Как я спасала Милану, или рассказ обо мне и собаках
В прошлом посте я обещала рассказать историю о том, как мне довелось спасать свою ученицу. Этот этюд я писала в 2013 году, мои однокурсники, прочитав его, отругали меня за излишнюю сентиментальность, но, как я ни пыталась, убрать ее не получается.
Дисклеймер: возможно, кому-то этот этюд/рассказ покажется очень грустным и жизненеутверждающим
Мася
Все началось 1 января 1973 года. Девочка Лариса гуляла возле дома, когда заметила, что у нее с валенка начала слетать калоша. Свидетелем этому была соседская шавка Моська, названная, очевидно, в честь знаменитой крыловской героини. Она молча смотрела, как Лариса нагнулась к земле и замерла в этой позе. Однако моськиной дальновидности не хватило, чтобы заподозрить проблемы с обувью. Для нее было совершенно очевидно: девочка поднимает с земли камень и сейчас ей, Моське, будет больно. «Лучшая защита - нападение», - подумала Моська и -была-не-была- бросилась в атаку. Моське удалось урвать по кусочку валенка, двух шерстяных носков и ларисиной икры. Перепуганная ларисина мама погрузила девочку на санки - ни телефонов, ни автомобилей в округе не было. В городской больнице не так давно закончивший встречать Новый Год хирург зашил рану шестью грубыми стежками и удалился опохмеляться. Нога зажила. Шрам остался на всю жизнь. Правда, он не помешал Ларисе счастливо выйти замуж и родить меня. И несмотря на то, что молока моей маме хватило всего на пару дней, вместе с ним я впитала панический ужас перед собаками.
Всю жизнь окружающие пытались помочь мне советом:
«Ты просто не показывай, что ты боишься. Они это чувствуют»
«Попробуй задержать дыхание - тогда они не слышат, что оно сбивается»
«Иди спокойно - не дергайся»
И, наконец, мое любимое: «Да ты не бойся - она не кусается». Особенно актуально эта фраза звучала из уст хозяев овчарок и ротвейлеров, почему-то часто предпочитающих выгуливать своих питомцев без поводка. Впрочем, даже при виде йоркширского терьера, мое сердце и все остальные внутренние органы вместе с ним, дружно уходили в пятки, дыхание спирало, а руки и ноги отказывались меня слушаться.
Но потом в моей жизни появился он. Я была в гостях у бабушки в деревне. Собака ее соседки как раз родила щенят, и бабушка всеми силами уговаривала меня пойти на них посмотреть. «А потом - в парк и за мороженым», - бабушка вытащила козырную карту. С ватными ногами, заранее готовыми к предстоящему стрессу, я последовала за ней. Пушистые бежевые комочки были, конечно, чуть менее страшны, чем их мать, чистокровная кавказская овчарка. Трое щенков бегали по лужайке, а один сидел в стороне от всех. Соседка взяла меня за руку и, постоянно повторяя: «Не бойся-не бойся», подвела меня к нему. Она взяла его на руки и протянула мне. Щенок копошился в моих ладонях, и я чувствовала, как часто-часто бьется его сердце. Вариантов развития событий быть не могло - домой я возвращалась с щенком под мышкой. По дороге мы решали, как назовем нашего пушистика. Бабушка, предполагая будущие габариты, предлагала «Барона», но так как я всегда предпочитала жить настоящим, в нашей семье появился «Малыш».
Малыш кушал с аппетитом, играл с удовольствием и быстро подрос и научился перепрыгивать через двухметровый забор нашего дома, когда ему хотелось немного погулять. Впрочем, он не особенно любил гулять один. Больше всего ему нравилось, когда мы с папой садились на велосипеды, и он бежал с нами далеко в лес. Там он мог далеко оторваться от нас, но стоило его позвать, и через пару минут он уже мчался назад. Помню как сейчас: зима, заснеженный лес, мы с папой гуляем. Нам навстречу идут лыжники. Они ухмыляются, когда слышат, как папа кричит: «Малыш, малыш, ко мне!» - здесь не принято держать маленьких собак. И вдруг: «Ту-дух, ту-дух» - Малыш несется к нам, и по мере его приближения улыбка исчезает с лиц лыжников.
