки». Горькие прозрения генерала в дальнейшем подтвердила история.
Проф. С.Л. Фирсов,СПбГУ
ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ПРЕДЧУВСТВИЯ У НЕОКОНСЕРВАТОРОВ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
К характеристике проблемы)
==========
Эти люди, остаток, 90 % человечества, созданные по образу и подобию Творца, - истинные служители Божьи, но быть богословами они не призваны. Они призваны к иному служению - растить хлеб и воспитывать детей, выпекать булочки и запускать космические корабли, стоять у доменных печей и ядерных ускорителей, но к богословию они не призваны, к богословию призвано не более 10 процентов человечества. И задача этих 10% - освятить и направить служение, к которому призваны остальные 90, и передать им ими, богословами, добытое, ответы на два главных вопроса, прозвучавших на конференции.
Пока же этого нет, пока ответы не даны, пока призвание 90 % населения не освящено Церковью как истинное служение Богу - по принципу свято место пусто не бывает, место святое пустое будет заполнено Идеей. И не важно, какая это будет очередная идея - классовая, расовая, утопическая, гуманистическая, либеральная, социальная или еще какая иная. Идея как идол приведет к тому, к чему приводила всегда. А для служения человечеству нужна не очередная идея, а Освящение.
БОГОСЛОВСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
“ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОЕ УЧЕНИЕ ЦЕРКВИ ”
Москва, г/к “Даниловский” 14-17 ноября 2005 г.)
Или я не заметила, или выдающееся событие не было освещено на форуме. Поэтому я решила его осветить, приведя некоторые на мой взгляд интересные тексты для возможного обсуждения. Из 50 имеющихся наименований выступлений я скачала 27, выбирая наиболее понравившиеся названия. Так что за возможную нерепрезентативность выборки прошу меня извинить. К сожалению, ограничения форума не позволили включить все интересные тексты, поэтому раздел «поиски решения» пришлось ограничить одним наиболее как мне кажется типичным. Для желающих ознакомиться со всеми материалами привожу ссылку - www.theolcom.ru
***Вступление
Нынешний период мирового развития характеризуется процессами глобальных, то есть всемирных, изменений. Проблемы, с которыми сегодня сталкивается наша Церковь и христианство в целом, в немалой степени обусловлены именно этими процессами. Чтобы разрешить существующие проблемы, необходим «глобальный», а лучше сказать, вселенский, ответ Церкви. Для этого нужно привлекать лучшие богословские и научные силы Поместных Церквей и проводить соборные обсуждения.
Как Предстоятель Русской Православной Церкви со всей определенностью хочу сказать: нам нужна сегодня сильная богословская наука.
Свято сохраняя духовную силу Предания, следуя Святоотеческой традиции, богословие сегодня должно быть авторитетным голосом Церкви, важным инструментом для разрешения стоящих перед Нею задач.
Богословие по своей сути неразрывно связано с молитвой и духовным опытом Церкви. Но не следует забывать о том, что богословие - это и деятельность разума. Многие святые отцы были выдающимися мыслителями своего времени. Победа христианства над язычеством была победой духовной. Но это была также победа культурная и интеллектуальная.
Традиция церковной учености оказала решающее воздействие на формирование европейской философии, науки и культуры в ее лучших проявлениях. Так что богословие и церковная наука и поныне остаются неразрывно связанными с традицией философских и научных изысканий.
Поэтому развитие богословия и церковной науки является предметом Нашей особой заботы.
(СЛОВО СВЯТЕЙШЕГО ПАТРИАРХА МОСКОВСКОГО И ВСЕЯ РУСИ
АЛЕКСИЯ II НА ОТКРЫТИИ БОГОСЛОВСКОЙ КОНФЕРЕНЦИИ
РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ «ЭСХАТОЛОГИЧЕСКОЕ УЧЕНИЕ ЦЕРКВИ»)
=============
***Два вопроса эсхатологии
Церковный факт - это еще не религия в истории человека, и не лучшая из всех религий. Религии дают кодифицированные «убеждения» о загробной жизни и о конце мира. Религии - это порождения естественной, инстинктивной необходимости, которую имеет человек для метафизической уверенности, - необходимости, главным образом, для психологической уверенности, что его я «спасется», т.е. продолжит существовать вечно, что его я будет бесконечно счастливо.
