Александр Юрьевич Моралевич
Александр Моралевич (род. 1936) - легендарный фельетонист «Крокодила» 1960-80-х годов. Его фельетоны неизменно признавались в числе лучших публикаций журнала на протяжении всех этих лет. Практически ежегодно он становился лауреатом «Крокодила», и его портрет можно было видеть в последнем 36-том номере среди других особо отличившихся.
Вот что пишет о нём в своих воспоминаниях Руслан Киреев - его коллега-фельетонист, член редколлегии и постоянный автор «Крокодила» в 1960-70-х годах.
Отрывок из книги:
Киреев Р.Т. Пятьдесят лет в раю.
1968 год
…
Вернувшись в Москву через двенадцать дней, загоревший, с натруженными мышцами, я узнал, что мне выделена квартира. Не комната, как обещал у лифта пьяный Мануил, а квартира. Двухкомнатная! Правда, не в Москве, на которую я не имел права, - в отличие от некоторых сокурсников, дальновидно женившихся на москвичках, а в Подмосковье, в славном городе Лобня. Сорок минут шла сюда электричка, но это не испугало моих коллег, и они почти в полном составе (главного редактора, сделавшего мне этот оглушительный подарок, среди них не было) явились ко мне на новоселье. Во главе, как знаменосец, вышагивал первый фельетонист страны. Не только «Крокодила» - страны. Сам он не сомневался в этом, но это ладно, это не редкость - куда важнее, что в этом не сомневались и другие. Я - в том числе.
Крупным планом. Александр МОРАЛЕВИЧ
А еще его звали - и в глаза и за глаза - Аморалевичем. Это был человек с пудовыми кулаками и железным торсом, почти сплошь покрытым татуировкой. Высокий, прямой, с мускулистой шеей, переходящей в маленькую, почти змеиную головку, всегда элегантно одетый, он пользовался у женщин тем самым успехом, который принято называть бешеным. «Крокодил» помещался на двенадцатом этаже редакционного корпуса - тут были и «Смена», и «Огонек», и «Работница» с «Крестьянкой», и еще с полдюжины изданий, в них трудилась армия красивых женщин, и у меня такое чувство, что чуть ли не все они перебывали в однокомнатной квартире холостяка Моралевича. Многих из них, во всяком случае, я встречал тут.
Квартира была кооперативной. Моралевич построил ее на собственные деньги, что, в общем-то, в те времена было уже не редкостью. Редкостью было другое: обстановка. Ничего из магазина, все изготовлено собственными руками - шкаф, кровать, полки, стол, стулья, вернее крепкие, из мореного дуба, табуреты… Изготовлено прямо здесь, в этой самой квартире, на время - и весьма, надо полагать, продолжительное - превращенной в мастерскую. Даже двери заменил, хлипкие штампованные двери, на тяжелые, из того же темного дерева, вместо же ручек - маленькие рога. Были, однако, и большие, ветвистые, великолепные, на такой же великолепной оленьей голове - его охотничий трофей.
Другие трофеи лежали на паркете вместо ковров - прекрасно выделанные черные, белые, золотисто-желтые шкуры. Сам он о своих охотничьих подвигах никогда не распространялся, но мне рассказывали другие, и этим людям нельзя было не поверить, поскольку в чем-чем, а в охоте они толк знали. Я познакомился с ними по Сашиной наводке, точнее, по Сашиным рекомендациям, которые он щедро выдавал мне, когда я отправлялся с крокодильским командировочным удостоверением в Сибирь или на Дальний Восток.
Рекомендацией, собственно, служила фамилия: Моралевич. «Пиши», - небрежно бросал мне Александр Юрьевич, сидя за хлипким редакционным столом (хлипким по сравнению с его рукотворной мебелью). И я поспешно записывал имена и телефоны. Прибыв на место, звонил либо являлся сам, встречал обычно вежливый, но холодный прием, но лишь до тех пор, пока не произносил волшебное слово «Моралевич». Услышав его, человек преображался. Меня тотчас брали под покровительство, приглашали в тайгу, приглашали на воду… Благодаря Саше, я плавал по Байкалу, охотился (разумеется, неудачно) под Читой, видел собственными глазами след уссурийского тигра. Всюду здесь побывал до меня - и не раз - Моралевич и всюду оставил о себе восторженные воспоминания. О нем неизменно говорили с уважительным удивлением, а удивить этих людей было трудно.
Одним из первых в Москве Саша взялся строить катер - во всяком случае, с таким размахом. Не на год рассчитанный, не на десятилетие - на века. «Признаю: было дело - дурил. Каждое свое детище старался задумать, как вечное».
Эти слова я выписываю из книжки Моралевича, которую мне треть века назад выпала честь редактировать. Под словом «детище» здесь подразумевается не катер и не гигантский разборный шкаф, а литературные произведения, но сути дела это не меняет. Он ко всему, что выходило из его рук, относился так, начиная с маленькой заметки под заковыристым каким-нибудь псевдонимом - например, Ф. Коровьев - и кончая так и не увидевшим свет романом «Авраам, Исаак и ДОСААФ».
Больших книг у него не было, только маленькие, в приложении к «Крокодилу», но их достало (на то время, кажется, всего две), чтобы Сашу приняли в Союз писателей.
Знаменитейшему Никите Богословскому, который был членом всех творческих союзов, кроме писательского, отказали (Богословский регулярно печатался в «Крокодиле» и представил такие же книжки), а неведомый никому Моралевич прошел при тайном голосовании единогласно.
