Схема реформ
На днях приобрел несколько книг об “экономических реформах” в России. Целевым образом - Реддевея и Глинского “Трагедия русских реформ: рыночный большевизм против демократии”, United States Institute of Peace Press, Washington, D.C., 2001. Книжица, видимо, имеет шансы со временем стать каноническим учебником для американских студентов по теме российских процессов 1990-х гг., однако с моей стороны ближайшему ознакомлению пока препятствует размер (750 страниц) а главное, на взгляд российского обывателя, банальность: при первом пролистывании не заметно ничего, о чем бы прежде не писалось в “Правде”.
(Любопытно, что в списке цитируемых источников обильно указываются газеты “День”, “Завтра”, “Правда-5”, “Демократический выбор”, “Лимонка” и прочие диковинки.)
Авторы, кажется, слегка скромничают и забывают отметить, что сами (Реддевей во всяком случае, про Глинского не помню) не только поклонялись тому, что теперь сжигают, но и выкручивали руки тем, кто поклоняться отказывался.
За Реддевеем вслед потянулось при покупке еще несколько книг, которые были указаны как тематически связанные, включая Paul Klebnikov, “Godfather of the Kremlin: Boris Berezovsky and the Looting of Russia”, NY, London, 2000.
Хлебников - сын эмигрантов из России, окончил Лондонскую школу экономики, защитил диссертацию по русской истории, работает старшим редактором журнала Форбс, с 1989 года писал о России и предпринимательстве в ней.
Книга, вопреки заглавию и намерениям автора, интересна вовсе не как сочинение о Березовском (которого Хлебников отчего-то не любит и особо выделяет), а как иллюстративные заметки о нравах и характерах вообще всей среды, коноводствовавшей в ельцинскую эпоху. Значительная часть материалов, на которые опирается Хлебников, уникальны и представляют его интервью с десятками деятелей той эпохи: от Березовского до Калугина, от Коха до Лужкова и от Стерлигова до Гайдара. Именно в таком качестве, как источник, она прежде всего и любопытна. Это во-вторых.
А во-первых, книга замечательна наиболее четким из попадавшихся мне изложений содержания “экономических реформ”, укладывающимся в несколько небольших отрывков (со стр. 5-6, 80-82, 102-109, 127, 130, 204-211, 267-8, выборочно; ссылки опускаются (интересующиеся найдут в оригинале); эпиграфы добавлены).
* * *
«Народ наш ленив, вороват и глуповат, поэтому ему нужен присмотр мудрого начальника.»
Егор Гайдар [1]
«Если этот народ не ограбить, он не будет как следует работать.»
из заседания правительства Российской Федерации [2]
«Эта страна должна испить горькую чашу до самого дна.»
Евгений Ясин [3]
«Многие члены ельцинского правительства часто говорили о своей стране с такой ледяной отстраненностью, что можно было подумать, они описывают чужой народ. “Японцам и немцам [после Второй мировой войны] было проще, потому что их промышленность была разрушена, они жили под оккупационным режимом и уже было сделано достаточно чтобы расчистить грунт и можно было строить заново”, говорил мне Ясин. “К сожалению, Россия не в таком положении.”»
Павел Хлебников [3]
Каким бы поразительным это ни казалось, основания экономического и демографического упадка России были положены командой “молодых реформаторов” и “демократов”, возглавляемой Егором Гайдаром и Анатолием Чубайсом. Во-первых, перед тем как приватизировать российские активы, демократы освободили в 1992 г. цены и развязали гиперинфляцию. Всего за несколько недель сбережения огромного большинства населения были обращены в прах, моментально разрушив надежду на построение новой России на основе сильного внутреннего рынка.
Во-вторых, демократы субсидировали спекулянтов - молодых людей с хорошими связями, быстро составившими состояния на присвоении роли прежних государственных торговых монополий и наживе на колоссальных различиях между прежними внутрироссийскими ценами на русские товары и ценами, преобладавшими на мировом рынке.
В третьих, ваучерная приватизация Чубайса 1993-94 гг., последовавшая за гиперинфляцией, уничтожившей сбережения русских, была выстроена негодно. Большинство русских просто-напросто продали свои ваучеры за несколько долларов торговцам ценными бумагами или по неинформированности вложили их в пирамидные схемы, которые затем обрушились. Вместо создания широкого класса акционеров, чубайсовская приватизация передала российские промышленные активы в руки коррумпированных управляющих предприятиями или новым московским банкам.
(Поскольку [после уничтожения их сбережений гиперинфляцией] люди стали отчаянно бедны и неуверены даже в том, достанет ли у них денег на пропитание, большинство продало свои ваучеры на улице за наличные деньги. Соответственно, уличная цена ваучера была нелепо низкой. В жестокие месяцы зимы 1993-94 гг. на всех станциях метро можно было видеть прыщавых, убого одетых молодых людей с табличками “куплю ваучеры”. За ваучер предлагалось 10.000 рублей - около 7 долларов, которых хватало на две бутылки дешевой водки. Установив ваучеру нелепо низкий номинал стоимости, правительство говорило инвесторам, что считает акции российских предприятий не стоящими практически ничего. При уличной цене ваучера в 7 долларов, колоссальные природные и промышленные ресурсы России оказались оцененными в примерно 5 млрд. долларов [за ваучеры приватизировались 29% акций предприятий].)
В четвертых, Чубайс и его союзники субсидировали эти новообразованные банки, предоставляя им займы из средств Центрального Банка под отрицательный реальный процент, а также передавая им счета правительственных учреждений и искусственно манипулируя в их интересах рынком правительственных облигаций.
В пятых, в фальсифицированных аукционах 1995-97 гг. Чубайс продал по номинальной цене оставшиеся жемчужины российской промышленности кучке инсайдеров.
Возникновение при Ельцине коррумпированного капитализма не было случайным. Правительство целенаправленно обогатило узкий круг людей в обмен на их политическую поддержку. Ельцинский клан и приближенные к нему коррумпированные капиталисты удержались у власти, но это была власть над обанкротившимся государством и доведенным до нищеты населением. Молодые демократы, от которых ожидалось, что они очистят Россию, выстроят надлежащую юридическую систему и поспособствуют развитию рыночной экономики, вместо этого встали во главе одного из наиболее коррумпированных режимов в истории.
* * *
Гайдар знал, что освобождение цен в условиях избытка рублей [избытка, который Явлинский предлагал разрешить приватизацией начиная с мелких предприятий, с постепенным переходом к приватизации более крупных] приведет к гиперинфляции. Но 2 января 1992 г. цены на все товары, кроме нескольких стратегических, были освобождены.
Гайдаровская “шоковая терапия”, как скоро заметят острословы, была сплошным шоком без какой-либо терапии. Российский ВНП упал на 19% в 1992 году, еще на 9% в 1993, дальнейшие 19% в 1994 и так далее на протяжении большей части 1990-х. К концу десятилетия громадная сверхдержава была обращена в обнищавшую страну Третьего мира.
Одним из наиболее видимых показателей степени провала российских реформ по переходу к рыночной экономике было неуклонное падение курса рубля. Дни горбачевской России, когда рубль примерно равнялся доллару, стали далекой памятью - к концу 1992 г. чтобы купить доллар, требовалось 415 рублей. К концу ельцинской эры, для покупки одного доллара требовалось примерно 28.000 рублей. У ельцинскского правительства не возникло даже мысли об учреждении временного валютного регулирования, которое с таким успехом применялось в Китае 1980-х и 1990-х гг. Как заметил тогда американский экономист Джуд Ванниский, “Деньги представляют беспроцентное долговое обязательство правительства по отношению к своему народу, и правительство должно уважать это обязательство”.
Гиперинфляция 1992 г., соединенная с недостатком мер по защите старых, бедных и больных от растущих цен привела к поразительному падению продолжительности жизни русских, но Гайдар не видел разумной альтернативы этой политике.
В то время как реформа цен вызвала разорение, другие аспекты демократических реформ попросту игнорировались. «Они не уделяли внимания другим проблемам построения цивилизованного общества: созданию эффективного правительства, работающей конституции, установлению власти закона, созданию жизнеспособного парламента», говорит Явлинский. «Словом, они полностью провалили построение гражданского общества, которое должно представлять несущую конструкцию и каркас для экономической деятельности. Даже вопросы экономической политики, если они не требовались напрямую для освобождения цен, и те игнорировались: промышленная политика, торговая политика, демонополизация, приведение в действие конкуренции, рационализация налоговой системы, построение жизнеспособного банковского сектора, выработка ясных правил игры. […] Ключевым вопросом 1991 года было то, какой путь мы изберем: освободим ли мы старые советские монополии, либо мы освободим общество от монополий? Освободим ли мы номенклатуру от всякого контроля, или мы скажем номенклатуре: “Вы свободны, делайте что вам угодно”?»
