Князь Владимир созывает Общественную палату
Во далеком во городе во Страсбурге
Извелися европейские чиновники:
Что ни день у них - волнения да кризисы,
А Россия все цветет, благоденствует,
Да при мудром князе Владимире.
Три-то дня они думушку думали,
На четвертый явилось откровение:
Посадили в вагончик пломбирОванный
Лимонова с его со эфиопами,
Да Каспарова, злодея бессердечного.
«Поспешайте вы в Россию, братушки,
Уж вы ехайте да без остановочек,
Чтобы там экстремизмом заниматися,
Чтобы люди забыли православные
Про свою суверенну демократию,
И предались разврату-стать бесстыдному,
А уж мы за то отсыпем вам шекелей».
Раз проснулся Владимир Красно Солнышко
Во своей да Москве во стольном городе
Поглядел во окошко во кремлевское,
Поглядел, да и сердцем закручинился
От того, что люди православные,
Пиво пьют посереди Красной площади,
Да девиц честнЫх хватают за задницы
(А и если девиц - то хорошо еще),
Предаются-стать разврату бесстыдному,
Славу славят Лимонову с Каспаровым,
И плюют на суверенну демократию.
И воззвал он ко своему советнику,
Ко Суркову да Владислав-свет Юричу:
«Ой ты, гой еси, добрый молодец,
Клерк кремлевский да высокопоставленный,
Как наставить православных нам на верный путь,
Как спасти нам суверенну демократию?»
Ничего не ответил князь Владимиру
Тот Сурков, да Владислав свет-Юрьевич,
Пуще прежнего князь закручинился,
Думных дьяков стал про то же спрашивать.
Думный дьяк премудрый да Павловский Глеб
Говорить решился, приосанился,
Он поправил очечки золоченые
И сказал он князю таковы слова:
«Хотя я, конечно, княже, и не гой еси,
Но совет тебе драгоценный дам:
Оттого россияне распустилися,
Что никто им внятно не втолковывал
Как про ту про суверенну демократию,
Да про всю про твою идеологию;
Призови ты, княже, отрока премудрого,
Того отрока Ляксея Чадаева,
Пусть напишет доходчивую книжицу,
Чтоб попам ее да по церквям читать,
Губернаторам - да по губерниям,
А городовым - по околоточкам,
Чтоб узнали православные про ценности,
Да и мы чтоб без копейки не осталися».
И призвал Владимир князь того отрока,
Премудрого Ляксея Чадаева,
Дал ему наказ писать книжицу,
И велел его не выпускать из келии,
Пока книжица не будет написана.
Пробудился Лимонов в своем бункере,
Во подземной норе да на постелюшке,
Ефиопов пинками повытолкал
И велел к себе звать Каспарова.
И спросил тут Каспаров Лимонова:
«Что не весел ты, недобрый молодец?
Али шекелей новых нам не выслано?
Али плохо экстремизм получается?»
Отвечал Лимонов Каспарову:
«А и шекелей у нас гора целая,
А и славно экстремизмом занимаемся,
Но прознал я про князь-Владимира,
Что велел он отроку премудрому,
Да тому ли Ляксею Чадаеву,
Написать заветную книжицу,
Чтоб про ту про суверенну демократию,
Да про всю про его идеологию».
Закручинился тут Каспаров лют,
А и так он Лимонову ответствовал:
«Не бывать тому, чтобы книжица
У Ляксея Чадаева случилася».
И отправились Лимонов с Каспаровым
Под окошко Ляксеевой келейки.
В том окошке и ночью свечка теплится,
А Ляксей-то работает, старается,
Курит трубочку да водит бойким перышком
По тому ли золоченому пергаменту.
Что ни строчка - то в ней идеология,
Что ни слово - суверенна демократия.
Вдруг услышал Ляксей слова прелестные
Да того ли злого Лимонова:
«Не пиши ты, Ляксей, свою книжицу,
Я тебе за то отсыплю шекелей,
Ефиопа тебе подарю проворного,
Чтобы с ним на постелюшке тешиться!»
