Мирра Лохвицкая
Дочь известного адвоката Александра Лохвицкого и сестра не менее известной писательницы Надежды Тэффи, она окончила Московский Александровский институт в 1888 году. Стихи начала писать, по ее признанию, «с тех пор, как научилась держать перо в руках, и еще ребенком распевала песни собственного сочинения», но серьезно занялась поэзией лет с пятнадцати. Впрочем, в ее семье все, начиная с прадеда, занимались сочинительством, зачастую скрывая это друг от друга. С детства писали стихи три сестры и брат Марии…
Стихи юной поэтессы заметил сын известного историка Всеволод Соловьев, который был частым гостем в доме Лохвицких. Он и помог Марии напечатать ее первые стихи.
Творчество Мирры Лохвицкой (такое литературное имя выбрала Мария) вызвало интерес у публики: сочетание юности и таланта всегда привлекало к себе всеобщие взоры. У нее появились первые поклонники…
Один из ее первых литературных знакомцев, Василий Иванович Немирович-Данченко, вспоминал о Марии Лохвицкой: «Это была сама непосредственность, свет, сиявший из тайников души и не нуждавшийся ни в каких призмах и экранах».
Ее дебют в русской поэзии был весьма скромен: всего два стихотворения, изданные отдельной брошюркой. Получив образование, поэтесса поселилась в Петербурге. После первой ее публикации в периодике (1889 г.) последовали многие другие - стихи оказались востребованными.
Через три года Мария Александровна вышла замуж за Е. Жибера, обрусевшего француза, довольно успешного архитектора. Молодая семья перебралась в Ярославль, где Жибер выполнял какой-то заказ. Брак оказался счастливым - такая редкость для поэтессы! Мария Александровна, погрузившись в домашние заботы и родив одного за другим пять детей, была всецело поглощена семьей. Жизнь в провинции нисколько не тяготила ее, но навсегда родным оставался, конечно, Петербург.
Писать стихи она никогда не переставала.
Я жрица тайных откровений,
Во тьме веков мне брезжит день.
В чудесной были воплощений,
В великой лестнице рождений
Я помню каждую ступень…
с мужем
Говорят, что стихи Лохвицкой всегда носили исповедальный характер, были наполнены биографическими реалиями. Правда, о вышеприведенных строках этого не скажешь… Первый сборник, вышедший в 1896-м и посвященный мужу, завоевал половинную Пушкинскую премию. Второй же, появившийся на свет Божий через два года, создавался на фоне нашумевшего в литературных кругах романа…
Константин Бальмонт ворвался в жизнь Мирры в начале марта 1898 года. Изнеженный, самовлюбленный поэт стал для Лохвицкой еще одним ребенком, которого могла утешить только она. Тема греховной, губительной страсти красной нитью проходила теперь через ее стихи.
Когда в тебе клеймят и женщину, и мать -
За миг, один лишь миг, украденный у счастья,
Безмолвствуя, храни покой бесстрастья, -
Умей молчать!
И если радостей короткой будет нить
И твой кумир тебя осудит скоро
На гнет тоски, и горя, и позора, -
Умей любить!
«Первая ее душа, всецело отразившаяся в первой книге ее стихов, ищет ясности, кротости, чистоты, исполнена сострадательной любви к людям и страха перед тем, что люди называют «злом», - писал о поэзии Лохвицкой Валерий Брюсов. - Вторая душа, пробудившаяся в Мирре Лохвицкой не без постороннего влияния, выразилась в ее втором сборнике, пафос которого - чувственная страсть, героический эгоизм, презрение к толпе».
В 1903 году на свет появился поэтический сборник под светоносным названием «Будем как солнце» - самая популярная и знаменитая книга Константина Бальмонта, сделавшая его первым поэтом среди модернистов. Стихи предварялись многообещающим посвящением - «Художнице вакхических видений, русской Сафо, знающей тайну колдовства» - и адресовались Мирре Лохвицкой.
Книга К. Бальмонта придала диалогу поэтов еще более скандальный характер в глазах той самой презренной толпы…
Если прихоти случайной
И мечтам преграды нет -
Розой бледной, розой чайной
Воплоти меня, поэт!
Так писала Мирра Лохвицкая. Ее чувство, ее стихи навряд ли казались Константину Дмитриевичу чем-то неординарным.
За то, что нет благословения
Для нашей сказки - от людей, -
За то, что ищем мы забвения
Не в блеске принятых страстей… -
За новый облик сладострастия, -
Душой безумной и слепой
Я проклял все - во имя счастия,
Во имя гибели с тобой, -
писал Константин Бальмонт. Но, как всегда в его творчестве, красивые слова остались только словами: совместной гибели не получилось. Впрочем, и слава Богу…
Мария Александровна продолжала жить под одной крышей с мужем, Бальмонт - со своей второй женой Екатериной Андреевой. Он первым не выдержал косых взглядов окружающих и бежал из Петербурга. Лохвицкая тяжело переживала разлуку с любимым человеком…
Я хочу умереть молодой,
Не любя, не грустя ни о ком:
Золотой закатиться звездой,
Облететь не увядшим цветком…
Иван Бунин, хорошо знавший в эти годы Марию Александровну, отмечал в своих воспоминаниях несоответствие шумной славы поэтессы ее реальной судьбе: «Воспевала она любовь, страсть, и все поэтому воображали ее себе чуть ли не вакханкой, совсем не подозревая, что она, при всей своей молодости, уже давно замужем… что она мать нескольких детей, большая домоседка, по-восточному ленива, часто даже гостей принимает, лежа на софе и в капоте, и никогда не говорит с ними с поэтической томностью, а напротив, болтает очень здраво, просто, с большим остроумием, наблюдательностью и чудесной насмешливостью…»
с сыном Евгением
Видимо, все перечисленные «недостатки», несомненно обернувшиеся достоинствами, были у Лохвицких в роду…
Пожелание Мирры Лохвицкой, высказанное в стихах («я хочу умереть молодой»), исполнилось: она ушла из жизни в 1905 году, подкошенная чахоткой. Пятый ее сборник, вышедший за год до смерти, был удостоен Пушкинской премии. Посмертно, уже в 1908 году, издали еще одну книгу поэтессы с говорящим названием «Перед закатом».
Но звук, из трепета рожденный,
Скользнет в шуршанье камыша -
И дрогнет лебедь пробужденный,
Моя бессмертная душа.
с сыном Владимиром
«Внимание читателя, - писал Валерий Брюсов, - всегда будет волновать и увлекать внутренняя драма души Лохвицкой, запечатленная во всей ее полноте».
Своим кумиром считал ее Игорь Северянин, посвятивший в 1926 году стихотворение памяти Мирры Лохвицкой.
Цвет опадает яблони венчальной.
В гробу стеклянном спящую несут.
Как мало было пробыто минут
Здесь, на земле прекрасной и печальной!
с сыном Измаилом
Константин Бальмонт намного пережил Марию Александровну и еще не раз искал забвенья «в блеске принятых страстей». Но ее гибель оставила в его душе глубокий след - не зря на кончину Лохвицкой он откликнулся четверостишием, наполненным непритворными горечью и болью, столь непривычными для вычурной поэзии этого эстета:
О, какая тоска, что в предсмертной тиши
Я не слышал дыханья певучей души,
Что я не был с тобой, что я не был с тобой,
Что одна ты ушла в океан голубой.
Свою дочь от Елены Константиновны Цветковской - последней его, верной спутницы жизни, - поэт назвал Миррой…
Текст Е. Н. Обойминой и О. В. Татьковой
источник