Список дедушки Степана
Имеют ли палачи право на защиту чести и доброго имени?
Сергею Борисовичу Прудовскому сейчас 66 лет. Ровно столько было его деду, когда он вернулся домой после пятнадцати лет лагерей. Прудовский застал деда при жизни.
В 1955‑м, когда дедов срок закончился, семья Прудовских приехала в Москву из Тбилиси (там служил отец) - встречать его. Сергею Борисовичу было тогда шесть лет, он помнит, как увидел Степана Ивановича Кузнецова, своего дедушку, в первый раз: в окне Измайловской больницы, куда тот попал сразу после освобождения (с больным сердцем). Уставшее лицо, длинная седая борода, усы. Шестьдесят шестой день рождения дед встретил в больнице. Прямо туда ему принесли справку о реабилитации. Приговор отменен, дело прекращено за отсутствием состава преступления.
Вот история деда Степана
Справка «Новой»
«Харбинская операция», запущенная главой НКВД Николаем Ежовым, имела формальные сроки с 1 октября по 25 декабря 1937 года. На деле в ее рамках людей арестовывали и многими годами позже. План арестов по «харбинской операции» составлял 25 тысяч человек - столько людей выехало из Харбина в рамках эвакуации, к ним прибавили и уехавших оттуда в 29-30-е годы в ходе конфликта с Китаем. «Агентурно-оперативные материалы показывают, что выехавшие в СССР харбинцы, в подавляющем большинстве, состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионско-фашистских организаций и т. п., - говорится в приказе Ежова. - В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности».
По «хабринской линии» с 37-го по 38-й год репрессировано 46 317 человек, из них 30 992 - приговорены к расстрелу.
Степан Иванович Кузнецов был агрономом. Он окончил Тимирязевскую академию, устроился работать в Наркомзем. В 1929 году его командировали в китайский Харбин - узловую станцию Китайско-Восточной железной дороги. Его отправили закупить большую партию соевых бобов, но в итоге оставили для изучения культивирования сои. К 32‑м году он там стал уже начальником земельного отдела. Но через три года СССР продал долю в КВЖД самопровозглашенному государству Маньчжоу-го (под контролем Японии) и спешно начал эвакуировать оттуда своих граждан.
Позже почти все вернувшиеся были признаны японскими шпионами (см. справку).
Кузнецова тоже допрашивали в 1938 году, как и всех харбинцев, но поначалу отпустили.
Арестовали только в 1941‑м. Суд прошел быстро: обвинение в шпионаже в пользу Японии.
Дали полторы «катушки» с «намордником» (15 лет лагерей и 5 лет лишения прав).
Дедушка Степан оставил после себя две исписанные чернилами тетради. В них - 5129 дней, Лефортово, Сухановская особорежимная тюрьма, Бутырка, Устьвымлаг, Степной и Песчаный лагеря в Карагандинской области.
Справка об отбытии всего срока и освобождении (слева) и справка о реабилитации - выданы с разницей в полтора месяца
23 фамилии
Первая фотография Степана Ивановича Кузнецова на свободе - после 15 лет лагерей
До своих шестидесяти Сергей Борисович Прудовский не интересовался содержанием тетрадей, оставленных дедом. Точнее - знал, про что там, читал по молодости, но сам не проживал, не пропускал через себя. А потом «просто пришло время». Так говорит сам Прудовский.
В 2009 году Прудовский завел живой журнал, который так и назвал - dedushka-stepan. В этом ЖЖ он полностью перепечатал воспоминания деда о его заключении. В одну из тетрадей был вложен лист с 23 фамилиями. Прудовский видел его и прежде, но никогда не спрашивал себя: кто эти люди, почему их фамилии сошлись рядом, в одном списке? Теперь этот вопрос все больше его волновал. Именно с этого списка началось его большое расследование. Сергею Прудовскому, наверное, было назначено стать орудием исторической справедливости, если она есть на свете.
Прудовский собрал документы, подтверждающие родство с дедом. Это нужно было для того, чтобы в архивах ФСБ получить том его дела: на это имеют право только родственники реабилитированных, если со дня приговора еще не прошло 75 лет. Дела упомянутых в дедовом списке выдавали по запросу - их арестовали раньше, 75‑летний срок как раз истек.