Церковь - это институт иного порядка. Она благовествует свободу человека от необходимостей, которые навязывает ему его тварная и смертная природа, т.е. свободу от времени, места, тления и смерти, свободу от инстинктивной необходимости человека в религии. В Церкви «побеждаются естества уставы». Побеждаются и «мысленные идолы», интеллектуальные и психологические лжеутешения религии относительно «последних судеб».
Пожалуй, для того, чтобы осязать нечто из реальности (истины) Церкви, мы постоянно должны иметь перед собой факт отличия Церкви от религии. Мы ни на минуту не должны забывать мудрое изречение, что в самолете, который попадает в зону сильной турбулентности, не ни одного безбожника. Все религиозны в силу инстинктивной необходимости, биологической необходимости.
Церковь ничего не знает о последних днях. Она, вверяет себя любви Божией и надеется. Это доверие является иным видом знания - не психологического или «мистического» - а знания, которое возникает из отношения и которое мы, люди, вкушаем всякий раз, когда воистину влюблены. Такое знание приносит евангельское слово, поэтому язык церковный не повинуется языку науки, нашему повседневному языку, пределы которого являются пределами нашего мира (нем.: Виттгештайн). Благовестие Церкви воплощается в наш язык, но не вмешается в понятия нашего языка, не исчерпывается значениями нашей мирской эмпирики. Церковь благовествует «то, что око не видело и ухо не слышало и что на сердце человеку не приходило» (1 Кор. 2,9), она отсылает к «неизреченным глаголам, которых человеку нельзя пересказать» ( 2 Кор.12,4).
Опыт участников церковного события полагает в качестве условия для подхода к уразумению смысла евангельского языка апофатизм: апофатическая версия значений. Напомню семантическое определение апофатизма. Это невозможность исчерпать истину в ее формулировке - между пониманием формулировок истины и знанием истины существует расстояние, которое можно покрыть только эмпирически.
Мы не можем даже одного слова сформулировать об эсхатологическом уповании Церкви без радикального апофатизма церковного языка. Если мы отвергнем апофатическую выразительность и захотим быть честными и последовательными с помощью языка общечеловеческого опыта, то должны идти на компромисс со скромным агностицизмом. Мы ничего не знаем о том, что будет после смерти. Знаем с эмпирической достоверностью то, в чем заверяет святой Анастасий Синаит, что природа человека тварная и поэтому неминуемо смертна, что со смертью вся душевнотелесная природа человека заканчивается; прекращаются все душевномыслительные его функции; самосознание, мысль, суждение, память, воображение, желание, и человек уже не может действовать посредством частей своего тела. Не может говорить, вспоминать, различать, желать, считать себя кем-либо, помнить, определять (Наставления, Вспр.89, Минь Гр.Патр 89,36).
Больше чем через эмпирическое познание, которое даёт подвиг связи, любви, нам в Церкви не нужно. Нас не интересует, вечным ли будет наше я. Нам достаточно, что существует Тот, которого мы любим. «Ибо никто из нас не живет для себя, и никто не умирает для себя. А живем ли, то живем для Господа, умираем ли, для Господа умираем. И потому, живем ли, или умираем - мы Господни»
Для образа мыслей Нашего современного языка и нашей науки, да и для нас самих с нашим маловерием это эсхатологическое чаяние является «пустыми словами» (Лк. 24,11), сентиментальной фантазией, «демонстрацией психологических наших желаний. Однако в Церкви мы продолжаем петь: «Начало мне и ипостась бысть творческое Твое повеление». Это песнопение наше является иной онтологией, откровением иного способа бытия. Это не материальная наша природа, говорим мы, которая, для нас является ипостасью (действительным бытием), это - зов, с которым к нам обращается Бог и который создает нас в бытие из небытия. Мы существуем как ответ ипостасный на зов Божий осуществить бытие как связь с Ним.
В Церкви мы не знаем ничего о последних (эсхатологических) фактах. И это неведение «превыше всякого знания».
