Свидетельские показания по делу Оберлендера. "Нахтигалль" во Львове, "Бергманн" на Кавказе.
(продолжение. начало см. здесь)
Т. Д. Лысенко. Сейчас попросим выступить свидетелей. Их выступления будут переводиться на английский язык. Мы просим присутствующих в зале корреспондентов вопросы, которые возникнут в ходе пресс-конференции, по возможности задавать в письменном виде.
Слово предоставляется свидетелю Мельнику Григорию Ивановичу.
Г. И. Мельник. Я служил под командованием Оберлендера и знаю о его преступлениях.
С весны 1939 г. я проживал в Кракове и там же осенью 1940 г. был вовлечен в организацию украинских буржуазных националистов. Эта организация направила меня вместе с другими украинцами в город Крыница, где мы под руководством немецких инструкторов проходили предварительную войсковую подготовку. Затем нас перевезли в Германию, в Нойгаммер, где из украинских националистов сформировали батальон «Нахтигаль».
Этот батальон состоял из четырех рот общей численностью около тысячи человек, командовали батальоном немецкий офицер Херцен и один из главарей украинских буржуазных националистов - Роман Шухевич. Командный состав батальона был из немцев, а их заместителями являлись украинские буржуазные националисты, знавшие немецкий язык. Мы были обмундированы в немецкую форму Вермахта. Отличительными знаками являлись желто-голубые полоски для погон и металлический знак «тризуб».
18 июня 1941 г. наш батальон прибыл под город Радымно на советскую границу.
Там нам стало известно, что наша часть подготовлена для выполнения карательных функций в связи с предстоящей войной с СССР.
После нападения гитлеровцев на Советский Союз наш батальон шел за передовыми немецкими частями и 29 июня прибыл в город Янов под Львовом.
В лесу под Яновом я видел все командование батальона в сборе. Там был и Оберлендер в чине обер-лейтенанта; как рассказывали, он являлся представителем высшего немецкого командования и политическим руководителем нашего батальона.
30 июня 1941 г. наш батальон вступил во Львов. Проходя по улицам, по приказанию командования, мы распевали песни, в том числе и погромную песню, призывающую к уничтожению коммунистов, евреев и поляков.
В городе Львове батальон размещался в разных местах. Из нашего взвода и из других взводов в тот же день по приказу Оберлендера и Шухевича была отобрана группа легионеров общей численностью около восьмидесяти человек. Среди них были Лущик Григорий, Панькив Иван, Панчак Василий и другие.
Через 4-5 дней эти люди возвратились и рассказывали, что они арестовали и расстреляли много жителей города.
Панькив и Лущик говорили, что они вместе с участниками ранее заброшенных диверсионных групп получили от Оберлендера и Шухевича списки подлежащих аресту людей. Арестованных свозили в определенные места, среди которых я запомнил названную ими бурсу Абрагамовича, а затем по приказу Оберлендера и Шухевича арестованных расстреляли. Мне Лущик и Панчак говорили, что они лично расстреляли на Вулецкой горе польских ученых, и назвали их фамилии, среди которых мне хорошо запомнилась фамилия профессора Бартеля, известного мне как бывшего министра панской Польши.
По окончании этой акции батальон был собран в казармах по Стрыйскому шоссе. Примерно 6 или 7 июля выступил перед батальоном Оберлендер и заявил, что задание в городе Львове выполнено правильно, но поставленные перед нами задачи требуют дальнейшего продвижения вперед.
После этого мы выступили из Львова по направлению к городу Золочев.
Командный состав батальона из немцев отличался большой жестокостью по отношению к советским людям. Я лично видел, как один фельдфебель из нашего батальона возле Стрыйских казарм застрелил ни в чем не повинную молодую девушку.
В городе Золочев мы находились несколько дней, охраняя военнопленных. Командованием батальона было приказано выявлять среди военнопленных коммунистов, а затем уничтожать их.
Из Золочева наш батальон прибыл в Тернополь, где по приказу Оберлендера и Шухевича была отобрана группа из 380 человек, в которой был и я. Нас направили под командой Сидора Василия, заместителя Шухевича, в город Сатанов.
В предместье Сатанова Сидор отобрал около двадцати человек и повел их в город, где они начали расстреливать мирных жителей по списку, имевшемуся у Сидора. Приказ об уничтожении жителей Сатанова, как позднее стало известно, Сидор получил вместе со списками лично от Оберлендера и Шухевича. Оставшаяся часть группы, где был и я, закрывала выходы из города. Придя в город, я видел на улицах и во дворах много убитых людей, среди которых были трупы не только взрослых, но и детей.
Пока мы находились в Сатанове, основная часть батальона вместе с командованием поместилась в Михамполе, где также были случаи расстрелов мирных жителей.
Затем весь батальон собрался в городе Юзвин, где также имели место убийства ни в чем не повинных советских людей.
Из Юзвина батальон был отправлен обратно в Германию, в Нойгаммер. Там я прекратил службу у немцев и порвал с украинскими буржуазными националистами, возвратился в Краков, где и работал по 1945 г. Вот коротко то, что я хотел сказать о преступлениях Оберлендера и «Нахтигаля».
Т. Д. Лысенко. Слово предоставляется свидетелю Шпиталь Ярославу Ивановичу.
Я. И. Шпиталь. До 1939 г. я проживал в селе Стрильбичи Старо-Самборского района Львовской области. Перед приходом Советской Армии, в этом же году я, поддавшись националистической пропаганде и не зная советской действительности, уехал на Запад и проживал в Польше.
В начале 1941 г. я был вовлечен в организацию украинских националистов членом этой организации Свободой, который был известен как сотрудник «Абвера». Меня направили в Краков, а оттуда в Бранденбург, где я был зачислен слушателем разведывательно-диверсионной школы, в которой обучалось около ста человек.