* * *
14 декабря 1992 года, в обстановке проваливающихся гайдаровских реформ, Борис Ельцин назначил нового премьер-министра: Виктора Черномырдина. […] Я отправился в бывшее здание ЦК КПСС на старой площади чтобы встретиться с одним из ключевых членов “новой” команды Черномырдина, Евгением Ясиным. Старый экономист был одним из “ветеранов”, позванным для исправления ошибок, сделанных “молодыми реформаторами”. Вскорости Ясин был назначен советником Ельцина по экономике. Я полагал, что Ясин, как немолодой человек и представитель более консервативного крыла российских политических кругов, постарается исправить экономические ошибки своих предшественников. Я ошибался.
“Нет никаких ошибок”, сказал мне Ясин. “Эта страна должна испить горькую чашу до самого дна”. Он говорил об использовании конфискационного характера инфляции для перестройки экономического равновесия в обществе. “Все ближайшее будущее - по меньшей мере год - мы будем жить в условиях инфляции и должны сосредоточиться на тех проблемах, которые инфляция позволяет нам решать - установлении более рационального соотношения между ценами, иного соотношения между ценами и доходами”.
Иными словами, Ясин предлагал резко снизить реальный доход среднего российского гражданина. Одновременно, инфляция уничтожит остающиеся сбережения населения как источник внутреннего капитала. В отсутствии значимых внешних инвестиций, откуда Россия должна была взять капитал для питания экономики?
«Есть только один метод - затянуть пояса», сказал Ясин. «Мы должны снизить качество нашей жизни.» Выражение “затянуть пояса” напоминало о жертвах, принесенных русскими людьми во имя победы во Второй мировой войне. Но на этот раз не будет победы - только обнищание и ранняя смерть для тех пенсионеров, сбережения которых будут уничтожены инфляцией.
Позднее Григорий Явлинский говорил, как его потрясло, насколько мало реформаторы, подобные Ясину и Гайдару, выглядели озабоченными участью русских людей:
«[Гайдар и его коллеги считали] что Россия населена совками, что всё, что только существует в России, должно быть сметено с лица земли, и только потом можно строить что-то новое. Для этого годились любой способ и любое средство. Пусть инфляция разрушит всё - в этом нет никакой проблемы. В любом случае, весь это хлам мертв и ненужен. Гайдар именно так и говорил: “Научные учреждения могут подождать! Северные районы нам не нужны! Старое поколение виновно...” Парадокс этих лет в том, что они строили капитализм чисто большевистскими методами. Большевик - это человек, для которого важна цель, а средства безразличны.»
Многие члены ельцинского правительства часто говорили о своей стране с такой ледяной отстраненностью, что можно было подумать, они описывают чужой народ. “Японцам и немцам [после Второй мировой войны] было проще, потому что их промышленность была разрушена, они жили под оккупационным режимом и уже было сделано достаточно чтобы расчистить грунт и можно было строить заново”, говорил мне Ясин. “К сожалению, Россия не в таком положении.”
* * *
Результатом торопливой гайдаровской либерализации цен стало то, что более 100 миллионов человек, достигших при советской власти некоторого базового материального благополучия, были сброшены в нищету. Школьные учителя, врачи, физики, лаборанты, инженеры, офицеры армии, сталевары, шахтеры, плотники, счетоводы, телефонистки, колхозники - все они были экономически разгромлены. Одновременно, одночасная либерализация торговли позволила инсайдерам заняться мародерством российских природных ресурсов. У российского государства был изъят его крупнейший источник доходов; соответственно, у него не оказалось денег для пенсий, на зарплату рабочим, на правоохранительные органы, военных, больницы, образование и культуру. Гайдаровская шоковая терапия запустила безостановочный упадок - экономический, социальный и демографический - который продолжится до конца ельцинской эпохи.
В то время как остальные развитые страны продолжали экономически развиваться и расти, российская экономика сжималась. В горбачевское время Советский Союз был третьей в мире по размеру экономикой (после Соединенных Штатов и Японии). Конечно, отдельно взятая российская экономика была бы значительно меньше, чем экономика СССР. Но настоящий спад наступил уже после распада Советского Союза. Всего за четыре года с начала гайдаровской шоковой терапии российский ВНП уменьшился на примерно 50%. Вскоре Россия опустилась ниже уровня Китая, Индии, Индонезии, Бразилии и Мексики. По среднедушевому уровню Россия стала беднее Перу. Десятилетиями накапливавшиеся технологические достижения оказались утраченными. Российская культурная среда - разрушенной. А экономическое достояние страны - распроданным.
* * *
Об идее залоговых аукционов “акции за займы” мне впервые рассказал в 1994 г. Борис Иордан, бывший тогда директором отдела по российским операциям банка CS First Boston. Иордан доказывал, что российское правительство должно организовать гигантскую сделку, передав акции в обмен на займы. В начале 1995 г. он ушел из First Boston и основал базирующуюся в России компанию Ренесанс-Капитал; его партнером был один из ведущих российских банкиров Владимир Потанин. План предусматривал, что банки выдадут российскому правительству, нуждающемуся в средствах, займ в 2 млрд. долларов под залог крупных пакетов акций лучших промышленных предприятий страны. Банки будут владеть этими пактами покуда компании не будут приватизированными во втором раунде приватизационных аукционов в 1997 г.
Причина была прозаична. Сделав состояние на работе со счетами крупнейших русских экспортеров - по большей части все еще владеемых государством - банки подобные Менатепу хотели гарантировать себе, что предприятия и далее будут продолжать вливать свои деньги на счета в этих банках. Банки желали использовать деньги, полученные от работы со счетами предприятий, для покупки крупных пакетов этих предприятий. Но российские банковские титаны были не в состоянии уплатить адекватную сумму за пакеты. Хотя всего за несколько лет они приобрели миллиарды долларов, но большая часть этих денег растратилась на мраморные вестибюли, флоты Мерседесов, особняки в Москве и виллы за границей.
Никто не мог сравниться в мастерстве захватывать практически задаром крупные компании с Березовским. Магнат всего за несколько миллионов долларов приобрел контрольный пакет Автоваза; заплатил всего $320.000 за контрольный пакет ОРТ; и за бесплатно получил контроль над Аэрофлотом. Он был исполнен решимости приобрести контрольный пакет Сибнефти не за подлинную стоимость, а всего лишь за часть рыночной стоимости.
Из этих намерений - желания установить контроль над крупными российскими экспортерами и решимости практически ничего за это не заплатить - и выросла схема аукционов “займов за акции” ("залоговых"). Сделать предложение правительству было предоставлено Владимиру Потанину.
Потанин, которому тогда исполнилось 36 лет, был одним из золотых мальчиков советского номенклатурного истэблишмента. Он был умен, энергичен, здравомыслящ и умел. Его отец был чиновником Министерства внешнеэкономических сношений. Потанин вступил в Комсомол, учился в престижном институте, в возрасте 26 лет стал членом КПСС и устроился на должность в министерстве своего отца. После падения берлинской стены Потанин с несколькими соработниками своего министерства организовал внешнеторговую компанию Интеррос. При содействии высокопоставленных чиновников Министерства Внешней Торговли и ЦК КПСС его компания быстро получила необходимые лицензии и клиентов в виде престижных экспортеров.
После того как Ельцин пришел к власти, Потанин переместился в банковское дело. Он учредил два банка, МФК и Онексим-Банк, воздвигнутых на руинах ведущих внешнеторговых банков Советского Союза. Лучшие клиенты этих учреждений - более сорока ведущих российских экспортеров - перевели свои счета в новые банки Потанина, а долги остались российскому правительству.
[…]
В марте 1995 г. Потанин, сопровождаемый Михаилом Ходорковским (банк Менатеп) и Александром Смоленским (банк Столичный), представил план аукционов на Совете Министров. Совет, под председательством Анатолия Чубайса и премьер-министра Черномырдина, согласился с планом.