Кое-кому в редакции это не понравилось. А один, имеющий крокодильских книжек вдвое больше, возмутился. Это был многолетний редактор иностранного отдела (капиталистов громил) Марк Виленский, большой правдолюб. Прямо заявил он коллеге своим медоточивым голосом, что считает такое положение несправедливым. И получил по зубам. Моралевич, который, если задевали его, белел от бешенства, легонько, почти любовно ткнул его, чуть пригнувшись, плечом в подбородок, но то, что для Саши проходило по разряду «легонько», могло обернуться сотрясением мозга.
Случилось это в лифте, пока ехали с первого этажа на двенадцатый. Едва двери раздвинулись, Виленский, даже не оставив в своем кабинете портфель с паровыми котлетками (в отличие от хлещущего крепкие спиртные напитки и беспрерывно дымящего дорогими сигаретами Моралевича, Марк блюл свое здоровье), бросился к главному редактору с жалобой.
Калмык слушал его, не отрывая взгляда от полос и не прекращая правки. Обличитель капиталистов, задыхаясь, говорил полчаса. Ну, может, немного меньше. Когда, наконец, он умолк, Мануил Григорьевич, все так же не подымая глаз от изукрашенных его разухабистым почерком бумажных простынь, проронил: «Вы бы поставили портфель», - и внес в текст очередное исправление. Больше он не прибавил ни слова.
Так «друг степей» реагировал на жалобы, рекомендации, «дружеские советы» и проч. Поэтому все семнадцать лет, пока он работал главным редактором, в коллективе, где кроме сорока штатных сотрудников насчитывалось две сотни внештатных, не было ни интриг, ни группировок. Моралевича, он, впрочем, пожурил - негоже, дескать, распускать руки. «Я не руками его, - ответил первый фельетонист страны. - Я плечиком. От руки бы, - и Саша тяжело, как ковш экскаватора, приподнял растопыренную пятерню, - Марик скончался бы».
Крови Моралевича жаждал не только незлобивый Марик (недолго; через неделю они помирились), но и люди куда могущественнее. Фельетоны-то писал не оглядываясь, писал о том, чего по всем тогдашним канонам нельзя было касаться, поэтому добрая половина их просто не появлялись в журнале, но те, что благодаря восточной хитрости Мануила, безошибочно чувствовавшего крайнюю границу дозволенного, выходили в свет, оборачивались скандалами. На Сашу подавали в суд, но это только раззадоривало его, он судился с таким же азартом, с каким охотился на кабанов или строил свой исполинский корабль. На Сашу подавали жалобы в ЦК, и здесь уже за него отбивался Мануил. Сколько раз требовали от него уволить незрелого писаку, но хитрый калмык, ненавидевший демагогию, однако при надобности умевший пустить в ход и это оружие, отвечал, что не хочет плодить диссидентов. «Если я завтра его уволю, то послезавтра он появится на „Свободе“». Это был чистейший блеф, Запад Моралевича не интересовал, ни дальний, ни ближний, в лице так называемого соцлагеря. Раза два Мануил предлагал ему прокатиться - по программе обмена опытом с тамошними сатирическими журналами - в Болгарию, Польшу, а то даже и в полукапиталистическую Югославию, но Александр Юрьевич лишь морщился в ответ: «А что я там буду делать?» Зато в Монголию махнул с удовольствием - в просторной и диковатой Монголии можно было поохотиться всласть.
Заступался Мануил не только за необузданного Моралевича, но и за других, куда более спокойных сотрудников, за меня, догадываюсь я, тоже. Год, в котором мы находимся сейчас, был годом подавления Пражской весны, «Крокодил», при всей своей зубастости, в большой политике всегда оставался лояльным по отношению к властям и опубликовал стихотворение Михаила Владимова «Танк на Вацлавской площади». Имелся в виду советский танк, вошедший в Прагу спасать социализм.
Стихотворение позорное, чего уж там, о чем я, в изрядном подпитии, и сказал автору. Трезвый бы не решился, но алкоголь, как истинный друг, и тут постарался хотя бы в какой-то мере спасти мою честь. Владимов промолчал, а на следующий день, отозвав меня в сторонку, соответствующим образом квалифицировал мое выступление, пусть и путанное, пусть и не на Красной площади, как это сделали другие, но все же. Я подозреваю, что он квалифицировал его еще кое-где, но меня никуда не вызывали, и тут, думаю, опять заслуга Мануила. «Знайте, где что говорить», - буркнул он, не отрываясь от простынь-полос, и на этом воспитательная работа со мной, которую он, видимо, обещал провести, закончилась.
Моралевичу допинг в виде алкоголя не требовался. Выпить мог бочку, но все, что говорил и делал при этом, не отличалось от того, что говорил и делал в трезвом виде. Фантастической цельности был человек. Фантастической целеустремленности. Как-то он мне дал полистать собственноручно переплетенный том машинописи - то были его заметки о животных, когда совсем коротенькие, пять-шесть слов, когда в несколько строк. Всего таких томов, если не ошибаюсь, было с полдюжины, а заметок - тридцать тысяч.
По Москве он раскатывал на «Ниве» - тогда этот предназначенный для сельского бездорожья вездеход был на столичных улицах большой редкостью. Именно на «Ниве» вкатил он и в мою повесть «Песчаная акация» - под фамилией Мужекевич.
«Мужекевич стоял на земле прочно, - писал я. - Прирос к ней, хотя был вовсе не коренаст, а высок и худ, в отутюженных светлых брюках. Если бы отыскался во вселенной гигантище, который, протянув руку из космоса, цапнул бы его поперек туловища и завертел в межзвездном пространстве, то Земля не оторвалась бы от импортных сандалий Мужекевича. Вместе с ним совершала б круговые движения. Мужекевич прикрыл бы глаза (ему вырвали раз два зуба без заморозки, а он хоть бы ойкнул), и лишь волосики трепетали б, мягкие, цвета пива».
