«Есть место, где я буду отдыхать…»
Оригинал взят у museum_tarhany в «Есть место, где я буду отдыхать…»
27 июля - День памяти М.Ю. Лермонтова.
Узнав о его гибели, прославленный генерал А.П. Ермолов негодовал: «Уж я бы не спустил этому Мартынову. Если б я был на Кавказе, я бы спровадил его; там есть такие дела, что посылать да, вынувши часы, считать, через сколько времени посланного не будет в живых. Можно позволить себе убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей не скоро дождешься!»
Р.К. Шведе
М.Ю. Лермонтов на смертном одре.
1841 г. Холст, масло. 16,5х20,5.
Институт Русской Литературы РАН
(ИРЛИ, Пушкинский дом). Санкт-Петербург
На пятигорскую трагедию у горы Машук откликнулась вся Россия. Постепенно часть российской читающей публики и те, кто знал Михаила Юрьевича, стали понимать, что родина вновь потеряла гения, человека, которому «… тесно в узких рамках официальной формы; кроме того, они [гении] думают не так, как многие, говорят и поступают не так, как большинство… идут не в ногу с вымуштрованными отрядами чиновников и верных слуг государства. Они защищают культуру в период славословий в адрес цивилизации; пророчески указывают гибель, когда все говорят о победе; проповедуют идеализм во время господства «бесшабашного материализма»…; мужественно отстаивают гуманитарную культуру…; права личности - в период массовой нивелировки или преследования людей».
Для самого родного поэту человека - бабушки - случившееся стало катастрофой. Страшная весть сразила ее в Петербурге. Со слов очевидца события известно: «В конце июля 1841 года к Т.А. Бороздиной, дом которой в Петербурге стоял параллельно дому Арсеньевой, прибежал лакей Елизаветы Алексеевны, сказать, что его барыне дурно, что получено письмо с Кавказа о смерти Михаила Юрьевича. Меня послали к ней, мы с лакеем быстро пробежали через задние ворота и нашли Елизавету Алексеевну на полу без памяти. Подняли ее на кровать, послали за доктором, а когда она пришла в себя, то сказала, что Лермонтов убит майором Мартыновым на дуэли».
Хронологию трагедии дополняют письма ее родственницы: «Сие несчастье так нас всех поразило, я не могла несколько ночей спать, все думала …. Никто не ожидал, чтобы она с такой покорностью сие известие приняла, теперь все Богу молится и собирается ехать в свою деревню, на днях из Петербурга выезжает. …Никогда не произносит имени Мишеля, и никто не решается произнести в ее присутствии имя какого бы то ни было поэта».
Один из первых собирателей тарханской старины, П.К. Шугаев, в своих материалах сообщал, что «когда в Тарханах стало известно о несчастном исходе дуэли Михаила Юрьевича с Мартыновым, то по всему селу был неподдельный плач». А вскоре в имение вернулась и сама Арсеньева. Паралич, от которого она страдала уже давно, на нервной почве развился в полную силу и у нее отнялись ноги. Поправлялась очень медленно, но старалась, так предстояли непростые и длительные хлопоты для того, чтобы получить высочайшее разрешение на перевоз и перезахоронение тела горячо любимого внука, домой, в Тарханы.
О скорбных событиях весны 1842 года, описывающих возвращение праха поэта в родную усадьбу, рассказывали старожилы села:«Снарядили наших тархановских и поехали на Кавказ. Долго ездили мужики, далек был путь - три месяца туда и обратно… Гроб с телом Михаила Юрьевича везли из Пятигорска через Чембар. Это было на пасхальной неделе. На улицах собралось много народа. Нашей барыне заранее сказали, когда привезут гроб в Чембар. Она приехала туда и остановилась у родных своих Шан - Гирей. Когда гроб, покрытый черным бархатом, привезли, около церкви служили панихиду. Народ знал, что Михаил Юрьевич умер не своей смертью, а его убили несправедливые люди. И от этого было еще больше жалости. Мужики и бабы плакали. Многие из Чембарских ходили провожать гроб далеко за Чембар. Елизавета Алексеевна шла за гробом тихо, низко опустив голову. Шан - Гирей и Евреиновы вели ее под руки. А за ними ехала тройка лошадей. Приехали в Тарханы, уж тут народа сошлось! Со всего села да из ближайших деревень. Плакали и голосили так, будто в каждом доме кто-то да умер». Помнили крепостные, как «добрый барин», жальливый до крестьян» не раз горячо вступался за них перед бабушкой, требовал их помилования, как однажды подарил крестьянам лес на дома и выделил им кирпич на постройку белых печей вместо «курных», как мечтал, при выходе в отставку, возвести всем каменные избы.
23 апреля 1842 Лермонтова похоронили рядом с могилами матери и деда. Очевидцы свидетельствовали, как с того времени, тарханская барыня «стала жертвовать церкви много денег, больных жалела, кому денег давала, кому хлебца, <…> одежду давала, обувочкой дарила, а по внуку своему подавала богатую милостыню - поминала, сказать невозможно как, сорок сороков милостыню выполнила, замолила у Бога, плакала до самой смерти".
А над его могилой Арсеньева воздвигла памятник из черного мрамора, на нем золотыми буквами высекли: «Михайло Юрьевич Лермонтов. 1814-1841». Ее ли это было решение или Елизавете Алексеевне была знакома запись в юношеской тетрадке внука : «Мое завещание… положите камень; и - пускай на нем ничего не будет написано, если одного имени моего не довольно будет доставить ему бессмертие!»