Проф. Христос Яннарас, Афинский Университет
ЭСХАТОЛОГИЯ: КОНЕЦ ВРЕМЕНИ ИЛИ ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ВРЕМЕНИ
==========
Булгаковское описание третьего типа апокалиптики выявляет некоторые новозаветные аспекты, затемненные спиритуализированной эсхатологией («эсхатологизмом»), по большей части свойственной историческому христианству. Возьмем прошение Молитвы Господней: «да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, якоже на небеси и на земли». В своей статье «Православие и апокалиптика» Булгаков предупреждает: «не человеку ограничивать или вносить изменения в смысл молитвы Господней: да придет Царствие Твое!», относя эти прошения не к земле, а к небу. Историческое христианство склонялось к тому, чтобы толковать эти прошения исключительно духовно - как увещевания творить волю Божию в этой смертной жизни, чтобы обрести возможность жизни в эсхатологическом Царстве Небесном. Прошение, касающееся Божия Царства на земле, игнорировалось; или же это земное Царство, о котором говорит Господь, просто отождествлялось с исторической Церковью. Но это сомнительное толкование Молитвы Господней, потому что, во-первых, историческая Церковь не является царством, а во-вторых, потому что Церковь уже существует, тогда как в молитве говорится о царстве, которое еще должно придти. Говоря кратко, прошение «Да приидет Царствие Твое» - это апокалиптическая печать в самой дорогой для христиан молитве.
Предложенная (архимандритом) Феодором программа диалога с миром за пределами православного сообщества была спорной отчасти потому, что одновременно касалась способа ведения дел внутри Церкви. То есть призыв к диалогу с миром был также и призывом к самокритике и реформе в Церкви. В этой связи Феодор использует евангельскую притчу о зарытом сокровище: Православие является небесным сокровищем, но православные «зарыли» его - своей апатией, недостаточной верой и неспособностью разделить это сокровище с ближними, включая Запад. Феодор призывал своих единоверцев «не зарывать, а употреблять в самое дело Божественное сокровище Христовой истины и благодати». Он напомнил им о том, что истина Христова не является их частной собственностью, но есть «сокровище для всего мира, и что, следовательно, мы, обладатели этого сокровища, оказываемся должниками пред всем миром»
Феодор отвергал представление о Православии как самодовлеющей догматической системе. Чтобы явить истинный смысл Православия, необходимо творческое участие в жизни мира: «Но не забывайте, что, если сила дела православия заключается в самих догматах веры, то сила догматов все же состоит в самой жизни и духе, а не в мертвой букве. ... Ведь, догматы Христовой истины - дух и жизнь. Поэтому в том обстоятельстве, что дело православия в отношении к неправославию переходит из области догматических состязаний в самую жизнь, в дух совершающихся в мире событий, я вижу прямое дело благодати Того, Кто, будучи Сам истиною и жизнью, сосредоточив в Своей живой личности и раскрыв в Своей жизни - от зачатия до смерти, воскресения и превознесения - всю силу догматов Своей истины, хочет живою же действительностью вразумить мир в Своей истине и провести эту истину в самую жизнь мира»18.
Или более резко: «Пора бы уж проснуться нашему православно-русскому духу, так долго и глубоко во многих из нас спящему и только бредящему во сне». В Исследованиях Апокалипсиса этот призыв принимает такую форму: «Пробудитесь к истории!» - а именно к истории, которая совершается на ваших глазах.
Феодор же был пророком. Его видение опережало время. Он видел современный мир вступающим в Божие будущее, в обетованное Царство Агнца. С точки зрения Феодора, воплощение и кенозис Агнца Божия дают основания для гораздо более позитивного отношения к миру и к жизни в мире, чем традиционно допускает историческое христианство. Феодор не боялся современности. Для него она была таинственной, но никак не негативной. Вдохновляемый верой в воплощение и кенозис Агнца Божия и в обетованное падение Вавилона, о котором пророчествует Апокалипсис Иоанна (Откр 18:2), он воспринимал современность как результат нового деяния Бога, как дар, как призыв и прежде всего как возможность Православной миссии в мире. Богословие Феодора было обращено к миру.