Повесть появилась в журнале «Октябрь», о ней много писали и много спорили, прототипу же нашептывали, что его, дескать, изобразили, но прототип не снизошел до того, чтобы заглянуть в текст. Современную литературу он презирал, всю, чохом, зато со смаком читал Платонова и Фолкнера, а еще всевозможные словари.
Мне он сделал царский по тем временам подарок: словарь Даля. Увидев, что я жадно рассматриваю его на смастеренных им массивных стеллажах, заставил, как я ни сопротивлялся, взять. Эти четыре тяжеленных тома до сих пор стоят у меня, и я всякий раз, когда лезу в них, вспоминаю Александра Юрьевича Моралевича, первого фельетониста империи, а следовательно, яростного ее оппонента. Оппонента и разрушителя. Хотя и не стяжал соответствующих лавров - лавры другим достались.
Энциклопедия советской жизни
2 Июля 2006 11:12
Деловая газета «Взгляд» (с сайта газеты статья удалена)
В СССР был только один, главный сатирический журнал - «Крокодил». В «Крокодиле» в самых разных жанрах работали люди весьма разных способностей. Были карикатуристы, шаржисты, поэты, журналисты, переводчики, прозаики, даже драматурги. Но начиная с 60-х годов прошлого века фельетонист был один - Александр Юрьевич Моралевич. Более десяти лет он молчал. А вот весной нынешнего года выступил, да еще как - более чем тысячестраничным сатирическим романом «Проконтра».
Для тех, кто помнит советский «Крокодил», Моралевич - личность легендарная. Для тех же, кто те времена не застал, напомню некоторые факты его трудовой биографии. Детство его началось в Доме на набережной, в квартире его деда, наркома водного транспорта.
Моралевич против СССР
В 70-е года Моралевич обнаглел настолько, что письменно обратился к Союзу журналистов СССР и журналу «Крокодил» с предложением провести закрытый конкурс
Продолжилось в Марийской АССР, где в лагере неподалеку от станции Сурок отбывала срок его бабушка. Закончилось на войне, где девятилетний будущий фельетонист стал сыном бригады (полков в морской пехоте нет). Затем - годы скитаний по стране.
А в 1963 году в «Крокодил» пришел наниматься молодой человек. Вместо рекомендательных писем он держал в руках рукопись романа под названием «Авраам, Исаак и ДОСААФ». Роман был внимательно прочитан редколлегией, после чего один из заместителей главного редактора предложил немедленно позвонить Куда Следует и препроводить в это Куда Следует молодого автора вместе с его рукописью. На что главный редактор журнала Мануил Семенов сказал, что позвонить никогда не поздно, а сейчас автор будет немедленно принят на работу.
Моралевич оказался крайне неудобным сотрудником, приносившим родному изданию массу неприятностей. Прежде всего - жанр обязывал. Почти каждый его фельетон вызывал скандал. И далеко не всегда героем скандала становился герой фельетона. Герои были весьма могущественными, и они умели защищаться. Так что все последствия скандала доставались автору.
К примеру, обратились к Моралевичу молодые дальневосточные писатели. Вмешайся и защити! Всю отпущенную Дальнему Востоку бумагу сжирают на издание своих романов два командира писательства - Рогаль и Александровский. Так что молодым на сборничек стихов, на тощий альманашек рассказов не перепадает! Моралевич вмешался как умел. А через некоторое время его вызывают в высокий кабинет и предъявляют письмо, подписанное всеми молодыми писателями Дальнего Востока. В письме этом сообщалось, что облыжник, злопыхатель и гробокопатель Моралевич вчистую оклеветал двух заботливых пестунов творческой молодежи Рогаля и Александровского, которые все свои помыслы и чаяния отдают… Моралевич получил за свое злопыхательство строгий выговор, а у каждого молодого дальневосточника вышло по книжечке, а двое были даже приняты в Союз писателей.
Ну и, будем справедливы, характер у главного советского фельетониста соответствовал выбранному жанру. Даже свое родное начальство Моралевич не жаловал. К примеру, написал он однажды «Очерк к рождению младенцев Павла и Константина». Очерк был о Свердловской области, где ночью от заводских дымов из труб выпадал оранжевый снег, поутру - зеленый, ввечеру - синий. Где женщины были вынуждены рожать в двадцатиградусный мороз на тормозных площадках товарных вагонов. Где десятки брошенных сел области были населены одним только жителем - памятником В. И. Ленину. Очерк приняли и стали читать. Отдел культуры «Крокодила». Секретариат. Члены редколлегии. Партком. И так далее.
Несколько недель спустя Главлит, редколлегия «Крокодила» и партком журнала получили три одинаковые телеграммы. Текст следующий: «Сим сообщаю вам, что русский алфавит (кириллица) состоит из букв: а, б, в, г, д, е, ж (и далее по всему алфавиту). Полагаю, что освоение букв русского алфавита и последующее умение составлять из букв слова ускорит прочтение вами «Очерка к рождению младенцев Павла и Константина». С пожеланиями вам в этом успеха - автор очерка А. Моралевич». С тех пор прошло уже двадцать лет. Очерк до сих пор читают. Видимо, не помогла телеграмма в освоении алфавита…
В 70-е года Моралевич обнаглел настолько, что письменно обратился к Союзу журналистов СССР и журналу «Крокодил» с предложением провести закрытый конкурс. Условия такие: Леонид Израилевич Лиходеев, как безусловный корифей и авторитет, предложит двадцать тем фельетонов. И любой желающий может попытаться переплюнуть в этих темах Моралевич, который грозился выиграть у всего СССР как минимум со счетом 12:8. Вызов не был принят. Моралевич склонен считать, что эту дуэль он выиграл без боя.