С каждым новым запросом эта история затягивала его все больше и больше. Он становился смелее и смелее. Опытнее. Наконец, он раздобыл в архивах дела почти всех людей из того списка. Что сумел выяснить? Все они работали в Харбине на КВЖД в те же годы, что и дед, очевидно - общались, дружили. Из списка выжили только четверо: двоих не смог найти, остальные расстреляны.
Из каждого изученного дела Сергей Борисович выписывал все встречавшиеся фамилии. За пару лет он раскопал 1700 имен. Его дедушка Степан даже и не знал всех этих людей, но все они имели отношение к «харбинской операции».
На сегодняшний день Прудовский полностью ознакомился с 230 делами. Знает номера дел 602 человек. Знает, когда были арестованы 994 и когда приговор был приведен в исполнение. Из них по 475 именам нет данных в базах «Мемориала» и Сахаровского центра. Эти люди забыты, а Прудовский заставляет мир их вспоминать.
Сергей Борисович выстраивает факты, добытые из дел, в строгую таблицу. Таблица - бездушная сетка, бесстрастно фиксирующая уничтожение целых семей. Вот семья пианистки, семья заведующего гаражом, портного, дирижера, помощника контролера, парикмахера…
И есть отдельный список: «Палачи». Так файл на компьютере и называется.
Палачи
Про десятки тысяч харбинцев было ясно: арестованы, невинно осуждены, почти все реабилитированы. Но наседала другая неизвестность: кто крутил это ужасное колесо? Какие установки давало это неведомое начальство? Как рядовые сотрудники распределяли между собой обязанности?
Фамилии этих людей выплывали из дел, прочитанных Прудовским. Но когда Сергей Борисович начал запрашивать личные дела сотрудников НКВД, в архиве ФСБ он получил отказ. Формально там ссылались на Закон «О реабилитации жертв политических репрессий». Дело в том, что многие сотрудники НКВД осуждены и нереабилитированы. А в законе четко сказано: доступ к материалам дел могут получить родственники репрессированных и позднее реабилитированных. Закона «о нереабилитированных» в России нет! Значит, и документы можно не выдавать. Наверное, так рассуждают в архивах.
Кто-то пробовал судиться с ФСБ по поводу такой практики: в 2012 году во Владивостоке суд вынес отказ по одному из таких дел. И вот абсурд: получается, нам было бы на руку в сложившихся обстоятельствах, если бы палачей реабилитировали. Это бы дало возможность пробраться к их архивным уголовным делам.
Государство, укрывая имена этих преступников, видимо, руководствуется здесь такой логикой: раз люди осуждены - то они и достаточно наказаны. Но у Прудовского логика другая: их позор должен быть вечным, несмываемым, длящимся. Он должен быть назиданием. Почему это их приговоры должны защищать их от осуждения потомков?
- Если никто не виноват - нынешним тогда чего стесняться? - рассуждает Прудовский. - Сегодняшние даже не думают: завтра власть сменится, тогда нам башку оторвут. Они понимают свою безнаказанность. Многих из тех, кто выколачивал показания, фальсифицировал дела, самих расстреляли. Но и после этого ведь не выпускали тех, кому они приговоры подписывали! В сознании наших людей нет этого - настигнет тебя кара. Поэтому мы имеем сейчас все эти «болотные дела».
Но пока что дела нереабилитированных энкавэдэшников спрятаны в лубянских подвалах. Так что Прудовский ищет другие пути, чтобы вытащить на свет их деяния.
В списке дедушки Степана был такой человек - Магон Генрих Яковлевич. Судьба у него сложная и туманная. Магон был из крестьянской семьи, по молодости работал на лесопилках, потом был фельдшером, членом исполкома рабочих и солдатских депутатов. В 1918 году был арестован офицерами эстонского белогвардейского полка, приговорен к повешению, но сбежал из тюрьмы. Нелегально прибыл в Ригу, там его поймали, этапировали в концлагерь, но по дороге он снова сбежал. Вернулся в Россию. Здесь его карьера пошла в гору: следователь отдела по борьбе с контрреволюцией, председатель ГубЧК… В 30‑е - начальник морского управления народного комиссариата путей сообщения СССР, член ревизионного комитета КВЖД (тогда он, вероятно, и познакомился со Степаном Ивановичем Кузнецовым), с 34‑го - начальник Черноморского пароходства в Одессе. В Одессе и расстрелян - в 1937 году.