Через некоторое время поручик Босый, приехавший из Берлина, объявил нам, что в Нойгаммере формируется украинский батальон, который явится зародышем украинской националистической армии и вместе с гитлеровскими войсками будет освобождать Украину. Из нашей школы в этот батальон было направлено около семидесяти человек.
Я по окончании школы 10-11 июня 1941 г. вместе с Гиркой, Грыциным, Фитьо, Щирбой и Стельмащуком с диверсионной целью перешли границу в районе Славска Львовской области. Однако возложенного на нас задания мы не выполнили.
В Львов я прибыл на третий день его оккупации и на улице Подвальной встретил знакомых мне легионеров из батальона «Нахтигаль» Швеца и Шкитака, одетых в немецкую форму с отличительными знаками - сине-желтыми ленточками на погонах и знаком «тризуб» на груди.
Шкитак сказал мне, что они, легионеры, первыми вошли во Львов, и тут же указал на проходившего мимо нас офицера и сказал: «Это Шухевич, один из командиров батальона».
Шкитак очень торопился, он сообщил, что в составе группы легионеров по приказу командования батальона едет в район Великие Мосты Львовской области для ликвидации поляков и евреев.
Там же, во Львове, я встретил своего знакомого, Маевского, по кличке «Косарь» - руководителя пропаганды центра организации украинских националистов, который предложил мне идти в личную охрану Лебедя - одного из главарей украинских националистов.
Лебедь меня знал еще раньше, по Кракову, согласился с предложением Маевского и принял меня в свою охрану, но заявил, что я должен быть слепым, глухим и немым.
Мы размещались в доме по улице Драгоманова (бывшая Мохнацкого), № 22, в левом флигеле первого этажа.
В подвале этого дома находились арестованные, которых ночью выводили по одному во двор и там расстреливали.
Расстрелы производили немцы и легионеры из батальона «Нахтигаль» из малокалиберных винтовок и пистолетов, чтобы было меньше шума.
Я сам видел, как лежащих во дворе людей освещали электрическими фонарями и тех, кто еще был жив, расстреливали. Потом их увозили в не известном мне направлении.
Я все это видел из окон комнаты, в которой мы размещались.
В одну из ночей привезли на автомашинах группу арестованных, их сразу отвели на второй этаж, где учинили им допрос и избивали. Ругань, крики, стон и плач были хорошо слышны в нашей комнате. Через некоторое время этих арестованных сбросили с балкона второго этажа на бетонированную площадку двора, после чего достреливали. Убитых быстро увезли.
За эти три дня там было расстреляно несколько десятков человек. Аресты и расстрелы производились по заранее подготовленным спискам.
Вот это все, что я могу сказать о злодеяниях немцев и легионеров батальона «Нахтигаль» в первые дни оккупации Львова.
Т. Д. Лысенко. Слово предоставляется свидетелю Сулиму Теодору Васильевичу - бывшему узнику Освенцима.
Т. В. Сулим. Я бывший узник Освенцима и Маутхаузена под № 155027, неизгладимо оставшимся на моем теле. В этих лагерях смерти я выпил до дна горькую чашу страданий, уготованную человечеству нацистами. Я видел, как люди тысячами гибли от непосильной работы, холода, голода, электрического тока, пуль и палок, как гитлеровские изверги на горы человеческих трупов забрасывали изможденных, но еще живых моих собратьев, моливших о пощаде. В моей памяти сохранились чудовищные картины угона в газовые камеры тысяч голых детей, женщин и мужчин, Мне пришлось в течение трех лет дышать гарью человеческих тел, беспрерывно сжигавшихся в лагерных крематориях.
И поэтому, когда из сообщений прессы мне стало известно о выяснении роли Оберлендера в совершении тех страшных преступлений, которые имели место в первые дни оккупации нацистами города Львова, я счел своей священной обязанностью, своим долгом перед человечеством рассказать об этих преступлениях, поскольку сам лично являлся их очевидцем.
До войны я постоянно проживал во Львове. В ночь с 29 на 30 июня 1941 г. этот город был занят немецко-фашистскими войсками. Вместе с ними в город ворвались и вооруженные украинские националисты, которые были одеты в полевую форму немецкой армии и имели на погонах знак отличия в виде желто-голубой ленточки. Вскоре стало известно, что эти националисты составляют батальон «Нахтигаль», находившийся под немецким командованием.
После захвата города немецкие бандиты, гитлеровцы и их сподручные - украинские националисты из «Нахтигаля», стали жестоко расправляться с мирным населением. Начались массовые аресты, расстрелы, пытки и глумления над жителями города. В городе не было улицы, на которой не валялись бы трупы людей.
30 июня 1941 г. я видел, как солдаты «Нахтигаля» выволокли из дома № 65 по ул. Потоцкого моего соседа - 23-летнего студента Трояновского и тут же в овраге за домом расстреляли его. В этот же день на улице Коперника я был свидетелем расстрела большой группы людей, которых фашисты конвоировали по направлению улицы Сталина. Истекавших кровью раненых фашистские изверги добивали прикладами и каблуками сапог.
Кровавую расправу фашистские палачи учинили над интеллигенцией Львова. В первые же дни оккупации по городу разнеслась весть о том, что гитлеровцами арестованы такие видные ученые, литераторы, юристы и медики, как Бартель, Бой-Желенский, Вайгль, Гилярович, Домасевич, Мундт, Новицкий, Островский, Пилят, Ренцкий, Серадский, Стожек и другие. Стало известно, что их содержат в застенках бурсы Абрагамовича под охраной гитлеровцев и украинских националистов.
