Дальнобойщики: прощальное воскресенье
ТАСЯ НИКИТЕНКО
Вчера я в последний раз вскарабкалась в кузов фуры с надписью «Штаб». Несколько месяцев этот кузов был для меня домом. По периметру он был заставлен скамейками и этажерками с продуктами и книгами. С потолка свисали бумажные журавлики. В углу стояли газовые плитки и мультиварка, которой мы так ни разу и не воспользовались.
Сейчас кузов пуст.
Нет сильнее обросшей стереотипами профессии, чем перевозчик (они называют себя именно так). Многие уверены, что дальнобойщики только и занимались тем, что пили водку и отсыпались все эти все эти холодные пять месяцев, что я была их пресс-секретарем. Первое время в лагере был настоящий сухой закон. А потом начались холода, усталость и великорусская тоска. И я, как Маргарита, пила чистый спирт. Не закусывая. Вероятно, этим свой авторитет среди дальнобойщиков и завоевала. Но и тогда никаких пьянок с плясками и мордобоями не было. Просто Леша доставал свой аккордеон, и они затягивали «Комбайнеров».
Главным аргументом скептиков и осуждающих были семьи. «А семьи-то их на что-то живут?» - ехидно говорили мне. Ни на что семьи не живут. Никто не думал о том, что они просто не привыкли просить. Я знаю, какая ситуация была в семьях. Повезло тем, у кого были какие-то сбережения. Не повезло тем, у кого их не было. Большинство жили в долг. Старались каждый месяц из денег, которые нам удалось собрать через пожертвования, что-то отправлять. Это около 5000 на семью. А еще я помню, как мы собирали на лекарства восьмимесячной дочке одного из дальнобойщиков - 28 000 в месяц. Почему он просто не поехал на загрузку и не заработал эти деньги сам? Потому что не заработал бы.
На самом деле они люди на редкость спокойные и неконфликтные. Мы очень редко ссорились. Камнями преткновения для нас были Навальный и постный майонез.
А еще они очень разные.
С Игорем одно удовольствие говорить о Льве Гумилеве. Он стал слушать аудиокниги, чтобы не засыпать в рейсах, а потом не смог остановиться: стал покупать бумажные, читать перед сном и дома, в библиотеки ходить.
Леша, высокий и с косыми скулами, был для меня главным открытием. Леша - веган. В рейсах веганам достаточно тяжело - приходится готовить себе еду самостоятельно, а обстановка к этому очень не располагает. Больше всего я беспокоилась о том, чтобы он был сыт. Но, к счастью, вокруг Леши очень быстро образовался круг единомышленников-активистов, которые привозили ему еду.
У Миши в фуре есть маленькая библиотека, среди книг затесалась и «Тюрьма и воля» Ходорковского. В обуви в его фуру можно входить только мне и его дочери, чем я бесконечно горжусь.
Гагарин - любимец дам, абсолютная звезда Химок в ковбойской шляпе. Как с картинки. Звездой Гагарин стал еще до протестов - у него уже несколько лет нет то ли прав, то ли паспорта.
Он был одним из самых изобретательных на стоянке. Я называла его Павленским от дальнобойщиков. Как-то раз он заказал шесть погребальных венков с лентами «Платону от дальнобойщиков» и «Дальнобойщикам от Платона». «Потом поймем, какой нам больше подходит», - серьезно сказал он. Мне кажется, что люди, которые доставляли эти венки, смеялись и снимали на телефон доставку.
Еще он очень любит хороший кофе и папиросы. Всегда возит с собой маленькую турку и не терпит кофе, который наливают на фудкортах.
Гагарин уехал один из первых. Это было большой неожиданностью. Мы были уверены, что он будет стоять до последнего. Тогда у меня впервые появилось ощущение, что все рушится.
- Почему ты уезжаешь? - я ходила за ним и ныла.
- Понимаешь, у меня восемь баб, и всем нужно уделить время, - абсолютно серьезно ответил мне Гагарин. Этот ответ меня устроил, хоть я и знала, что проблема в другом: у него совершенно не осталось денег. Но мне было очень радостно от того, что даже в таких условиях он не вышел за рамки своего стиля.