Той зимой Малышу нужно было сделать прививки. От частного сектора, где мы жили, до ветеринарной клиники идти пешком было где-то полтора часа. Идти до остановки, а потом ехать вокруг всего района - примерно столько же, Поэтому мы с бабушкой оделись потеплее, взяли деньги, прицепили Малыша на поводок и отправились в путь. Дорога была скользкой, мы шли очень медленно, гораздо дольше, чем рассчитывали. Оставалось совсем чуть-чуть, как бабушка поскользнулась и упала на дорогу. Малыш тут же подбежал и склонился над ее лицом. Не в состоянии сдвинуться с места, я заорала: «Фу, Малыш, фу!». Но он не слушал меня и продолжал вылизывать бабушке щеки. Освободившись от его тесных объятий, бабушка зачерпнула пригоршню снега на обочине, вытерла лицо и заворчала: «Фу, большой вроде, а ведешь себя, точно малой». Обратно мы ехали на троллейбусе. Мы с бабулей сели на заднем сиденье и взяли Малыша на колени. Каждый раз, когда двери громко хлопали, наш грозный пес повизгивал и плотнее прижимался к нам.
Следующим летом обстоятельства сложились так, что мы не могли больше жить в доме. Собрав все сбережения и оформив ипотеку, мы отштукатурили стены, чтобы не видно было трещин, и на вопрос: «А он хоть после войны был построен?» бойко отвечали: «После» и держали в уме: «После первой мировой». Покупатель нашелся почти сразу же - соседи решили расширить участок. Встал вопрос о том, каково будет Малышу, привыкшему к полной свободе, в двухкомнатной хрущевке площадью с его вольер. «Ах, оставьте его в доме, - умоляли соседи: Мы его холить и лелеять будем - не выживет же в квартире же. И мы сдались. Уезжая, мы старались не смотреть Малышу в глаза. Говорят, через пару месяцев он в очередной раз перепрыгнул через забор и больше уже не возвращался. Он до сих пор иногда приходит ко мне во сне.
Прошло десять лет, и моя мама решила снова завести собаку. Совсем не такую, как Малыш: крохотного и домашнего пекинеса. Щенком она легко помещалась у меня на ладони. За сходство с персонажем старого мультфильма мы назвали ее Масяней, впрочем, вскоре для всех она стала просто Масей.
Наша Мася с детства была девочкой независимой. Помню, на ее первый день рождения мы повязали ей на ошейник красивый бантик. Полчаса она ходила и дула губки в надежде, что мы смилуемся и уберем ненужное украшение. Однако терпение ее закончилось, и бантик она оторвала сама. Когда было холодно, Мася гуляла на улице исключительно поджимая лапки и всем своим видом показывая, как ей некомфортно, а в дождь - не гуляла вовсе. А мы… мы просто снова испытывали счастье иметь собаку.
Но никогда, ни одного единственного раза за всю свою жизнь я не могла спокойно погладить собаку, как бы сильно я ее не любила. Почти каждый месяц мне снится сон: я открываю дверь в наш старый дом, мне навстречу бросается Малыш. Он лижет мне лицо, а я треплю его за холку. И я ни капельки не боюсь. Я просыпаюсь в слезах от осознания того, что он никогда не узнает, как сильно я его любила.
В последнее время Мася что-то приуныла. Совсем не хотела ни играть, ни гулять, ни кушать. Даже запах любимого сыра не мог заманить ее на кухню. Ветеринар сказал, что не знает, в чем дело, и прописал витамины.