И вот мне лично пришлось быть свидетелем расстрела людей, содержавшихся гитлеровцами в бурсе Абрагамовича. В то время я проживал по улице Потоцкого, дом № 63, кв. 12, на 4-м этаже. 3 июля 1941 г., под вечер, из окон моей квартиры я увидел следующую картину: группа вооруженных солдат со стороны бурсы Абрагамовича вниз по Вулецкой горе вела под конвоем семь человек гражданских лиц, несших на себе лопаты. Дойдя примерно до половины Вулецкой горы, конвоиры остановились и, как было видно по их жестам, заставили этих людей копать яму. Когда они выкопали могилу, я увидел, как фашисты расстреляли их, зарыли трупы и удалились в направлении бурсы Абрагамовича. В ночь с 3 на 4 июля я несколько раз слышал выстрелы и автоматные очереди, доносившиеся с Вулецкой горы.
На следующий день утром я встретил своего соседа, поляка по национальности, Пионтека Станислава и рассказал ему о происшедшем. Пионтек подтвердил, что он тоже все это видел и слышал и что прошедшей ночью гитлеровские варвары совершили чудовищное злодеяние. «На склонах Вулецкой горы,- заявил со слезами старик Пионтек,- фашистские палачи расстреляли цвет польской интеллигенции».
Гитлеровцы и их сподручные - украинские националисты из «Нахтигаля» продолжали творить свои чудовищные злодеяния и в последующие дни. Много невинных граждан они повесили на балконах разных зданий Львова. На балконе Оперного театра были повешены 12 человек, среди которых находился и мой друг, студент университета, Сергей Глебовицкий. Злодеяния, которые были совершены фашистами и их сподручными - украинскими националистами из «Нахтигаля» в первые дни оккупации Львова, по своей жестокости превосходили до того известные в истории человечества.
Т. Д. Лысенко. Слово предоставляется свидетелю Алескерову Керару.
К. Алескеров. Я почти два года находился в подчинении у Оберлендера и хорошо знаю о преступлениях, которые он совершал.
Как я попал в руки Оберлендера?
В 1941 г., по окончании военного училища, я был направлен на фронт под Ленинградом и в районе Голубовки был взят в плен. Мне пришлось побывать в лагерях для военнопленных в городах Нарва, Тарту, под Тильзитом. В лагерях с нами обращались очень плохо. Нас кормили раз в сутки, пища была из неочищенной гнилой картошки и отбросов овощей. В лагерях свирепствовала дизентерия, тиф. Военнопленным не оказывали никакой медицинской помощи. Например, в лагере под Тильзитом ежедневно от холода, голода и болезней умирало по нескольку сот человек. Трупы валялись по всему лагерю, затем их собирали, клали друг на друга, как дрова,- предварительно сняв с них одежду,- потом грузили их на повозки, куда запрягали военнопленных, вывозили к морю и выбрасывали в воду. Часто в лагерь приходили пьяные фашисты с овчарками и натравливали на военнопленных собак.
Наконец, я очутился в лагере «Шталаг-8», около Затаи, в Силезии. Через некоторое время сюда прибыла группа немецких офицеров. В числе их был барон фон Кученбах, который хорошо говорил по-русски и по-азербайджански. Они отобрали из числа военнопленных азербайджанской национальности около тридцати человек, в том числе и меня, посадили на машину, отвезли в военный лагерь Нойгаммер.
Как выяснилось, немцы, используя крайне бедственное положение пленных, методом угроз и насилия создавали здесь из военнопленных кавказских национальностей военный батальон под названием «Бергманн». Я с группой азербайджанцев был послан в 3-ю роту. Командиром этого батальона был капитан Оберлендер, а его заместителем - зондерфюрер барон фон Кученбах. Мне отвели должность советника и помощника командира третьей роты - немца Цааг.
В тот вечер, когда мы прибыли в этот лагерь, я видел, как с группы военнопленных грузинской национальности сняли немецкую форму, надели советскую и куда-то отправили. Позднее немецкий унтер-офицер Ганс Никкель рассказывал, что их всех расстреляли, так как люди, попадавшие в «Бергманн», по какой-либо причине не пригодные к службе, в лагерь военнопленных не возвращались- их уничтожали.
В этом лагере находились два украинца. От них я узнал, что в 1940 г. Оберлендер из числа украинских буржуазных националистов организовал диверсионный батальон под условным названием «Нахтигаль». Одного из этих украинцев звали Демчишин, а другого Вознях. В начале войны, в 1941 г., они вели какую-то карательную операцию во Львове.
Как-то Оберлендер вызвал меня к себе и сказал, что он хочет взять в «Бергманн» еще одну группу из числа военнопленных азербайджанцев, находившихся в лагере «Шталаг-8». Он собрал группу немецких офицеров и унтер-офицеров, и мы поехали для отбора военнопленных.
По приезде в лагерь мы увидели жуткую картину. Военнопленные находились в ужасных условиях. Они еле-еле могли держаться на ногах. По приказу Оберлендера их построили в одну шеренгу, и он лично стал отбирать людей. Мы записывали их фамилии. Отобрав около шестидесяти человек, привезли их в военный лагерь Нойгаммер, поместили в отдельный барак и назначили карантин.
Среди этих людей семь человек оказались больными. Их поместили в изолятор, сделали уколы, от которых они погибли.
В этом военном лагере нас обучали пехотно-стрелковому делу, и некий доктор Дюрр преподавал нам теорию фашистской партии.
Весной 1942 г. нас построили и сказали, что мы должны принять присягу. Тут присутствовало много офицеров и гражданских лиц немецкой национальности. К присяге приводил сам Оберлендер.
После принятия присяги нас направили в Баварию в местечко Миттенвальд. Тут переодели нас в форму горнострелковой части и стали обучать ведению войны в горных условиях. Оберлендер принимал в этом активное участие.
В апреле или мае 1942 г. Оберлендер собрал нас, офицеров, и сказал, что мы поедем в Берлин на экскурсию. Нас привезли в Берлин в расположение эсэсовского полка «Великая Германия». Затем нас стали по одному вызывать в помещение, где находились два генерала, два гражданских лица, одна женщина, группа эсэсовских офицеров и сам Оберлендер. Мне задали несколько формальных вопросов, затем отвели в другую комнату.