У Филарета Московского всё наоборот. Тщетно искать в его проповедях и письмах
каких-либо намеков на то, что участие в жизни мира может быть в позитивном смысле
благим делом для христианина и для Церкви. Несмотря на то, что митрополит Филарет
весьма активно участвовал в делах этого мира - гораздо больше, чем архимандрит Феодор,- его богословская оценка возможностей жизни в мире была последовательно негативной. Конечно, его знаменитое красноречие позволяло ему выражать этот негативизм в красивых и убедительных словах. Возьмем, например, его проповедь во второй день Рождества (1814), где он развивает тему Иак 4:4: «Дружба с миром есть вражда против Бога» (слав. «Любы мира сего вражда Богу есть»). Это жесткое суждение, по мнению Филарета, является «произносимым Евангелием на всякую любовь мира без исключения»: «Тех, которые при самом желании своем принадлежать Богу, не могут еще отторгнуться от мира, привязывает к нему наипаче троякий узел: прелесть его благ, сила его примеров и надежда совместить с любовью к миру служение Богу. Слово Евангелия как духовный меч рассекает сие сплетение обманов и открывает свободному оку суетность благ мира, опасность его примеров и тайное семя вражды против Бога, заключенное в самой, как говорят, невинной любви к миру.
«Преходит образ мира сего» (1 Кор 7:31), не образ только некоторых вещей, но и образ всего мира, и что будет с любовью к миру, когда он прейдет невозвратно? «Земля и яже на ней дела сгорят» (2 Петр 3:10). Куда же тогда пойдут бессмертные желания, обыкшие питаться от земли? Где будут самые глубокие мудрования, которые, однако, также ископаны от земли? «Будет небо ново и земля нова» (Ис 65:17). Допустят ли нас внести туда с нашим сердцем останки ветхого мира?
Эта проповедь ясно показывает, что митрополит Филарет, как и архимандрит Феодор, черпал вдохновение из Апокалипсиса Иоанна, который он цитирует и в других своих проповедях25. В то же время было бы неверно утверждать, что богословие митрополита Филарета представляет собой образчик «апокалиптического» религиозного сознания. Характерное для Филарета внутреннее неприятие исторического процесса сделало для него невозможным подлинно апокалиптический подход. В его богословии мы находим эсхатологизм, или эсхатологический спиритуализм. «Новая земля» апокалиптики спиритуализирована и отнесена за пределы времени. История - это в лучшем случае «тщета» и, скорее, дорога, ведущая в пещеру Зверя.
Как уже было отмечено, неопатристическая школа не проявляла особого интереса к Апокалипсису и апокалиптическому богословию. Ее подход в данном случае гораздо ближе к спиритуализованному эсхатологизму Филарета, чем к апокалиптическим чаяниям Бухарева, Вл. Соловьева или Булгакова.
Конечно, были и некоторые отличия. Богословы неопатристического направления гораздо более позитивно относились к историческому процессу и к задачам человеческой культуры, чем митрополит Филарет. Флоровский, например, в своей статье «Вера и культура» писал: «Так же как “история” есть бедное, но, тем не менее - подлинное предвосхищение “будущего века”, так и культурный процесс, совершающийся в истории, соотносится с последним свершением, хотя и в таком смысле, который не поддается пока расшифровке. Нужно остерегаться преувеличивать “человеческие достижения”, но нужно также остерегаться минимизировать творческое призвание человека. Судьбы человеческой культуры не оторваны от конечной судьбы человека»27. Митрополит Филарет не мог бы написать этих слов. В то же время отношение Флоровского и других сторонников неопатристики к богословию культуры и особенно к любой историософии всегда было очевидно двойственным. Допуская возможность подобного рода вещей в теории, они не пытались конструировать их, и это само по себе свидетельствует об их двойственном отношении. Флоровский вполне это сознавал, когда писал: «У этой проблемы (примирения Церкви и мира) просто нет исторического разрешения. Подлинное разрешение вывело бы за пределы истории, оно принадлежит “будущему веку”. В настоящем же веке и в историческом плане не может быть дано никакого структурного (англ. Constitutional) принципа, а лишь принцип регулирующий: принцип дискриминации, а не построения»28. Флоровский, конечно же, применил бы то же различие и к апокалиптическому богословию, тем самым оправдывая отсутствие такого богословствования (то есть конструктивной апокалиптики) в неопатристической традиции.