[…]
Полковник Валерий Стрелецкий, отдел “П” которого (президентской службы безопасности) был ответственен за расследование правительственной коррупции, описывает, как избирались победители аукционов:
«Они были избраны в результате ряда встреч летом и осенью 1995 г. между полудюжиной ведущих олигархов (Березовский, Смоленский, Ходорковский, Потанин и др.) и правительственными чиновниками [… были выкинуты Инкомбанк, Альфабанк, РКБ и Мост …] Ключевым фактором на этой стадии процесса приватизации было отношение Татьяны Дьяченко к тому или иному банкиру или олигарху. Она шла к президенту и говорила ему: “Этот человек хороший, а тот плохой; этого нужно поддержать, а того нет.” В основном, говорит Стрелецкий, она старалась продвигать интересы Березовского. Она была в дружественных отношениях с Валентином Юмашевым. “Они виделись каждый день, постоянно переговаривались по телефону, и у них были общие друзья”, вспоминает Коржаков. Именно Юмашев познакомил Березовского с Дьяченко.» [Далее сообщается как Березовский осыпал Дьяченко подарками на десятки тысяч долларов etc. Попутно излагается “типичная для бизнес-магната ельцинской эпохи” карьера Ходорковского от московского комсомольского босса до финансового махинатора и отмывателя грязных денег в дочерних учреждениях на Антигуа]
В залоговых аукционах “акции за займы” Ходорковский был более всего заинтересован в Юкосе, недавно образованной нефтяной компании, второй по размерам в России. […] Как одна из наиболее обеспеченных доходом нефтяных компаний мира, Юкос был наиболее привлекательной добычей среди выставленных на залоговые аукционы предприятий. На аукцион был выставлен 45%-ый пакет акций. В ноябре 1995 г. Менатеп бесстеснительно предупредил других претендентов, чтобы они держались подальше. “Об этом не может быть двух мнений”, - сказал печати Константин Кагаловский, зампредседателя Менатепа, “Юкос будет наш”.
Месяц спустя консорциум Инкомбанка, Альфа-банка и РКБ предложил за пакет Юкоса $350 млн. - гораздо большую цену, чем Менатеп. Но учреждением, ответственным за регистрацию заявок на аукцион по продаже Юкоса, был никто иной как банк Менатеп. Он отверг заявку консорциума, сославшись на то, что часть залога была внесена гособлигациями, а не наличными. Дочерняя компания Менатепа выиграла аукцион, заплатив всего лишь 9 млн. сверх стартовой цены в 150 млн.
В то же время Владимир Потанин, инициатор схемы залоговых аукционов, приглядывался к другой добыче: гиганту металлургии Норильскому Никелю. Компания была одним из ведущих российских экспортеров и крупным акционером Онексим-Банка. […] Под этим клочком арктической тундры лежало 35% мировых разведанных запасов никеля, 10% меди, 14% кобальта, 55% палладия, 20% платины, а также большое количество угля и серебра. Норильский Никель разрабатывал едва ли не богатейшее рудное месторождение мира, с исключительно высоким процентным содержанием металлов.
После 1991 года норильские управляющие взяли весь контроль в свои руки, учредили собственные внешнеторговые компании и начали грабить инвалютный поток компании. Мелкие акционеры, подобные Онексим-Банку и CS First Boston, были бессильны остановить грабеж. Схема “акции за займы” дала Потанину его шанс: правительство выставило на аукцион 38% общих акций и 51% голосующих.
На аукционе по продаже этого пакета наилучшее предложение было сделано компанией Конт, представлявшей Российский Кредитный Банк и предлагавший за пакет Норильского Никеля $355 млн. Онексим-Банк, ответственный за регистрацию заявок на аукцион, отверг заявку РКБ из-за “недостаточных финансовых гарантий”. Победителем вышла дочерняя компания Онексим-Банка, заплатившая $170.1 млн., всего лишь $100.000 сверх стартовой цены.
Несколько недель спустя Онексим Банку было поручено регистрировать заявки на аукцион по продаже 51% пакета нефтяного гиганта Сиданко. РКБ опять сделал предложение, снова отвергнутое Онексим-Банком, якобы потому, что РКБ не внес залога. РКБ заявил, что его представителей даже не допустили в здание Онексим-Банка в день аукциона. Аукцион был выигран ассоциированной с Онексим-Банком компанией МФК, заплатившей всего лишь 5 млн. сверх стартовой цены в 125 млн. долларов.
К этому моменту всем было очевидно, что сделки “акции за займы” не были свободно-рыночными аукционами, а фальсифицированными сделками, отдающими предпочтение избранной группе дельцов.
Последней из этих сделок был аукцион “акции за займы” по продаже нефтяного гиганта Сибнефти - трофея весьма пышного. Сибнефть была одной из крупнейших нефтяных компаний мира, с углеводородными резервами того же размера, что у Амоко или Мобил, хотя текущее производство составляло только треть от производства этих гигантов. Добившийся летом 1995 года регистрации Сибнефти Березовский не был намерен позволить кому-либо приобрести ее акции.
Его орудием для покупки Сибнефти выступила специально образованная Нефте-Газовая Компания (НФК). Березовский заявлял, что он был лишь “консультантом” при выставлении НФК заявки. Год спустя в интервью мне он отбросил эту притворство и признал, что является владельцем НФК.
Аукцион по продаже Сибнефти состоялся 28 декабря 1995 года. Стартовая цена была $100 млн. Было подано две заявки: Инкомбанком, дочерняя металлургическая компания которого, Самеко, предложила за пакет 175 млн., и НФК Березовского, предложившая 100.3 млн.
За несколько месяцев раньше было решено, что Березовский выиграет аукцион. Но как было нейтрализовать конкурента? Председатель [комитета по] государственной собственности Альфред Кох позднее рассказал мне, как это произошло.
«Аукцион начался. Неожиданно раздаются звуки шагов и дверь распахивается. Входит какой-то человек и кладет на стол комиссии факс: “Я, Иван Иванович Иванов (не припоминаю его имени), директор предприятия Самеко, снимаю свою заявку.” Вот и всё. Конкуренции больше не было. Остался только один претендент, он и выиграл.»
Что в этом было столь странного?
“Если бы я был в здравом уме и памяти”, ответил Кох, “Я бы не стал вносить заявку на аукцион только для того, чтобы назавтра ее отозвать, тем более когда речь идет о сумме в 100 или 200 млн. долларов. Директор Самеко - кажется, его звали Оводенко - представил заявку и он же ее вскоре отозвал. Что-то должно было случиться за эти несколько дней, чтобы он, наплевав на своего владельца и начальника [Инкомбанк], наплевав на то, что до конца своих дней станет посмешищем. . .”
“Вы полагаете, он поступил так против желания Инкомбанка?” - спросил я.
“Я на 100% в этом уверен. Абсолютно.”
“Но почему он это сделал?”
“Вероятно, он счел более важной свою жизнь, чем своего босса”, - хихикая, ответил Кох. “Ему сделали предложение, от которого он не смог отказаться.”
НФК, выставившая заявку в 100.3 млн (всего 300 тыс. долларов сверх стартовой цены) выиграла аукцион.
Таким образом Березовский смог приобрести контроль над Сибнефтью по подразумеваемой капитализации менее чем 200 млн. долларов. Два года спустя акции Сибнефти продавались на российской бирже в соответствии с капитализацией 5 млрд. Что случилось за эти два года, что могло бы объяснить 2400-процентный рост в стоимости? Сибнефть осталась той же компанией, что и до аукциона: обветшавшим, неряшливым нефтяным гигантом, производившим тот же объем нефти для тех же потребителей. Но когда акции компании начали продаваться на свободном рынке, их цена стала ближе к их подлинной стоимости.
В последующие месяцы председатель Инкомбанка Владимир Виноградов выступил в прессе с протестующим заявлением, что аукционы схемы “акции за займы” были “фиксированными”. […] Едва он выступил с этими публичными протестами, как подвергся третированию властей […] и на некоторое время над Инкомбанком был даже установлено внешнее управление ЦБ.
[…]
Березовский продолжил скупку остальной части Сибнефти, выставив заявки на денежный аукцион, где продавалось 15% акций компании, и на инвестиционное предложение, по которому передавались оставшиеся 34% акций. Никакой инвестор не согласился бы вкладывать деньги в компанию, полностью контролируемую одним из крупнейших российских воротил. Когда незадолго до первого инвестиционного тендера (15% акций были проданы 19 сент. 1996) я брал у Березовского интервью, он выглядел чрезвычайно спокойным. Я спросил, считает ли он возможной иностранную заявку на 15% пакет, и он ответил, что это маловероятно. Деловой риск был слишком высоким для иностранцев: “Мы контролируем дела в гораздо большей степени, чем западные компании”, пояснил он.