После опроса к нам пришел Оберлендер в сопровождении эсэсовских офицеров и сказал, что среди нас были изменники и что они будут расстреляны. В числе изменников он назвал Циклаури, Тобидзе, Шавгулидзе, который здесь присутствует, и многих других. Позднее Оберлендер объявил, что многие из числа арестованных были расстреляны.
Из Берлина мы поехали обратно в Миттенвальд. По приезде в Миттенвальд Оберлендер собрал всех немцев на совещание, после чего начались аресты среди солдат. Много солдат было арестовано, с них сняли немецкую форму, посадили на автомашины и под строгим конвоем вывезли из лагеря.
В июне 1942 г. весь личный состав «Бергманн» был послан на Восточный фронт, и нам было приказано выдавать себя за басков (испанцев). Чтобы проверить надежность и устойчивость «Бергманн», в районе Моздока нас послали под обстрел советских войск, где мы понесли большие потери. Я был тяжело ранен.
Меня направили в госпиталь в Кисловодск. По приезде в Кисловодск я наблюдал такую картину: по распоряжению Оберлендера из госпиталя выбрасывали тяжело раненных советских военнослужащих на улицу, в госпиталь же помещали немцев. Населению было строго запрещено помогать советским раненым. Позднее я узнал, что при отступлении немцев с Кавказа одной из групп «Бергманн» этот госпиталь был взорван.
Оберлендер создал в составе «Бергманн» два кавалерийских эскадрона. Командиром первого эскадрона был бывший эмигрант князь Дадиани, а во главе второго эскадрона стоял отъявленный бандит Бештоков.
Эти эскадроны предназначались для карательных операций в оккупированных зонах Кавказа.
По службе мне очень часто приходилось ездить в те районы, где оперировали эти части «Бергманн», и я видел, как каратели Оберлендера расправлялись с людьми.
Мне, например, запомнился такой случай. В ноябре 1942 г. я ездил в город Прохладное, где Оберлендер отобрал несколько десятков военнопленных для пополнения «Бергманн». Когда я возвращался с военнопленными на машинах, то около Нальчика я встретился с группой людей из эскадрона Бештокова. Они вели человека в гражданской одежде, руки которого были связаны на спине. Я остановил машину и спросил их, куда они его ведут. Старший группы ответил, что этого человека допросил сам Оберлендер и приказал расстрелять как большевика. Не успели мы отъехать и двухсот метров, как послышался выстрел.
В оккупированных немцами городах и местечках Кавказа полицейские, комендантские и другие административные должности занимались людьми, назначенными самим Оберлендером, и они получали прямые его указания. Они очень жестоко расправлялись с людьми оккупированных территорий. Под разными предлогами они расстреливали мирное население, грабили имущество, сжигали дома. Немцы отправляли награбленное имущество в Германию. В этом отношении Оберлендер особенно отличался. Он часто направлял награбленные ценности своей семье в Германию. Мне также известно, что к Оберлендеру часто приезжали высшие чины немецкой армии за советами. В его распоряжении был личный самолет.
В Пятигорске, Георгиевске, Прохладном, а также в некоторых других местностях размещались лагери советских военнопленных. Оберлендер имел прямое отношение к этим лагерям. Военнопленные содержались в этих лагерях в ужасных условиях, их кормили раз в сутки горсточкой подсолнуха. Люди пухли и умирали от голода. В таких условиях Оберлендер набирал людей для пополнения «Бергманн».
В конце 1942 г., когда немцы были вынуждены отступать с территории Северного Кавказа, Оберлендер распорядился угонять население и военнопленных, а тех, кто будет сопротивляться, расстреливать на месте без суда. Многие военнопленные и мирные жители были в ужасном состоянии, не могли двигаться. Их расстреливали. Все дороги по пути отступления были усеяны трупами. Непосредственное участие в расстрелах принимали карательные отрады «Бергманн». Бештоков и другие хвастались, что во время отступления в Нальчике они взрывали и сжигали школы и больницы. Город весь горел.
Расскажу о таком страшном случае.
«Бергманн» отступал от Пятигорска к Керченскому проливу. Впереди батальона гнали несколько тысяч военнопленных. В пути следования их почти ничем не кормили. В местах остановок их держали под открытым небом, хотя было очень холодно и часто шли проливные дожди. Люди умирали. Сколько их умерло и было расстреляно, не могу сказать,- их никто не считал.
В конце января 1943 г. мы вошли в станицу Славянскую и расположились на ночлег. Военнопленных разместили в сыром овраге, находившемся за этой станицей. К этому времени их было уже около двух тысяч. Оберлендер приказал на следующий день двигаться дальше. На утро он выехал на окраину деревни и оттуда наблюдал, как из оврага военнопленных группами выводили на дорогу. В это время я подошел к нему с докладом о готовности третьей роты.
Одновременно к Оберлендеру подошел старший конвойной команды и доложил, что среди пленных около тридцати человек настолько ослабели, что не в состоянии подняться и двигаться; что с ними делать? Оберлендер крикнул: «Что вы не знаете, что делать - расстрелять!»
Я отправился к своей роте. Вдруг слышу беспорядочную стрельбу за спиной. Я вернулся, подошел к оврагу, где стоял Оберлендер, и увидел, как внизу немцы расстреливали беспомощно лежавших на земле военнопленных. Я и несколько моих товарищей возмутились, что беззащитных людей расстреливают, а Оберлендер оставался хладнокровным и лишь сквозь зубы сказал: «Нечего с ними церемониться, большевиков надо уничтожать».
С Таманского полуострова стрелковые части «Бергманн» были переброшены на самолётах в Крым, а на Таманском полуострове остались военнопленные и гражданское население, которых пригнали туда карательные отряды «Бергманн». После прихода эскадронов в Крым стало известно, что они полностью уничтожили военнопленных и часть мирного населения.
В Крыму стрелковые части «Бергманн» были поставлены на оборону побережья, а карательные отряды вели операции против крымских партизан.
