Осторожно, призрак!!!
Призрак бродит в богословии, призрак материализма
Как и положено призраку, кутаясь в белую простыню христианских одеяний
Обалдев от неожиданности, смотрю на казалось бы несовместимое сочетание - «религиозный материализм», в ожидании прозрения, что бы это значило. Не дождавшись прозрения, начинаю читать, и сразу становится понятно, что опять передо мной призрак материализма, уже давно бродящий по страницам работ современных протестантских богословов, а теперь уже начавший являться и в работах богословов католических. Устранение дуализма из понимания природы человека, и название этому призраку Нэнси Мерфи дала очень метко, пожалуй лучше и не придумаешь - религиозный материализм.
Совершенно очевидно, что с самого начала истории Церкви большинство христиан в той или иной мере придерживаются дуалистических воззрений и хуже того, полагают, что дуализм (или более сложное трехсоставное представление о человеке) восходит к Священному Писанию. Однако многие «рядовые христиане» наверняка ни сном, ни духом не ведают о том, , что еще в Х1Х веке дуализм был поставлен под сомнение.
Определенная часть западных христианских мыслителей (их принято называть либеральными) - во второй половине ХХ века пришла к тому. Что на интерпретациях новозаветных текстов также пагубно сказалось влияние античных философских представлений. Эта позиция вызвала горячие споры в кругах более консервативных библиистов, и остается лишь недоумевать, почему и по сей день нам так трудно прийти к согласию. Как показал исследователь Нового Завета Джоэль Грин, «конфликт интерпретаций» во многом обусловлен разным толкованием некоторых тем и образов второканонических книг межзаветного периода. Речь идет, в частности, о «промежуточном состоянии»: иначе говоря, признает ли новозаветное богословие возможность сознательного существования в некоем «промежутке» между смертью и телесным воскресением? Если да. Следовало бы признать, что душа дана для того, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся от временного отсутствия тела. И здесь возникает вопрос: так ли необходимо для понимания истин веры выуживать сомнительные идеи из многочисленных второканонических книг и тем более, принимать частные позиции авторов за библейское учение? Вряд ли, тем более, что священнописатели Нового Завета крайне деликатно обходят тему метафизического устроения человека. Было бы нужно, они нашли бы способ сказать об этом куда более прямо.
Итак. Греческих философов интересовал, главным образом, вопрос о том, из каких частей состоит человек. Для библейского же сознания «часть» (причем только в кавычках) - это всегда образ целого, но увиденный под определенным углом, в тех или иных проявлениях; например, понятие «дух» указывает на способность человека (опять таки понятого как целое) общаться с Богом. Новый Завет говорит об отношениях «целокупной» личности с природой, ближними, общиной верных и Творцом. Павлова антитеза духа и плоти не имеет ничего общего с более поздним противопоставлением души и тела. На самом деле, Павел таким образом обозначает два способа жизни - в послушанию Духу Божьему и сообразно «ветхому эону» века сего.
Поэтому я убеждена: «механистический» подход в корне противоречит библейскому представлению о личности. Священнописатели (и, прежде всего, Нового Завета) жили в разномыслящей среде, возможно, не менее пестрой, чем та, в которой живем мы, но они не придерживались ни одной из тогдашних «модных» теорий. Что для них было более существенно? Во-первых. Обосновать целостное представление о личности, во-вторых. Доказать, что христианская надежда на вечную жизнь зиждется, скорее, на вере в телесное воскресение, чем на идеи бессмертия души, в третьих. показать, что человек раскрывается только в отношениях - в его отношении к Телу Христову и, прежде всего, к Богу.
Такая установка открывает перед современными христианами несколько путей мировоззренческого выбора. Полностью исключить из них дуализм было бы слишком смело, особенно если учесть, насколько влиятелен в христианской традиции. Однако радикальный платоновско-декартовский дуализм со свойственным ему представлением о том, что тело не нужно, и более того, мешает полноценной человеческой жизни, несомненно уходит в прошлое. С другой стороны. Столь жен неприемлемы для нас примитивные формы материализма, и в первую очередь, тезис о невозможности общения человека с Богом.
Итак, на мой взгляд, религиозно-материалистический подход определенно требует некоторых уточнений. В частности, стоило бы задуматься, насколько целесообразно утверждать, что некоторые люди пребывают с Богом уже в земной жизни. Это положение очень важно для католиков и кальвинистов; не знаю, какую роль оно играет в православном богословии.