Общая сумма, которую Березовский и Абрамович пообещали инвестировать в Сибнефть в обмен на 34% акций, составила 78 млн. Этого было недостаточно даже для того, чтобы поддерживать в рабочем состоянии действующие скважины, не говоря о том, чтобы повысить их производительность.
* * *
Играя в политические игры в Чечне, Березовский одновременно продолжал проталкивать свои коммерческие проекты, несмотря на то, что он был высокопоставленным чиновником российского правительства. Весной 1997 года он энергично лоббировал ЦБР лицензировать контракт Андава-Аэрофлот. В марте 1997 г. “Известия” детально сообщали о его переговорах по покупке Промстройбанка - учреждения, связанного с осужденным мошенником и взяточником Григорием Лернером, к тому времени томившимся в израильской тюрьме (Березовский отрицал выдвинутые “Известиями” обвинения).
Но самой крупной добычей для Березовского стал не сомнительный московский банк и не контракт на управление финансами Аэрофлота, но нефтяная компания Сибнефть, которую Березовский и его партнер Роман Абрамович инкорпорировали и взяли под свое управление в первом раунде аукционов схемы “акции за займы” в 1995 г. Во втором и окончательном раунде схемы “акций за займы” лучшая российская нефтяная и металлургическая собственность уже официально перейдет в руки финансистов, прежде державших её формально как залог. Каждое предприятие будет продано той же [финансовой] компании, что выиграла аукцион в 1995 г. и которой позднее было поручено организовать аукцион второго раунда. Сибнефть не стала исключением.
Во втором раунде аукционов схемы “акции за займы” покупатели в большинстве случаев заплатили всего лишь 1% или даже менее сверх стартовой цены. Заявки были такими же низкими, как и в первом раунде. Потанин приобрел нефтяного гиганта Сиданко по подразумеваемой рыночной стоимости 250 млн. - за малую часть капитализации 5.7 млрд. долларов, по которой компания будет оцениваться 8 месяцев спустя. Приобретение нефтяной компании Юкос банком Менатеп состоялось по подразумеваемой стоимости 350 млн., хотя восемь месяцев спустя ее капитализация будет 6.2 млрд. «Мы не могли получить лучшую цену», говорит Кох, «потому что банкиры, установившие посредством аукционов “акции за займы” контроль над предприятиями, были не идиотами. Они структуризовали рабочий капитал таким образом, что все предприятия оказались должниками перед их банками. Если бы предприятие приобрел кто-то другой, назавтра он получил бы иск о банкротстве.»
В этом Кох прав. Выжав из лучших российских промышленных компаний все их денежные средства, финансисты, выигравшие первый раунд аукционов “акции за займы” гарантировали себе, что ни одна из лучших промышленных компаний России не будет жизнеспособна сама по себе. “Мы - группа обанкротившихся компаний”, радостно признал в разговоре со мной Михаил Ходорковский (Менатеп). “Вся страна - куча компаний-банкротов”. Одновременно с этим, посредники - не только Ходорковский, но также Березовский и другие олигархи - стали баснословно богаты.
* * *
Главный архитектор аукционов “акции за займы” Анатолий Чубайс отрицает, что аукционы были фальсифицированы […] Но ельцинское правительство с очевидностью не стремилось получить за продаваемые активы лучшую сумму. Одним свидетельством этого является то, что к аукционам не были допущены иностранные претенденты. […] Насколько они могли бы повлиять на цены? Одной иллюстрацией может служить покупка на этих аукционах Лукойлом 5% собственных акций [из пакета, находившегося в государственном владении] за 35 млн. Всего несколько месяцев спустя нефтяная компания Арко с штаб-квартирой в Лос-Анджелесе приобрела 6% пакет Лукойла за 250 млн.
Другим индикатором, указывающим что аукционы были фальсифицированы, служит то, что на каждом было по крайней мере две допущенных заявки, но практически в каждом случае победитель заплатил всего лишь несколько миллионов сверх стартовой цены. Цена была искусственной, не связанной с рыночной оценкой компании, как иллюстрирует следующая таблица:
Шесть наиболее дорогих аукционов схемы“займы за акции”
(в миллионах долларов)
Компания% выставленных акцийЦена акций на аукционе (ноябрь-декабрь 1995)Капитализация, исчисляемая из аукционной ценыРыночная капитализация на биржевом рынке (на 1 августа 1997)Лукойл5%3570015.839Юкос45%1593536.214Сургут40%882205.689Сиданко51%1302555.113Сибнефть51%1001964.968Норильск51% (голосующих)1703331.890
В ходе аукционов пакеты, которые в июле 1997 года оценивались на рынке в 14 млрд. долларов, были переданы олигархам менее чем за 1 млрд.
“Почему эта государственная собственность была продана за бесценок? Потому что коррумпированный клан продавал ее себе” - говорит полковник Стрелецкий, позднее написавший об этой сделке известную книгу.
[…]
Березовский подошел к проблеме философски: “Мое краеугольное убеждение, что оставляя в стороне абстрактное понятие о интересах народа, правительство должно представлять интересы бизнеса” - заявил он в ноябре 1995 г. в интервью газете Коммерсант.
Для российского государства сделка “акции за займы” была катастрофой. Росчерком пера правительство потеряло значительную часть приносящих доход источников. Эта ошибка скажется менее чем три года спустя коллапсом финансовой системы государства.
“Мы сделали ошибку, приватизировав доходные секторы, секторы, на которых могло бы выживать правительство”, - позднее заметил министр внешней торговли Олег Давыдов. “Банки попросту присвоили от правительства доходы, присвоили их от той части населения, которая не получает зарплат. Трагедия в том, что если бы эти предприятия остались государственными, они были бы доходными, платили бы налоги, платили своим работникам, инвестировали бы в обновление собственной базы. Но пришли эти так называемые собственники и что вышло? Доходов нет. Налоги не платится. Заводы и оборудование изношены. А деньги уходят за рубеж.”
По иронии, сами финансовые средства, на которые Березовский и другие олигархи приобрели пакеты в аукционах “акции за займы”, были получены ими от правительства. На ранних стадиях Гайдаро-Чубайсовского экспериментирования с капитализмом ельцинское правительство делало все, что было в его силах, чтобы активно поддержать и вытолкнуть наверх несколько банков-фаворитов. Этим учреждениям предоставлялись займы Центробанка под отрицательную реальную ставку. В них вливались, на депозиты, огромные правительственные фонды, по процентной ставке ниже рыночной. Им позволили захватить доходы российских торговых организаций и не платить налоги со свалившихся на них доходов. Наконец, их допустили к участию в эксклюзивном рынке правительственных облигаций (ГКО) с ежегодной доходностью в 100% и более в долларовом исчислении. Оплачивая такие заоблачные проценты по внутренним долговым обязательствам, российское правительство неуклонно обращалось в банкрота, но банки с привилегированными связями, подобные Онексиму, Менатепу и Столичному жирели на этих доходах. Часть полученных ими средств пошла на приобретение предметов роскоши, часть - на покупку промышленных компаний в аукционах схемы “акции за займы”.
Аукционы этой схемы были всего лишь очередным шагом в стратегии ельцинского режима по принесению интересов нации в жертву кучке закадычных коррумпированных капиталистов.
Корни этой коррупционной связи уходят в книжную сделку Березовского с президентом Ельциным в 1994 году. Березовский был первым крупным предпринимателем, вошедшим в ближний круг президента и проложившим тропинку для других олигархов. […] Аукционы “акции за займы” были всего лишь наиболее бросающейся в глаза иллюстрацией этих правил. Они могли приближать российское правительство к банкротству, но с маккиавелиевской точки зрения они сделали для ельцинского режима одну важную вещь: обеспечили поддержку олигархов при переизбрании Ельцина. Организовав аукционы как двухэтапный процесс, в котором олигархи представили займы правительству в 1995 году, но юридически не могли обрести полный контроль над компаниями до окончания президентских выборов 1996 года, Чубайс и его коллеги обрели гарантию, что победители аукционов сделают всё возможное для прихода Ельцина к власти на следующий срок. Олигархи и Ельцин были теперь подельниками в экономической преступности.