Очень несвоевременная книга
Роман «Проконтра»
В начале 90-х «Крокодил» умирал, возрождался под новыми обличьями и снова умирал. Ходили упорные слухи, что Моралевич тоже давно умер. Совсем недавно выяснилось, во-первых, что Моралевич жив. И во вторых, что он, уникально неформатный и неформальный, не пригодился ни в новых реинкарнациях старого журнала, ни в других изданиях. Более того, что его роман «Проконтра», написанный за десять лет затворничества, издать практически невозможно.
Неходовой жанр, гигантский объем - больше тысячи страниц, в тексте - мат на мате, автор почти забыт. Кто рискнет такое издать? Два года Моралевич, как сорок лет назад, ходил с рукописью. Слава богу, хотя бы никто уже не предлагал позвонить Куда Следует. Наконец нашел небольшое издательство, которое решило рискнуть. Впрочем, тираж мизерный, так что и риск небольшой.
Время действия романа мифологическое - советское. В нем одновременно действует обходительный начальник КГБ Лаврентий Павлович и упоминается патриарх всея Руси Алексий Второй. Если выжать сок из романа и оставить только сюжет, получится полудетективная история любви советского чиновника - начальника Главного управления крытых рынков и комиссионторга при… Романа Сергеевича Троетраха и сотрудницы КГБ Ольги Соковниной, которая изобрела способ уничтожения вражеских генералов при помощи боевых дятлов.
При желании можно, читая, следить за сюжетом и, охая и ахая, восхищаться советскими богатырями. Ведь прототипы Романа Сергеевича - отнюдь не советские чиновники, а, скорее, былинные богатыри. А Ольга Евсеевна Соковнина написана отнюдь не с натуры, не с барышень, служивших на Лубянке. Нет, она - Василиса Премудрая, которая попала на Лубянку только потому, что где же еще служить Премудрой в СССР? Не в диссиденты же ей податься, слушать на кухне «вражьи голоса».
Впрочем, главное в этой книге - как раз таки сок, который выжимать нельзя. «Проконтра» - настоящая энциклопедия советской жизни. Всю жизнь ограниченный журнальными рамками, Моралевич наконец написал так, как хотел писать всегда, - много и с удовольствием. Если бы писал без удовольствия - читателю было бы сложновато продраться через лирические отступления в десятки страниц. Роман же читается на одном дыхании.
Здесь и истории о том, как развлекалась советская партийная элита, и подробные описания мошеннических схем социалистического хозяйствования, и очерки из жизни малых советских народов. В общем, все то, о чем Моралевич не мог писать в своих «крокодильских» фельетонах. Вернее, он писал, но далеко не все печатали (см. выше).
Пожалуй, не самое корректное сравнение, тем не менее вспомнились «Компромиссы» Довлатова, целиком построенные на контрасте убогих официозных заметок и фееричных историй, сопутствовавших их написанию.
Впрочем, у Моралевича таких контрастов нет. Его книгу можно было бы назвать «Без компромиссов». Поскольку Моралевич, которого печатали, ничем не отличается от Моралевича, которого не печатали. Этим и ценен.
Отрывок из романа А. Моралевича «Проконтра» («Новый крокодил». 2002. №3)
(Иллюстрации Владимира Уборевича-Боровского)
Краткая автобиография
Моя фамилия - Моралевич, зовут Александр Юрьевич. Множеством людей считалось, что это ловко придуманный псевдоним. Поскольку с инициалом, поставленным перед фамилией, все приобретает совершенно обратный, полярный смысл. Так нет же: и фамилия, и остальное - всё подлинное. А "Александр" по-гречески обозначает - "защитник людей".
Уроженец 1936 года, печально известный Дом на набережной, внук зловещего врага народа (по разряду морского и речного транспорта) А. С. Зашибаева.
Уведя семью из квартиры на расстрел и каторгу - опергруппа во главе с чекистом Биллихом, обнаружив крайнюю проницательность, какая антимарксистская и антисоветская гадина может вырасти из двухлетнего вражонка - предприняла элегантнейший ход к его истреблению: вражонка бросили подыхать в опечатанной квартире. Но, квалифицированно рожденный в роддоме им. Грауэрмана - вражонок и стервец коварно выжил. (Как изуверски выживал и впоследствии.)
Продолжение: А дело было так
Нашелся мальчик, недобитый Сталиным
(Аргументы и факты. 17 января 2008. №3)
Острые, нелицеприятные, а порой даже и агрессивные воспоминания А. Моралевича о «Крокодиле» и крокодильцах
Фото с сайта Владимира Мочалова (http://www.motchalov.ru)
Эксмо! ещё эксмо?
(персоны: А.Пьянов, Б.Ефимов, А.Крылов, Г.Йорш, Л.Лиходеев, М.Семёнов, Б.Егоров, С.Спасский, Н.Штанько, Е.Дубровин, Ю.Белявский, Р.Гамзатов, М.Захаров, А.Кикнадзе, Ф.Кривин, В.Надеин, Е.Матвеев, Ю.Алексеев, С.Бодров, В.Витальев, А.Шайхет, В.Орлов, В.Митин, Ю.Казанцев, А.Ходанов)
Симулякр
(персоны: Л.Лиходеев, М.Захаров, А.Кикнадзе)
ПИФ-ПАФ, О-Ё-ЁЙ!
