Поэт - безмен народных тягот(с)
Двухтомник "Хевронские пейзажи. Стихи поэтов Кирьят-Арбы" вышел в свет еще в 2004 году. Но до нас он доехал лишь сегодня - посланец, везший предыдущий экземпляр, неосторожно дал его друзьям. А те принялись читать его за столом, и так возликовали, что безнадежно залили его чаем.
Ознакомишись с текстом, аз, многогрешный, их хорошо понял. Поскольку в этом тоненьком двухтомнике запрятаны такие жемчужины, яхонты и адаманты, что "Фауст" Гете нервно курит в стороне.
К сожалению, лень не позволяет мне поделиться с читателями всеми поэтическими сокровищами Кирьят-Арбы. Но кое-что все-таки опубликую. Поскольку - народ должОн знать и проч.
Муниципальная поэзия начинается, естественно, с воспевания места прописки. Например, в исполнении поэта Эдуарда Фридмана:
У нас горы, солнце, небо, все бездонно,
И флаг родной всегда висит над моацой.
Пройдусь я улицами древнего Хеврона,
Куда молиться ходим мы большой семьей.
Фридману вторит поэт Холодовский.
Кирьят-Арба, часть Хеврона,
Здесь начало всех начал,
Словно заново рожденный,
Я твоею частью стал.
Частью улицы-аллеи,
Частью сквера, где Матнас...
Видимо, в славном городе есть еще один сквер. Однако частью его поэт Холодовский решительно не считает.
Кстати, о моэце и Матнасе. В русском языке два десятка тысяч слов. Но кирьят-арбинским рифмоплетам их решительно не хватает, и приходится пользоваться варваризмами.
Впрочем, не всем кирьят-арбиским пиитам удается гармонично интегрировать гебраизмы в русские конструкции. Некоторые колеблются, мучаются, пробуют разные варианты - как, к примеру, Люся Островская в стихотворении "За ханукальным столом":
Послушайте меня, послушайте, евреи,
Когда б, как львы, не дрались Маккавеи,
Мы с вами здесь бы не сидели,
Суфганиеты бы не ели...
В домах зажигают евреи огни,
Садятся за стол и едят суфганьи.
Вообще, исторические темы очень волнуют поэтическое сообщество Кирьят-Арбы. Правда, история все время почему-то перетекает в современность:
Мой народ не видит и не слышит,
Как его терзает иноверец,
Но Иосиф Флавий нам опишет,
Почему голосовал за МЕРЕЦ.
Впрочем, порой вспоминают и менее древние события. Например, Рахель Новосельская поделилась своими мыслями о войне:
Смешалась кровь вечернего заката,
С кровавым пламенем горящего села,
С разгульным грохотом немецкие солдаты,
Взрезали танками созревшие поля.
Зубастых гусениц безжалостные ленты,
Порвали тишину лесных дорог,
Ругаясь и горланя песни ввалились немцы,
К Людмиле в избу, на отцов порог.
Как водится, немцы начинают всячески злобствовать и мародерствовать:
Враги хозяйничали, будто в собственной квартире:
Ловили кур, по погребу шныряли,
Стрельбою забавляясь, словно в тире,
Фото в рамках со стены сбивали.
"Свари-ка борщ, паршивая свинья,
Чтоб сало и картошка были нам к обеду"
Дальше история принимает сначала трагический, а затем героический оборот. у Людмилы был маленький сын
Двухлетний мальчик голоден до дрожи,
На ножки не встает, темно в глазах,
Ища объедлки, он под столом елозил,
Лавируя меж ног в тяжелых сапогах.
Устав от елозанья и лавирования, один из фашистов отравил бедного мальчика карбидом. Тогда его героическая мать собрала остатки яда, и отравила в отместку всех немцев. И
Когда фашист последний отдал богу душу,
Людмила, тельце сына бережно неся с собой,
Ушла в отряд, в лесную гущу,
Там стала на дорогу жизни боевой.
И с тех пор, видимо, так и била врага детским тельцем.
Настоящая поэзия - это, среди прочего, еще и поиск новых рифм. Занимаются этим и кирьят-арбинцы. Например, поэт Марк Харах сумел необычно зарифмовать глагол "сидит":
Лиза на лавочке с внучкой сидит,
Юлик у банка с собачкой стоит.