* * *
Какие-либо сомнения в том, что ельцинская эра принесла России катастрофу, были развеяны демографической статистикой. Эти числа, даже в самом общих очертаниях, указывают на катастрофу беспрецедентную в современной истории и сравнимую только с происходившим в странах, разрушенных войной, геноцидом или бедствием голода.
(Любопытно, что в списке цитируемых источников обильно указываются газеты “День”, “Завтра”, “Правда-5”, “Демократический выбор”, “Лимонка” и прочие диковинки.)
Авторы, кажется, слегка скромничают и забывают отметить, что сами (Реддевей во всяком случае, про Глинского не помню) не только поклонялись тому, что теперь сжигают, но и выкручивали руки тем, кто поклоняться отказывался.
За Реддевеем вслед потянулось при покупке еще несколько книг, которые были указаны как тематически связанные, включая Paul Klebnikov, “Godfather of the Kremlin: Boris Berezovsky and the Looting of Russia”, NY, London, 2000.
Хлебников - сын эмигрантов из России, окончил Лондонскую школу экономики, защитил диссертацию по русской истории, работает старшим редактором журнала Форбс, с 1989 года писал о России и предпринимательстве в ней.
Книга, вопреки заглавию и намерениям автора, интересна вовсе не как сочинение о Березовском (которого Хлебников отчего-то не любит и особо выделяет), а как иллюстративные заметки о нравах и характерах вообще всей среды, коноводствовавшей в ельцинскую эпоху. Значительная часть материалов, на которые опирается Хлебников, уникальны и представляют его интервью с десятками деятелей той эпохи: от Березовского до Калугина, от Коха до Лужкова и от Стерлигова до Гайдара. Именно в таком качестве, как источник, она прежде всего и любопытна. Это во-вторых.
А во-первых, книга замечательна наиболее четким из попадавшихся мне изложений содержания “экономических реформ”, укладывающимся в несколько небольших отрывков (со стр. 5-6, 80-82, 102-109, 127, 130, 204-211, 267-8, выборочно; ссылки опускаются (интересующиеся найдут в оригинале); эпиграфы добавлены).
* * *
«Народ наш ленив, вороват и глуповат, поэтому ему нужен присмотр мудрого начальника.»
Егор Гайдар [1]
«Если этот народ не ограбить, он не будет как следует работать.»
из заседания правительства Российской Федерации [2]
«Эта страна должна испить горькую чашу до самого дна.»
Евгений Ясин [3]
«Многие члены ельцинского правительства часто говорили о своей стране с такой ледяной отстраненностью, что можно было подумать, они описывают чужой народ. “Японцам и немцам [после Второй мировой войны] было проще, потому что их промышленность была разрушена, они жили под оккупационным режимом и уже было сделано достаточно чтобы расчистить грунт и можно было строить заново”, говорил мне Ясин. “К сожалению, Россия не в таком положении.”»
Павел Хлебников [3]
Каким бы поразительным это ни казалось, основания экономического и демографического упадка России были положены командой “молодых реформаторов” и “демократов”, возглавляемой Егором Гайдаром и Анатолием Чубайсом. Во-первых, перед тем как приватизировать российские активы, демократы освободили в 1992 г. цены и развязали гиперинфляцию. Всего за несколько недель сбережения огромного большинства населения были обращены в прах, моментально разрушив надежду на построение новой России на основе сильного внутреннего рынка.
Во-вторых, демократы субсидировали спекулянтов - молодых людей с хорошими связями, быстро составившими состояния на присвоении роли прежних государственных торговых монополий и наживе на колоссальных различиях между прежними внутрироссийскими ценами на русские товары и ценами, преобладавшими на мировом рынке.
В третьих, ваучерная приватизация Чубайса 1993-94 гг., последовавшая за гиперинфляцией, уничтожившей сбережения русских, была выстроена негодно. Большинство русских просто-напросто продали свои ваучеры за несколько долларов торговцам ценными бумагами или по неинформированности вложили их в пирамидные схемы, которые затем обрушились. Вместо создания широкого класса акционеров, чубайсовская приватизация передала российские промышленные активы в руки коррумпированных управляющих предприятиями или новым московским банкам.
(Поскольку [после уничтожения их сбережений гиперинфляцией] люди стали отчаянно бедны и неуверены даже в том, достанет ли у них денег на пропитание, большинство продало свои ваучеры на улице за наличные деньги. Соответственно, уличная цена ваучера была нелепо низкой. В жестокие месяцы зимы 1993-94 гг. на всех станциях метро можно было видеть прыщавых, убого одетых молодых людей с табличками “куплю ваучеры”. За ваучер предлагалось 10.000 рублей - около 7 долларов, которых хватало на две бутылки дешевой водки. Установив ваучеру нелепо низкий номинал стоимости, правительство говорило инвесторам, что считает акции российских предприятий не стоящими практически ничего. При уличной цене ваучера в 7 долларов, колоссальные природные и промышленные ресурсы России оказались оцененными в примерно 5 млрд. долларов [за ваучеры приватизировались 29% акций предприятий].)
В четвертых, Чубайс и его союзники субсидировали эти новообразованные банки, предоставляя им займы из средств Центрального Банка под отрицательный реальный процент, а также передавая им счета правительственных учреждений и искусственно манипулируя в их интересах рынком правительственных облигаций.
В пятых, в фальсифицированных аукционах 1995-97 гг. Чубайс продал по номинальной цене оставшиеся жемчужины российской промышленности кучке инсайдеров.
Возникновение при Ельцине коррумпированного капитализма не было случайным. Правительство целенаправленно обогатило узкий круг людей в обмен на их политическую поддержку. Ельцинский клан и приближенные к нему коррумпированные капиталисты удержались у власти, но это была власть над обанкротившимся государством и доведенным до нищеты населением. Молодые демократы, от которых ожидалось, что они очистят Россию, выстроят надлежащую юридическую систему и поспособствуют развитию рыночной экономики, вместо этого встали во главе одного из наиболее коррумпированных режимов в истории.
* * *
Гайдар знал, что освобождение цен в условиях избытка рублей [избытка, который Явлинский предлагал разрешить приватизацией начиная с мелких предприятий, с постепенным переходом к приватизации более крупных] приведет к гиперинфляции. Но 2 января 1992 г. цены на все товары, кроме нескольких стратегических, были освобождены.
Гайдаровская “шоковая терапия”, как скоро заметят острословы, была сплошным шоком без какой-либо терапии. Российский ВНП упал на 19% в 1992 году, еще на 9% в 1993, дальнейшие 19% в 1994 и так далее на протяжении большей части 1990-х. К концу десятилетия громадная сверхдержава была обращена в обнищавшую страну Третьего мира.
Одним из наиболее видимых показателей степени провала российских реформ по переходу к рыночной экономике было неуклонное падение курса рубля. Дни горбачевской России, когда рубль примерно равнялся доллару, стали далекой памятью - к концу 1992 г. чтобы купить доллар, требовалось 415 рублей. К концу ельцинской эры, для покупки одного доллара требовалось примерно 28.000 рублей. У ельцинскского правительства не возникло даже мысли об учреждении временного валютного регулирования, которое с таким успехом применялось в Китае 1980-х и 1990-х гг. Как заметил тогда американский экономист Джуд Ванниский, “Деньги представляют беспроцентное долговое обязательство правительства по отношению к своему народу, и правительство должно уважать это обязательство”.
Гиперинфляция 1992 г., соединенная с недостатком мер по защите старых, бедных и больных от растущих цен привела к поразительному падению продолжительности жизни русских, но Гайдар не видел разумной альтернативы этой политике.
В то время как реформа цен вызвала разорение, другие аспекты демократических реформ попросту игнорировались. «Они не уделяли внимания другим проблемам построения цивилизованного общества: созданию эффективного правительства, работающей конституции, установлению власти закона, созданию жизнеспособного парламента», говорит Явлинский. «Словом, они полностью провалили построение гражданского общества, которое должно представлять несущую конструкцию и каркас для экономической деятельности. Даже вопросы экономической политики, если они не требовались напрямую для освобождения цен, и те игнорировались: промышленная политика, торговая политика, демонополизация, приведение в действие конкуренции, рационализация налоговой системы, построение жизнеспособного банковского сектора, выработка ясных правил игры. […] Ключевым вопросом 1991 года было то, какой путь мы изберем: освободим ли мы старые советские монополии, либо мы освободим общество от монополий? Освободим ли мы номенклатуру от всякого контроля, или мы скажем номенклатуре: “Вы свободны, делайте что вам угодно”?»