(персоны: Г.Огородников, В.Шкарбан, М.Семёнов)
Иллюстрации Германа Огородникова к фельетонам Александра Моралевича
"Назначьте классиком"
"Из шомполки без охулки"
"Кота в мешке"
"За хвевраль в хвеврале"
"Пимен, Сергей, Аристарх"
"Чем вы платите за проезд?"
Вот что пишет о нём в своих воспоминаниях Руслан Киреев - его коллега-фельетонист, член редколлегии и постоянный автор «Крокодила» в 1960-70-х годах.
Отрывок из книги:
Киреев Р.Т. Пятьдесят лет в раю.
1968 год
…
Вернувшись в Москву через двенадцать дней, загоревший, с натруженными мышцами, я узнал, что мне выделена квартира. Не комната, как обещал у лифта пьяный Мануил, а квартира. Двухкомнатная! Правда, не в Москве, на которую я не имел права, - в отличие от некоторых сокурсников, дальновидно женившихся на москвичках, а в Подмосковье, в славном городе Лобня. Сорок минут шла сюда электричка, но это не испугало моих коллег, и они почти в полном составе (главного редактора, сделавшего мне этот оглушительный подарок, среди них не было) явились ко мне на новоселье. Во главе, как знаменосец, вышагивал первый фельетонист страны. Не только «Крокодила» - страны. Сам он не сомневался в этом, но это ладно, это не редкость - куда важнее, что в этом не сомневались и другие. Я - в том числе.
Крупным планом. Александр МОРАЛЕВИЧ
А еще его звали - и в глаза и за глаза - Аморалевичем. Это был человек с пудовыми кулаками и железным торсом, почти сплошь покрытым татуировкой. Высокий, прямой, с мускулистой шеей, переходящей в маленькую, почти змеиную головку, всегда элегантно одетый, он пользовался у женщин тем самым успехом, который принято называть бешеным. «Крокодил» помещался на двенадцатом этаже редакционного корпуса - тут были и «Смена», и «Огонек», и «Работница» с «Крестьянкой», и еще с полдюжины изданий, в них трудилась армия красивых женщин, и у меня такое чувство, что чуть ли не все они перебывали в однокомнатной квартире холостяка Моралевича. Многих из них, во всяком случае, я встречал тут.
Квартира была кооперативной. Моралевич построил ее на собственные деньги, что, в общем-то, в те времена было уже не редкостью. Редкостью было другое: обстановка. Ничего из магазина, все изготовлено собственными руками - шкаф, кровать, полки, стол, стулья, вернее крепкие, из мореного дуба, табуреты… Изготовлено прямо здесь, в этой самой квартире, на время - и весьма, надо полагать, продолжительное - превращенной в мастерскую. Даже двери заменил, хлипкие штампованные двери, на тяжелые, из того же темного дерева, вместо же ручек - маленькие рога. Были, однако, и большие, ветвистые, великолепные, на такой же великолепной оленьей голове - его охотничий трофей.
Другие трофеи лежали на паркете вместо ковров - прекрасно выделанные черные, белые, золотисто-желтые шкуры. Сам он о своих охотничьих подвигах никогда не распространялся, но мне рассказывали другие, и этим людям нельзя было не поверить, поскольку в чем-чем, а в охоте они толк знали. Я познакомился с ними по Сашиной наводке, точнее, по Сашиным рекомендациям, которые он щедро выдавал мне, когда я отправлялся с крокодильским командировочным удостоверением в Сибирь или на Дальний Восток.
Рекомендацией, собственно, служила фамилия: Моралевич. «Пиши», - небрежно бросал мне Александр Юрьевич, сидя за хлипким редакционным столом (хлипким по сравнению с его рукотворной мебелью). И я поспешно записывал имена и телефоны. Прибыв на место, звонил либо являлся сам, встречал обычно вежливый, но холодный прием, но лишь до тех пор, пока не произносил волшебное слово «Моралевич». Услышав его, человек преображался. Меня тотчас брали под покровительство, приглашали в тайгу, приглашали на воду… Благодаря Саше, я плавал по Байкалу, охотился (разумеется, неудачно) под Читой, видел собственными глазами след уссурийского тигра. Всюду здесь побывал до меня - и не раз - Моралевич и всюду оставил о себе восторженные воспоминания. О нем неизменно говорили с уважительным удивлением, а удивить этих людей было трудно.
Одним из первых в Москве Саша взялся строить катер - во всяком случае, с таким размахом. Не на год рассчитанный, не на десятилетие - на века. «Признаю: было дело - дурил. Каждое свое детище старался задумать, как вечное».
Эти слова я выписываю из книжки Моралевича, которую мне треть века назад выпала честь редактировать. Под словом «детище» здесь подразумевается не катер и не гигантский разборный шкаф, а литературные произведения, но сути дела это не меняет. Он ко всему, что выходило из его рук, относился так, начиная с маленькой заметки под заковыристым каким-нибудь псевдонимом - например, Ф. Коровьев - и кончая так и не увидевшим свет романом «Авраам, Исаак и ДОСААФ».
Больших книг у него не было, только маленькие, в приложении к «Крокодилу», но их достало (на то время, кажется, всего две), чтобы Сашу приняли в Союз писателей.
Знаменитейшему Никите Богословскому, который был членом всех творческих союзов, кроме писательского, отказали (Богословский регулярно печатался в «Крокодиле» и представил такие же книжки), а неведомый никому Моралевич прошел при тайном голосовании единогласно.
Кое-кому в редакции это не понравилось. А один, имеющий крокодильских книжек вдвое больше, возмутился. Это был многолетний редактор иностранного отдела (капиталистов громил) Марк Виленский, большой правдолюб. Прямо заявил он коллеге своим медоточивым голосом, что считает такое положение несправедливым. И получил по зубам. Моралевич, который, если задевали его, белел от бешенства, легонько, почти любовно ткнул его, чуть пригнувшись, плечом в подбородок, но то, что для Саши проходило по разряду «легонько», могло обернуться сотрясением мозга.