Дали будэ
Т. Д. Лысенко. Сейчас попросим выступить свидетелей. Их выступления будут переводиться на английский язык. Мы просим присутствующих в зале корреспондентов вопросы, которые возникнут в ходе пресс-конференции, по возможности задавать в письменном виде.
Слово предоставляется свидетелю Мельнику Григорию Ивановичу.
Г. И. Мельник. Я служил под командованием Оберлендера и знаю о его преступлениях.
С весны 1939 г. я проживал в Кракове и там же осенью 1940 г. был вовлечен в организацию украинских буржуазных националистов. Эта организация направила меня вместе с другими украинцами в город Крыница, где мы под руководством немецких инструкторов проходили предварительную войсковую подготовку. Затем нас перевезли в Германию, в Нойгаммер, где из украинских националистов сформировали батальон «Нахтигаль».
Этот батальон состоял из четырех рот общей численностью около тысячи человек, командовали батальоном немецкий офицер Херцен и один из главарей украинских буржуазных националистов - Роман Шухевич. Командный состав батальона был из немцев, а их заместителями являлись украинские буржуазные националисты, знавшие немецкий язык. Мы были обмундированы в немецкую форму Вермахта. Отличительными знаками являлись желто-голубые полоски для погон и металлический знак «тризуб».
18 июня 1941 г. наш батальон прибыл под город Радымно на советскую границу.
Там нам стало известно, что наша часть подготовлена для выполнения карательных функций в связи с предстоящей войной с СССР.
После нападения гитлеровцев на Советский Союз наш батальон шел за передовыми немецкими частями и 29 июня прибыл в город Янов под Львовом.
В лесу под Яновом я видел все командование батальона в сборе. Там был и Оберлендер в чине обер-лейтенанта; как рассказывали, он являлся представителем высшего немецкого командования и политическим руководителем нашего батальона.
30 июня 1941 г. наш батальон вступил во Львов. Проходя по улицам, по приказанию командования, мы распевали песни, в том числе и погромную песню, призывающую к уничтожению коммунистов, евреев и поляков.
В городе Львове батальон размещался в разных местах. Из нашего взвода и из других взводов в тот же день по приказу Оберлендера и Шухевича была отобрана группа легионеров общей численностью около восьмидесяти человек. Среди них были Лущик Григорий, Панькив Иван, Панчак Василий и другие.
Через 4-5 дней эти люди возвратились и рассказывали, что они арестовали и расстреляли много жителей города.
Панькив и Лущик говорили, что они вместе с участниками ранее заброшенных диверсионных групп получили от Оберлендера и Шухевича списки подлежащих аресту людей. Арестованных свозили в определенные места, среди которых я запомнил названную ими бурсу Абрагамовича, а затем по приказу Оберлендера и Шухевича арестованных расстреляли. Мне Лущик и Панчак говорили, что они лично расстреляли на Вулецкой горе польских ученых, и назвали их фамилии, среди которых мне хорошо запомнилась фамилия профессора Бартеля, известного мне как бывшего министра панской Польши.
По окончании этой акции батальон был собран в казармах по Стрыйскому шоссе. Примерно 6 или 7 июля выступил перед батальоном Оберлендер и заявил, что задание в городе Львове выполнено правильно, но поставленные перед нами задачи требуют дальнейшего продвижения вперед.
После этого мы выступили из Львова по направлению к городу Золочев.
Командный состав батальона из немцев отличался большой жестокостью по отношению к советским людям. Я лично видел, как один фельдфебель из нашего батальона возле Стрыйских казарм застрелил ни в чем не повинную молодую девушку.
В городе Золочев мы находились несколько дней, охраняя военнопленных. Командованием батальона было приказано выявлять среди военнопленных коммунистов, а затем уничтожать их.
Из Золочева наш батальон прибыл в Тернополь, где по приказу Оберлендера и Шухевича была отобрана группа из 380 человек, в которой был и я. Нас направили под командой Сидора Василия, заместителя Шухевича, в город Сатанов.
В предместье Сатанова Сидор отобрал около двадцати человек и повел их в город, где они начали расстреливать мирных жителей по списку, имевшемуся у Сидора. Приказ об уничтожении жителей Сатанова, как позднее стало известно, Сидор получил вместе со списками лично от Оберлендера и Шухевича. Оставшаяся часть группы, где был и я, закрывала выходы из города. Придя в город, я видел на улицах и во дворах много убитых людей, среди которых были трупы не только взрослых, но и детей.
Пока мы находились в Сатанове, основная часть батальона вместе с командованием поместилась в Михамполе, где также были случаи расстрелов мирных жителей.
Затем весь батальон собрался в городе Юзвин, где также имели место убийства ни в чем не повинных советских людей.
Из Юзвина батальон был отправлен обратно в Германию, в Нойгаммер. Там я прекратил службу у немцев и порвал с украинскими буржуазными националистами, возвратился в Краков, где и работал по 1945 г. Вот коротко то, что я хотел сказать о преступлениях Оберлендера и «Нахтигаля».
Т. Д. Лысенко. Слово предоставляется свидетелю Шпиталь Ярославу Ивановичу.
Я. И. Шпиталь. До 1939 г. я проживал в селе Стрильбичи Старо-Самборского района Львовской области. Перед приходом Советской Армии, в этом же году я, поддавшись националистической пропаганде и не зная советской действительности, уехал на Запад и проживал в Польше.
В начале 1941 г. я был вовлечен в организацию украинских националистов членом этой организации Свободой, который был известен как сотрудник «Абвера». Меня направили в Краков, а оттуда в Бранденбург, где я был зачислен слушателем разведывательно-диверсионной школы, в которой обучалось около ста человек.
Через некоторое время поручик Босый, приехавший из Берлина, объявил нам, что в Нойгаммере формируется украинский батальон, который явится зародышем украинской националистической армии и вместе с гитлеровскими войсками будет освобождать Украину. Из нашей школы в этот батальон было направлено около семидесяти человек.