* * *
14 декабря 1992 года, в обстановке проваливающихся гайдаровских реформ, Борис Ельцин назначил нового премьер-министра: Виктора Черномырдина. […] Я отправился в бывшее здание ЦК КПСС на старой площади чтобы встретиться с одним из ключевых членов “новой” команды Черномырдина, Евгением Ясиным. Старый экономист был одним из “ветеранов”, позванным для исправления ошибок, сделанных “молодыми реформаторами”. Вскорости Ясин был назначен советником Ельцина по экономике. Я полагал, что Ясин, как немолодой человек и представитель более консервативного крыла российских политических кругов, постарается исправить экономические ошибки своих предшественников. Я ошибался.
“Нет никаких ошибок”, сказал мне Ясин. “Эта страна должна испить горькую чашу до самого дна”. Он говорил об использовании конфискационного характера инфляции для перестройки экономического равновесия в обществе. “Все ближайшее будущее - по меньшей мере год - мы будем жить в условиях инфляции и должны сосредоточиться на тех проблемах, которые инфляция позволяет нам решать - установлении более рационального соотношения между ценами, иного соотношения между ценами и доходами”.
Иными словами, Ясин предлагал резко снизить реальный доход среднего российского гражданина. Одновременно, инфляция уничтожит остающиеся сбережения населения как источник внутреннего капитала. В отсутствии значимых внешних инвестиций, откуда Россия должна была взять капитал для питания экономики?
«Есть только один метод - затянуть пояса», сказал Ясин. «Мы должны снизить качество нашей жизни.» Выражение “затянуть пояса” напоминало о жертвах, принесенных русскими людьми во имя победы во Второй мировой войне. Но на этот раз не будет победы - только обнищание и ранняя смерть для тех пенсионеров, сбережения которых будут уничтожены инфляцией.
Позднее Григорий Явлинский говорил, как его потрясло, насколько мало реформаторы, подобные Ясину и Гайдару, выглядели озабоченными участью русских людей:
«[Гайдар и его коллеги считали] что Россия населена совками, что всё, что только существует в России, должно быть сметено с лица земли, и только потом можно строить что-то новое. Для этого годились любой способ и любое средство. Пусть инфляция разрушит всё - в этом нет никакой проблемы. В любом случае, весь это хлам мертв и ненужен. Гайдар именно так и говорил: “Научные учреждения могут подождать! Северные районы нам не нужны! Старое поколение виновно...” Парадокс этих лет в том, что они строили капитализм чисто большевистскими методами. Большевик - это человек, для которого важна цель, а средства безразличны.»
Многие члены ельцинского правительства часто говорили о своей стране с такой ледяной отстраненностью, что можно было подумать, они описывают чужой народ. “Японцам и немцам [после Второй мировой войны] было проще, потому что их промышленность была разрушена, они жили под оккупационным режимом и уже было сделано достаточно чтобы расчистить грунт и можно было строить заново”, говорил мне Ясин. “К сожалению, Россия не в таком положении.”
* * *
Результатом торопливой гайдаровской либерализации цен стало то, что более 100 миллионов человек, достигших при советской власти некоторого базового материального благополучия, были сброшены в нищету. Школьные учителя, врачи, физики, лаборанты, инженеры, офицеры армии, сталевары, шахтеры, плотники, счетоводы, телефонистки, колхозники - все они были экономически разгромлены. Одновременно, одночасная либерализация торговли позволила инсайдерам заняться мародерством российских природных ресурсов. У российского государства был изъят его крупнейший источник доходов; соответственно, у него не оказалось денег для пенсий, на зарплату рабочим, на правоохранительные органы, военных, больницы, образование и культуру. Гайдаровская шоковая терапия запустила безостановочный упадок - экономический, социальный и демографический - который продолжится до конца ельцинской эпохи.
В то время как остальные развитые страны продолжали экономически развиваться и расти, российская экономика сжималась. В горбачевское время Советский Союз был третьей в мире по размеру экономикой (после Соединенных Штатов и Японии). Конечно, отдельно взятая российская экономика была бы значительно меньше, чем экономика СССР. Но настоящий спад наступил уже после распада Советского Союза. Всего за четыре года с начала гайдаровской шоковой терапии российский ВНП уменьшился на примерно 50%. Вскоре Россия опустилась ниже уровня Китая, Индии, Индонезии, Бразилии и Мексики. По среднедушевому уровню Россия стала беднее Перу. Десятилетиями накапливавшиеся технологические достижения оказались утраченными. Российская культурная среда - разрушенной. А экономическое достояние страны - распроданным.
* * *
Об идее залоговых аукционов “акции за займы” мне впервые рассказал в 1994 г. Борис Иордан, бывший тогда директором отдела по российским операциям банка CS First Boston. Иордан доказывал, что российское правительство должно организовать гигантскую сделку, передав акции в обмен на займы. В начале 1995 г. он ушел из First Boston и основал базирующуюся в России компанию Ренесанс-Капитал; его партнером был один из ведущих российских банкиров Владимир Потанин. План предусматривал, что банки выдадут российскому правительству, нуждающемуся в средствах, займ в 2 млрд. долларов под залог крупных пакетов акций лучших промышленных предприятий страны. Банки будут владеть этими пактами покуда компании не будут приватизированными во втором раунде приватизационных аукционов в 1997 г.
Причина была прозаична. Сделав состояние на работе со счетами крупнейших русских экспортеров - по большей части все еще владеемых государством - банки подобные Менатепу хотели гарантировать себе, что предприятия и далее будут продолжать вливать свои деньги на счета в этих банках. Банки желали использовать деньги, полученные от работы со счетами предприятий, для покупки крупных пакетов этих предприятий. Но российские банковские титаны были не в состоянии уплатить адекватную сумму за пакеты. Хотя всего за несколько лет они приобрели миллиарды долларов, но большая часть этих денег растратилась на мраморные вестибюли, флоты Мерседесов, особняки в Москве и виллы за границей.
Никто не мог сравниться в мастерстве захватывать практически задаром крупные компании с Березовским. Магнат всего за несколько миллионов долларов приобрел контрольный пакет Автоваза; заплатил всего $320.000 за контрольный пакет ОРТ; и за бесплатно получил контроль над Аэрофлотом. Он был исполнен решимости приобрести контрольный пакет Сибнефти не за подлинную стоимость, а всего лишь за часть рыночной стоимости.
Из этих намерений - желания установить контроль над крупными российскими экспортерами и решимости практически ничего за это не заплатить - и выросла схема аукционов “займов за акции” ("залоговых"). Сделать предложение правительству было предоставлено Владимиру Потанину.
Потанин, которому тогда исполнилось 36 лет, был одним из золотых мальчиков советского номенклатурного истэблишмента. Он был умен, энергичен, здравомыслящ и умел. Его отец был чиновником Министерства внешнеэкономических сношений. Потанин вступил в Комсомол, учился в престижном институте, в возрасте 26 лет стал членом КПСС и устроился на должность в министерстве своего отца. После падения берлинской стены Потанин с несколькими соработниками своего министерства организовал внешнеторговую компанию Интеррос. При содействии высокопоставленных чиновников Министерства Внешней Торговли и ЦК КПСС его компания быстро получила необходимые лицензии и клиентов в виде престижных экспортеров.
После того как Ельцин пришел к власти, Потанин переместился в банковское дело. Он учредил два банка, МФК и Онексим-Банк, воздвигнутых на руинах ведущих внешнеторговых банков Советского Союза. Лучшие клиенты этих учреждений - более сорока ведущих российских экспортеров - перевели свои счета в новые банки Потанина, а долги остались российскому правительству.
[…]
В марте 1995 г. Потанин, сопровождаемый Михаилом Ходорковским (банк Менатеп) и Александром Смоленским (банк Столичный), представил план аукционов на Совете Министров. Совет, под председательством Анатолия Чубайса и премьер-министра Черномырдина, согласился с планом.