А его коллега Евгений Австрих нашел свежую рифму к имени Меир:
Деда звали Меир,
Бабушку - Рахиль.
Витебск был похерен,
В Ленинграде пыль.
А в Киеве, как известно, дядька.
Поскольку город Кирьят-Арба находится на территориях, среди тамошних пиитов есть немало вернувшихся к вере предков. Поэтому в их стихах временами проскальзывают глубокие теологические истины. Например, Виктор Горфинкель решил поговорить с читателям о Провидении:
Нам напророчили когда-то -
И те пророчества сбылись:
Когда восстанет брат на брата,
Господней кары берегись…
Господь иль нет играет с нами,
Но примирения словами
Нам нужно рок опережать -
И не дай Бог нам опоздать…
А вот Груня Каганер решила внести лепту в учение о благодати:
Когда-то в рощах щебетали соловьи,
Они так сладко пели о любви...
Все в природе нашей гармонично,
Все надежно, сделано отлично,
Надо доброту и мудрость сохранять,
Чтоб вернулась к людям с соловьями благодать.
Впрочем, не только Груня К., но и другие тамошние поэты интересуются орнитологией - иногда даже вопреки грамматике, как Марк Харах, который неравнодушен к голубям.
Белый голубь стайкой мира
Налетел со всех сторон -
Обклевал мне все маслины
И обгадил весь балкон.
Остается загадкой, как 1 (один) голубь мог летать "стайкой". К сожалению, поэт об этом не пишет.
Поскольку рядом с Кирьят-Арбой находится арабский Хеврон, местных поэтов не может не волновать тема межнациональных отношений. Так, поэт Семен Шик поделился своими впечатлениями от мусульманского богослужения:
Мелодий звуки, вроде Баха,
Звучат под утро - нет пяти.
Арабы молятся Аллаху…
А ты молчи и потерпи.
Хеврон наполнили горючим -
Араб с евреем там живут.
Рулоны (sic!) проволки колючей
Общаться тесно не дают…
К порядкам местным не привыкнуть,
Не знаю на иврите слов.
Арабам хочется мне крикнуть -
Нельзя молиться в пять часов!
Арабские молитвы волнуют не только живых, но и покойных обитателей Кирьят-Арбы:
Старое еврейское кладбище в Хевроне.
Там лежат мои друзья: Мордехай и Лёня.
Сразу за оградой - белая мечеть,
Суета и крики, и чужая речь.
На воротах стража,
из мечети - вой.
Не положен даже
мёртвому покой.
Кстати, интерес к покойникам вообще свойственен кирьят-арбинской музе. Обычно это родственники, как у поэта Игаля Галая (Рабовского):
Ты не волнуйся, мама, за меня.
Я дед уже, и у меня три внука.
Их нам дочурка наша родила,
с которой тебе выпала разлука.
Твой старший правнук - копия твоя.
Жена и теща в нём души не чают.
Его мы и назвали в честь тебя,
и родственники все об этом знают.
Всё хорошо. Но не увидишь ты
ни правнуков, и ни меня седого.
Так редко я дарил тебе цветы!
Так часто вырывалось злое слово…
К исконно рускоязычных поэтам в Кирьят-Арбе присоединились акыны и аксакалы из солнечных Чуркестанов. Правда, в русском языке они о на доисторической родине были не слишком тверды. Но творить им это не помешало. Вот, к примеру, вспоминает о своем советском прошлом Берта Сенаниева:
Кому-то там жилось, возможно, и вольготно,
Но руку к сердцу, только честно преподать,
Могли ли мы почувствовать себя там должно?
И были ль мы среди своих? Как знать.
Однако вспомним, поразмыслив осторожно,
Что ж такое было? соревнование души, что я могу еще сказать.э
Всегда держались мы на зависть недругам достойно, благородно,
А ну-ка, мы, попросим время нам десятки лет вернуть опять.
Несмотря на то, что все поэты сборника пишут по-русски, некоторые, похоже испытывают от этого дискомфорт, и хотели бы все переиграть. К примеру, Мордехай Лапид страстно мечтает заново родиться уже в Израиле,
И не Пушкина знать, а Исайю,
Пусть компьютер поет на столе,
А цицит бойко с детства свисает,,
И английский скользит в головe
Какую часть тела поэт лирически называет "детством", к сожалению, не указано.