Я по окончании школы 10-11 июня 1941 г. вместе с Гиркой, Грыциным, Фитьо, Щирбой и Стельмащуком с диверсионной целью перешли границу в районе Славска Львовской области. Однако возложенного на нас задания мы не выполнили.
В Львов я прибыл на третий день его оккупации и на улице Подвальной встретил знакомых мне легионеров из батальона «Нахтигаль» Швеца и Шкитака, одетых в немецкую форму с отличительными знаками - сине-желтыми ленточками на погонах и знаком «тризуб» на груди.
Шкитак сказал мне, что они, легионеры, первыми вошли во Львов, и тут же указал на проходившего мимо нас офицера и сказал: «Это Шухевич, один из командиров батальона».
Шкитак очень торопился, он сообщил, что в составе группы легионеров по приказу командования батальона едет в район Великие Мосты Львовской области для ликвидации поляков и евреев.
Там же, во Львове, я встретил своего знакомого, Маевского, по кличке «Косарь» - руководителя пропаганды центра организации украинских националистов, который предложил мне идти в личную охрану Лебедя - одного из главарей украинских националистов.
Лебедь меня знал еще раньше, по Кракову, согласился с предложением Маевского и принял меня в свою охрану, но заявил, что я должен быть слепым, глухим и немым.
Мы размещались в доме по улице Драгоманова (бывшая Мохнацкого), № 22, в левом флигеле первого этажа.
В подвале этого дома находились арестованные, которых ночью выводили по одному во двор и там расстреливали.
Расстрелы производили немцы и легионеры из батальона «Нахтигаль» из малокалиберных винтовок и пистолетов, чтобы было меньше шума.
Я сам видел, как лежащих во дворе людей освещали электрическими фонарями и тех, кто еще был жив, расстреливали. Потом их увозили в не известном мне направлении.
Я все это видел из окон комнаты, в которой мы размещались.
В одну из ночей привезли на автомашинах группу арестованных, их сразу отвели на второй этаж, где учинили им допрос и избивали. Ругань, крики, стон и плач были хорошо слышны в нашей комнате. Через некоторое время этих арестованных сбросили с балкона второго этажа на бетонированную площадку двора, после чего достреливали. Убитых быстро увезли.
За эти три дня там было расстреляно несколько десятков человек. Аресты и расстрелы производились по заранее подготовленным спискам.
Вот это все, что я могу сказать о злодеяниях немцев и легионеров батальона «Нахтигаль» в первые дни оккупации Львова.
Т. Д. Лысенко. Слово предоставляется свидетелю Сулиму Теодору Васильевичу - бывшему узнику Освенцима.
Т. В. Сулим. Я бывший узник Освенцима и Маутхаузена под № 155027, неизгладимо оставшимся на моем теле. В этих лагерях смерти я выпил до дна горькую чашу страданий, уготованную человечеству нацистами. Я видел, как люди тысячами гибли от непосильной работы, холода, голода, электрического тока, пуль и палок, как гитлеровские изверги на горы человеческих трупов забрасывали изможденных, но еще живых моих собратьев, моливших о пощаде. В моей памяти сохранились чудовищные картины угона в газовые камеры тысяч голых детей, женщин и мужчин, Мне пришлось в течение трех лет дышать гарью человеческих тел, беспрерывно сжигавшихся в лагерных крематориях.
И поэтому, когда из сообщений прессы мне стало известно о выяснении роли Оберлендера в совершении тех страшных преступлений, которые имели место в первые дни оккупации нацистами города Львова, я счел своей священной обязанностью, своим долгом перед человечеством рассказать об этих преступлениях, поскольку сам лично являлся их очевидцем.
До войны я постоянно проживал во Львове. В ночь с 29 на 30 июня 1941 г. этот город был занят немецко-фашистскими войсками. Вместе с ними в город ворвались и вооруженные украинские националисты, которые были одеты в полевую форму немецкой армии и имели на погонах знак отличия в виде желто-голубой ленточки. Вскоре стало известно, что эти националисты составляют батальон «Нахтигаль», находившийся под немецким командованием.
После захвата города немецкие бандиты, гитлеровцы и их сподручные - украинские националисты из «Нахтигаля», стали жестоко расправляться с мирным населением. Начались массовые аресты, расстрелы, пытки и глумления над жителями города. В городе не было улицы, на которой не валялись бы трупы людей.
30 июня 1941 г. я видел, как солдаты «Нахтигаля» выволокли из дома № 65 по ул. Потоцкого моего соседа - 23-летнего студента Трояновского и тут же в овраге за домом расстреляли его. В этот же день на улице Коперника я был свидетелем расстрела большой группы людей, которых фашисты конвоировали по направлению улицы Сталина. Истекавших кровью раненых фашистские изверги добивали прикладами и каблуками сапог.
Кровавую расправу фашистские палачи учинили над интеллигенцией Львова. В первые же дни оккупации по городу разнеслась весть о том, что гитлеровцами арестованы такие видные ученые, литераторы, юристы и медики, как Бартель, Бой-Желенский, Вайгль, Гилярович, Домасевич, Мундт, Новицкий, Островский, Пилят, Ренцкий, Серадский, Стожек и другие. Стало известно, что их содержат в застенках бурсы Абрагамовича под охраной гитлеровцев и украинских националистов.
И вот мне лично пришлось быть свидетелем расстрела людей, содержавшихся гитлеровцами в бурсе Абрагамовича. В то время я проживал по улице Потоцкого, дом № 63, кв. 12, на 4-м этаже. 3 июля 1941 г., под вечер, из окон моей квартиры я увидел следующую картину: группа вооруженных солдат со стороны бурсы Абрагамовича вниз по Вулецкой горе вела под конвоем семь человек гражданских лиц, несших на себе лопаты. Дойдя примерно до половины Вулецкой горы, конвоиры остановились и, как было видно по их жестам, заставили этих людей копать яму. Когда они выкопали могилу, я увидел, как фашисты расстреляли их, зарыли трупы и удалились в направлении бурсы Абрагамовича. В ночь с 3 на 4 июля я несколько раз слышал выстрелы и автоматные очереди, доносившиеся с Вулецкой горы.
