Когда незнакомый с теорией привязанности человек впервые слышит о том, что родитель должен быть для ребёнка альфой, что взаимоотношения привязанности, это всегда иерархичные отношения, то у многих эта информация вызывает отторжение. После Второй мировой войны в западном обществе сложилось стойкое отвращение к понятию зависимости, а робкие голоса тех, кто призывал «не выплёскивать с грязной водой ребёночка», тонули в гимнах индивидуализму.
Джон Боулби понимал важность зависимости в привязанности, но так никогда и не осмелился открыто об этом заявить. В 1988 году в своей книге «Secure Base” он с горечью писал:
«Ни один родитель не сможет обеспечить своему растущему ребёнку надёжную базу, если у него не будет интуитивного понимания и уважения к особенностям поведения ребёнка в привязанности, если он не будет относится к этому поведению, как к существенной и важной части человеческой природы. И тут наше традиционное понимание термина «зависимость» оказывает своё пагубное вляние. Мы очень противоречиво относимся к зависимости ребёнка от родителей, признавая её только в ранние годы, и считая, что человек должен поскорее из неё вырасти. В результате, в кругах психологов-клиницистов, если характерное для привязанности поведение проявляется в более поздние годы, то очень часто оно не просто считается нежелательным, а рассматривается как регрессивное.»
Такая одержимость «свободой» была очень хорошо подмечена Такео Дои, японским психоаналитиком, написавшим в конце-концов книгу «Амае но-кодзо», которая тут же была переведена на английский язык, как «Анатомия зависимости». Книгу критиковали в Японии, но в западных психологических кругах она была принята очень хорошо и вызвала широкий резонанс.
В первой главе Такео Дои писал:
«Впервые идея амаэ пришла ко мне во время моей стажировки в США, в результате того, что я бы назвал «культурным шоком». В 1950 году я прехал в Америку по стипендии GARIOA изучать психиатрию. После войны прошло всего несколько лет, и я был ослеплён материальным благополучием страны и впечатлён жизнерадостным, раскованным поведением её народа.
Тем не менее, время от времени я чувствовал неловкость, которая возникала из-за разницы в мышлении между мной и теми, кто меня принимал. Например, вскоре после моего приезда в Америку я был в гостях у знакомого моих японских знакомых. Во время разговора хозяин дома внезапно спросил: «Вы голодны? Если хотите, у нас есть мороженое.» Насколько я помню, я был довольно голоден, но будучи спрошенным вот так, напрямую, не голоден ли я, человеком, в доме которого я нахожусь впервые, я не смог признаться в этом и отказался от предложения. Мне кажется, у меня была слабая надежда, что он будет настаивать, но хозяин дома только разочарованно произнёс: «Понятно.» - без дальнейших церемоний, заставив меня пожалеть, что я не ответил честно на его предложение. Тогда я подумал, что японец практически никогда бесцеремонно не спросил бы незнакомого человека, голоден ли тот, а просто принёс бы что-то поесть без вопросов.
...Ещё одна вещь, от которой я нервничал, это повсеместный в Америке обычай спрашивать у гостей перед едой, какой напиток они предпочитают, алкогольный или безалкогольный. Затем, если гость попросит что-нибудь алкогольное, его спросят, скажем, предпочитает ли он скотч или бурбон. Когда гость определится с напитком, его спросят, сколько ему налить и как приготовить напиток. Главное блюдо, к счастью, выбирать не надо, но по окончании придётся решать, хотите ли вы кофе или чай с дальнейшей детализацией - с сахаром, молоком и т. д. Конечно, я очень скоро понял, что это всего-навсего американский способ быть учтивым с гостями, но про себя чувствовал, что мне не нужен весь этот выбор. Иногда мне казалось, что американцы вынуждают человека делать столько банальных выборов, как будто пытаются уверить сами себя в собственной свободе. ...
...Английское «please help yourself” (переводится, как «угощайтесь, пожалуйста», но дословно означает «пожалуйста, помогите себе сами» - О.П.), которое так часто употребляют американцы, звучало для меня довольно неприятно, пока я не привык общаться по-английски. Значение этого выражения, конечно же, «пожалуйста, берите всё, что вам хочется, без колебаний», но в буквальном переводе оно звучит больше как «никто вам не поможет», и я не мог понять, как такое выражение стало признаком вежливости.»
Вся книга «Анатомия зависимости» посвящена феномену «амаэ» - психологической ориентации на зависимость, подобную зависимости ребёнка от родителей, но не новорожденного младенца, а малыша, который уже понял, что он и мать - не одно целое, понял, насколько она жизненно ему необходима и стал ощущать страстное желание на грани тоски к контакту и близости.
Человек, который «амаэ», рассчитывает на добрую волю других людей, ведёт себя любезно с теми, от кого он зависит, пользуется своим привелигированным положением, часто ведёт себя как избалованный ребёнок, рассчитывающий на снисхождение и поблажки. По своей сути «амаэ» это запрос на снисходительное отношение к собственным запросам.
В западном психоанализе ближайшим соответствием понятию «амаэ» будет понятие «первичной любви» или «пассивной любви», но западная культура не выделяет в любви активную и пассивную формы, поэтому в западных языках нет аналога слову «амаэ».
Это, естественно, не значит, что пассивная, зависимая любовь существует только у японцев. Например, словом «амаэ» можно описать поведение мужа, который пришёл домой «под шафэ» и надеется, что его любимая жена сейчас поможет ему лечь в кровать. Или «капризное» поведение беременной женщины, блаженствующей от того, что с неё снимают сапоги или ради неё бегают по городу в поисках подснежников в феврале. В Японии понятие «амаэ» несёт в себе оттенок незрелости и инфантильности, но также признаётся ключевым ингридиентом любовных взаимоотношений.