Случилось это в лифте, пока ехали с первого этажа на двенадцатый. Едва двери раздвинулись, Виленский, даже не оставив в своем кабинете портфель с паровыми котлетками (в отличие от хлещущего крепкие спиртные напитки и беспрерывно дымящего дорогими сигаретами Моралевича, Марк блюл свое здоровье), бросился к главному редактору с жалобой.
Калмык слушал его, не отрывая взгляда от полос и не прекращая правки. Обличитель капиталистов, задыхаясь, говорил полчаса. Ну, может, немного меньше. Когда, наконец, он умолк, Мануил Григорьевич, все так же не подымая глаз от изукрашенных его разухабистым почерком бумажных простынь, проронил: «Вы бы поставили портфель», - и внес в текст очередное исправление. Больше он не прибавил ни слова.
Так «друг степей» реагировал на жалобы, рекомендации, «дружеские советы» и проч. Поэтому все семнадцать лет, пока он работал главным редактором, в коллективе, где кроме сорока штатных сотрудников насчитывалось две сотни внештатных, не было ни интриг, ни группировок. Моралевича, он, впрочем, пожурил - негоже, дескать, распускать руки. «Я не руками его, - ответил первый фельетонист страны. - Я плечиком. От руки бы, - и Саша тяжело, как ковш экскаватора, приподнял растопыренную пятерню, - Марик скончался бы».
Крови Моралевича жаждал не только незлобивый Марик (недолго; через неделю они помирились), но и люди куда могущественнее. Фельетоны-то писал не оглядываясь, писал о том, чего по всем тогдашним канонам нельзя было касаться, поэтому добрая половина их просто не появлялись в журнале, но те, что благодаря восточной хитрости Мануила, безошибочно чувствовавшего крайнюю границу дозволенного, выходили в свет, оборачивались скандалами. На Сашу подавали в суд, но это только раззадоривало его, он судился с таким же азартом, с каким охотился на кабанов или строил свой исполинский корабль. На Сашу подавали жалобы в ЦК, и здесь уже за него отбивался Мануил. Сколько раз требовали от него уволить незрелого писаку, но хитрый калмык, ненавидевший демагогию, однако при надобности умевший пустить в ход и это оружие, отвечал, что не хочет плодить диссидентов. «Если я завтра его уволю, то послезавтра он появится на „Свободе“». Это был чистейший блеф, Запад Моралевича не интересовал, ни дальний, ни ближний, в лице так называемого соцлагеря. Раза два Мануил предлагал ему прокатиться - по программе обмена опытом с тамошними сатирическими журналами - в Болгарию, Польшу, а то даже и в полукапиталистическую Югославию, но Александр Юрьевич лишь морщился в ответ: «А что я там буду делать?» Зато в Монголию махнул с удовольствием - в просторной и диковатой Монголии можно было поохотиться всласть.
Заступался Мануил не только за необузданного Моралевича, но и за других, куда более спокойных сотрудников, за меня, догадываюсь я, тоже. Год, в котором мы находимся сейчас, был годом подавления Пражской весны, «Крокодил», при всей своей зубастости, в большой политике всегда оставался лояльным по отношению к властям и опубликовал стихотворение Михаила Владимова «Танк на Вацлавской площади». Имелся в виду советский танк, вошедший в Прагу спасать социализм.
Стихотворение позорное, чего уж там, о чем я, в изрядном подпитии, и сказал автору. Трезвый бы не решился, но алкоголь, как истинный друг, и тут постарался хотя бы в какой-то мере спасти мою честь. Владимов промолчал, а на следующий день, отозвав меня в сторонку, соответствующим образом квалифицировал мое выступление, пусть и путанное, пусть и не на Красной площади, как это сделали другие, но все же. Я подозреваю, что он квалифицировал его еще кое-где, но меня никуда не вызывали, и тут, думаю, опять заслуга Мануила. «Знайте, где что говорить», - буркнул он, не отрываясь от простынь-полос, и на этом воспитательная работа со мной, которую он, видимо, обещал провести, закончилась.
Моралевичу допинг в виде алкоголя не требовался. Выпить мог бочку, но все, что говорил и делал при этом, не отличалось от того, что говорил и делал в трезвом виде. Фантастической цельности был человек. Фантастической целеустремленности. Как-то он мне дал полистать собственноручно переплетенный том машинописи - то были его заметки о животных, когда совсем коротенькие, пять-шесть слов, когда в несколько строк. Всего таких томов, если не ошибаюсь, было с полдюжины, а заметок - тридцать тысяч.
По Москве он раскатывал на «Ниве» - тогда этот предназначенный для сельского бездорожья вездеход был на столичных улицах большой редкостью. Именно на «Ниве» вкатил он и в мою повесть «Песчаная акация» - под фамилией Мужекевич.
«Мужекевич стоял на земле прочно, - писал я. - Прирос к ней, хотя был вовсе не коренаст, а высок и худ, в отутюженных светлых брюках. Если бы отыскался во вселенной гигантище, который, протянув руку из космоса, цапнул бы его поперек туловища и завертел в межзвездном пространстве, то Земля не оторвалась бы от импортных сандалий Мужекевича. Вместе с ним совершала б круговые движения. Мужекевич прикрыл бы глаза (ему вырвали раз два зуба без заморозки, а он хоть бы ойкнул), и лишь волосики трепетали б, мягкие, цвета пива».