Дело в том, что сущность христианства, как мне кажется, куда точнее описывается в социально-политических терминах, чем в так называемых религиозных или метафизических категориях. Дуалистическая антропология, несомненно, уводит христианское сообщество от тех общественных и этических вопросов, которые были в центре внимания раннехристианской церкви.
Я вовсе не собираюсь отрицать посмертное бытие. Скорее, мне бы хотелось напомнить о важности телесного воскресения. Действительно, от того, что для нас жизнь после смерти - воскресение или бессмертие души - впрямую зависит, станем ли мы при жизни трудиться ради Царства Божьего. Не случайно лютеранский богослов Тед Петерс язвительно называл дуалистическое представление о спасении «операцией по отделению души». Если души спасаются «от» сотворенного мира, сам мир и все, что окружает нас, никакой ценности не представляет. Если же мы признаем, что наше тело также будет спасено и преображено, значит, и сама телестность, и весь «мир видимый» - семья, история. Природа - приобретает смысл.
Веское доказательство тому я нашла у иудейского богослова Нейла Гиллмана. В работе «Смерть после смерти» он показывает, что иудеи всегда были склонны связывать посмертное бытие с телесным воскресением, тогда как понятие «спасения души» им было чуждо.
Ожидание телесного воскрешения и преображения всего человеческого естества неотделимо от надежды на преображение Вселенной.
Главная мысль, которую я пытаюсь отстоять, - религиозный материализм, подкрепленный надеждой на воскресение плоти, дает куда более убедительные основания для заботы о материальном мире, чем дуализм, каким бы он ни был.
В кратком сообщении невозможно рассказать обо всех прикладных достоинствах целостного жизнеутверждающего богословия, так что в завершении - несколько, смею надеяться, провокационных вопросов. Итак, не научи нас неоплатоники тому, что цель жизни - подготовить душу к блаженным обителям вечности, разве не стали бы христиане гораздо усерднее трудиться ради созидания Царства Божьего на земле? Разве не старались бы они вернее следовать Божьему замыслу о земном граде? Разве могли бы ни словом не упомянуть в Символе веры о земном служении и проповеди Иисуса? Разве не стали бы глубже понимать искупительный смысл пришествия Мессии? Каким был бы современный мир, если бы христиане и впрямь бы научились отзываться на чужие беды, делиться имением и любить врагов хотя бы настолько, чтобы не лишать их жизни? Наконец, что делали бы все эти 2000 лет христиане, не будь у них надобности «спасать душу»?
(Нэнси Мерфи. От богословской антропологии к этике ученичества. Сб. «Ответственность религии и наук)
Вот так, и это увы, не «теологумены» Нэнси, она просто озвучила явную тенденцию современного богословия. Не на шутку видать взялись либеральные богословы вместо религиозного осмысления феномена науки научно осмыслять феномен религии, в результате чего и появился бродящий по страницам их работ .старый унылый призрак.
Я начну с конца, то есть с провокационных вопросов.
«Наконец, что делали бы все эти 2000 лет христиане, не будь у них надобности «спасать душу»? - ну это понятно, то же, что и в течение 70 лет распространения материализма нерелигиозного. «...не научи нас неоплатоники тому, что цель жизни - подготовить душу к блаженным обителям вечности, разве не стали бы христиане гораздо усерднее трудиться ради созидания Царства Божьего на земле?». Те же 70 лет однозначно показали, что не стали бы, но я, более того, подозреваю что уже просто и некому было бы трудиться. Потому что в атеизме народ вырождается очень быстро, в течение нескольких поколений, 2000 лет христиане просто бы не протянули.
И добавка «религиозный» положения тут никак не спасает. Просто потому, что в материализме, хоть обычном, хоть религиозном, хоть еще каком, разрушается основание любой религии, кроме атеизма. Основание, которое есть и наблюдаемо в реальности. Которое есть наличие в реальности кроме познаваемой логикой, разумом и наукой материи еще и НЕЧТО, а вернее НЕКТО, логикой, разумом и наукой непознаваемый, в научном повторяемом эксперименте ненаблюдаемый, но тем не менее в реальности присутствующий и более того, составляющий ее самую главную и интересную часть. Этот некто, сознающий нематериальный субъект, отвечающий на вопрос «кто?», в отличие от всего остального в реальности, отвечающего на вопрос «что?».
