Финские корни
Моя бабушка, Ольга Николаевна Иванова, родилась в 1914 году в Петрозаводске, в частном доме на Гористой улице. В семье ее звали Лёлей.
Когда в детстве я приезжала в Петрозаводск, бабушкины сестры водили меня к своим родным березам. Ни сестер, ни деревьев уже нет, но я храню в памяти эти теплые воспоминания во всех деталях детского восприятия прошлого.
Сейчас Гористая улица называется улицей Антикайнена, и на месте жилого квартала находится стадион. Во всяком случае, он там был, когда я посетила город в последний раз.
Бабушка и ее сестры - тетя Галя, тетя Валя и Кока, всегда очень тепло отзывались о своих родителях и собственном детстве, несмотря на то, что оно было голодным и трудным. Их благоговение перед мамой, Ириной Васильевной, передалось и мне, хотя я очень мало знаю об этой женщине. По рассказам, она была исключительно мягким, душевным и терпеливым человеком.
На семейном фото 1925 года она сидит со своими детьми, а вот моего прадеда Николая Романовича нет. Он умер в 1922 году в возрасте 39 лет, и у нас осталась только небольшая карточка, на которой он снят с двумя сыновьями.
Первая мировая война (в лексиконе моих родственниц - Империалистическая) довольно жестко прошлась по нашей семье. Голод был настоящим, то есть речь шла не о нехватке еды, а о полном ее отсутствии. Чтобы сохранить жизнь детям, прабабушка была вынуждена на три года поместить маленьких дочек в детский дом - там воспитанникам давали еду. В детском доме моя бабушка жила с 9 до 12 лет вместе с сестрой Валей, которая была младше на 3 года.
Всю жизнь четыре сестры - Тася (будущая Кока), Лёля, Валя и Галя - были очень дружны и близки.
Я родилась через много лет после смерти их родителей. Иногда я пытаюсь почувствовать их в себе (ведь во мне их гены!), но у меня ничего не выходит.
А моя мама хорошо помнит свою бабушку.
Вот все сестры со своей любимой мамой в 1940-е годы.
И они же - в 1970-м. Давно без мамы, но со мной.
Как вы видите, у нас была обычная семья, каких живет по всему миру бесчисленное количество.
Я не знаю точно, на каком языке разговаривала моя бабушка со своими близкими в детстве. Предполагаю, что на русском, хотя уверенности у меня нет. Мне просто сложно представить, что у меня и у самого близкого мне человека могут быть разные языки.
Но я совершенно точно знаю, что в школе она обучалась на финском языке, и все книги и газеты, которые читали в ее семье, тоже были на финском.
Я не знаю, во всех ли петрозаводских школах в 1920-х годах обучение детей шло на финском языке, или мои родные учились в какой-то специализированной школе. Русский язык там тоже преподавался, но как второй. Все дисциплины осваивались на финском. Кстати, в детском доме с детьми тоже говорили по-фински (опять же не знаю, везде или только в том, куда была определена бабушка).
Убедиться в том, что Петрозаводск говорил по-фински, очень легко. Можно взять, например, республиканский ежемесячник Наркомпроса, изданный весной 1928 года в помощь просвещенцам. Все, что в нем опубликовано - на двух языках.
Обратите внимание: идет двенадцатый год советской власти, но два языка являются равноправными. И авторы понимают, что если они ограничатся русским, то информация не дойдет до аудитории.
Кстати, и спустя еще одно десятилетие финский язык не отошел на второй план. Если вы взглянете на фотокарточку, сделанную во время первомайской демонстрации 1937 года (советской власти уже 20 лет!), то убедитесь в том, что основная часть транспарантов - на финском.
Факт, что моя родная бабуля в детстве говорила не на русском языке, я обнаружила совершенно случайно. Он поразил меня так сильно, что я относительно долго пыталась свыкнуться с внезапным открытием.
Мой самый близкий человек, оказывается, говорил на другом языке!
Думаю, что подобные потрясения (только в значительно большей степени) испытывают дети, когда узнают, что их усыновили.
Поскольку в нашей семье никогда не было «вечеров воспоминаний», все сведения о прошлом всплывали фрагментарно и неожиданно.