На следующий день утром я встретил своего соседа, поляка по национальности, Пионтека Станислава и рассказал ему о происшедшем. Пионтек подтвердил, что он тоже все это видел и слышал и что прошедшей ночью гитлеровские варвары совершили чудовищное злодеяние. «На склонах Вулецкой горы,- заявил со слезами старик Пионтек,- фашистские палачи расстреляли цвет польской интеллигенции».
Гитлеровцы и их сподручные - украинские националисты из «Нахтигаля» продолжали творить свои чудовищные злодеяния и в последующие дни. Много невинных граждан они повесили на балконах разных зданий Львова. На балконе Оперного театра были повешены 12 человек, среди которых находился и мой друг, студент университета, Сергей Глебовицкий. Злодеяния, которые были совершены фашистами и их сподручными - украинскими националистами из «Нахтигаля» в первые дни оккупации Львова, по своей жестокости превосходили до того известные в истории человечества.
Т. Д. Лысенко. Слово предоставляется свидетелю Алескерову Керару.
К. Алескеров. Я почти два года находился в подчинении у Оберлендера и хорошо знаю о преступлениях, которые он совершал.
Как я попал в руки Оберлендера?
В 1941 г., по окончании военного училища, я был направлен на фронт под Ленинградом и в районе Голубовки был взят в плен. Мне пришлось побывать в лагерях для военнопленных в городах Нарва, Тарту, под Тильзитом. В лагерях с нами обращались очень плохо. Нас кормили раз в сутки, пища была из неочищенной гнилой картошки и отбросов овощей. В лагерях свирепствовала дизентерия, тиф. Военнопленным не оказывали никакой медицинской помощи. Например, в лагере под Тильзитом ежедневно от холода, голода и болезней умирало по нескольку сот человек. Трупы валялись по всему лагерю, затем их собирали, клали друг на друга, как дрова,- предварительно сняв с них одежду,- потом грузили их на повозки, куда запрягали военнопленных, вывозили к морю и выбрасывали в воду. Часто в лагерь приходили пьяные фашисты с овчарками и натравливали на военнопленных собак.
Наконец, я очутился в лагере «Шталаг-8», около Затаи, в Силезии. Через некоторое время сюда прибыла группа немецких офицеров. В числе их был барон фон Кученбах, который хорошо говорил по-русски и по-азербайджански. Они отобрали из числа военнопленных азербайджанской национальности около тридцати человек, в том числе и меня, посадили на машину, отвезли в военный лагерь Нойгаммер.
Как выяснилось, немцы, используя крайне бедственное положение пленных, методом угроз и насилия создавали здесь из военнопленных кавказских национальностей военный батальон под названием «Бергманн». Я с группой азербайджанцев был послан в 3-ю роту. Командиром этого батальона был капитан Оберлендер, а его заместителем - зондерфюрер барон фон Кученбах. Мне отвели должность советника и помощника командира третьей роты - немца Цааг.
В тот вечер, когда мы прибыли в этот лагерь, я видел, как с группы военнопленных грузинской национальности сняли немецкую форму, надели советскую и куда-то отправили. Позднее немецкий унтер-офицер Ганс Никкель рассказывал, что их всех расстреляли, так как люди, попадавшие в «Бергманн», по какой-либо причине не пригодные к службе, в лагерь военнопленных не возвращались- их уничтожали.
В этом лагере находились два украинца. От них я узнал, что в 1940 г. Оберлендер из числа украинских буржуазных националистов организовал диверсионный батальон под условным названием «Нахтигаль». Одного из этих украинцев звали Демчишин, а другого Вознях. В начале войны, в 1941 г., они вели какую-то карательную операцию во Львове.
Как-то Оберлендер вызвал меня к себе и сказал, что он хочет взять в «Бергманн» еще одну группу из числа военнопленных азербайджанцев, находившихся в лагере «Шталаг-8». Он собрал группу немецких офицеров и унтер-офицеров, и мы поехали для отбора военнопленных.
По приезде в лагерь мы увидели жуткую картину. Военнопленные находились в ужасных условиях. Они еле-еле могли держаться на ногах. По приказу Оберлендера их построили в одну шеренгу, и он лично стал отбирать людей. Мы записывали их фамилии. Отобрав около шестидесяти человек, привезли их в военный лагерь Нойгаммер, поместили в отдельный барак и назначили карантин.
Среди этих людей семь человек оказались больными. Их поместили в изолятор, сделали уколы, от которых они погибли.
В этом военном лагере нас обучали пехотно-стрелковому делу, и некий доктор Дюрр преподавал нам теорию фашистской партии.
Весной 1942 г. нас построили и сказали, что мы должны принять присягу. Тут присутствовало много офицеров и гражданских лиц немецкой национальности. К присяге приводил сам Оберлендер.
После принятия присяги нас направили в Баварию в местечко Миттенвальд. Тут переодели нас в форму горнострелковой части и стали обучать ведению войны в горных условиях. Оберлендер принимал в этом активное участие.
В апреле или мае 1942 г. Оберлендер собрал нас, офицеров, и сказал, что мы поедем в Берлин на экскурсию. Нас привезли в Берлин в расположение эсэсовского полка «Великая Германия». Затем нас стали по одному вызывать в помещение, где находились два генерала, два гражданских лица, одна женщина, группа эсэсовских офицеров и сам Оберлендер. Мне задали несколько формальных вопросов, затем отвели в другую комнату.