В общем, позволим себе не согласиться поэтессой Инной Самвелян, горестно причитающей:
Кому нужны поэты,
Кому они нужны
Китьят-aрбинские - очень даже нужны.
Поскольку смех, как известно, продлевает жизнь.
Ознакомишись с текстом, аз, многогрешный, их хорошо понял. Поскольку в этом тоненьком двухтомнике запрятаны такие жемчужины, яхонты и адаманты, что "Фауст" Гете нервно курит в стороне.
К сожалению, лень не позволяет мне поделиться с читателями всеми поэтическими сокровищами Кирьят-Арбы. Но кое-что все-таки опубликую. Поскольку - народ должОн знать и проч.
Муниципальная поэзия начинается, естественно, с воспевания места прописки. Например, в исполнении поэта Эдуарда Фридмана:
У нас горы, солнце, небо, все бездонно,
И флаг родной всегда висит над моацой.
Пройдусь я улицами древнего Хеврона,
Куда молиться ходим мы большой семьей.
Фридману вторит поэт Холодовский.
Кирьят-Арба, часть Хеврона,
Здесь начало всех начал,
Словно заново рожденный,
Я твоею частью стал.
Частью улицы-аллеи,
Частью сквера, где Матнас...
Видимо, в славном городе есть еще один сквер. Однако частью его поэт Холодовский решительно не считает.
Кстати, о моэце и Матнасе. В русском языке два десятка тысяч слов. Но кирьят-арбинским рифмоплетам их решительно не хватает, и приходится пользоваться варваризмами.
Впрочем, не всем кирьят-арбиским пиитам удается гармонично интегрировать гебраизмы в русские конструкции. Некоторые колеблются, мучаются, пробуют разные варианты - как, к примеру, Люся Островская в стихотворении "За ханукальным столом":
Послушайте меня, послушайте, евреи,
Когда б, как львы, не дрались Маккавеи,
Мы с вами здесь бы не сидели,
Суфганиеты бы не ели...
В домах зажигают евреи огни,
Садятся за стол и едят суфганьи.
Вообще, исторические темы очень волнуют поэтическое сообщество Кирьят-Арбы. Правда, история все время почему-то перетекает в современность:
Мой народ не видит и не слышит,
Как его терзает иноверец,
Но Иосиф Флавий нам опишет,
Почему голосовал за МЕРЕЦ.
Впрочем, порой вспоминают и менее древние события. Например, Рахель Новосельская поделилась своими мыслями о войне:
Смешалась кровь вечернего заката,
С кровавым пламенем горящего села,
С разгульным грохотом немецкие солдаты,
Взрезали танками созревшие поля.
Зубастых гусениц безжалостные ленты,
Порвали тишину лесных дорог,
Ругаясь и горланя песни ввалились немцы,
К Людмиле в избу, на отцов порог.
Как водится, немцы начинают всячески злобствовать и мародерствовать:
Враги хозяйничали, будто в собственной квартире:
Ловили кур, по погребу шныряли,
Стрельбою забавляясь, словно в тире,
Фото в рамках со стены сбивали.
"Свари-ка борщ, паршивая свинья,
Чтоб сало и картошка были нам к обеду"
Дальше история принимает сначала трагический, а затем героический оборот. у Людмилы был маленький сын
Двухлетний мальчик голоден до дрожи,
На ножки не встает, темно в глазах,
Ища объедлки, он под столом елозил,
Лавируя меж ног в тяжелых сапогах.
Устав от елозанья и лавирования, один из фашистов отравил бедного мальчика карбидом. Тогда его героическая мать собрала остатки яда, и отравила в отместку всех немцев. И
Когда фашист последний отдал богу душу,
Людмила, тельце сына бережно неся с собой,
Ушла в отряд, в лесную гущу,
Там стала на дорогу жизни боевой.
И с тех пор, видимо, так и била врага детским тельцем.
Настоящая поэзия - это, среди прочего, еще и поиск новых рифм. Занимаются этим и кирьят-арбинцы. Например, поэт Марк Харах сумел необычно зарифмовать глагол "сидит":
Лиза на лавочке с внучкой сидит,
Юлик у банка с собачкой стоит.
А его коллега Евгений Австрих нашел свежую рифму к имени Меир:
Деда звали Меир,
Бабушку - Рахиль.
Витебск был похерен,
В Ленинграде пыль.
А в Киеве, как известно, дядька.