Прудовский, пытаясь выяснить судьбу Магона, написал в одесский архив СБУ. Но там затребовали подтверждение родства. Тогда Сергей Борисович запросил дело в архиве СБУ в Киеве. Неожиданно Киев прислал документы. Вот они - отсканированные тома с наклейкой «Исследователям не выдавать». Узнаем из дела: Магона тоже обвинили в шпионаже на японцев, взяли вместе с женой, обоих расстреляли. У них осталась двухлетняя дочка.
(Судьбу маленькой девочки Прудовский тоже раскопал. В архивах нашел номер одесской газеты «Знамя коммунизма» за 1989 год со статьей о деле «японских шпионов». На статью в следующем номере был опубликован отклик няни семьи: женщина писала, что сначала девочку она забрала себе, даже хотела удочерить, но ее упекли в детдом для детей «врагов народа». А в один из визитов сообщили - умерла. Больше ничего о ней неизвестно.)
Дело Магона и его жены вели следователи Раев и Шнайдер. Позже они были осуждены военным трибуналом за незаконные методы ведения следствия и необоснованные аресты.
Прудовский также запросил их дела в украинских архивах. Архив СБУ и их выдал: четыре тома общего дела - Раев, Шнайдер, Рыбаков, Зислин. Из этих материалов проступила фигура более крупного начальника - того самого, кто отдавал незаконные приказы. Это был начальник одесского НКВД Киселев Павел Петрович. Он тоже был позже арестован - за шпионаж. Не за то, что убивал людей бессудно или отправлял их на каторгу. И это еще один аргумент, зачем во всем этом стоит разбираться: нередко палачи бывали осуждены не по своей «профильной» статье, а просто их затягивала в себя та же машина по перемалыванию людских судеб.
Украина выдала дело Киселева. Вот его копия на компьютере Прудовского: списки, лист за листом, фамилии и рядом - «первая категория». То есть расстрел. Это имена всех тех, кого убили по приказу именно Киселева. Некоторые страницы написаны от руки, все - за его подписью.
На Украине нашелся и еще один документ, который Прудовский так и не сумел достать в России. Это закрытое письмо Ежова, приложенное к приказу о «харбинской операции», по сути - инструкция по проведению репрессий. В нем даны конкретные указания, кого брать и по каким критериям. Шестьдесят фамилий с личными характеристиками: этот ходил на автотракторные курсы, этот изучал машинопись, этот был однажды арестован китайской полицией…
В России это письмо засекречено до 2044 года. Люди, перечисленные в нем, реабилитированы, а письмо засекречено. Раздобыть его помогли такие же стихийные исследователи, как и сам Прудовский - невидимая группа поддержки, люди читающие ЖЖ Прудовского и его фейсбук.
Дело в том, что свои тяжбы с ФСБ, в том числе и по поводу этого закрытого письма, Прудовский освещал в своем фейсбуке. Суд он закономерно проиграл, готовился уже к апелляции. И вот после одного из постов ему пришло личное сообщение… от главы архива СБУ Игоря Кулика. Оказывается, он давно следил за деятельностью Прудовского. Написал: хочу помочь коллеге из России. Игорь Кулик опубликовал текст закрытого письма.
Когда это письмо уже было на руках у Прудовского, Верховый суд РФ рассмотрел апелляцию Прудовского - и отказал, прикрыв память палачей.
- Если не будем знать правду, нас ждет такая же судьба, - пожал плечами Прудовский. - Это не ветряные мельницы, это не бессмысленно. Тогда СССР сам эвакуировал харбинцев, а потом назвал всех шпионами. Кто знает, что скажут в следующем году про украинских беженцев, которых Россия спасала?
И - продолжил свою работу.
Между тем недавно, в 2014 году, на Украине открыли свободный доступ к рассекреченным в 2008-2010 годах документам бывшей советской спецслужбы - ЧК-НКВД-КГБ.
«Нынешним чего стесняться?»