О том, что бабушка и ее сестра учились на финском, мне сказала тетя Валя. Как обычно, она не собиралась мне ни о чем рассказывать, но эта информация, как говорится, пришлась к слову. Мне было лет десять, не больше.
Я помню, что попросила тетю Валю сказать что-нибудь по-фински, не догадываясь о том, что такая просьба («скажи что-нибудь по-…») вызывает у любого человека серьезные затруднения. Что сказать? О чем? Может быть, прочитать какое-то стихотворение?
После непродолжительных раздумий тетя Валя продемонстрировала мне фрагмент финской речи, и я навсегда полюбила ее звучание.
Думаю, что окончательно и бесповоротно моя бабушка перешла на русский в тридцатые годы, когда познакомилась со своим будущим мужем на спартакиаде (она была чемпионкой Карелии по конькобежному спорту) и переехала в Москву.
В столице по-фински разговаривать было не с кем, а начиная с 1939-го года - опасно.
Жаль, что в детстве я стеснялась задавать вопросы, которые волнуют меня до сих пор. В качестве оправдания скажу, что поколение моей бабушки крайне неохотно делилось воспоминаниями, и мне было неловко вытягивать из них информацию. Всегда оставалась какая-то недоговоренность. Она не дотягивала до уровня тайны, но недомолвки и скупость слов присутствовали.
В прошлом нашей семьи нет сомнительных историй, которые нужно было бы окружать тайной, но страшные времена научили людей молчать.
Кока никогда не говорила о блокаде, которую пережила с первого до последнего дня, ее муж - о фронтах, бабуля - о голоде и эвакуации, тетя Галя - о лесозаготовках, которые превратили ее, двадцатилетнюю девушку, в инвалида.
Пожалуй, именно тетя Галя, самая младшая из сестер, была наиболее расположена к воспоминаниям, но многолетний педагогический опыт неизменно придавал всем ее рассказам нравоучительный характер. Она всегда подавала информацию так, чтобы я извлекла из нее «правильный» вывод, а правильным, по мнению тети Гали, было сочетание трудолюбия и скромности. Моя дорогая тетя Галя была настоящей пуританкой, хоть и не догадывалась об этом.
После Зимней войны финское прошлое не приветствовалось, поэтому некоторыми воспоминаниями бабушка и ее сестры не делились никогда. Только в 1990 году пережившая всех своих любимых сестер тетя Валя совсем немножко рассказала мне о том периоде.
Вот она (справа) вместе с моей бабушкой в 1956 году.
Сестры всегда были подчеркнуто сдержанны и нейтральны в обсуждении любых политических и исторических вопросов. С детства Зимняя война и события, которые следовали за ней, воспринимались мной как семейная драма, а не страница из учебника истории.
Личные воспоминания всегда носят избирательный характер, и то, о чем мне повествовали бабушкины сестры, навсегда сохранилось в моей памяти.
Однако мне хочется получить более объемную картину их прошлого, узнать детали, касающиеся обыденной жизни того периода, из разных источников.
И вот я прочитала книгу, созданную стараниями русских и финских ученых, но при всех несомненных достоинствах она, к сожалению, не совсем про то, что я искала.
Все, что касается крестьянской культуры (а книжка именно о ней), для меня менее актуально, чем структура городской повседневности, ведь все мои предки были горожанами. Читать про традиции застолья в карельской деревне увлекательно, но эти сведения не приобретают для меня никакого личного смысла. Я знакомлюсь с ними как посторонний человек - с любопытством, но без эмоционального отклика.
Карельский этнос самобытен и богат традициями, но я не уверена, что он серьезно отразился на образе жизни моих предков.
И экспедиционные материалы о жизни карелов тоже не совсем то, что соответствует моему запросу (мои предки не были карелами).
В книге то и дело иллюстрируется мысль о тесной связи между Карелией и Финляндией. Это даже не связь, а культурное и экономическое единство, основанное не только на территориальной близости. Однако про повседневную жизнь городской семьи в ней нет ни слова.
Ну, что ж - продолжу поиски.
И еще у меня есть мечта - съездить в Петрозаводск. Она вполне осуществима, но в то же время кажется мне фантастической. Меня не интересуют архивы, я не планирую разыскивать родственников - мои финские корни всегда со мной и не нуждаются в информационном подкреплении. Мне просто хочется еще раз увидеть те места, с которыми связано так много светлых воспоминаний.
