Интересным представляется тот факт, что среди терминов, активно используемых большевистским агитпропом, а впоследствии - социалистической прессой и публицистикой, существительное «культура» занимало одну из ведущих позиций. Не спорю, что слова «коммунизм», «будущее» или, скажем, «подвиг» использовались много чаще. Однако же борьба за воспитание, пестование нового человека была едва ли не самой главной задачей Советской Власти. Вспомним изначальный смысл. Итак, словари утверждают, что латинское слово ‘cultura’ происходит - есть возделывание, обработка. У древнеримских товарищей сие относилось исключительно к сельскому хозяйству.
Итак, культура - это не просто интеллектуальное и нравственное развитие, как мы привыкли полагать, это - возделывание, выращивание лучших образцов. Теперь вспомним послереволюционную ситуацию. Большая часть населения - безграмотна или же малограмотна. Бескультурна. Разумеется, мне могут возразить - в Российской Империи процветали науки, искусства и передовая техника; дворянки писали стихи и музицировали; образованные купцы скупали картины импрессионистов, а сознательная интеллигенция боролась за народное счастье. И железные дороги с развитой телеграфной сетью тоже наличествовали. Автомобилизм развивался. Воздухоплавание не отставало. Но. А что же, собственно, народ?
Но вот, по итогам на начало 1920-х годов, мечты о грядущих Городах Солнца с домами-коммунами и с прочими садами на Марсе разбивались о суровую прозу бытия - строитель коммунизма, гегемон революции попросту не умел читать, а если и умел, то - скверно. Или не то, что нужно. Точнее - всю ту же бульварщину, которая, видимо, никогда себя не изживёт. Увы. Таким образом, образование, воспитание, а точнее - культивирование, привитие культуры оказывалось наиважнейшей задачей. Без этого - никуда. Теперь вспоминаем советские неологизмы, появившиеся в первые послереволюционные годы. Однако же начну не с чтения, а с велосипеда (так вот распределяются мои симпатии, что уж). Знакомый с детства термин «физкультура» - физическая культура, как известно, связанная не только и не столько с телесным, физиологическим аспектом. Смысл советской физкультуры - взращивание гармонично развитой личности.
«В здоровом теле - здоровый дух!» - этот лозунг украшал все спортзалы и стадионы. «Чтобы тело и душа были молоды!» - так пелось в знаменитой песне. Этот подход оказывался близок к античному понятию калокагатия, что означает сочетание физических и нравственных совершенств. Именно поэтому в СССР так любили знаменитую чеховскую фразу «В человеке всё должно быть прекрасно…». И тело, и душа, и мысли. И даже одежда. Так вот, наша физкультура предполагала массовость и потому - обязательность. Спорт - это уже для одарённых силой и ловкостью, а вот нормы ГТО, как один из важнейших аспектов физической культуры предполагали тотальное участие. Опять же, «норма» ГТО, есть непременная величина, ниже которой падать никак не возможно. Культура даёт понятие именно нормы и отвергает, отбрасывает деградацию.
Идём далее. В 1920-х годах возникло понятие «культура быта» - на эту тему писались многочисленные статьи, выпускались брошюры, проводились лекции, иной раз перераставшие в горячие диспуты. Итак, новому человеку - новый быт, то есть культурный быт. Правила социалистического общежития, чистота помещений и одежды, уважение к соседям - всему этому приходилось учить. В прессе тех лет частенько появлялись публикации, в которых сравнивался ужасающий и, по сути, убивающий быт дореволюционного пролетария и противопоставленная ему солнечная современность. Авторы статей прямо говорили: вот - фотография замызганных работяг 1913 года, а вот - дом-коммуна и фабрика-кухня 1929 года! «Там - грязь и насекомые, пьянство и безысходность. Тут - наполненные светом эркеры и стерильность нижнего белья».
Разумеется, реальная жизнь тех домов-коммун часто бывала далека от совершества и обучение «политесу» давалось большим с трудом, но ничто не делается сразу, наскоком, особенно в деле выращивания лучших образцов. Итак, следующий термин - дом культуры (или даже - дворец культуры). Считалось, что сознательный пролетарий после работы идёт не по пивным да по танцулькам, а в свой рабочий клуб, где он сможет поиграть в шахматы, послушать музыкантов, принять участие в полит-диспуте или просто почитать книжку. Советские дома культуры должны были стать центрами гармоничного развития и всемерного просвещения - культпросвета. Культура - это свет.
Ну и, наконец, одно из самых интересных и дискуссионных понятий того времени - пресловутый пролеткульт. Принято считать, что пролетарской культурой именовалась принципиально новая система ценностей, отрицающая прошлые достижения цивилизации, как буржуазные, отжившие и потому - бесполезные, даже вредные. Недаром многие функционеры послереволюционного десятилетия кричали, что «мазню» всяких Тицианов и Суриковых надо снести на свалку, Пушкиных с Диккенсами - туда же, а вместо придуманных пьесок играть на сцене злободневные политические скетчи. Тому пример - интервью со знаменитым архитектором Иваном Леонидовым, полагавшим, что по радио нужно слушать… не музыку, а жизнь, да и кинематограф должен стать исключительно не игровым. (Журнал «Современная архитектура», 1929, №3).