Те самые «виртуальные помощники» Прудовского часто становятся вполне реальными друзьями. Совершенно бескорыстно в суде ему помогает адвокат Дарья Сухих из «Команды 29» - бригады юристов, пришедших на смену «Фонду свободы информации», когда тех признали иностранными агентами. Китаец какой-то написал из Америки: «Ищу репрессированных по харбинской линии, пишу научную работу»… Или вот Максим Гальперин, московский предприниматель, наткнулся на страницу Сергея Борисовича в интернете. Дедушка его жены - тоже «враг народа», его расстреляли; в 57‑м году реабилитировали. Сейчас Гальперин и Прудовский вместе добиваются доступа к делам сотрудников НКВД: Сорокина, Вольфсона и Постеля (см. справку). Только из личных дел мы узнаем, что сами палачи говорили о своей работе, на кого спихивали вину, как «обеляли» себя. В архиве ФСБ дела выдавать отказались, предоставили только сухую справку.
Вольфсон решил судьбу деда жены Гальперина, поэтому этот суд - личная борьба Максима. Но этими людьми список всех, кого надо вытащить из спокойного небытия, не ограничивается. Это пока только те, чьи дела в ведении Управления ФСБ по Москве и Московской области. Областное УФСБ упирается, дела палачей не выдает. Кстати, среди них есть прокуроры и судьи, вынесшие приговор дедушке Сергея Борисовича. В 1955 году они же отменили свой приговор и реабилитировали его. Никто из них не понес наказания.
Хорошевский районный суд города Москвы на последнем своем заседании постановил, что Управление ФСБ по Московской области законно отказало Прудовскому в выдаче запрошенных дел. Суд в своем решении ссылается на статью Конституции о праве на защиту своей чести и доброго имени.
Но это дело времени. Прудовский своего добьется.
Справка «Новой»
Вольфсон Илларион Иосифович, бывший начальник 2‑го отделения третьего отдела УНКВД Московской области. Производил незаконные массовые аресты лиц без наличия каких-либо компрометирующих материалов. В практике своей работы применял метод обмана - подписывал заранее составленные им признательные протоколы путем уговаривания. Этим методом «уговорил» арестованного Ли-Мина подписать составленный им заранее протокол о его контрреволюционной шпионской деятельности, в который были включены десятки фамилий китайцев, неизвестных Ли-Мину. Данный протокол был размножен на ротаторе в количестве 300 экземпляров и вкладывался в каждое дело на арестованных китайцев как компрометирующий материал.
…Китайцев арестовывали по списку, просто по установочным данным, нередко брали не тех, на кого были выписаны справки на арест. От плохо понимающих русский язык китайцев добивались показаний в шпионаже, фабриковали протоколы.
Вольфсон был осужден к высшей мене наказания с заменой 15 лет тюремного заключения. В реабилитации отказано.
Сорокин Иван Григорьевич, в 1937-1938 годах начальник 3‑го отдела УНКВД по Московской области. Установлено, что он и другие бывшие сотрудники УНКВД допускали массовые необоснованные аресты советских граждан и фальсификацию собственных дел. В 1939 году приговорен к высшей мере наказания. «Аресты проводились по случайным материалам, следствие по делам велось крайне поверхностно». Из показаний: «Было арестовано много невинных людей по признакам их иностранного происхождения. При ведении следствия от них добивались признания в шпионской деятельности, признаний часто нелепых, вроде передачи в виде шпионских сведений данных о режиме льдов в Северном ледовитом океане». В реабилитации отказано.
Постель Аркадий (Арон) Осипович, начальник 3‑го отдела УНКВД по Московской области.
Признал, что во время проведения массовых операций в 37-39 гг. по изъятию поляков, латышей, немцев, болгар и других национальностей аресты проводились без наличия компрометирующих материалов. Во время допросов избивали, как следствие - оговаривали. «Как дело было с латышами. Взяли списки всех членов латышского клуба - арестовывали без разбора. Чтобы было основание, избили заведующего латышским клубом, больного старика, который начал давать показания как руководитель организации при клубе. Так арестовали и репрессировали около 80 человек», - так на допросе рассказывал Постель. Арестован 9 января 1939 года. Расстрелян. В реабилитации отказано.