Когда в детстве я приезжала в Петрозаводск, бабушкины сестры водили меня к своим родным березам. Ни сестер, ни деревьев уже нет, но я храню в памяти эти теплые воспоминания во всех деталях детского восприятия прошлого.
Сейчас Гористая улица называется улицей Антикайнена, и на месте жилого квартала находится стадион. Во всяком случае, он там был, когда я посетила город в последний раз.
Бабушка и ее сестры - тетя Галя, тетя Валя и Кока, всегда очень тепло отзывались о своих родителях и собственном детстве, несмотря на то, что оно было голодным и трудным. Их благоговение перед мамой, Ириной Васильевной, передалось и мне, хотя я очень мало знаю об этой женщине. По рассказам, она была исключительно мягким, душевным и терпеливым человеком.
На семейном фото 1925 года она сидит со своими детьми, а вот моего прадеда Николая Романовича нет. Он умер в 1922 году в возрасте 39 лет, и у нас осталась только небольшая карточка, на которой он снят с двумя сыновьями.
Первая мировая война (в лексиконе моих родственниц - Империалистическая) довольно жестко прошлась по нашей семье. Голод был настоящим, то есть речь шла не о нехватке еды, а о полном ее отсутствии. Чтобы сохранить жизнь детям, прабабушка была вынуждена на три года поместить маленьких дочек в детский дом - там воспитанникам давали еду. В детском доме моя бабушка жила с 9 до 12 лет вместе с сестрой Валей, которая была младше на 3 года.
Всю жизнь четыре сестры - Тася (будущая Кока), Лёля, Валя и Галя - были очень дружны и близки.
Я родилась через много лет после смерти их родителей. Иногда я пытаюсь почувствовать их в себе (ведь во мне их гены!), но у меня ничего не выходит.
А моя мама хорошо помнит свою бабушку.
Вот все сестры со своей любимой мамой в 1940-е годы.
И они же - в 1970-м. Давно без мамы, но со мной.
Как вы видите, у нас была обычная семья, каких живет по всему миру бесчисленное количество.
Я не знаю точно, на каком языке разговаривала моя бабушка со своими близкими в детстве. Предполагаю, что на русском, хотя уверенности у меня нет. Мне просто сложно представить, что у меня и у самого близкого мне человека могут быть разные языки.
Но я совершенно точно знаю, что в школе она обучалась на финском языке, и все книги и газеты, которые читали в ее семье, тоже были на финском.
Я не знаю, во всех ли петрозаводских школах в 1920-х годах обучение детей шло на финском языке, или мои родные учились в какой-то специализированной школе. Русский язык там тоже преподавался, но как второй. Все дисциплины осваивались на финском. Кстати, в детском доме с детьми тоже говорили по-фински (опять же не знаю, везде или только в том, куда была определена бабушка).
Убедиться в том, что Петрозаводск говорил по-фински, очень легко. Можно взять, например, республиканский ежемесячник Наркомпроса, изданный весной 1928 года в помощь просвещенцам. Все, что в нем опубликовано - на двух языках.
Обратите внимание: идет двенадцатый год советской власти, но два языка являются равноправными. И авторы понимают, что если они ограничатся русским, то информация не дойдет до аудитории.
Кстати, и спустя еще одно десятилетие финский язык не отошел на второй план. Если вы взглянете на фотокарточку, сделанную во время первомайской демонстрации 1937 года (советской власти уже 20 лет!), то убедитесь в том, что основная часть транспарантов - на финском.
Факт, что моя родная бабуля в детстве говорила не на русском языке, я обнаружила совершенно случайно. Он поразил меня так сильно, что я относительно долго пыталась свыкнуться с внезапным открытием.
Мой самый близкий человек, оказывается, говорил на другом языке!
Думаю, что подобные потрясения (только в значительно большей степени) испытывают дети, когда узнают, что их усыновили.
Поскольку в нашей семье никогда не было «вечеров воспоминаний», все сведения о прошлом всплывали фрагментарно и неожиданно.
О том, что бабушка и ее сестра учились на финском, мне сказала тетя Валя. Как обычно, она не собиралась мне ни о чем рассказывать, но эта информация, как говорится, пришлась к слову. Мне было лет десять, не больше.