Повесть появилась в журнале «Октябрь», о ней много писали и много спорили, прототипу же нашептывали, что его, дескать, изобразили, но прототип не снизошел до того, чтобы заглянуть в текст. Современную литературу он презирал, всю, чохом, зато со смаком читал Платонова и Фолкнера, а еще всевозможные словари.
Мне он сделал царский по тем временам подарок: словарь Даля. Увидев, что я жадно рассматриваю его на смастеренных им массивных стеллажах, заставил, как я ни сопротивлялся, взять. Эти четыре тяжеленных тома до сих пор стоят у меня, и я всякий раз, когда лезу в них, вспоминаю Александра Юрьевича Моралевича, первого фельетониста империи, а следовательно, яростного ее оппонента. Оппонента и разрушителя. Хотя и не стяжал соответствующих лавров - лавры другим достались.
Энциклопедия советской жизни
2 Июля 2006 11:12
Деловая газета «Взгляд» (с сайта газеты статья удалена)
В СССР был только один, главный сатирический журнал - «Крокодил». В «Крокодиле» в самых разных жанрах работали люди весьма разных способностей. Были карикатуристы, шаржисты, поэты, журналисты, переводчики, прозаики, даже драматурги. Но начиная с 60-х годов прошлого века фельетонист был один - Александр Юрьевич Моралевич. Более десяти лет он молчал. А вот весной нынешнего года выступил, да еще как - более чем тысячестраничным сатирическим романом «Проконтра».
Для тех, кто помнит советский «Крокодил», Моралевич - личность легендарная. Для тех же, кто те времена не застал, напомню некоторые факты его трудовой биографии. Детство его началось в Доме на набережной, в квартире его деда, наркома водного транспорта.
Моралевич против СССР
В 70-е года Моралевич обнаглел настолько, что письменно обратился к Союзу журналистов СССР и журналу «Крокодил» с предложением провести закрытый конкурс
Продолжилось в Марийской АССР, где в лагере неподалеку от станции Сурок отбывала срок его бабушка. Закончилось на войне, где девятилетний будущий фельетонист стал сыном бригады (полков в морской пехоте нет). Затем - годы скитаний по стране.
А в 1963 году в «Крокодил» пришел наниматься молодой человек. Вместо рекомендательных писем он держал в руках рукопись романа под названием «Авраам, Исаак и ДОСААФ». Роман был внимательно прочитан редколлегией, после чего один из заместителей главного редактора предложил немедленно позвонить Куда Следует и препроводить в это Куда Следует молодого автора вместе с его рукописью. На что главный редактор журнала Мануил Семенов сказал, что позвонить никогда не поздно, а сейчас автор будет немедленно принят на работу.
Моралевич оказался крайне неудобным сотрудником, приносившим родному изданию массу неприятностей. Прежде всего - жанр обязывал. Почти каждый его фельетон вызывал скандал. И далеко не всегда героем скандала становился герой фельетона. Герои были весьма могущественными, и они умели защищаться. Так что все последствия скандала доставались автору.
К примеру, обратились к Моралевичу молодые дальневосточные писатели. Вмешайся и защити! Всю отпущенную Дальнему Востоку бумагу сжирают на издание своих романов два командира писательства - Рогаль и Александровский. Так что молодым на сборничек стихов, на тощий альманашек рассказов не перепадает! Моралевич вмешался как умел. А через некоторое время его вызывают в высокий кабинет и предъявляют письмо, подписанное всеми молодыми писателями Дальнего Востока. В письме этом сообщалось, что облыжник, злопыхатель и гробокопатель Моралевич вчистую оклеветал двух заботливых пестунов творческой молодежи Рогаля и Александровского, которые все свои помыслы и чаяния отдают… Моралевич получил за свое злопыхательство строгий выговор, а у каждого молодого дальневосточника вышло по книжечке, а двое были даже приняты в Союз писателей.
Ну и, будем справедливы, характер у главного советского фельетониста соответствовал выбранному жанру. Даже свое родное начальство Моралевич не жаловал. К примеру, написал он однажды «Очерк к рождению младенцев Павла и Константина». Очерк был о Свердловской области, где ночью от заводских дымов из труб выпадал оранжевый снег, поутру - зеленый, ввечеру - синий. Где женщины были вынуждены рожать в двадцатиградусный мороз на тормозных площадках товарных вагонов. Где десятки брошенных сел области были населены одним только жителем - памятником В. И. Ленину. Очерк приняли и стали читать. Отдел культуры «Крокодила». Секретариат. Члены редколлегии. Партком. И так далее.
Несколько недель спустя Главлит, редколлегия «Крокодила» и партком журнала получили три одинаковые телеграммы. Текст следующий: «Сим сообщаю вам, что русский алфавит (кириллица) состоит из букв: а, б, в, г, д, е, ж (и далее по всему алфавиту). Полагаю, что освоение букв русского алфавита и последующее умение составлять из букв слова ускорит прочтение вами «Очерка к рождению младенцев Павла и Константина». С пожеланиями вам в этом успеха - автор очерка А. Моралевич». С тех пор прошло уже двадцать лет. Очерк до сих пор читают. Видимо, не помогла телеграмма в освоении алфавита…
В 70-е года Моралевич обнаглел настолько, что письменно обратился к Союзу журналистов СССР и журналу «Крокодил» с предложением провести закрытый конкурс. Условия такие: Леонид Израилевич Лиходеев, как безусловный корифей и авторитет, предложит двадцать тем фельетонов. И любой желающий может попытаться переплюнуть в этих темах Моралевич, который грозился выиграть у всего СССР как минимум со счетом 12:8. Вызов не был принят. Моралевич склонен считать, что эту дуэль он выиграл без боя.