Сергею Борисовичу Прудовскому сейчас 66 лет. Ровно столько было его деду, когда он вернулся домой после пятнадцати лет лагерей. Прудовский застал деда при жизни.
В 1955‑м, когда дедов срок закончился, семья Прудовских приехала в Москву из Тбилиси (там служил отец) - встречать его. Сергею Борисовичу было тогда шесть лет, он помнит, как увидел Степана Ивановича Кузнецова, своего дедушку, в первый раз: в окне Измайловской больницы, куда тот попал сразу после освобождения (с больным сердцем). Уставшее лицо, длинная седая борода, усы. Шестьдесят шестой день рождения дед встретил в больнице. Прямо туда ему принесли справку о реабилитации. Приговор отменен, дело прекращено за отсутствием состава преступления.
Вот история деда Степана
Справка «Новой»
«Харбинская операция», запущенная главой НКВД Николаем Ежовым, имела формальные сроки с 1 октября по 25 декабря 1937 года. На деле в ее рамках людей арестовывали и многими годами позже. План арестов по «харбинской операции» составлял 25 тысяч человек - столько людей выехало из Харбина в рамках эвакуации, к ним прибавили и уехавших оттуда в 29-30-е годы в ходе конфликта с Китаем. «Агентурно-оперативные материалы показывают, что выехавшие в СССР харбинцы, в подавляющем большинстве, состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионско-фашистских организаций и т. п., - говорится в приказе Ежова. - В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности».
По «хабринской линии» с 37-го по 38-й год репрессировано 46 317 человек, из них 30 992 - приговорены к расстрелу.
Степан Иванович Кузнецов был агрономом. Он окончил Тимирязевскую академию, устроился работать в Наркомзем. В 1929 году его командировали в китайский Харбин - узловую станцию Китайско-Восточной железной дороги. Его отправили закупить большую партию соевых бобов, но в итоге оставили для изучения культивирования сои. К 32‑м году он там стал уже начальником земельного отдела. Но через три года СССР продал долю в КВЖД самопровозглашенному государству Маньчжоу-го (под контролем Японии) и спешно начал эвакуировать оттуда своих граждан.
Позже почти все вернувшиеся были признаны японскими шпионами (см. справку).
Кузнецова тоже допрашивали в 1938 году, как и всех харбинцев, но поначалу отпустили.
Арестовали только в 1941‑м. Суд прошел быстро: обвинение в шпионаже в пользу Японии.
Дали полторы «катушки» с «намордником» (15 лет лагерей и 5 лет лишения прав).
Дедушка Степан оставил после себя две исписанные чернилами тетради. В них - 5129 дней, Лефортово, Сухановская особорежимная тюрьма, Бутырка, Устьвымлаг, Степной и Песчаный лагеря в Карагандинской области.
Справка об отбытии всего срока и освобождении (слева) и справка о реабилитации - выданы с разницей в полтора месяца
23 фамилии
Первая фотография Степана Ивановича Кузнецова на свободе - после 15 лет лагерей
До своих шестидесяти Сергей Борисович Прудовский не интересовался содержанием тетрадей, оставленных дедом. Точнее - знал, про что там, читал по молодости, но сам не проживал, не пропускал через себя. А потом «просто пришло время». Так говорит сам Прудовский.
В 2009 году Прудовский завел живой журнал, который так и назвал - dedushka-stepan. В этом ЖЖ он полностью перепечатал воспоминания деда о его заключении. В одну из тетрадей был вложен лист с 23 фамилиями. Прудовский видел его и прежде, но никогда не спрашивал себя: кто эти люди, почему их фамилии сошлись рядом, в одном списке? Теперь этот вопрос все больше его волновал. Именно с этого списка началось его большое расследование. Сергею Прудовскому, наверное, было назначено стать орудием исторической справедливости, если она есть на свете.
Прудовский собрал документы, подтверждающие родство с дедом. Это нужно было для того, чтобы в архивах ФСБ получить том его дела: на это имеют право только родственники реабилитированных, если со дня приговора еще не прошло 75 лет. Дела упомянутых в дедовом списке выдавали по запросу - их арестовали раньше, 75‑летний срок как раз истек.