[…]
Полковник Валерий Стрелецкий, отдел “П” которого (президентской службы безопасности) был ответственен за расследование правительственной коррупции, описывает, как избирались победители аукционов:
«Они были избраны в результате ряда встреч летом и осенью 1995 г. между полудюжиной ведущих олигархов (Березовский, Смоленский, Ходорковский, Потанин и др.) и правительственными чиновниками [… были выкинуты Инкомбанк, Альфабанк, РКБ и Мост …] Ключевым фактором на этой стадии процесса приватизации было отношение Татьяны Дьяченко к тому или иному банкиру или олигарху. Она шла к президенту и говорила ему: “Этот человек хороший, а тот плохой; этого нужно поддержать, а того нет.” В основном, говорит Стрелецкий, она старалась продвигать интересы Березовского. Она была в дружественных отношениях с Валентином Юмашевым. “Они виделись каждый день, постоянно переговаривались по телефону, и у них были общие друзья”, вспоминает Коржаков. Именно Юмашев познакомил Березовского с Дьяченко.» [Далее сообщается как Березовский осыпал Дьяченко подарками на десятки тысяч долларов etc. Попутно излагается “типичная для бизнес-магната ельцинской эпохи” карьера Ходорковского от московского комсомольского босса до финансового махинатора и отмывателя грязных денег в дочерних учреждениях на Антигуа]
В залоговых аукционах “акции за займы” Ходорковский был более всего заинтересован в Юкосе, недавно образованной нефтяной компании, второй по размерам в России. […] Как одна из наиболее обеспеченных доходом нефтяных компаний мира, Юкос был наиболее привлекательной добычей среди выставленных на залоговые аукционы предприятий. На аукцион был выставлен 45%-ый пакет акций. В ноябре 1995 г. Менатеп бесстеснительно предупредил других претендентов, чтобы они держались подальше. “Об этом не может быть двух мнений”, - сказал печати Константин Кагаловский, зампредседателя Менатепа, “Юкос будет наш”.
Месяц спустя консорциум Инкомбанка, Альфа-банка и РКБ предложил за пакет Юкоса $350 млн. - гораздо большую цену, чем Менатеп. Но учреждением, ответственным за регистрацию заявок на аукцион по продаже Юкоса, был никто иной как банк Менатеп. Он отверг заявку консорциума, сославшись на то, что часть залога была внесена гособлигациями, а не наличными. Дочерняя компания Менатепа выиграла аукцион, заплатив всего лишь 9 млн. сверх стартовой цены в 150 млн.
В то же время Владимир Потанин, инициатор схемы залоговых аукционов, приглядывался к другой добыче: гиганту металлургии Норильскому Никелю. Компания была одним из ведущих российских экспортеров и крупным акционером Онексим-Банка. […] Под этим клочком арктической тундры лежало 35% мировых разведанных запасов никеля, 10% меди, 14% кобальта, 55% палладия, 20% платины, а также большое количество угля и серебра. Норильский Никель разрабатывал едва ли не богатейшее рудное месторождение мира, с исключительно высоким процентным содержанием металлов.
После 1991 года норильские управляющие взяли весь контроль в свои руки, учредили собственные внешнеторговые компании и начали грабить инвалютный поток компании. Мелкие акционеры, подобные Онексим-Банку и CS First Boston, были бессильны остановить грабеж. Схема “акции за займы” дала Потанину его шанс: правительство выставило на аукцион 38% общих акций и 51% голосующих.
На аукционе по продаже этого пакета наилучшее предложение было сделано компанией Конт, представлявшей Российский Кредитный Банк и предлагавший за пакет Норильского Никеля $355 млн. Онексим-Банк, ответственный за регистрацию заявок на аукцион, отверг заявку РКБ из-за “недостаточных финансовых гарантий”. Победителем вышла дочерняя компания Онексим-Банка, заплатившая $170.1 млн., всего лишь $100.000 сверх стартовой цены.
Несколько недель спустя Онексим Банку было поручено регистрировать заявки на аукцион по продаже 51% пакета нефтяного гиганта Сиданко. РКБ опять сделал предложение, снова отвергнутое Онексим-Банком, якобы потому, что РКБ не внес залога. РКБ заявил, что его представителей даже не допустили в здание Онексим-Банка в день аукциона. Аукцион был выигран ассоциированной с Онексим-Банком компанией МФК, заплатившей всего лишь 5 млн. сверх стартовой цены в 125 млн. долларов.
К этому моменту всем было очевидно, что сделки “акции за займы” не были свободно-рыночными аукционами, а фальсифицированными сделками, отдающими предпочтение избранной группе дельцов.
Последней из этих сделок был аукцион “акции за займы” по продаже нефтяного гиганта Сибнефти - трофея весьма пышного. Сибнефть была одной из крупнейших нефтяных компаний мира, с углеводородными резервами того же размера, что у Амоко или Мобил, хотя текущее производство составляло только треть от производства этих гигантов. Добившийся летом 1995 года регистрации Сибнефти Березовский не был намерен позволить кому-либо приобрести ее акции.
Его орудием для покупки Сибнефти выступила специально образованная Нефте-Газовая Компания (НФК). Березовский заявлял, что он был лишь “консультантом” при выставлении НФК заявки. Год спустя в интервью мне он отбросил эту притворство и признал, что является владельцем НФК.
Аукцион по продаже Сибнефти состоялся 28 декабря 1995 года. Стартовая цена была $100 млн. Было подано две заявки: Инкомбанком, дочерняя металлургическая компания которого, Самеко, предложила за пакет 175 млн., и НФК Березовского, предложившая 100.3 млн.
За несколько месяцев раньше было решено, что Березовский выиграет аукцион. Но как было нейтрализовать конкурента? Председатель [комитета по] государственной собственности Альфред Кох позднее рассказал мне, как это произошло.
«Аукцион начался. Неожиданно раздаются звуки шагов и дверь распахивается. Входит какой-то человек и кладет на стол комиссии факс: “Я, Иван Иванович Иванов (не припоминаю его имени), директор предприятия Самеко, снимаю свою заявку.” Вот и всё. Конкуренции больше не было. Остался только один претендент, он и выиграл.»
Что в этом было столь странного?
“Если бы я был в здравом уме и памяти”, ответил Кох, “Я бы не стал вносить заявку на аукцион только для того, чтобы назавтра ее отозвать, тем более когда речь идет о сумме в 100 или 200 млн. долларов. Директор Самеко - кажется, его звали Оводенко - представил заявку и он же ее вскоре отозвал. Что-то должно было случиться за эти несколько дней, чтобы он, наплевав на своего владельца и начальника [Инкомбанк], наплевав на то, что до конца своих дней станет посмешищем. . .”
“Вы полагаете, он поступил так против желания Инкомбанка?” - спросил я.
“Я на 100% в этом уверен. Абсолютно.”
“Но почему он это сделал?”
“Вероятно, он счел более важной свою жизнь, чем своего босса”, - хихикая, ответил Кох. “Ему сделали предложение, от которого он не смог отказаться.”
НФК, выставившая заявку в 100.3 млн (всего 300 тыс. долларов сверх стартовой цены) выиграла аукцион.
Таким образом Березовский смог приобрести контроль над Сибнефтью по подразумеваемой капитализации менее чем 200 млн. долларов. Два года спустя акции Сибнефти продавались на российской бирже в соответствии с капитализацией 5 млрд. Что случилось за эти два года, что могло бы объяснить 2400-процентный рост в стоимости? Сибнефть осталась той же компанией, что и до аукциона: обветшавшим, неряшливым нефтяным гигантом, производившим тот же объем нефти для тех же потребителей. Но когда акции компании начали продаваться на свободном рынке, их цена стала ближе к их подлинной стоимости.
В последующие месяцы председатель Инкомбанка Владимир Виноградов выступил в прессе с протестующим заявлением, что аукционы схемы “акции за займы” были “фиксированными”. […] Едва он выступил с этими публичными протестами, как подвергся третированию властей […] и на некоторое время над Инкомбанком был даже установлено внешнее управление ЦБ.
[…]
Березовский продолжил скупку остальной части Сибнефти, выставив заявки на денежный аукцион, где продавалось 15% акций компании, и на инвестиционное предложение, по которому передавались оставшиеся 34% акций. Никакой инвестор не согласился бы вкладывать деньги в компанию, полностью контролируемую одним из крупнейших российских воротил. Когда незадолго до первого инвестиционного тендера (15% акций были проданы 19 сент. 1996) я брал у Березовского интервью, он выглядел чрезвычайно спокойным. Я спросил, считает ли он возможной иностранную заявку на 15% пакет, и он ответил, что это маловероятно. Деловой риск был слишком высоким для иностранцев: “Мы контролируем дела в гораздо большей степени, чем западные компании”, пояснил он.