Особые отношения у меня сложились с женами некоторых дальнобойщиков. Жена Сергея как-то заметила, что на всех общих фотографиях мы подозрительно близко стоим друг к другу. И из-за этого она несколько недель со своим мужем не разговаривала. Был случай, когда жена другого дальнобойщика приехала бить мне морду. До дела не дошло, но смотрела она на меня испепеляюще.
Вчера вечером стоянка «Меги» опустела - они разъехались.
Но эта история не о поражении. Пять месяцев назад они ехали в Москву интуитивно, совершенно без осознания того, что нужно делать. Они были не согласны и понимали, что должны об этом сказать, что-то сделать должны. У них не было никакого протестного опыта, даже чужого, ведь смотрели они только федеральные каналы, где в России всегда тишь да гладь. Это был настоящий железобетонный путинский электорат. Через несколько месяцев они превратились в добротную внесистемную оппозицию (хоть они и очень не любят, когда их так называют).
В первый день, когда они приехали на стоянку «Меги», они боялись взять из моих рук бутерброды. И я, как дура, ходила по стоянке с этими бутербродами и пыталась их пристроить.
- Это ты с едой? - через минут 20 вышел ко мне самый смелый.
- Да.
- Давай я передам, ты не обращай внимания, стесняются они. Спасибо!
Такую реакцию мне потом объяснили спецификой профессии: когда ты все время проводишь в кабине один либо с напарником, становишься не особо доверчивым и общительным.
Но видели бы вы, как они потом радовались и удивлялись, когда им привозили кастрюлю супа или пирог! Они не могли поверить в то, что может быть такая поддержка. От незнакомых людей, просто так. Это очень их изменило.
Много раз я была свидетелем того, как они по первому зову в четыре утра срывались на Торфянку, чтобы помогать отбивать парк. Они нашли общий язык со всеми протестами, даже с «Профсоюзной солидарностью» МГУ.
В этих фурах теперь будет звучать «Эхо Москвы» и «Коммерсантъ-ФМ».
Забастовка дальнобойщиков закончилась созданием Ассоциации перевозчиков, но это только начало предстоящего им долгого и нелегкого пути.
Они нюхнули пороху.
Когда я стояла на полуопустевшей стоянке красная от слез, ко мне подошел Сергей.
«Не плачь, мы еще вернемся. Это только первая глава».
Шершавой дорожки, мужики.
Открытая Россия
Вчера я в последний раз вскарабкалась в кузов фуры с надписью «Штаб». Несколько месяцев этот кузов был для меня домом. По периметру он был заставлен скамейками и этажерками с продуктами и книгами. С потолка свисали бумажные журавлики. В углу стояли газовые плитки и мультиварка, которой мы так ни разу и не воспользовались.
Сейчас кузов пуст.
Нет сильнее обросшей стереотипами профессии, чем перевозчик (они называют себя именно так). Многие уверены, что дальнобойщики только и занимались тем, что пили водку и отсыпались все эти все эти холодные пять месяцев, что я была их пресс-секретарем. Первое время в лагере был настоящий сухой закон. А потом начались холода, усталость и великорусская тоска. И я, как Маргарита, пила чистый спирт. Не закусывая. Вероятно, этим свой авторитет среди дальнобойщиков и завоевала. Но и тогда никаких пьянок с плясками и мордобоями не было. Просто Леша доставал свой аккордеон, и они затягивали «Комбайнеров».
Главным аргументом скептиков и осуждающих были семьи. «А семьи-то их на что-то живут?» - ехидно говорили мне. Ни на что семьи не живут. Никто не думал о том, что они просто не привыкли просить. Я знаю, какая ситуация была в семьях. Повезло тем, у кого были какие-то сбережения. Не повезло тем, у кого их не было. Большинство жили в долг. Старались каждый месяц из денег, которые нам удалось собрать через пожертвования, что-то отправлять. Это около 5000 на семью. А еще я помню, как мы собирали на лекарства восьмимесячной дочке одного из дальнобойщиков - 28 000 в месяц. Почему он просто не поехал на загрузку и не заработал эти деньги сам? Потому что не заработал бы.
На самом деле они люди на редкость спокойные и неконфликтные. Мы очень редко ссорились. Камнями преткновения для нас были Навальный и постный майонез.
А еще они очень разные.
С Игорем одно удовольствие говорить о Льве Гумилеве. Он стал слушать аудиокниги, чтобы не засыпать в рейсах, а потом не смог остановиться: стал покупать бумажные, читать перед сном и дома, в библиотеки ходить.