После опроса к нам пришел Оберлендер в сопровождении эсэсовских офицеров и сказал, что среди нас были изменники и что они будут расстреляны. В числе изменников он назвал Циклаури, Тобидзе, Шавгулидзе, который здесь присутствует, и многих других. Позднее Оберлендер объявил, что многие из числа арестованных были расстреляны.
Из Берлина мы поехали обратно в Миттенвальд. По приезде в Миттенвальд Оберлендер собрал всех немцев на совещание, после чего начались аресты среди солдат. Много солдат было арестовано, с них сняли немецкую форму, посадили на автомашины и под строгим конвоем вывезли из лагеря.
В июне 1942 г. весь личный состав «Бергманн» был послан на Восточный фронт, и нам было приказано выдавать себя за басков (испанцев). Чтобы проверить надежность и устойчивость «Бергманн», в районе Моздока нас послали под обстрел советских войск, где мы понесли большие потери. Я был тяжело ранен.
Меня направили в госпиталь в Кисловодск. По приезде в Кисловодск я наблюдал такую картину: по распоряжению Оберлендера из госпиталя выбрасывали тяжело раненных советских военнослужащих на улицу, в госпиталь же помещали немцев. Населению было строго запрещено помогать советским раненым. Позднее я узнал, что при отступлении немцев с Кавказа одной из групп «Бергманн» этот госпиталь был взорван.
Оберлендер создал в составе «Бергманн» два кавалерийских эскадрона. Командиром первого эскадрона был бывший эмигрант князь Дадиани, а во главе второго эскадрона стоял отъявленный бандит Бештоков.
Эти эскадроны предназначались для карательных операций в оккупированных зонах Кавказа.
По службе мне очень часто приходилось ездить в те районы, где оперировали эти части «Бергманн», и я видел, как каратели Оберлендера расправлялись с людьми.
Мне, например, запомнился такой случай. В ноябре 1942 г. я ездил в город Прохладное, где Оберлендер отобрал несколько десятков военнопленных для пополнения «Бергманн». Когда я возвращался с военнопленными на машинах, то около Нальчика я встретился с группой людей из эскадрона Бештокова. Они вели человека в гражданской одежде, руки которого были связаны на спине. Я остановил машину и спросил их, куда они его ведут. Старший группы ответил, что этого человека допросил сам Оберлендер и приказал расстрелять как большевика. Не успели мы отъехать и двухсот метров, как послышался выстрел.
В оккупированных немцами городах и местечках Кавказа полицейские, комендантские и другие административные должности занимались людьми, назначенными самим Оберлендером, и они получали прямые его указания. Они очень жестоко расправлялись с людьми оккупированных территорий. Под разными предлогами они расстреливали мирное население, грабили имущество, сжигали дома. Немцы отправляли награбленное имущество в Германию. В этом отношении Оберлендер особенно отличался. Он часто направлял награбленные ценности своей семье в Германию. Мне также известно, что к Оберлендеру часто приезжали высшие чины немецкой армии за советами. В его распоряжении был личный самолет.
В Пятигорске, Георгиевске, Прохладном, а также в некоторых других местностях размещались лагери советских военнопленных. Оберлендер имел прямое отношение к этим лагерям. Военнопленные содержались в этих лагерях в ужасных условиях, их кормили раз в сутки горсточкой подсолнуха. Люди пухли и умирали от голода. В таких условиях Оберлендер набирал людей для пополнения «Бергманн».
В конце 1942 г., когда немцы были вынуждены отступать с территории Северного Кавказа, Оберлендер распорядился угонять население и военнопленных, а тех, кто будет сопротивляться, расстреливать на месте без суда. Многие военнопленные и мирные жители были в ужасном состоянии, не могли двигаться. Их расстреливали. Все дороги по пути отступления были усеяны трупами. Непосредственное участие в расстрелах принимали карательные отрады «Бергманн». Бештоков и другие хвастались, что во время отступления в Нальчике они взрывали и сжигали школы и больницы. Город весь горел.
Расскажу о таком страшном случае.
«Бергманн» отступал от Пятигорска к Керченскому проливу. Впереди батальона гнали несколько тысяч военнопленных. В пути следования их почти ничем не кормили. В местах остановок их держали под открытым небом, хотя было очень холодно и часто шли проливные дожди. Люди умирали. Сколько их умерло и было расстреляно, не могу сказать,- их никто не считал.
В конце января 1943 г. мы вошли в станицу Славянскую и расположились на ночлег. Военнопленных разместили в сыром овраге, находившемся за этой станицей. К этому времени их было уже около двух тысяч. Оберлендер приказал на следующий день двигаться дальше. На утро он выехал на окраину деревни и оттуда наблюдал, как из оврага военнопленных группами выводили на дорогу. В это время я подошел к нему с докладом о готовности третьей роты.
Одновременно к Оберлендеру подошел старший конвойной команды и доложил, что среди пленных около тридцати человек настолько ослабели, что не в состоянии подняться и двигаться; что с ними делать? Оберлендер крикнул: «Что вы не знаете, что делать - расстрелять!»
Я отправился к своей роте. Вдруг слышу беспорядочную стрельбу за спиной. Я вернулся, подошел к оврагу, где стоял Оберлендер, и увидел, как внизу немцы расстреливали беспомощно лежавших на земле военнопленных. Я и несколько моих товарищей возмутились, что беззащитных людей расстреливают, а Оберлендер оставался хладнокровным и лишь сквозь зубы сказал: «Нечего с ними церемониться, большевиков надо уничтожать».
С Таманского полуострова стрелковые части «Бергманн» были переброшены на самолётах в Крым, а на Таманском полуострове остались военнопленные и гражданское население, которых пригнали туда карательные отряды «Бергманн». После прихода эскадронов в Крым стало известно, что они полностью уничтожили военнопленных и часть мирного населения.
В Крыму стрелковые части «Бергманн» были поставлены на оборону побережья, а карательные отряды вели операции против крымских партизан.
Дали будэ