С каждым новым запросом эта история затягивала его все больше и больше. Он становился смелее и смелее. Опытнее. Наконец, он раздобыл в архивах дела почти всех людей из того списка. Что сумел выяснить? Все они работали в Харбине на КВЖД в те же годы, что и дед, очевидно - общались, дружили. Из списка выжили только четверо: двоих не смог найти, остальные расстреляны.
Из каждого изученного дела Сергей Борисович выписывал все встречавшиеся фамилии. За пару лет он раскопал 1700 имен. Его дедушка Степан даже и не знал всех этих людей, но все они имели отношение к «харбинской операции».
На сегодняшний день Прудовский полностью ознакомился с 230 делами. Знает номера дел 602 человек. Знает, когда были арестованы 994 и когда приговор был приведен в исполнение. Из них по 475 именам нет данных в базах «Мемориала» и Сахаровского центра. Эти люди забыты, а Прудовский заставляет мир их вспоминать.
Сергей Борисович выстраивает факты, добытые из дел, в строгую таблицу. Таблица - бездушная сетка, бесстрастно фиксирующая уничтожение целых семей. Вот семья пианистки, семья заведующего гаражом, портного, дирижера, помощника контролера, парикмахера…
И есть отдельный список: «Палачи». Так файл на компьютере и называется.
Палачи
Про десятки тысяч харбинцев было ясно: арестованы, невинно осуждены, почти все реабилитированы. Но наседала другая неизвестность: кто крутил это ужасное колесо? Какие установки давало это неведомое начальство? Как рядовые сотрудники распределяли между собой обязанности?
Фамилии этих людей выплывали из дел, прочитанных Прудовским. Но когда Сергей Борисович начал запрашивать личные дела сотрудников НКВД, в архиве ФСБ он получил отказ. Формально там ссылались на Закон «О реабилитации жертв политических репрессий». Дело в том, что многие сотрудники НКВД осуждены и нереабилитированы. А в законе четко сказано: доступ к материалам дел могут получить родственники репрессированных и позднее реабилитированных. Закона «о нереабилитированных» в России нет! Значит, и документы можно не выдавать. Наверное, так рассуждают в архивах.
Кто-то пробовал судиться с ФСБ по поводу такой практики: в 2012 году во Владивостоке суд вынес отказ по одному из таких дел. И вот абсурд: получается, нам было бы на руку в сложившихся обстоятельствах, если бы палачей реабилитировали. Это бы дало возможность пробраться к их архивным уголовным делам.
Государство, укрывая имена этих преступников, видимо, руководствуется здесь такой логикой: раз люди осуждены - то они и достаточно наказаны. Но у Прудовского логика другая: их позор должен быть вечным, несмываемым, длящимся. Он должен быть назиданием. Почему это их приговоры должны защищать их от осуждения потомков?
- Если никто не виноват - нынешним тогда чего стесняться? - рассуждает Прудовский. - Сегодняшние даже не думают: завтра власть сменится, тогда нам башку оторвут. Они понимают свою безнаказанность. Многих из тех, кто выколачивал показания, фальсифицировал дела, самих расстреляли. Но и после этого ведь не выпускали тех, кому они приговоры подписывали! В сознании наших людей нет этого - настигнет тебя кара. Поэтому мы имеем сейчас все эти «болотные дела».
Но пока что дела нереабилитированных энкавэдэшников спрятаны в лубянских подвалах. Так что Прудовский ищет другие пути, чтобы вытащить на свет их деяния.
В списке дедушки Степана был такой человек - Магон Генрих Яковлевич. Судьба у него сложная и туманная. Магон был из крестьянской семьи, по молодости работал на лесопилках, потом был фельдшером, членом исполкома рабочих и солдатских депутатов. В 1918 году был арестован офицерами эстонского белогвардейского полка, приговорен к повешению, но сбежал из тюрьмы. Нелегально прибыл в Ригу, там его поймали, этапировали в концлагерь, но по дороге он снова сбежал. Вернулся в Россию. Здесь его карьера пошла в гору: следователь отдела по борьбе с контрреволюцией, председатель ГубЧК… В 30‑е - начальник морского управления народного комиссариата путей сообщения СССР, член ревизионного комитета КВЖД (тогда он, вероятно, и познакомился со Степаном Ивановичем Кузнецовым), с 34‑го - начальник Черноморского пароходства в Одессе. В Одессе и расстрелян - в 1937 году.
