ТАТЬЯНА ИГНАТЬЕВНА УШАКОВА
родилась в 1919 г. в деревне Курск-Смоленка Чебулинского района нынешней Кемеровской области
«Семья наша была большая - 5 сестер и 2 брата, мама и тятя. Я была среди средних. После меня было еще 2 сестры и брат.
Жили мы хорошо. Держали и коров, и свиней, и овечек. Все у нас было. Было мне 17 лет, когда нас пришли раскулачивать. Раскулачивали в нашей деревне почти всех тех, кто хорошо жил. Кулаками считали тех, кто здорово работал. А отбирали наше имущество те, кто не работал, на голой койке спал. Это были свои, деревенские. Из города никто не приезжал. Приходили, переписывали, забирали весь скот и сгоняли в одно место. А потом и все дворовые постройки отобрали. Оставили одну избу голую. Забирали абсолютно все, злодеи негодные. Они же, эти активисты, не работали, ничего не имели. Да мы-то и сейчас живем. А они все давно передохли.
Как сейчас помню: наши родители всю неделю в поле работали. В субботу приедут, в бане помоются, да опять в поле. А я с меньшими сидела. Пришли как-то к нам трое. А тятя как раз с поля приехал. А они его забирать. Я ему говорю, ты хоть сядь, пообедай. Он сказал, мол, потом приду и поем. Это ненадолго. Больше мы его не видели. Мама тогда сильно плакала. Нас ведь много. И одеть и накормить надо.
К нам-то эти отнеслись еще ничего. Не тронули нас. А многих ведь наших деревенских сослали да в тюрьмы посадили. Только один из них и вернулся. А остальные пропали. Как будто и не было их никогда.
Кто, спрашиваешь, приходил? Да я особого внимания на них не обращала. Это низшие были. [Любопытное определение социального качества активистов колхозов. Словом «низшие» обычно аристократы называли «плебс». Для трудящегося человека этим «низшим» был бездельник.]
Ну, пришли да и пришли. Ну и забирайте. Не с топором же на них бросаться. Не противились, боялись. Тогда все строго было.
Когда выселяли, оставляли одни лохмотья, что на теле. Подругу мою в Нарым сослали. Она мне всего два письма написала. Писала, что у них даже воды не было. Места необжитые. Сперва колодцы рыли, потом уж избы строили.
Пока нас не согнали в колхозы, мы неплохо жили. А потом у нас отобрали все. Голодали, хлеба было мало. В колхозе жили хорошо только начальники. А мы голодали. Оплата по трудодням, на которые все равно ничего не давали. Уже потом, когда хлеб стали печь, тогда стали по одной булке в день давать.
В 30 - е. годы тоже голодовка была. А чего ей не быть-то? Скот в колхозе сморили. В один год град весь урожай побил, в другой - засуха. Нам даже картошки не хватало.
У нас в колхозе не воровали, все строго было. Пьяниц тоже не было. Работы хватало, не до пьянки было. Это сейчас распутство пошло. А тогда могли выпить только по праздникам. А так - нет.
Был у нас в деревне и клуб, и школа. В клуб нас не пускали, говорили малы еще, а в школу меня тятя не пустил. Я ходила всего один год, т. е. только первый класс закончила. Я шибко в школу просилась, плакала много. Но тятя говорил, что мне учеба не нужна, нужна только тем, кому в армию идти, а тебе не идти. Сестры-то мои по 7 классов закончили (младшие), но это когда тятю забрали. А меня он не пустил.
Церкви в нашей деревне не было. Она была за 7 км. в Курской деревне. Мы туда ездили пасхи светить.
Говоришь, были ли «враги народа»? Да какие там враги! Собрали всех мужиков, посадили в тюрьму. Вот тебе и враги! А сказать тогда боялись, молчали.
Паспортов у нас не было. А кто же нам деревенским даст? Я получила паспорт в 55 лет, когда стали пенсию начислять.
В колхоз мы добровольно пошли. А чего не идти, все равно все забрали. Работали, правда, впустую. Хоть что-нибудь бы людям дали.
Из деревни не хотели уезжать, привыкли.
В войну оба брата на фронт ушли. Один вернулся раненый, а другой пропал без вести. Воевать шли неохотно, кому умирать-то хочется. Но добровольцев было много. Оба брата моих добровольцы и муж. Его в 43 убили, и мама тогда же умерла. С войны почти никто не вернулся в нашу деревню. Несколько вернулось в деревню Курскую. Всего 8 человек. Да жизнь и после войны не стала лучше. Мы всегда работали. В колхозе денег не платили. Да и вообще ничего не давали. Личной собственности не было, все колхозное. Ну, кто мог, тот держал скотину, а так ничего не было.
Бесплатное образование, медицина! Да не было такого. Нам никто ничего бесплатно никогда не давал.
Жизнь всегда трудная была - и тогда, и сейчас. А про политику меня спроси, я и не знаю. Никогда этим не интересовалась. Я человек темный, неграмотный. И родители ничего не говорили, а зачем? Работали, да и ладно. Прожили день и хорошо. А о завтрашнем дне завтра и будем думать».