Общая сумма, которую Березовский и Абрамович пообещали инвестировать в Сибнефть в обмен на 34% акций, составила 78 млн. Этого было недостаточно даже для того, чтобы поддерживать в рабочем состоянии действующие скважины, не говоря о том, чтобы повысить их производительность.
* * *
Играя в политические игры в Чечне, Березовский одновременно продолжал проталкивать свои коммерческие проекты, несмотря на то, что он был высокопоставленным чиновником российского правительства. Весной 1997 года он энергично лоббировал ЦБР лицензировать контракт Андава-Аэрофлот. В марте 1997 г. “Известия” детально сообщали о его переговорах по покупке Промстройбанка - учреждения, связанного с осужденным мошенником и взяточником Григорием Лернером, к тому времени томившимся в израильской тюрьме (Березовский отрицал выдвинутые “Известиями” обвинения).
Но самой крупной добычей для Березовского стал не сомнительный московский банк и не контракт на управление финансами Аэрофлота, но нефтяная компания Сибнефть, которую Березовский и его партнер Роман Абрамович инкорпорировали и взяли под свое управление в первом раунде аукционов схемы “акции за займы” в 1995 г. Во втором и окончательном раунде схемы “акций за займы” лучшая российская нефтяная и металлургическая собственность уже официально перейдет в руки финансистов, прежде державших её формально как залог. Каждое предприятие будет продано той же [финансовой] компании, что выиграла аукцион в 1995 г. и которой позднее было поручено организовать аукцион второго раунда. Сибнефть не стала исключением.
Во втором раунде аукционов схемы “акции за займы” покупатели в большинстве случаев заплатили всего лишь 1% или даже менее сверх стартовой цены. Заявки были такими же низкими, как и в первом раунде. Потанин приобрел нефтяного гиганта Сиданко по подразумеваемой рыночной стоимости 250 млн. - за малую часть капитализации 5.7 млрд. долларов, по которой компания будет оцениваться 8 месяцев спустя. Приобретение нефтяной компании Юкос банком Менатеп состоялось по подразумеваемой стоимости 350 млн., хотя восемь месяцев спустя ее капитализация будет 6.2 млрд. «Мы не могли получить лучшую цену», говорит Кох, «потому что банкиры, установившие посредством аукционов “акции за займы” контроль над предприятиями, были не идиотами. Они структуризовали рабочий капитал таким образом, что все предприятия оказались должниками перед их банками. Если бы предприятие приобрел кто-то другой, назавтра он получил бы иск о банкротстве.»
В этом Кох прав. Выжав из лучших российских промышленных компаний все их денежные средства, финансисты, выигравшие первый раунд аукционов “акции за займы” гарантировали себе, что ни одна из лучших промышленных компаний России не будет жизнеспособна сама по себе. “Мы - группа обанкротившихся компаний”, радостно признал в разговоре со мной Михаил Ходорковский (Менатеп). “Вся страна - куча компаний-банкротов”. Одновременно с этим, посредники - не только Ходорковский, но также Березовский и другие олигархи - стали баснословно богаты.
* * *
Главный архитектор аукционов “акции за займы” Анатолий Чубайс отрицает, что аукционы были фальсифицированы […] Но ельцинское правительство с очевидностью не стремилось получить за продаваемые активы лучшую сумму. Одним свидетельством этого является то, что к аукционам не были допущены иностранные претенденты. […] Насколько они могли бы повлиять на цены? Одной иллюстрацией может служить покупка на этих аукционах Лукойлом 5% собственных акций [из пакета, находившегося в государственном владении] за 35 млн. Всего несколько месяцев спустя нефтяная компания Арко с штаб-квартирой в Лос-Анджелесе приобрела 6% пакет Лукойла за 250 млн.
Другим индикатором, указывающим что аукционы были фальсифицированы, служит то, что на каждом было по крайней мере две допущенных заявки, но практически в каждом случае победитель заплатил всего лишь несколько миллионов сверх стартовой цены. Цена была искусственной, не связанной с рыночной оценкой компании, как иллюстрирует следующая таблица:
Шесть наиболее дорогих аукционов схемы“займы за акции”
(в миллионах долларов)
Компания% выставленных акцийЦена акций на аукционе (ноябрь-декабрь 1995)Капитализация, исчисляемая из аукционной ценыРыночная капитализация на биржевом рынке (на 1 августа 1997)Лукойл5%3570015.839Юкос45%1593536.214Сургут40%882205.689Сиданко51%1302555.113Сибнефть51%1001964.968Норильск51% (голосующих)1703331.890
В ходе аукционов пакеты, которые в июле 1997 года оценивались на рынке в 14 млрд. долларов, были переданы олигархам менее чем за 1 млрд.
“Почему эта государственная собственность была продана за бесценок? Потому что коррумпированный клан продавал ее себе” - говорит полковник Стрелецкий, позднее написавший об этой сделке известную книгу.
[…]
Березовский подошел к проблеме философски: “Мое краеугольное убеждение, что оставляя в стороне абстрактное понятие о интересах народа, правительство должно представлять интересы бизнеса” - заявил он в ноябре 1995 г. в интервью газете Коммерсант.
Для российского государства сделка “акции за займы” была катастрофой. Росчерком пера правительство потеряло значительную часть приносящих доход источников. Эта ошибка скажется менее чем три года спустя коллапсом финансовой системы государства.
“Мы сделали ошибку, приватизировав доходные секторы, секторы, на которых могло бы выживать правительство”, - позднее заметил министр внешней торговли Олег Давыдов. “Банки попросту присвоили от правительства доходы, присвоили их от той части населения, которая не получает зарплат. Трагедия в том, что если бы эти предприятия остались государственными, они были бы доходными, платили бы налоги, платили своим работникам, инвестировали бы в обновление собственной базы. Но пришли эти так называемые собственники и что вышло? Доходов нет. Налоги не платится. Заводы и оборудование изношены. А деньги уходят за рубеж.”
По иронии, сами финансовые средства, на которые Березовский и другие олигархи приобрели пакеты в аукционах “акции за займы”, были получены ими от правительства. На ранних стадиях Гайдаро-Чубайсовского экспериментирования с капитализмом ельцинское правительство делало все, что было в его силах, чтобы активно поддержать и вытолкнуть наверх несколько банков-фаворитов. Этим учреждениям предоставлялись займы Центробанка под отрицательную реальную ставку. В них вливались, на депозиты, огромные правительственные фонды, по процентной ставке ниже рыночной. Им позволили захватить доходы российских торговых организаций и не платить налоги со свалившихся на них доходов. Наконец, их допустили к участию в эксклюзивном рынке правительственных облигаций (ГКО) с ежегодной доходностью в 100% и более в долларовом исчислении. Оплачивая такие заоблачные проценты по внутренним долговым обязательствам, российское правительство неуклонно обращалось в банкрота, но банки с привилегированными связями, подобные Онексиму, Менатепу и Столичному жирели на этих доходах. Часть полученных ими средств пошла на приобретение предметов роскоши, часть - на покупку промышленных компаний в аукционах схемы “акции за займы”.
Аукционы этой схемы были всего лишь очередным шагом в стратегии ельцинского режима по принесению интересов нации в жертву кучке закадычных коррумпированных капиталистов.
Корни этой коррупционной связи уходят в книжную сделку Березовского с президентом Ельциным в 1994 году. Березовский был первым крупным предпринимателем, вошедшим в ближний круг президента и проложившим тропинку для других олигархов. […] Аукционы “акции за займы” были всего лишь наиболее бросающейся в глаза иллюстрацией этих правил. Они могли приближать российское правительство к банкротству, но с маккиавелиевской точки зрения они сделали для ельцинского режима одну важную вещь: обеспечили поддержку олигархов при переизбрании Ельцина. Организовав аукционы как двухэтапный процесс, в котором олигархи представили займы правительству в 1995 году, но юридически не могли обрести полный контроль над компаниями до окончания президентских выборов 1996 года, Чубайс и его коллеги обрели гарантию, что победители аукционов сделают всё возможное для прихода Ельцина к власти на следующий срок. Олигархи и Ельцин были теперь подельниками в экономической преступности.
* * *
Какие-либо сомнения в том, что ельцинская эра принесла России катастрофу, были развеяны демографической статистикой. Эти числа, даже в самом общих очертаниях, указывают на катастрофу беспрецедентную в современной истории и сравнимую только с происходившим в странах, разрушенных войной, геноцидом или бедствием голода.