Поскольку город Кирьят-Арба находится на территориях, среди тамошних пиитов есть немало вернувшихся к вере предков. Поэтому в их стихах временами проскальзывают глубокие теологические истины. Например, Виктор Горфинкель решил поговорить с читателям о Провидении:
Нам напророчили когда-то -
И те пророчества сбылись:
Когда восстанет брат на брата,
Господней кары берегись…
Господь иль нет играет с нами,
Но примирения словами
Нам нужно рок опережать -
И не дай Бог нам опоздать…
А вот Груня Каганер решила внести лепту в учение о благодати:
Когда-то в рощах щебетали соловьи,
Они так сладко пели о любви...
Все в природе нашей гармонично,
Все надежно, сделано отлично,
Надо доброту и мудрость сохранять,
Чтоб вернулась к людям с соловьями благодать.
Впрочем, не только Груня К., но и другие тамошние поэты интересуются орнитологией - иногда даже вопреки грамматике, как Марк Харах, который неравнодушен к голубям.
Белый голубь стайкой мира
Налетел со всех сторон -
Обклевал мне все маслины
И обгадил весь балкон.
Остается загадкой, как 1 (один) голубь мог летать "стайкой". К сожалению, поэт об этом не пишет.
Поскольку рядом с Кирьят-Арбой находится арабский Хеврон, местных поэтов не может не волновать тема межнациональных отношений. Так, поэт Семен Шик поделился своими впечатлениями от мусульманского богослужения:
Мелодий звуки, вроде Баха,
Звучат под утро - нет пяти.
Арабы молятся Аллаху…
А ты молчи и потерпи.
Хеврон наполнили горючим -
Араб с евреем там живут.
Рулоны (sic!) проволки колючей
Общаться тесно не дают…
К порядкам местным не привыкнуть,
Не знаю на иврите слов.
Арабам хочется мне крикнуть -
Нельзя молиться в пять часов!
Арабские молитвы волнуют не только живых, но и покойных обитателей Кирьят-Арбы:
Старое еврейское кладбище в Хевроне.
Там лежат мои друзья: Мордехай и Лёня.
Сразу за оградой - белая мечеть,
Суета и крики, и чужая речь.
На воротах стража,
из мечети - вой.
Не положен даже
мёртвому покой.
Кстати, интерес к покойникам вообще свойственен кирьят-арбинской музе. Обычно это родственники, как у поэта Игаля Галая (Рабовского):
Ты не волнуйся, мама, за меня.
Я дед уже, и у меня три внука.
Их нам дочурка наша родила,
с которой тебе выпала разлука.
Твой старший правнук - копия твоя.
Жена и теща в нём души не чают.
Его мы и назвали в честь тебя,
и родственники все об этом знают.
Всё хорошо. Но не увидишь ты
ни правнуков, и ни меня седого.
Так редко я дарил тебе цветы!
Так часто вырывалось злое слово…
К исконно рускоязычных поэтам в Кирьят-Арбе присоединились акыны и аксакалы из солнечных Чуркестанов. Правда, в русском языке они о на доисторической родине были не слишком тверды. Но творить им это не помешало. Вот, к примеру, вспоминает о своем советском прошлом Берта Сенаниева:
Кому-то там жилось, возможно, и вольготно,
Но руку к сердцу, только честно преподать,
Могли ли мы почувствовать себя там должно?
И были ль мы среди своих? Как знать.
Однако вспомним, поразмыслив осторожно,
Что ж такое было? соревнование души, что я могу еще сказать.э
Всегда держались мы на зависть недругам достойно, благородно,
А ну-ка, мы, попросим время нам десятки лет вернуть опять.
Несмотря на то, что все поэты сборника пишут по-русски, некоторые, похоже испытывают от этого дискомфорт, и хотели бы все переиграть. К примеру, Мордехай Лапид страстно мечтает заново родиться уже в Израиле,
И не Пушкина знать, а Исайю,
Пусть компьютер поет на столе,
А цицит бойко с детства свисает,,
И английский скользит в головe
Какую часть тела поэт лирически называет "детством", к сожалению, не указано.
В общем, позволим себе не согласиться поэтессой Инной Самвелян, горестно причитающей:
Кому нужны поэты,
Кому они нужны
Китьят-aрбинские - очень даже нужны.
Поскольку смех, как известно, продлевает жизнь.