Апокалиптика вызывает богословов на задачу догматического развития. То, что Булгаков писал о миллениуме, приложимо и к апокалиптическому пророчеству в целом: «Историческая церковь… не установила к нему никакого определенного и окончательного догматического и экзегетического отношения». У Церкви есть эсхатологические догматы, но мало апокалиптических догматов, а догмата о миллениуме нет вообще. Несмотря на то, что пророчество о Тысячелетнем царстве «есть яркая и ослепительная звезда на догматическом горизонте, … остается впечатление, что учители церковные не только не замечают ее, но и как бы не хотят заметить, закрывают глаза, как будто его… боятся»31. Мыслители богочеловеческой школы могли заниматься апокалиптической тематикой, потому что осознавали пределы Предания. С другой стороны тот факт, что апокалиптическое богословие вынуждает богословов выходить за пределы Предания, является еще одной причиной того, что неопатристические богословы старались держаться подальше от апокалиптики и склонялись к спиритуализованному эсхатологизму.
Последний был, конечно же, гораздо более традиционным разрешением эсхатологической
проблемы.
(проф. Поль Вальер, Батлеровский Университет, США
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ОТКРОВЕНИЯ ИОАННА В СОВРЕМЕННОМ РУССКОМ БОГОСЛОВИИ.
=============
***Поиски решения
Но так же важна связь между (эсхатологическим) своеобразием Церкви и ее миссией. Как мы через несколько минут увидим, эсхатология также является отправной точкой свидетельства Церкви миру. Экклезиология и миссиология неразрывно связаны друг с другом как две стороны одной монеты. Миссия Церкви - это лишь борьба за свидетельство и применение этого эсхатологического видения Церкви к историческим реальностям и к миру вообще. Христианское богословие, с другой стороны, имеет дело с правильным балансом между историей и эсхатологий. Мы никогда не должны забывать, что богословие и Церковь существуют не для себя, а для мира. Поэтому напряженная связь между эсхатологией и историей или, заостряя, между церковной общиной и современным плюралистическим обществом является одной из самых важных глав в современном свидетельстве Церкви.
Особенно для нашей Православной Церкви все наши недостатки или неуспехи на мировом уровне - это не результат нашего богословия, нашей экклезиологии, а нашего свидетельства, применения нашего традиционного богословия в повседневной жизни. Те из нас, «кто живет в ‘мировом’ Иерусалиме, прекрасно осознают то, что каноническая ненормальность и устарелые притязания по части юрисдикции почти между всеми автокефальными церквами являются настоящим препятствием для действительного православного свидетельства в наши дни. И эта нерешенная вечная проблема может быть решена только посредством возвращения к подлинной эсхатологии и правильного применения православной экклезиологии.
В евхаристической экклезиологии подразумевается не только общее понимание вероучительного авторитета Церкви, выражаемое в формуле «один и много». Такое понимание имеет также далеко идущие последствия для миссии Церкви, ибо оно делает Евхаристию трамплином церковного свидетельства-исхода в мир. Христиане призваны проповедовать не набор данных религиозных убеждений, доктрин, моральных заповедей и т.д., а грядущее Царство, благовестие (Gospel=evaggelion) . о новой эсхатологической реальности, которая имеет в своем центре распятого и воскресшего Христа, воплощение Бога Слова и Его пребывание среди нас, людей, и Его постоянное присутствие Святым Духом в жизни общения, переживаемого на их евхаристических собраниях. Но еще важнее то, что, помимо необходимости общего евангелического свидетельства, эсхатологическая экклезиология призывает к миссии, выходящей за пределы деноминаций, за пределы христианских ограниченных возможностей, даже за пределы религиозной сферы в традиционном смысле. Ибо ее высшая цель - ничто иное, как проявление Царства Божия в его царственном эсхатологическим великолепии, восстановление «дома» (oikos) Божия, примирение и исцеление человечества и всего творения.
Церковь как «Новый Иерусалим», т.е. грядущее эсхатологическое Царство, является также историческим институтом. Вот почему, когда римское государство приняло христианство, Церковь приветствовала выпавшую ей возможность и ответственность несмотря на все вытекающие риски и искушения.