Леша, высокий и с косыми скулами, был для меня главным открытием. Леша - веган. В рейсах веганам достаточно тяжело - приходится готовить себе еду самостоятельно, а обстановка к этому очень не располагает. Больше всего я беспокоилась о том, чтобы он был сыт. Но, к счастью, вокруг Леши очень быстро образовался круг единомышленников-активистов, которые привозили ему еду.
У Миши в фуре есть маленькая библиотека, среди книг затесалась и «Тюрьма и воля» Ходорковского. В обуви в его фуру можно входить только мне и его дочери, чем я бесконечно горжусь.
Гагарин - любимец дам, абсолютная звезда Химок в ковбойской шляпе. Как с картинки. Звездой Гагарин стал еще до протестов - у него уже несколько лет нет то ли прав, то ли паспорта.
Он был одним из самых изобретательных на стоянке. Я называла его Павленским от дальнобойщиков. Как-то раз он заказал шесть погребальных венков с лентами «Платону от дальнобойщиков» и «Дальнобойщикам от Платона». «Потом поймем, какой нам больше подходит», - серьезно сказал он. Мне кажется, что люди, которые доставляли эти венки, смеялись и снимали на телефон доставку.
Еще он очень любит хороший кофе и папиросы. Всегда возит с собой маленькую турку и не терпит кофе, который наливают на фудкортах.
Гагарин уехал один из первых. Это было большой неожиданностью. Мы были уверены, что он будет стоять до последнего. Тогда у меня впервые появилось ощущение, что все рушится.
- Почему ты уезжаешь? - я ходила за ним и ныла.
- Понимаешь, у меня восемь баб, и всем нужно уделить время, - абсолютно серьезно ответил мне Гагарин. Этот ответ меня устроил, хоть я и знала, что проблема в другом: у него совершенно не осталось денег. Но мне было очень радостно от того, что даже в таких условиях он не вышел за рамки своего стиля.
Особые отношения у меня сложились с женами некоторых дальнобойщиков. Жена Сергея как-то заметила, что на всех общих фотографиях мы подозрительно близко стоим друг к другу. И из-за этого она несколько недель со своим мужем не разговаривала. Был случай, когда жена другого дальнобойщика приехала бить мне морду. До дела не дошло, но смотрела она на меня испепеляюще.
Вчера вечером стоянка «Меги» опустела - они разъехались.
Но эта история не о поражении. Пять месяцев назад они ехали в Москву интуитивно, совершенно без осознания того, что нужно делать. Они были не согласны и понимали, что должны об этом сказать, что-то сделать должны. У них не было никакого протестного опыта, даже чужого, ведь смотрели они только федеральные каналы, где в России всегда тишь да гладь. Это был настоящий железобетонный путинский электорат. Через несколько месяцев они превратились в добротную внесистемную оппозицию (хоть они и очень не любят, когда их так называют).
В первый день, когда они приехали на стоянку «Меги», они боялись взять из моих рук бутерброды. И я, как дура, ходила по стоянке с этими бутербродами и пыталась их пристроить.
- Это ты с едой? - через минут 20 вышел ко мне самый смелый.
- Да.
- Давай я передам, ты не обращай внимания, стесняются они. Спасибо!
Такую реакцию мне потом объяснили спецификой профессии: когда ты все время проводишь в кабине один либо с напарником, становишься не особо доверчивым и общительным.
Но видели бы вы, как они потом радовались и удивлялись, когда им привозили кастрюлю супа или пирог! Они не могли поверить в то, что может быть такая поддержка. От незнакомых людей, просто так. Это очень их изменило.
Много раз я была свидетелем того, как они по первому зову в четыре утра срывались на Торфянку, чтобы помогать отбивать парк. Они нашли общий язык со всеми протестами, даже с «Профсоюзной солидарностью» МГУ.
В этих фурах теперь будет звучать «Эхо Москвы» и «Коммерсантъ-ФМ».
Забастовка дальнобойщиков закончилась созданием Ассоциации перевозчиков, но это только начало предстоящего им долгого и нелегкого пути.
Они нюхнули пороху.
Когда я стояла на полуопустевшей стоянке красная от слез, ко мне подошел Сергей.
«Не плачь, мы еще вернемся. Это только первая глава».
Шершавой дорожки, мужики.
Открытая Россия