В тот вечер я пришла домой очень уставшей. Мася лежала на коврике с видом самого грустного на свете существа. Увидев меня, она приободрилась и даже легонько завиляла хвостом. Обрадованная тем, что Масе стало лучше, я протянула руку, чтобы погладить ее по голове… Следующее, что я помню: острая боль, капли крови на полу, лужица крови в ванне, шокированная мама, перебинтованная рука. Своими маленькими зубками Мася прокусила мне палец почти насквозь. Она смотрела меня виноватым взглядом, слово говоря: «Прости, я не знаю, как это произошло, сама не понимаю, что на меня нашло».
Целую неделю мы с Масей не разговаривали. Боль совсем не страшна по сравнению со страхом, который съедает тебя изнутри с новой силой, парализуя уже не только тело, но и чувства, и эмоции.
Осень - время фотосъемок. Среди моих любимых моделей - моя бывшая ученица Милана. Она в девятом классе, выглядит курс на третий - черноволосая и черноглазая. Мы решаем устроить декадентский фотосет скрипачки на развалинах и отправляемся на к домам 40-х годов. Когда-то их решили сносить, отгородили металлическим забором от оживленной улицы, да и напрочь забыли о планах. Со временем окна выбили, квартиры разграбили, в некоторых поселились бомжи и разнообразные маргинальные элементы.
Мы делаем последний кадр: девушка со скрипкой стоит в квартире 1 этажа, я с улицы снимаю ее портрет в оконном проеме. Вдруг мы слышим доносящийся из подъезда громкий лай. «Вылезай, вылезай скорее» - кричу я. А проем-то старый, гвозди торчат и осколки стекла. «Я за что-то зацепила, что делать?» - отвечает мне Милана, и я слышу в ее голосе панику. И тут мы понимаем, что собака бежит на улицу, навстречу ко мне. «Сиди там, она до тебя не допрыгнет» - стараюсь я говорить как можно более спокойно, а сама судорожно соображаю, что мне делать. Выход на улицу - буквально в паре метров, там есть прохожие, но я же не могу оставить ребенка.
Собака несется на меня. Не очень большая, но взгляд у нее такой, будто сражаться она готова не на жизнь, а на смерть. Я выставляю вперед 2 сумки - свою и Миланы - и беру фотоаппарат за объектив. Собака прыгает, я бью ее фотоаппаратом по носу. Веса в камере с объективом почти полтора килограмма, отпор собаке явно не по нраву. Я готовлюсь бить еще и еще, пока она не отстанет. И тут из-за угла дома показывается хозяйка. В глазах - удивление и непонимание. Представляю ее эмоции: собака лает. Наверное, какой-то бомж. Или наркоманы в доме, да мало ли кто. А тут она видит: из окна вылезает девушка на каблуках, в костюме, с галстуком-бабочкой и со скрипкой, а я отбиваюсь от собаки фотоаппаратом. Она отзывает пса, я вытаскиваю Милану из оконного проема. Больше я снимать сегодня не могу - руки трясутся так, что я никак не могу сфокусироваться.
Ночью мне снова приснился сон: я открываю дверь в квартиру. Мне навстречу бежит Мася. Я поднимаю ее на руки и глажу по спине. «Ну что ты, пёся моя любимая, как дела?» - спрашиваю я, и она довольно машет хвостом мне в ответ. Я проснулась посреди ночи. Дома было тихо - лишь Мася тихонько посапывала в коридоре. Я уткнулась в подушку и разрыдалась. Я предатель, предатель. Я предала Малыша, а сейчас предаю Масю. Крошечная, беззащитная, как она может поверить в то, как она мне дорога, если она чувствует, что я ее боюсь? Словно услышав мои мысли, Мася заскулила и заскребла в мою дверь. Я пустила ее внутрь, она осторожно вошла и вздохнув улеглась у моей кровати. Я погладила ее, взяла на руки и положила в постель. Той ночью мы спали вместе. Решено было: она никогда не должна понять, как мне страшно. Пусть это будет моим вечным секретом, а она просто будет уверена в том, что я ее люблю.