И есть у человека такая врожденная, на уровне подсознания интуиция, говорящая ему о коренном, качественном или как любят говорить богословы, онтологическом отличии этих двух частей реальности. Говорящая ему, что сколько и в каких количествах реальности, отвечающей на вопрос «что?» не возьми и каким хитрым образом ее не перебалтывай - в реальность, отвечающую на вопрос «кто?» это месиво не превратиться. Просто потому, что такого не может быть никогда, и, стало быть, никогда быть не может.
Эта на уровне подсознания интуиция есть основание для любой религиозной веры, кроме атеистической. Ибо это есть то, что мы фактически видим в реальности, и если эта интуиция разрушена, остаются лишь слова, слова, слова... В толстых книгах, очень уважаемых, даже священных, но все же книги, даже священные, и реальность - вещи разные. И если в реальности одна материя, а все остальное в книгах, то очень скоро книжный Бог в этой материальной реальности превращается в нравственный закон внутри материи, кроме которой в реальности ничего нет. А религия - в инструмент уютного обустройства этой материи в материальном же мироздании, то есть в политику, социологию и экологию, для действенного функционирования которых внутриматериальный «Бог», то есть нравственный закон, безусловно необходим.
И именно этим - разрушением интуитивного восприятия нашей от материи инаковости и страшен распространяющийся сейчас подобно пожару в современном богословии без всякого на то научного доказательства религиозный материализм, то есть призрак не научный, а полностью религиозный. Который как и положено материальному пожару, выжигает в человеке его суть - осознание его отличия сознающего субъекта от несознающей материи. И тогда читая например фразу «человек ощущает, а компьютер нет», этот лишенный самой своей сути, овеществленный материальный человек задает вопрос: а что вы понимаете под термином «ощущает»? Вполне закономерный для робота и совершенно немыслимый для человека, но когда человек задает этот вопрос, можно ставить крест на любой религии, кроме атеизма, основой которого является материализм, даже если и «религиозный». Потому что в реальности, в которой нет ничего кроме материи, Субъекту появиться не только неоткуда, но и незачем, согласно столь любимому и цитируемому атеистами принципу Оккама.
Как и положено призраку, кутаясь в белую простыню христианских одеяний
Обалдев от неожиданности, смотрю на казалось бы несовместимое сочетание - «религиозный материализм», в ожидании прозрения, что бы это значило. Не дождавшись прозрения, начинаю читать, и сразу становится понятно, что опять передо мной призрак материализма, уже давно бродящий по страницам работ современных протестантских богословов, а теперь уже начавший являться и в работах богословов католических. Устранение дуализма из понимания природы человека, и название этому призраку Нэнси Мерфи дала очень метко, пожалуй лучше и не придумаешь - религиозный материализм.
Совершенно очевидно, что с самого начала истории Церкви большинство христиан в той или иной мере придерживаются дуалистических воззрений и хуже того, полагают, что дуализм (или более сложное трехсоставное представление о человеке) восходит к Священному Писанию. Однако многие «рядовые христиане» наверняка ни сном, ни духом не ведают о том, , что еще в Х1Х веке дуализм был поставлен под сомнение.
Определенная часть западных христианских мыслителей (их принято называть либеральными) - во второй половине ХХ века пришла к тому. Что на интерпретациях новозаветных текстов также пагубно сказалось влияние античных философских представлений. Эта позиция вызвала горячие споры в кругах более консервативных библиистов, и остается лишь недоумевать, почему и по сей день нам так трудно прийти к согласию. Как показал исследователь Нового Завета Джоэль Грин, «конфликт интерпретаций» во многом обусловлен разным толкованием некоторых тем и образов второканонических книг межзаветного периода. Речь идет, в частности, о «промежуточном состоянии»: иначе говоря, признает ли новозаветное богословие возможность сознательного существования в некоем «промежутке» между смертью и телесным воскресением? Если да. Следовало бы признать, что душа дана для того, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся от временного отсутствия тела. И здесь возникает вопрос: так ли необходимо для понимания истин веры выуживать сомнительные идеи из многочисленных второканонических книг и тем более, принимать частные позиции авторов за библейское учение? Вряд ли, тем более, что священнописатели Нового Завета крайне деликатно обходят тему метафизического устроения человека. Было бы нужно, они нашли бы способ сказать об этом куда более прямо.