Прудовский, пытаясь выяснить судьбу Магона, написал в одесский архив СБУ. Но там затребовали подтверждение родства. Тогда Сергей Борисович запросил дело в архиве СБУ в Киеве. Неожиданно Киев прислал документы. Вот они - отсканированные тома с наклейкой «Исследователям не выдавать». Узнаем из дела: Магона тоже обвинили в шпионаже на японцев, взяли вместе с женой, обоих расстреляли. У них осталась двухлетняя дочка.
(Судьбу маленькой девочки Прудовский тоже раскопал. В архивах нашел номер одесской газеты «Знамя коммунизма» за 1989 год со статьей о деле «японских шпионов». На статью в следующем номере был опубликован отклик няни семьи: женщина писала, что сначала девочку она забрала себе, даже хотела удочерить, но ее упекли в детдом для детей «врагов народа». А в один из визитов сообщили - умерла. Больше ничего о ней неизвестно.)
Дело Магона и его жены вели следователи Раев и Шнайдер. Позже они были осуждены военным трибуналом за незаконные методы ведения следствия и необоснованные аресты.
Прудовский также запросил их дела в украинских архивах. Архив СБУ и их выдал: четыре тома общего дела - Раев, Шнайдер, Рыбаков, Зислин. Из этих материалов проступила фигура более крупного начальника - того самого, кто отдавал незаконные приказы. Это был начальник одесского НКВД Киселев Павел Петрович. Он тоже был позже арестован - за шпионаж. Не за то, что убивал людей бессудно или отправлял их на каторгу. И это еще один аргумент, зачем во всем этом стоит разбираться: нередко палачи бывали осуждены не по своей «профильной» статье, а просто их затягивала в себя та же машина по перемалыванию людских судеб.
Украина выдала дело Киселева. Вот его копия на компьютере Прудовского: списки, лист за листом, фамилии и рядом - «первая категория». То есть расстрел. Это имена всех тех, кого убили по приказу именно Киселева. Некоторые страницы написаны от руки, все - за его подписью.
На Украине нашелся и еще один документ, который Прудовский так и не сумел достать в России. Это закрытое письмо Ежова, приложенное к приказу о «харбинской операции», по сути - инструкция по проведению репрессий. В нем даны конкретные указания, кого брать и по каким критериям. Шестьдесят фамилий с личными характеристиками: этот ходил на автотракторные курсы, этот изучал машинопись, этот был однажды арестован китайской полицией…
В России это письмо засекречено до 2044 года. Люди, перечисленные в нем, реабилитированы, а письмо засекречено. Раздобыть его помогли такие же стихийные исследователи, как и сам Прудовский - невидимая группа поддержки, люди читающие ЖЖ Прудовского и его фейсбук.
Дело в том, что свои тяжбы с ФСБ, в том числе и по поводу этого закрытого письма, Прудовский освещал в своем фейсбуке. Суд он закономерно проиграл, готовился уже к апелляции. И вот после одного из постов ему пришло личное сообщение… от главы архива СБУ Игоря Кулика. Оказывается, он давно следил за деятельностью Прудовского. Написал: хочу помочь коллеге из России. Игорь Кулик опубликовал текст закрытого письма.
Когда это письмо уже было на руках у Прудовского, Верховый суд РФ рассмотрел апелляцию Прудовского - и отказал, прикрыв память палачей.
- Если не будем знать правду, нас ждет такая же судьба, - пожал плечами Прудовский. - Это не ветряные мельницы, это не бессмысленно. Тогда СССР сам эвакуировал харбинцев, а потом назвал всех шпионами. Кто знает, что скажут в следующем году про украинских беженцев, которых Россия спасала?
И - продолжил свою работу.
Между тем недавно, в 2014 году, на Украине открыли свободный доступ к рассекреченным в 2008-2010 годах документам бывшей советской спецслужбы - ЧК-НКВД-КГБ.
«Нынешним чего стесняться?»