Через неделю Мася умерла. Я плакала несколько дней не в силах остановиться. Рыдала ночью, а днем на работе пряталась за монитор и тихо утирала слезы. Пожалуй, я больше не хочу иметь собак.
Дисклеймер: возможно, кому-то этот этюд/рассказ покажется очень грустным и жизненеутверждающим
Мася
Все началось 1 января 1973 года. Девочка Лариса гуляла возле дома, когда заметила, что у нее с валенка начала слетать калоша. Свидетелем этому была соседская шавка Моська, названная, очевидно, в честь знаменитой крыловской героини. Она молча смотрела, как Лариса нагнулась к земле и замерла в этой позе. Однако моськиной дальновидности не хватило, чтобы заподозрить проблемы с обувью. Для нее было совершенно очевидно: девочка поднимает с земли камень и сейчас ей, Моське, будет больно. «Лучшая защита - нападение», - подумала Моська и -была-не-была- бросилась в атаку. Моське удалось урвать по кусочку валенка, двух шерстяных носков и ларисиной икры. Перепуганная ларисина мама погрузила девочку на санки - ни телефонов, ни автомобилей в округе не было. В городской больнице не так давно закончивший встречать Новый Год хирург зашил рану шестью грубыми стежками и удалился опохмеляться. Нога зажила. Шрам остался на всю жизнь. Правда, он не помешал Ларисе счастливо выйти замуж и родить меня. И несмотря на то, что молока моей маме хватило всего на пару дней, вместе с ним я впитала панический ужас перед собаками.
Всю жизнь окружающие пытались помочь мне советом:
«Ты просто не показывай, что ты боишься. Они это чувствуют»
«Попробуй задержать дыхание - тогда они не слышат, что оно сбивается»
«Иди спокойно - не дергайся»
И, наконец, мое любимое: «Да ты не бойся - она не кусается». Особенно актуально эта фраза звучала из уст хозяев овчарок и ротвейлеров, почему-то часто предпочитающих выгуливать своих питомцев без поводка. Впрочем, даже при виде йоркширского терьера, мое сердце и все остальные внутренние органы вместе с ним, дружно уходили в пятки, дыхание спирало, а руки и ноги отказывались меня слушаться.
Но потом в моей жизни появился он. Я была в гостях у бабушки в деревне. Собака ее соседки как раз родила щенят, и бабушка всеми силами уговаривала меня пойти на них посмотреть. «А потом - в парк и за мороженым», - бабушка вытащила козырную карту. С ватными ногами, заранее готовыми к предстоящему стрессу, я последовала за ней. Пушистые бежевые комочки были, конечно, чуть менее страшны, чем их мать, чистокровная кавказская овчарка. Трое щенков бегали по лужайке, а один сидел в стороне от всех. Соседка взяла меня за руку и, постоянно повторяя: «Не бойся-не бойся», подвела меня к нему. Она взяла его на руки и протянула мне. Щенок копошился в моих ладонях, и я чувствовала, как часто-часто бьется его сердце. Вариантов развития событий быть не могло - домой я возвращалась с щенком под мышкой. По дороге мы решали, как назовем нашего пушистика. Бабушка, предполагая будущие габариты, предлагала «Барона», но так как я всегда предпочитала жить настоящим, в нашей семье появился «Малыш».
Малыш кушал с аппетитом, играл с удовольствием и быстро подрос и научился перепрыгивать через двухметровый забор нашего дома, когда ему хотелось немного погулять. Впрочем, он не особенно любил гулять один. Больше всего ему нравилось, когда мы с папой садились на велосипеды, и он бежал с нами далеко в лес. Там он мог далеко оторваться от нас, но стоило его позвать, и через пару минут он уже мчался назад. Помню как сейчас: зима, заснеженный лес, мы с папой гуляем. Нам навстречу идут лыжники. Они ухмыляются, когда слышат, как папа кричит: «Малыш, малыш, ко мне!» - здесь не принято держать маленьких собак. И вдруг: «Ту-дух, ту-дух» - Малыш несется к нам, и по мере его приближения улыбка исчезает с лиц лыжников.