Очень несвоевременная книга
Роман «Проконтра»
В начале 90-х «Крокодил» умирал, возрождался под новыми обличьями и снова умирал. Ходили упорные слухи, что Моралевич тоже давно умер. Совсем недавно выяснилось, во-первых, что Моралевич жив. И во вторых, что он, уникально неформатный и неформальный, не пригодился ни в новых реинкарнациях старого журнала, ни в других изданиях. Более того, что его роман «Проконтра», написанный за десять лет затворничества, издать практически невозможно.
Неходовой жанр, гигантский объем - больше тысячи страниц, в тексте - мат на мате, автор почти забыт. Кто рискнет такое издать? Два года Моралевич, как сорок лет назад, ходил с рукописью. Слава богу, хотя бы никто уже не предлагал позвонить Куда Следует. Наконец нашел небольшое издательство, которое решило рискнуть. Впрочем, тираж мизерный, так что и риск небольшой.
Время действия романа мифологическое - советское. В нем одновременно действует обходительный начальник КГБ Лаврентий Павлович и упоминается патриарх всея Руси Алексий Второй. Если выжать сок из романа и оставить только сюжет, получится полудетективная история любви советского чиновника - начальника Главного управления крытых рынков и комиссионторга при… Романа Сергеевича Троетраха и сотрудницы КГБ Ольги Соковниной, которая изобрела способ уничтожения вражеских генералов при помощи боевых дятлов.
При желании можно, читая, следить за сюжетом и, охая и ахая, восхищаться советскими богатырями. Ведь прототипы Романа Сергеевича - отнюдь не советские чиновники, а, скорее, былинные богатыри. А Ольга Евсеевна Соковнина написана отнюдь не с натуры, не с барышень, служивших на Лубянке. Нет, она - Василиса Премудрая, которая попала на Лубянку только потому, что где же еще служить Премудрой в СССР? Не в диссиденты же ей податься, слушать на кухне «вражьи голоса».
Впрочем, главное в этой книге - как раз таки сок, который выжимать нельзя. «Проконтра» - настоящая энциклопедия советской жизни. Всю жизнь ограниченный журнальными рамками, Моралевич наконец написал так, как хотел писать всегда, - много и с удовольствием. Если бы писал без удовольствия - читателю было бы сложновато продраться через лирические отступления в десятки страниц. Роман же читается на одном дыхании.
Здесь и истории о том, как развлекалась советская партийная элита, и подробные описания мошеннических схем социалистического хозяйствования, и очерки из жизни малых советских народов. В общем, все то, о чем Моралевич не мог писать в своих «крокодильских» фельетонах. Вернее, он писал, но далеко не все печатали (см. выше).
Пожалуй, не самое корректное сравнение, тем не менее вспомнились «Компромиссы» Довлатова, целиком построенные на контрасте убогих официозных заметок и фееричных историй, сопутствовавших их написанию.
Впрочем, у Моралевича таких контрастов нет. Его книгу можно было бы назвать «Без компромиссов». Поскольку Моралевич, которого печатали, ничем не отличается от Моралевича, которого не печатали. Этим и ценен.
Отрывок из романа А. Моралевича «Проконтра» («Новый крокодил». 2002. №3)
(Иллюстрации Владимира Уборевича-Боровского)
Краткая автобиография
Моя фамилия - Моралевич, зовут Александр Юрьевич. Множеством людей считалось, что это ловко придуманный псевдоним. Поскольку с инициалом, поставленным перед фамилией, все приобретает совершенно обратный, полярный смысл. Так нет же: и фамилия, и остальное - всё подлинное. А "Александр" по-гречески обозначает - "защитник людей".
Уроженец 1936 года, печально известный Дом на набережной, внук зловещего врага народа (по разряду морского и речного транспорта) А. С. Зашибаева.
Уведя семью из квартиры на расстрел и каторгу - опергруппа во главе с чекистом Биллихом, обнаружив крайнюю проницательность, какая антимарксистская и антисоветская гадина может вырасти из двухлетнего вражонка - предприняла элегантнейший ход к его истреблению: вражонка бросили подыхать в опечатанной квартире. Но, квалифицированно рожденный в роддоме им. Грауэрмана - вражонок и стервец коварно выжил. (Как изуверски выживал и впоследствии.)
Продолжение: А дело было так
Нашелся мальчик, недобитый Сталиным
(Аргументы и факты. 17 января 2008. №3)
Острые, нелицеприятные, а порой даже и агрессивные воспоминания А. Моралевича о «Крокодиле» и крокодильцах
Фото с сайта Владимира Мочалова (http://www.motchalov.ru)
Эксмо! ещё эксмо?
(персоны: А.Пьянов, Б.Ефимов, А.Крылов, Г.Йорш, Л.Лиходеев, М.Семёнов, Б.Егоров, С.Спасский, Н.Штанько, Е.Дубровин, Ю.Белявский, Р.Гамзатов, М.Захаров, А.Кикнадзе, Ф.Кривин, В.Надеин, Е.Матвеев, Ю.Алексеев, С.Бодров, В.Витальев, А.Шайхет, В.Орлов, В.Митин, Ю.Казанцев, А.Ходанов)
Симулякр
(персоны: Л.Лиходеев, М.Захаров, А.Кикнадзе)
ПИФ-ПАФ, О-Ё-ЁЙ!
(персоны: Г.Огородников, В.Шкарбан, М.Семёнов)
Иллюстрации Германа Огородникова к фельетонам Александра Моралевича
"Назначьте классиком"
"Из шомполки без охулки"
"Кота в мешке"
"За хвевраль в хвеврале"
"Пимен, Сергей, Аристарх"
"Чем вы платите за проезд?"