«Семья наша была большая - 5 сестер и 2 брата, мама и тятя. Я была среди средних. После меня было еще 2 сестры и брат.
Жили мы хорошо. Держали и коров, и свиней, и овечек. Все у нас было. Было мне 17 лет, когда нас пришли раскулачивать. Раскулачивали в нашей деревне почти всех тех, кто хорошо жил. Кулаками считали тех, кто здорово работал. А отбирали наше имущество те, кто не работал, на голой койке спал. Это были свои, деревенские. Из города никто не приезжал. Приходили, переписывали, забирали весь скот и сгоняли в одно место. А потом и все дворовые постройки отобрали. Оставили одну избу голую. Забирали абсолютно все, злодеи негодные. Они же, эти активисты, не работали, ничего не имели. Да мы-то и сейчас живем. А они все давно передохли.
Как сейчас помню: наши родители всю неделю в поле работали. В субботу приедут, в бане помоются, да опять в поле. А я с меньшими сидела. Пришли как-то к нам трое. А тятя как раз с поля приехал. А они его забирать. Я ему говорю, ты хоть сядь, пообедай. Он сказал, мол, потом приду и поем. Это ненадолго. Больше мы его не видели. Мама тогда сильно плакала. Нас ведь много. И одеть и накормить надо.
К нам-то эти отнеслись еще ничего. Не тронули нас. А многих ведь наших деревенских сослали да в тюрьмы посадили. Только один из них и вернулся. А остальные пропали. Как будто и не было их никогда.
Кто, спрашиваешь, приходил? Да я особого внимания на них не обращала. Это низшие были. [Любопытное определение социального качества активистов колхозов. Словом «низшие» обычно аристократы называли «плебс». Для трудящегося человека этим «низшим» был бездельник.]
Ну, пришли да и пришли. Ну и забирайте. Не с топором же на них бросаться. Не противились, боялись. Тогда все строго было.
Когда выселяли, оставляли одни лохмотья, что на теле. Подругу мою в Нарым сослали. Она мне всего два письма написала. Писала, что у них даже воды не было. Места необжитые. Сперва колодцы рыли, потом уж избы строили.
Пока нас не согнали в колхозы, мы неплохо жили. А потом у нас отобрали все. Голодали, хлеба было мало. В колхозе жили хорошо только начальники. А мы голодали. Оплата по трудодням, на которые все равно ничего не давали. Уже потом, когда хлеб стали печь, тогда стали по одной булке в день давать.
В 30 - е. годы тоже голодовка была. А чего ей не быть-то? Скот в колхозе сморили. В один год град весь урожай побил, в другой - засуха. Нам даже картошки не хватало.
У нас в колхозе не воровали, все строго было. Пьяниц тоже не было. Работы хватало, не до пьянки было. Это сейчас распутство пошло. А тогда могли выпить только по праздникам. А так - нет.
Был у нас в деревне и клуб, и школа. В клуб нас не пускали, говорили малы еще, а в школу меня тятя не пустил. Я ходила всего один год, т. е. только первый класс закончила. Я шибко в школу просилась, плакала много. Но тятя говорил, что мне учеба не нужна, нужна только тем, кому в армию идти, а тебе не идти. Сестры-то мои по 7 классов закончили (младшие), но это когда тятю забрали. А меня он не пустил.
Церкви в нашей деревне не было. Она была за 7 км. в Курской деревне. Мы туда ездили пасхи светить.
Говоришь, были ли «враги народа»? Да какие там враги! Собрали всех мужиков, посадили в тюрьму. Вот тебе и враги! А сказать тогда боялись, молчали.
Паспортов у нас не было. А кто же нам деревенским даст? Я получила паспорт в 55 лет, когда стали пенсию начислять.
В колхоз мы добровольно пошли. А чего не идти, все равно все забрали. Работали, правда, впустую. Хоть что-нибудь бы людям дали.
Из деревни не хотели уезжать, привыкли.
В войну оба брата на фронт ушли. Один вернулся раненый, а другой пропал без вести. Воевать шли неохотно, кому умирать-то хочется. Но добровольцев было много. Оба брата моих добровольцы и муж. Его в 43 убили, и мама тогда же умерла. С войны почти никто не вернулся в нашу деревню. Несколько вернулось в деревню Курскую. Всего 8 человек. Да жизнь и после войны не стала лучше. Мы всегда работали. В колхозе денег не платили. Да и вообще ничего не давали. Личной собственности не было, все колхозное. Ну, кто мог, тот держал скотину, а так ничего не было.
Бесплатное образование, медицина! Да не было такого. Нам никто ничего бесплатно никогда не давал.
Жизнь всегда трудная была - и тогда, и сейчас. А про политику меня спроси, я и не знаю. Никогда этим не интересовалась. Я человек темный, неграмотный. И родители ничего не говорили, а зачем? Работали, да и ладно. Прожили день и хорошо. А о завтрашнем дне завтра и будем думать».