Я помню, что попросила тетю Валю сказать что-нибудь по-фински, не догадываясь о том, что такая просьба («скажи что-нибудь по-…») вызывает у любого человека серьезные затруднения. Что сказать? О чем? Может быть, прочитать какое-то стихотворение?
После непродолжительных раздумий тетя Валя продемонстрировала мне фрагмент финской речи, и я навсегда полюбила ее звучание.
Думаю, что окончательно и бесповоротно моя бабушка перешла на русский в тридцатые годы, когда познакомилась со своим будущим мужем на спартакиаде (она была чемпионкой Карелии по конькобежному спорту) и переехала в Москву.
В столице по-фински разговаривать было не с кем, а начиная с 1939-го года - опасно.
Жаль, что в детстве я стеснялась задавать вопросы, которые волнуют меня до сих пор. В качестве оправдания скажу, что поколение моей бабушки крайне неохотно делилось воспоминаниями, и мне было неловко вытягивать из них информацию. Всегда оставалась какая-то недоговоренность. Она не дотягивала до уровня тайны, но недомолвки и скупость слов присутствовали.
В прошлом нашей семьи нет сомнительных историй, которые нужно было бы окружать тайной, но страшные времена научили людей молчать.
Кока никогда не говорила о блокаде, которую пережила с первого до последнего дня, ее муж - о фронтах, бабуля - о голоде и эвакуации, тетя Галя - о лесозаготовках, которые превратили ее, двадцатилетнюю девушку, в инвалида.
Пожалуй, именно тетя Галя, самая младшая из сестер, была наиболее расположена к воспоминаниям, но многолетний педагогический опыт неизменно придавал всем ее рассказам нравоучительный характер. Она всегда подавала информацию так, чтобы я извлекла из нее «правильный» вывод, а правильным, по мнению тети Гали, было сочетание трудолюбия и скромности. Моя дорогая тетя Галя была настоящей пуританкой, хоть и не догадывалась об этом.
После Зимней войны финское прошлое не приветствовалось, поэтому некоторыми воспоминаниями бабушка и ее сестры не делились никогда. Только в 1990 году пережившая всех своих любимых сестер тетя Валя совсем немножко рассказала мне о том периоде.
Вот она (справа) вместе с моей бабушкой в 1956 году.
Сестры всегда были подчеркнуто сдержанны и нейтральны в обсуждении любых политических и исторических вопросов. С детства Зимняя война и события, которые следовали за ней, воспринимались мной как семейная драма, а не страница из учебника истории.
Личные воспоминания всегда носят избирательный характер, и то, о чем мне повествовали бабушкины сестры, навсегда сохранилось в моей памяти.
Однако мне хочется получить более объемную картину их прошлого, узнать детали, касающиеся обыденной жизни того периода, из разных источников.
И вот я прочитала книгу, созданную стараниями русских и финских ученых, но при всех несомненных достоинствах она, к сожалению, не совсем про то, что я искала.
Все, что касается крестьянской культуры (а книжка именно о ней), для меня менее актуально, чем структура городской повседневности, ведь все мои предки были горожанами. Читать про традиции застолья в карельской деревне увлекательно, но эти сведения не приобретают для меня никакого личного смысла. Я знакомлюсь с ними как посторонний человек - с любопытством, но без эмоционального отклика.
Карельский этнос самобытен и богат традициями, но я не уверена, что он серьезно отразился на образе жизни моих предков.
И экспедиционные материалы о жизни карелов тоже не совсем то, что соответствует моему запросу (мои предки не были карелами).
В книге то и дело иллюстрируется мысль о тесной связи между Карелией и Финляндией. Это даже не связь, а культурное и экономическое единство, основанное не только на территориальной близости. Однако про повседневную жизнь городской семьи в ней нет ни слова.
Ну, что ж - продолжу поиски.
И еще у меня есть мечта - съездить в Петрозаводск. Она вполне осуществима, но в то же время кажется мне фантастической. Меня не интересуют архивы, я не планирую разыскивать родственников - мои финские корни всегда со мной и не нуждаются в информационном подкреплении. Мне просто хочется еще раз увидеть те места, с которыми связано так много светлых воспоминаний.