Итак. Греческих философов интересовал, главным образом, вопрос о том, из каких частей состоит человек. Для библейского же сознания «часть» (причем только в кавычках) - это всегда образ целого, но увиденный под определенным углом, в тех или иных проявлениях; например, понятие «дух» указывает на способность человека (опять таки понятого как целое) общаться с Богом. Новый Завет говорит об отношениях «целокупной» личности с природой, ближними, общиной верных и Творцом. Павлова антитеза духа и плоти не имеет ничего общего с более поздним противопоставлением души и тела. На самом деле, Павел таким образом обозначает два способа жизни - в послушанию Духу Божьему и сообразно «ветхому эону» века сего.
Поэтому я убеждена: «механистический» подход в корне противоречит библейскому представлению о личности. Священнописатели (и, прежде всего, Нового Завета) жили в разномыслящей среде, возможно, не менее пестрой, чем та, в которой живем мы, но они не придерживались ни одной из тогдашних «модных» теорий. Что для них было более существенно? Во-первых. Обосновать целостное представление о личности, во-вторых. Доказать, что христианская надежда на вечную жизнь зиждется, скорее, на вере в телесное воскресение, чем на идеи бессмертия души, в третьих. показать, что человек раскрывается только в отношениях - в его отношении к Телу Христову и, прежде всего, к Богу.
Такая установка открывает перед современными христианами несколько путей мировоззренческого выбора. Полностью исключить из них дуализм было бы слишком смело, особенно если учесть, насколько влиятелен в христианской традиции. Однако радикальный платоновско-декартовский дуализм со свойственным ему представлением о том, что тело не нужно, и более того, мешает полноценной человеческой жизни, несомненно уходит в прошлое. С другой стороны. Столь жен неприемлемы для нас примитивные формы материализма, и в первую очередь, тезис о невозможности общения человека с Богом.
Итак, на мой взгляд, религиозно-материалистический подход определенно требует некоторых уточнений. В частности, стоило бы задуматься, насколько целесообразно утверждать, что некоторые люди пребывают с Богом уже в земной жизни. Это положение очень важно для католиков и кальвинистов; не знаю, какую роль оно играет в православном богословии.
Дело в том, что сущность христианства, как мне кажется, куда точнее описывается в социально-политических терминах, чем в так называемых религиозных или метафизических категориях. Дуалистическая антропология, несомненно, уводит христианское сообщество от тех общественных и этических вопросов, которые были в центре внимания раннехристианской церкви.
Я вовсе не собираюсь отрицать посмертное бытие. Скорее, мне бы хотелось напомнить о важности телесного воскресения. Действительно, от того, что для нас жизнь после смерти - воскресение или бессмертие души - впрямую зависит, станем ли мы при жизни трудиться ради Царства Божьего. Не случайно лютеранский богослов Тед Петерс язвительно называл дуалистическое представление о спасении «операцией по отделению души». Если души спасаются «от» сотворенного мира, сам мир и все, что окружает нас, никакой ценности не представляет. Если же мы признаем, что наше тело также будет спасено и преображено, значит, и сама телестность, и весь «мир видимый» - семья, история. Природа - приобретает смысл.
Веское доказательство тому я нашла у иудейского богослова Нейла Гиллмана. В работе «Смерть после смерти» он показывает, что иудеи всегда были склонны связывать посмертное бытие с телесным воскресением, тогда как понятие «спасения души» им было чуждо.
Ожидание телесного воскрешения и преображения всего человеческого естества неотделимо от надежды на преображение Вселенной.
Главная мысль, которую я пытаюсь отстоять, - религиозный материализм, подкрепленный надеждой на воскресение плоти, дает куда более убедительные основания для заботы о материальном мире, чем дуализм, каким бы он ни был.
В кратком сообщении невозможно рассказать обо всех прикладных достоинствах целостного жизнеутверждающего богословия, так что в завершении - несколько, смею надеяться, провокационных вопросов. Итак, не научи нас неоплатоники тому, что цель жизни - подготовить душу к блаженным обителям вечности, разве не стали бы христиане гораздо усерднее трудиться ради созидания Царства Божьего на земле? Разве не старались бы они вернее следовать Божьему замыслу о земном граде? Разве могли бы ни словом не упомянуть в Символе веры о земном служении и проповеди Иисуса? Разве не стали бы глубже понимать искупительный смысл пришествия Мессии? Каким был бы современный мир, если бы христиане и впрямь бы научились отзываться на чужие беды, делиться имением и любить врагов хотя бы настолько, чтобы не лишать их жизни? Наконец, что делали бы все эти 2000 лет христиане, не будь у них надобности «спасать душу»?