Ничего не сказал премудрый отроче,
Лишь писать стал скорее прежнего.
Тут Каспаров злой сказал Лимонову:
«Не прельстить нам Ляксея златом-серебром,
Не прельстить эфиопами проворными,
Тут уж нам без чародейства не справиться -
Надо звать бабу хитрую литовскую».
Прибежала баба хитрая литовская,
Зачала творить да черен заговор,
Призывала Сатанаила с Немвродом,
Да аглицкого змея Березовского
С жидовинским со демоном Невзлиным,
На три стороны она «Боржоми» брызгала
Да грузинскими фекальными массами.
А как кончила она творить заговор,
Так явилось с неба смрадно облако,
Да влетело в ляксееву келейку.
Из того ли из смрадного из облака
Появилася Кариша развратная
И пошла она с Ляксеем заигрывать
Да и всю ему работушку спутывать.
Только хвать Ляксей за чернильницу -
А оттудова Кариша выглядыват,
Наклонится Ляксей над пергаментом -
А и там ему Кариша мерещится,
И до той ли ему, откроку, книжицы,
До той ли суверенной демократии,
Да до всей до его идеологии?
Трои сутки Ляксей промучился,
На четверты попросил князь Владимира:
«Отпусти ты меня, княже, отрока -
Одолела Кариша разратная,
Я пойду в монастырь Петровский девичий,
К знаменитому постнику и труднику,
Ко тому ли Холмогорову Егорушке.
Он во монастыре Петровском девичьем
Третий год неустанно богу молится,
Богу молится о ниспосланьи Лексуса.
Коль Егорушка Христа ради юродивый
Ничего мне не сможет присоветовать,
Не закончу я заветной книжицы,
Как про ту про суверенну демократию,
Да про всю про твою идеологию».
Отпустил князь отрока к Егорушке,
Встал Егор на молитвенно стояние
И почал молиться богородице.
И явилася Егору богородица
В школьном платьице да в белом фартучке,
В белом фартучке да с красивым бантиком,
И тако юродивому молвила:
«Пусть пошлет князь гонцов да во Тулу град,
Чтоб нашли гонцы те Юлю Городничеву,
Да оставили ее с Ляксеем в келейке,
А иного средства от Кариши нет».
Привезли из Тулы Юлю Городничеву,
Да оставили ее с Ляксеем в келейке,
И уж что они в той келейке делали,
Про то нам, православные, неведомо,
Но Кариша Ляксея оставила.
В тот же день была книжица окончена,
Прочитал ее князь, да прослезился весь,
И сказал Владимир-князь таковы слова:
«Спасена суверенна демократия!
Миру явлена моя идеология!
И уж больше не станут православные
Экстремизмом похабным заниматися!
Созову теперь Палату общественну,
Пировать с ней стану во святом Кремле!»
Князь велел собрать Палату общественну,
Первым звал в нее Ляксея Чадаева,
А потом - купчину тороватого,
Михаила свет-Маратовича Фридмана
(Представителем семей военнослужащих),
Адвоката Кучерену говорливого,
Да вертлявую Алину Кабаеву,
И прекрасную Юлю Городничева.
С Юлей князь запирался в горнице,
И уж что они в той горнице делали -
Про то нам, православные, неведомо,
Но потом гостей собрали на почестен пир,
И три дня пировали да три ноченьки.
Говорили все слова хвалебные,
Про того ли Ляксея Чадаева,
Да про книжицу его про заветную,
Да про ту ли суверенну демократию,
Да про всю про его идеологию.
А Лимонов со проклятым со Каспаровым
Уползли во свое гнездо подземное,
Чтобы там утешаться с эфиопами
Да считать поганые шекели.
А литовской бабе хитрой православные
В подворотне да зуба два выбили,
Чтобы было вредить неповадно ей.
А Егорушке Христа ради юродивому
Князь Владимир за труды его пожаловал
Золоченую гаечку от Лексуса
И казною сто американских долларов.