Из дневника Зинаиды Гиппиус (29 сентября 1914 года)
«Что писать? Можно ли? Ничего нет, кроме одного - война!»
«Да и я, как всякий современник, не могу ни в чем разобраться. Ничего не понимаю, ошеломление».
«Кажется, что всё разыгралось в несколько дней. Но, конечно, нет. Мы не верили потому, что не хотели верить. Но если бы не закрывали глаз!..»
«Мы стояли в саду, у калитки. Говорили с мужиком. Он растерянно лепетал о приказе приводить лошадей, о мобилизации... Соня слушала молча. Вдруг махнула рукой и двинулась: "Ну, словом, беда!"
В этот момент я почувствовала, что кончено. Что действительно - беда. Кончено».
«А потом опять робкая надежда - ведь нельзя! Невозможно! Невообразимо!»
«В эту минуту - уже помимо моей воли - решилась моя позиция, мое отношение к событиям. То есть коренное. Быть с несчастной, не понимающей происходящего, толпой, заражаться ее "патриотическими" хождениями по улицам? Быть щепкой в потоке событий? Нет, нет! Лучше в эти первые секунды - молчание, покров на голову, тишина...»
«Но все уже сошли с ума. Двинулась Сонина семья с детьми и старой теткой Олей. Неистовствовал Вася-депутат...»
«Неслыханная тяжесть. И внутреннее оглушение. Разрыв между внутренним и внешним. Надо разбираться параллельно. И тихо».
«Никто не понимает, что такое война, во-первых. И для нас, для России, во-вторых. И я еще не понимаю. Но я чую здесь ужас беспримерный».
«Что такое отечество? Народ или государство? Всё вместе! Но если я ненавижу государство российское? Если оно - против моего народа на моей земле? Нет, рано об этом. Молчание».
«Впрочем, не обошлось и без нашего русского вопроса: желать ли победы властям? Ведь мы вечно от этой печки танцуем! Военная победа укрепит диктатуру, да. Приводились примеры, верные. Только... не беспримерно ли то, что сейчас происходит?»
«Писатели все взбесились: надо доканать эту гидру! Щеголев сделался патриотом: ничего кроме "ура" и "жажды победы" не признает. Все пороги обил, лишь бы увидеть на себе прапорщичий мундир...»
«Это война... Почему вообще война, всякая - зло, а только эта одна - благо? Никто не знает».
«Впрочем, не надо об этом. Проще. Идет организованное самоистребление, человекоубийство. А ведь так: или всегда можно убить, или никогда нельзя!»
«Как дымовая завеса висит ложь и натуральное какое-то озверение»...
P.S., в качестве заключения: «Шел и думал: если бы теперь и удалось вырваться куда-нибудь в Италию, например, или во Францию, то везде было бы противно. Опротивел человек! Жизнь заставила так остро и внимательно разглядеть его душу, его мерзкое тело. А наши прежние глаза - как мало они видели!» (Иван Бунин. "Окаянные дни", 1922).