Это замечание подводит меня к заключительному положению, а именно, к отношениям Церкви со светскими структурами. Одна из целей современности - это полное отделение Церкви и государства. Но при быстром процессе европейской интеграции, а также глобализации не всемирном уровне, такое развитие событий у нас на пороге. Лично я совершенно убежден, что Православная Церковь не может осуществлять свою миссии в сегодняшнем плюралистическом мире содержательно и эффективно без переоценки нынешней обстановки, без определенной встречи с современностью. Сегодня мы больше не верим, по крайней мере в богословии миссии, что мирской прогресс противоречит божественному домостроительству, как полагали в течение долгого времени фундаменталисты (в большинстве своем, но не исключительно, евангелические) миссионеры. Единственное, что Церковь должно сохранить неприкосновенным - это ее своеобразие и ее пророческий голос, возвышающийся над историческим процессом. Говоря конкретно, Сербская Православная Церковь на основе своей миссионерской ответственности должна воспользоваться любой возможностью, чтобы обеспечить свое присутствие в современном обществе, и даже пойти на риск и обнять новую «империю» и отказаться от изоляции, т.е. от «пустыни», как говорил отец Георгий Флоровский, но только если такая роль в любой схеме (жесткие или свободные конституционные отношения) предложены ей.
(ЭСХАТОЛОГИЧЕСКАЯ ЭККЛЕЗИОЛОГИЯ: ВЫХОДЯ ЗА ПРЕДЕЛЫ ТРАДИЦИОННОЙ ЕВХАРИСТИЧЕСКОЙ ЭККЛЕЗИОЛОГИИ
Петрос Вассилиадис)
========
***Заключение
Вопреки представлению о том, что вера Церкви уже давно определена и что о ней не нужно задумываться, мы как богословы знаем и утверждаем иное. Вера Церкви неизменна. Но богословие есть всегда современное истолкование апостольской Потому богословие никогда не кончается. Этому нас учит само понятие об апостольском Предании. Предание - это передача во времени, передача от поколения к поколению как учения, так и опыта церковного. Каждое поколение христиан принимает это учение и этот благодатный духовный опыт от отцов, дабы осмыслить полученное наследие и воплотить в своей жизни. Мы говорим, что мы живем в церковном Предании. А это значит, что мы постигаем его и выражаем в своей жизни и в слове. Мы призваны богословствовать в духе Отцов и в духе Предания Церкви.
ВЫСТУПЛЕНИЕ МИТРОПОЛИТА МИНСКОГО И СЛУЦКОГО ФИЛАРЕТА, ПАТРИАРШЕГО ЭКЗАРХА ВСЕЯ БЕЛАРУСИ, РЕДСЕДАТЕЛЯ СИНОДАЛЬНОЙ БОГОСЛОВСКОЙ КОМИССИИ УССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ, А ЗАКРЫТИИ КОНФЕРЕНЦИИ
=============
***И пять копеек - от меня
«Самарин говорит, - записывал в дневник приблизительно в то же время генерал А. А. Киреев, - пусть начнется эра гонений на Церковь, она очистится. Да, верно! Но остаток будет небольшой . Но можно ли не заботиться о тех средних людях, “ни холодных, ни жарких”, которые всегда составляют большинство в каждом обществе, они совсем будут затерты, а стало быть и их дети и внуки». Горькие прозрения генерала в дальнейшем подтвердила история.
Проф. С.Л. Фирсов,СПбГУ
ЭСХАТОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ И ПРЕДЧУВСТВИЯ У НЕОКОНСЕРВАТОРОВ СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ
К характеристике проблемы)
==========
Эти люди, остаток, 90 % человечества, созданные по образу и подобию Творца, - истинные служители Божьи, но быть богословами они не призваны. Они призваны к иному служению - растить хлеб и воспитывать детей, выпекать булочки и запускать космические корабли, стоять у доменных печей и ядерных ускорителей, но к богословию они не призваны, к богословию призвано не более 10 процентов человечества. И задача этих 10% - освятить и направить служение, к которому призваны остальные 90, и передать им ими, богословами, добытое, ответы на два главных вопроса, прозвучавших на конференции.
Пока же этого нет, пока ответы не даны, пока призвание 90 % населения не освящено Церковью как истинное служение Богу - по принципу свято место пусто не бывает, место святое пустое будет заполнено Идеей. И не важно, какая это будет очередная идея - классовая, расовая, утопическая, гуманистическая, либеральная, социальная или еще какая иная. Идея как идол приведет к тому, к чему приводила всегда. А для служения человечеству нужна не очередная идея, а Освящение.