Так, гений конструктивизма утверждал: «Отрицаю положительное значение театра, как изжившего свою культурную роль, благодаря примитивности своих методов и своей техники». К пению он относился не менее сурово: петь можно, но сие никак не повышает культурный уровень трудящихся. Вообще же, «…я думаю, что нужно организовать времяпрепровождение в клубе так, чтобы непрерывно поднимать общую культурность, переключить силы с пения на более культурно-полезное занятие...» Как видим, Леонидов был крайне радикален в своих воззрениях. Если же с карандашом в руках проанализировать текст этого интервью, то первое, что бросается в глаза - это постоянное, даже навязчивое упоминание слов «культура», «культурный» и «культурность».
В этой связи вспоминаются решительные деятели из театра «Синяя блуза» с их песенкой-речёвкой: «Мы синеблузники, мы профсоюзники - нам всё известно обо всём, / И вдоль по миру свою сатиру, как факел огненный, несём!» Считалось, что новая пролетарская культура - это творчество масс, направленное на массовое же потребление. Потому - простота, доступность и балаганная яркость. Главное - воспитать политически грамотного коллективиста. Но это лишь одна сторона проблемы, ибо всё было гораздо сложнее и главное - интереснее. Итак, берём с полочки брошюру «Культура и быт» 1924 года и читаем статью Сергея Третьякова «К уточнению терминологии». «Но и людям, стоящим, казалось бы, на материалистической точке зрения, не чужды представления о культуре, как о каком-то музее.
Для этих людей культура предшествующей нам эпохи есть некая многоуважаемая куча, в которую свалены и Шекспир, и Уатт, и Лейбниц, и Бетховен, и Пастер, и Лютер, и Рафаэль, и небоскрёбы, и дифференциальное исчисление, и пользование вилкой и носовым платком. Для них культура - либо музей, либо рынок, где всякий вновь пришедший может купить для любого употребления, начиная с гуталина и кончая идеей бессмертия». Итак, далее автор предлагает обследовать «многоуважаемую кучу» с благородной целью, имеющей название «культурничество». Что же это такое? Это - «…процесс сортировки и усвоения пролетариатом материалов и приёмов, изобретённых классами-предшественниками, но получающих новое классовое назначение в руках пролетариата».
Собственно говоря, в Советском Союзе победила именно эта концепция культурничества - привитие победившему классу утончённых вкусов и лучших навыков побеждённых, уничтоженных сословий. Не отрицание, но тщательная фильтрация. Так, Пушкин из бытописателя праздных денди, барышень-крестьянок и легконогих нимф превратился в яростного борца с самодержавием, а, говоря о придворном композиторе Людовика XIV - о Жане-Батисте Люлли, всегда подчёркивалось, что он - родом из флорентийских крестьян. Любая статья о Карло Гольдони или, скажем, о Бомарше, должна была содержать фразу, гласящую, что автор многократно обращался к сюжетам из площадного балаганного театра, да и вообще, был близок народу, за что страдал от всяческих герцогов.
Разумеется, сейчас это выглядит смешно - томик сонетов Шекспира и тот всегда предварялся цитатой Владимира Ильича Ленина или же - Карла Маркса. Но при этом людям активно внедрялось в сознание, что Шекспир - это хорошо. Это норма, это культура, вы обязаны знать сонеты и пьесы. Вы - культурные наследники цивилизации, поэтому надо непременно сколотить самодеятельную труппу при шарикоподшипниковом заводе и представлять там «Гамлета». А не замахнуться ли нам, товарищи, на Вильяма, понимаете ли, нашего Шекспира? Ещё немаловажный момент - привитие культуры жителям бывших «национальных окраин». Не секрет, что до революции «тунгус и друг степей калмык», воспетые всё тем же Пушкиным, были крайне далеки от цивилизации.
Кроме того, культурой именовалось умение со вкусом одеваться, но при этом - не крикливо, а именно достойно. Так различные издания (к примеру «Эстетика поведения», 1963 или «Одевайтесь со вкусом», 1960) писали, что «Культурный человек никогда не станет подражать так называемым «стилягам». Никогда не производят хорошего впечатления «сверхмодные» костюмы. К сожалению, встречаются ещё люди, которые теряют чувство меры и считают, что красота заключается в вычурной причёске, вызывающе сшитом платье. У таких людей попросту дурной вкус». Или, к примеру, вот: «Стремление обратить на себя внимание крикливой, безвкусной одеждой, причёской, вызывающей, бескультурной манерой держаться делают их чужими в нашем социалистическом обществе».
Интересна и формулировка из дамского «Домоводства» за 1958 год: «Культурная женщина никогда не наденет купленное в магазине бельё, пока его не выстирает или не отгладит горячим утюгом, …не станет купаться в грязном бассейне, пруду и т.д.» То есть в данном случае, культурная - это ещё и чистоплотная. Разговор о культуре был бы неполон без упоминаний о Юрии Лотмане. Помните? «Культура - вещь очень хорошая, конечно, но она нас всех и стесняет: не делай того, не делай этого, это стыдно делать». Культура немыслима без запрета, без табу, без понятий хорошо - плохо, прилично - дурно. Да и вообще без самой важной для человечества дилеммы «можно / нельзя». Как только это уходит - испаряется и культура.