(Нэнси Мерфи. От богословской антропологии к этике ученичества. Сб. «Ответственность религии и наук)
Вот так, и это увы, не «теологумены» Нэнси, она просто озвучила явную тенденцию современного богословия. Не на шутку видать взялись либеральные богословы вместо религиозного осмысления феномена науки научно осмыслять феномен религии, в результате чего и появился бродящий по страницам их работ .старый унылый призрак.
Я начну с конца, то есть с провокационных вопросов.
«Наконец, что делали бы все эти 2000 лет христиане, не будь у них надобности «спасать душу»? - ну это понятно, то же, что и в течение 70 лет распространения материализма нерелигиозного. «...не научи нас неоплатоники тому, что цель жизни - подготовить душу к блаженным обителям вечности, разве не стали бы христиане гораздо усерднее трудиться ради созидания Царства Божьего на земле?». Те же 70 лет однозначно показали, что не стали бы, но я, более того, подозреваю что уже просто и некому было бы трудиться. Потому что в атеизме народ вырождается очень быстро, в течение нескольких поколений, 2000 лет христиане просто бы не протянули.
И добавка «религиозный» положения тут никак не спасает. Просто потому, что в материализме, хоть обычном, хоть религиозном, хоть еще каком, разрушается основание любой религии, кроме атеизма. Основание, которое есть и наблюдаемо в реальности. Которое есть наличие в реальности кроме познаваемой логикой, разумом и наукой материи еще и НЕЧТО, а вернее НЕКТО, логикой, разумом и наукой непознаваемый, в научном повторяемом эксперименте ненаблюдаемый, но тем не менее в реальности присутствующий и более того, составляющий ее самую главную и интересную часть. Этот некто, сознающий нематериальный субъект, отвечающий на вопрос «кто?», в отличие от всего остального в реальности, отвечающего на вопрос «что?».
И есть у человека такая врожденная, на уровне подсознания интуиция, говорящая ему о коренном, качественном или как любят говорить богословы, онтологическом отличии этих двух частей реальности. Говорящая ему, что сколько и в каких количествах реальности, отвечающей на вопрос «что?» не возьми и каким хитрым образом ее не перебалтывай - в реальность, отвечающую на вопрос «кто?» это месиво не превратиться. Просто потому, что такого не может быть никогда, и, стало быть, никогда быть не может.
Эта на уровне подсознания интуиция есть основание для любой религиозной веры, кроме атеистической. Ибо это есть то, что мы фактически видим в реальности, и если эта интуиция разрушена, остаются лишь слова, слова, слова... В толстых книгах, очень уважаемых, даже священных, но все же книги, даже священные, и реальность - вещи разные. И если в реальности одна материя, а все остальное в книгах, то очень скоро книжный Бог в этой материальной реальности превращается в нравственный закон внутри материи, кроме которой в реальности ничего нет. А религия - в инструмент уютного обустройства этой материи в материальном же мироздании, то есть в политику, социологию и экологию, для действенного функционирования которых внутриматериальный «Бог», то есть нравственный закон, безусловно необходим.
И именно этим - разрушением интуитивного восприятия нашей от материи инаковости и страшен распространяющийся сейчас подобно пожару в современном богословии без всякого на то научного доказательства религиозный материализм, то есть призрак не научный, а полностью религиозный. Который как и положено материальному пожару, выжигает в человеке его суть - осознание его отличия сознающего субъекта от несознающей материи. И тогда читая например фразу «человек ощущает, а компьютер нет», этот лишенный самой своей сути, овеществленный материальный человек задает вопрос: а что вы понимаете под термином «ощущает»? Вполне закономерный для робота и совершенно немыслимый для человека, но когда человек задает этот вопрос, можно ставить крест на любой религии, кроме атеизма, основой которого является материализм, даже если и «религиозный». Потому что в реальности, в которой нет ничего кроме материи, Субъекту появиться не только неоткуда, но и незачем, согласно столь любимому и цитируемому атеистами принципу Оккама.