Той зимой Малышу нужно было сделать прививки. От частного сектора, где мы жили, до ветеринарной клиники идти пешком было где-то полтора часа. Идти до остановки, а потом ехать вокруг всего района - примерно столько же, Поэтому мы с бабушкой оделись потеплее, взяли деньги, прицепили Малыша на поводок и отправились в путь. Дорога была скользкой, мы шли очень медленно, гораздо дольше, чем рассчитывали. Оставалось совсем чуть-чуть, как бабушка поскользнулась и упала на дорогу. Малыш тут же подбежал и склонился над ее лицом. Не в состоянии сдвинуться с места, я заорала: «Фу, Малыш, фу!». Но он не слушал меня и продолжал вылизывать бабушке щеки. Освободившись от его тесных объятий, бабушка зачерпнула пригоршню снега на обочине, вытерла лицо и заворчала: «Фу, большой вроде, а ведешь себя, точно малой». Обратно мы ехали на троллейбусе. Мы с бабулей сели на заднем сиденье и взяли Малыша на колени. Каждый раз, когда двери громко хлопали, наш грозный пес повизгивал и плотнее прижимался к нам.
Следующим летом обстоятельства сложились так, что мы не могли больше жить в доме. Собрав все сбережения и оформив ипотеку, мы отштукатурили стены, чтобы не видно было трещин, и на вопрос: «А он хоть после войны был построен?» бойко отвечали: «После» и держали в уме: «После первой мировой». Покупатель нашелся почти сразу же - соседи решили расширить участок. Встал вопрос о том, каково будет Малышу, привыкшему к полной свободе, в двухкомнатной хрущевке площадью с его вольер. «Ах, оставьте его в доме, - умоляли соседи: Мы его холить и лелеять будем - не выживет же в квартире же. И мы сдались. Уезжая, мы старались не смотреть Малышу в глаза. Говорят, через пару месяцев он в очередной раз перепрыгнул через забор и больше уже не возвращался. Он до сих пор иногда приходит ко мне во сне.
Прошло десять лет, и моя мама решила снова завести собаку. Совсем не такую, как Малыш: крохотного и домашнего пекинеса. Щенком она легко помещалась у меня на ладони. За сходство с персонажем старого мультфильма мы назвали ее Масяней, впрочем, вскоре для всех она стала просто Масей.
Наша Мася с детства была девочкой независимой. Помню, на ее первый день рождения мы повязали ей на ошейник красивый бантик. Полчаса она ходила и дула губки в надежде, что мы смилуемся и уберем ненужное украшение. Однако терпение ее закончилось, и бантик она оторвала сама. Когда было холодно, Мася гуляла на улице исключительно поджимая лапки и всем своим видом показывая, как ей некомфортно, а в дождь - не гуляла вовсе. А мы… мы просто снова испытывали счастье иметь собаку.
Но никогда, ни одного единственного раза за всю свою жизнь я не могла спокойно погладить собаку, как бы сильно я ее не любила. Почти каждый месяц мне снится сон: я открываю дверь в наш старый дом, мне навстречу бросается Малыш. Он лижет мне лицо, а я треплю его за холку. И я ни капельки не боюсь. Я просыпаюсь в слезах от осознания того, что он никогда не узнает, как сильно я его любила.
В последнее время Мася что-то приуныла. Совсем не хотела ни играть, ни гулять, ни кушать. Даже запах любимого сыра не мог заманить ее на кухню. Ветеринар сказал, что не знает, в чем дело, и прописал витамины.
В тот вечер я пришла домой очень уставшей. Мася лежала на коврике с видом самого грустного на свете существа. Увидев меня, она приободрилась и даже легонько завиляла хвостом. Обрадованная тем, что Масе стало лучше, я протянула руку, чтобы погладить ее по голове… Следующее, что я помню: острая боль, капли крови на полу, лужица крови в ванне, шокированная мама, перебинтованная рука. Своими маленькими зубками Мася прокусила мне палец почти насквозь. Она смотрела меня виноватым взглядом, слово говоря: «Прости, я не знаю, как это произошло, сама не понимаю, что на меня нашло».