Те самые «виртуальные помощники» Прудовского часто становятся вполне реальными друзьями. Совершенно бескорыстно в суде ему помогает адвокат Дарья Сухих из «Команды 29» - бригады юристов, пришедших на смену «Фонду свободы информации», когда тех признали иностранными агентами. Китаец какой-то написал из Америки: «Ищу репрессированных по харбинской линии, пишу научную работу»… Или вот Максим Гальперин, московский предприниматель, наткнулся на страницу Сергея Борисовича в интернете. Дедушка его жены - тоже «враг народа», его расстреляли; в 57‑м году реабилитировали. Сейчас Гальперин и Прудовский вместе добиваются доступа к делам сотрудников НКВД: Сорокина, Вольфсона и Постеля (см. справку). Только из личных дел мы узнаем, что сами палачи говорили о своей работе, на кого спихивали вину, как «обеляли» себя. В архиве ФСБ дела выдавать отказались, предоставили только сухую справку.
Вольфсон решил судьбу деда жены Гальперина, поэтому этот суд - личная борьба Максима. Но этими людьми список всех, кого надо вытащить из спокойного небытия, не ограничивается. Это пока только те, чьи дела в ведении Управления ФСБ по Москве и Московской области. Областное УФСБ упирается, дела палачей не выдает. Кстати, среди них есть прокуроры и судьи, вынесшие приговор дедушке Сергея Борисовича. В 1955 году они же отменили свой приговор и реабилитировали его. Никто из них не понес наказания.
Хорошевский районный суд города Москвы на последнем своем заседании постановил, что Управление ФСБ по Московской области законно отказало Прудовскому в выдаче запрошенных дел. Суд в своем решении ссылается на статью Конституции о праве на защиту своей чести и доброго имени.
Но это дело времени. Прудовский своего добьется.
Справка «Новой»
Вольфсон Илларион Иосифович, бывший начальник 2‑го отделения третьего отдела УНКВД Московской области. Производил незаконные массовые аресты лиц без наличия каких-либо компрометирующих материалов. В практике своей работы применял метод обмана - подписывал заранее составленные им признательные протоколы путем уговаривания. Этим методом «уговорил» арестованного Ли-Мина подписать составленный им заранее протокол о его контрреволюционной шпионской деятельности, в который были включены десятки фамилий китайцев, неизвестных Ли-Мину. Данный протокол был размножен на ротаторе в количестве 300 экземпляров и вкладывался в каждое дело на арестованных китайцев как компрометирующий материал.
…Китайцев арестовывали по списку, просто по установочным данным, нередко брали не тех, на кого были выписаны справки на арест. От плохо понимающих русский язык китайцев добивались показаний в шпионаже, фабриковали протоколы.
Вольфсон был осужден к высшей мене наказания с заменой 15 лет тюремного заключения. В реабилитации отказано.
Сорокин Иван Григорьевич, в 1937-1938 годах начальник 3‑го отдела УНКВД по Московской области. Установлено, что он и другие бывшие сотрудники УНКВД допускали массовые необоснованные аресты советских граждан и фальсификацию собственных дел. В 1939 году приговорен к высшей мере наказания. «Аресты проводились по случайным материалам, следствие по делам велось крайне поверхностно». Из показаний: «Было арестовано много невинных людей по признакам их иностранного происхождения. При ведении следствия от них добивались признания в шпионской деятельности, признаний часто нелепых, вроде передачи в виде шпионских сведений данных о режиме льдов в Северном ледовитом океане». В реабилитации отказано.
Постель Аркадий (Арон) Осипович, начальник 3‑го отдела УНКВД по Московской области.
Признал, что во время проведения массовых операций в 37-39 гг. по изъятию поляков, латышей, немцев, болгар и других национальностей аресты проводились без наличия компрометирующих материалов. Во время допросов избивали, как следствие - оговаривали. «Как дело было с латышами. Взяли списки всех членов латышского клуба - арестовывали без разбора. Чтобы было основание, избили заведующего латышским клубом, больного старика, который начал давать показания как руководитель организации при клубе. Так арестовали и репрессировали около 80 человек», - так на допросе рассказывал Постель. Арестован 9 января 1939 года. Расстрелян. В реабилитации отказано.