Елена Борисовна Родина,
научный сотрудник
Государственного Лермонтовского музея-заповедника "Тарханы"
27 июля - День памяти М.Ю. Лермонтова.
Узнав о его гибели, прославленный генерал А.П. Ермолов негодовал: «Уж я бы не спустил этому Мартынову. Если б я был на Кавказе, я бы спровадил его; там есть такие дела, что посылать да, вынувши часы, считать, через сколько времени посланного не будет в живых. Можно позволить себе убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей не скоро дождешься!»
Р.К. Шведе
М.Ю. Лермонтов на смертном одре.
1841 г. Холст, масло. 16,5х20,5.
Институт Русской Литературы РАН
(ИРЛИ, Пушкинский дом). Санкт-Петербург
На пятигорскую трагедию у горы Машук откликнулась вся Россия. Постепенно часть российской читающей публики и те, кто знал Михаила Юрьевича, стали понимать, что родина вновь потеряла гения, человека, которому «… тесно в узких рамках официальной формы; кроме того, они [гении] думают не так, как многие, говорят и поступают не так, как большинство… идут не в ногу с вымуштрованными отрядами чиновников и верных слуг государства. Они защищают культуру в период славословий в адрес цивилизации; пророчески указывают гибель, когда все говорят о победе; проповедуют идеализм во время господства «бесшабашного материализма»…; мужественно отстаивают гуманитарную культуру…; права личности - в период массовой нивелировки или преследования людей».
Для самого родного поэту человека - бабушки - случившееся стало катастрофой. Страшная весть сразила ее в Петербурге. Со слов очевидца события известно: «В конце июля 1841 года к Т.А. Бороздиной, дом которой в Петербурге стоял параллельно дому Арсеньевой, прибежал лакей Елизаветы Алексеевны, сказать, что его барыне дурно, что получено письмо с Кавказа о смерти Михаила Юрьевича. Меня послали к ней, мы с лакеем быстро пробежали через задние ворота и нашли Елизавету Алексеевну на полу без памяти. Подняли ее на кровать, послали за доктором, а когда она пришла в себя, то сказала, что Лермонтов убит майором Мартыновым на дуэли».
Хронологию трагедии дополняют письма ее родственницы: «Сие несчастье так нас всех поразило, я не могла несколько ночей спать, все думала …. Никто не ожидал, чтобы она с такой покорностью сие известие приняла, теперь все Богу молится и собирается ехать в свою деревню, на днях из Петербурга выезжает. …Никогда не произносит имени Мишеля, и никто не решается произнести в ее присутствии имя какого бы то ни было поэта».
Один из первых собирателей тарханской старины, П.К. Шугаев, в своих материалах сообщал, что «когда в Тарханах стало известно о несчастном исходе дуэли Михаила Юрьевича с Мартыновым, то по всему селу был неподдельный плач». А вскоре в имение вернулась и сама Арсеньева. Паралич, от которого она страдала уже давно, на нервной почве развился в полную силу и у нее отнялись ноги. Поправлялась очень медленно, но старалась, так предстояли непростые и длительные хлопоты для того, чтобы получить высочайшее разрешение на перевоз и перезахоронение тела горячо любимого внука, домой, в Тарханы.
О скорбных событиях весны 1842 года, описывающих возвращение праха поэта в родную усадьбу, рассказывали старожилы села:«Снарядили наших тархановских и поехали на Кавказ. Долго ездили мужики, далек был путь - три месяца туда и обратно… Гроб с телом Михаила Юрьевича везли из Пятигорска через Чембар. Это было на пасхальной неделе. На улицах собралось много народа. Нашей барыне заранее сказали, когда привезут гроб в Чембар. Она приехала туда и остановилась у родных своих Шан - Гирей. Когда гроб, покрытый черным бархатом, привезли, около церкви служили панихиду. Народ знал, что Михаил Юрьевич умер не своей смертью, а его убили несправедливые люди. И от этого было еще больше жалости. Мужики и бабы плакали. Многие из Чембарских ходили провожать гроб далеко за Чембар. Елизавета Алексеевна шла за гробом тихо, низко опустив голову. Шан - Гирей и Евреиновы вели ее под руки. А за ними ехала тройка лошадей. Приехали в Тарханы, уж тут народа сошлось! Со всего села да из ближайших деревень. Плакали и голосили так, будто в каждом доме кто-то да умер». Помнили крепостные, как «добрый барин», жальливый до крестьян» не раз горячо вступался за них перед бабушкой, требовал их помилования, как однажды подарил крестьянам лес на дома и выделил им кирпич на постройку белых печей вместо «курных», как мечтал, при выходе в отставку, возвести всем каменные избы.
23 апреля 1842 Лермонтова похоронили рядом с могилами матери и деда. Очевидцы свидетельствовали, как с того времени, тарханская барыня «стала жертвовать церкви много денег, больных жалела, кому денег давала, кому хлебца, <…> одежду давала, обувочкой дарила, а по внуку своему подавала богатую милостыню - поминала, сказать невозможно как, сорок сороков милостыню выполнила, замолила у Бога, плакала до самой смерти".
А над его могилой Арсеньева воздвигла памятник из черного мрамора, на нем золотыми буквами высекли: «Михайло Юрьевич Лермонтов. 1814-1841». Ее ли это было решение или Елизавете Алексеевне была знакома запись в юношеской тетрадке внука : «Мое завещание… положите камень; и - пускай на нем ничего не будет написано, если одного имени моего не довольно будет доставить ему бессмертие!»
Елена Борисовна Родина,
научный сотрудник
Государственного Лермонтовского музея-заповедника "Тарханы"