Целую неделю мы с Масей не разговаривали. Боль совсем не страшна по сравнению со страхом, который съедает тебя изнутри с новой силой, парализуя уже не только тело, но и чувства, и эмоции.
Осень - время фотосъемок. Среди моих любимых моделей - моя бывшая ученица Милана. Она в девятом классе, выглядит курс на третий - черноволосая и черноглазая. Мы решаем устроить декадентский фотосет скрипачки на развалинах и отправляемся на к домам 40-х годов. Когда-то их решили сносить, отгородили металлическим забором от оживленной улицы, да и напрочь забыли о планах. Со временем окна выбили, квартиры разграбили, в некоторых поселились бомжи и разнообразные маргинальные элементы.
Мы делаем последний кадр: девушка со скрипкой стоит в квартире 1 этажа, я с улицы снимаю ее портрет в оконном проеме. Вдруг мы слышим доносящийся из подъезда громкий лай. «Вылезай, вылезай скорее» - кричу я. А проем-то старый, гвозди торчат и осколки стекла. «Я за что-то зацепила, что делать?» - отвечает мне Милана, и я слышу в ее голосе панику. И тут мы понимаем, что собака бежит на улицу, навстречу ко мне. «Сиди там, она до тебя не допрыгнет» - стараюсь я говорить как можно более спокойно, а сама судорожно соображаю, что мне делать. Выход на улицу - буквально в паре метров, там есть прохожие, но я же не могу оставить ребенка.
Собака несется на меня. Не очень большая, но взгляд у нее такой, будто сражаться она готова не на жизнь, а на смерть. Я выставляю вперед 2 сумки - свою и Миланы - и беру фотоаппарат за объектив. Собака прыгает, я бью ее фотоаппаратом по носу. Веса в камере с объективом почти полтора килограмма, отпор собаке явно не по нраву. Я готовлюсь бить еще и еще, пока она не отстанет. И тут из-за угла дома показывается хозяйка. В глазах - удивление и непонимание. Представляю ее эмоции: собака лает. Наверное, какой-то бомж. Или наркоманы в доме, да мало ли кто. А тут она видит: из окна вылезает девушка на каблуках, в костюме, с галстуком-бабочкой и со скрипкой, а я отбиваюсь от собаки фотоаппаратом. Она отзывает пса, я вытаскиваю Милану из оконного проема. Больше я снимать сегодня не могу - руки трясутся так, что я никак не могу сфокусироваться.
Ночью мне снова приснился сон: я открываю дверь в квартиру. Мне навстречу бежит Мася. Я поднимаю ее на руки и глажу по спине. «Ну что ты, пёся моя любимая, как дела?» - спрашиваю я, и она довольно машет хвостом мне в ответ. Я проснулась посреди ночи. Дома было тихо - лишь Мася тихонько посапывала в коридоре. Я уткнулась в подушку и разрыдалась. Я предатель, предатель. Я предала Малыша, а сейчас предаю Масю. Крошечная, беззащитная, как она может поверить в то, как она мне дорога, если она чувствует, что я ее боюсь? Словно услышав мои мысли, Мася заскулила и заскребла в мою дверь. Я пустила ее внутрь, она осторожно вошла и вздохнув улеглась у моей кровати. Я погладила ее, взяла на руки и положила в постель. Той ночью мы спали вместе. Решено было: она никогда не должна понять, как мне страшно. Пусть это будет моим вечным секретом, а она просто будет уверена в том, что я ее люблю.
Через неделю Мася умерла. Я плакала несколько дней не в силах остановиться. Рыдала ночью, а днем на работе пряталась за монитор и тихо утирала слезы. Пожалуй, я больше не хочу иметь собак.