«Война памяти»?
Реакция на «блокадный» опрос телеканала «Дождь»: власть развернула «войну памяти»
27 января, Москва. Во время акции протеста в связи с соцопросом, посвященным защите Ленинграда в годы ВОВ, который был опубликован на сайте телеканала "Дождь". Фото ИТАР-ТАСС
Телеканал «Дождь» в рамках программы об истории «Дилетанты» провел опрос: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?» До того момента, как опрос был снят ввиду возмущения ряда зрителей и читателей, «да» ответили 54 процента. Разумеется, такой информационный повод не могли не отыграть провластные политики, которым для этого даже команда со Старой площади не нужна. От Игоря Лебедева из ЛДПР и Ирины Яровой до «главной по абажурам» из кожи либералов Ульяны Скойбеды отметились все, в том числе и с требованиями ввести уголовную ответственность за осквернение исторической памяти. Так называемая «война памяти» немедленно перешла в привычную репрессивно-законодательную плоскость.
Ведущий программы, главный редактор журнала «Дилетант» Виталий Дымарский, ответил цитатой из Виктора Астафьева, которого широким депутатским и блогерским массам, оскорбляющимся на любую попытку рефлексии по поводу войны, вроде бы положено чтить:
«Миллион жизней - за город, за коробки? Восстановить можно все, вплоть до гвоздя, а жизни не вернешь… А под Ленинградом? Люди предпочитали за камень погубить других людей. И какой мучительной смертью! Детей, стариков…»
Война - чувствительный вопрос для сегодняшней власти. Не говоря уже о том, что чувствительный вопрос для нее - единственно правильная интерпретация истории в новом «Кратком курсе». За счет войны нынешняя власть питает свою харизму - как если ее представители лично прорывали блокаду. Ровно в этой логике действовала советская власть в годы Леонида Брежнева: память о войне была единственной общей «скрепой» для советского народа, который уже не очень строился под сугубо идеологические знамена марксизма-ленинизма, и способом легитимации правления. Для самого Брежнева как для участника Великой Отечественной это еще была и личная эмоциональная память. На эту легитимацию он имел моральное право. А когда сегодня кроме великих страниц истории не остается иных «скреп» и методов легитимации собственного пребывания у власти - начинается «война памяти».
И вот уже де-факто оправдывается пакт Молотова-Риббентропа, начинается «бархатная» реабилитация Сталина, а на должность заведующего кафедрой истории XX века назначается пресс-секретарь Федеральной службы охраны. Начинается нервное жонглирование названием Дня освобождения Ленинграда от блокады. А дата 22 июня (фраза Сталина в полчетвертого утра этого дня: «Это провокационные действия немецких военных, огня не открывать») как-то не отмечается и не вспоминается - в отличие от 9 мая. И - пишется «охранительная» история. Во всех смыслах слова. Попутно можно еще кого-нибудь посадить за «осквернение».
Разумеется, когда разномыслие вгоняется в готовые формы, чтобы принять там агрегатное состояние, как говорил Мераб Мамардашвили, «застывшего имперского дерьма», никакие вопросы и сомнения невозможны. Они немедленно в истерическом тоне объявляются осквернением памяти. Хотя осквернение памяти - это как раз неумение и нежелание задавать вопросы. Осквернение памяти - это сокрытие исторической правды, отказ от оценки альтернатив. Хотя история и не знает сослагательного наклонения, некоторые вопросы позволяют лучше разобраться в тех или иных исторических решениях и исторических личностях. Классический вопрос What if? - «Что, если?» - это инструмент работы историка. А для обычного человека - признак ментального здоровья.
Точно так же, как сегодня, вело себя идеологическое начальство, когда еще в 1960-е делались попытки задаваться вопросами по поводу начала войны, по поводу неготовности к ней и поражений 1941 года. Причем не кем-нибудь, а политическим тяжеловесом Константином Симоновым, не кем-нибудь, а персонажами его знаменитых романов, например, Синцовым из «Живых и мертвых» - про Сталина, про то, почему страна, певшая «Если завтра война, если завтра в поход» пришла к этой самой войне неподготовленной и не удалось избежать миллионов человеческих жертв. Или об этом тоже нельзя теперь спрашивать?
Так мы дойдем до того, что критика генералиссимуса станет запретной благодаря «взбесившемуся принтеру».
Дневники Симонова 1941 года много лет пробивали дорогу к печати. Ему даже сам Брежнев сказал: «Кому нужна твоя правда… Главное - мы победили». Но это когда было сказано - почти полвека тому назад. И кем…
Или мы будем писать историю по Скойбеде с Яровой, или станем задавать неудобные вопросы. Чтобы наконец обрести собственную национальную историю.
Андрей Колесников
обозреватель «Новой»
Читайте также:
ТК «Дождь» хотят наказать за опрос про блокаду Ленинграда, отключив от кабельных сетей,
Петербургских ветеранов поздравили открыткой со стихами о «захваченном фашистами Ленинграде»
27 января, Москва. Во время акции протеста в связи с соцопросом, посвященным защите Ленинграда в годы ВОВ, который был опубликован на сайте телеканала "Дождь". Фото ИТАР-ТАСС
Телеканал «Дождь» в рамках программы об истории «Дилетанты» провел опрос: «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сберечь сотни тысяч жизней?» До того момента, как опрос был снят ввиду возмущения ряда зрителей и читателей, «да» ответили 54 процента. Разумеется, такой информационный повод не могли не отыграть провластные политики, которым для этого даже команда со Старой площади не нужна. От Игоря Лебедева из ЛДПР и Ирины Яровой до «главной по абажурам» из кожи либералов Ульяны Скойбеды отметились все, в том числе и с требованиями ввести уголовную ответственность за осквернение исторической памяти. Так называемая «война памяти» немедленно перешла в привычную репрессивно-законодательную плоскость.
Ведущий программы, главный редактор журнала «Дилетант» Виталий Дымарский, ответил цитатой из Виктора Астафьева, которого широким депутатским и блогерским массам, оскорбляющимся на любую попытку рефлексии по поводу войны, вроде бы положено чтить:
«Миллион жизней - за город, за коробки? Восстановить можно все, вплоть до гвоздя, а жизни не вернешь… А под Ленинградом? Люди предпочитали за камень погубить других людей. И какой мучительной смертью! Детей, стариков…»
Война - чувствительный вопрос для сегодняшней власти. Не говоря уже о том, что чувствительный вопрос для нее - единственно правильная интерпретация истории в новом «Кратком курсе». За счет войны нынешняя власть питает свою харизму - как если ее представители лично прорывали блокаду. Ровно в этой логике действовала советская власть в годы Леонида Брежнева: память о войне была единственной общей «скрепой» для советского народа, который уже не очень строился под сугубо идеологические знамена марксизма-ленинизма, и способом легитимации правления. Для самого Брежнева как для участника Великой Отечественной это еще была и личная эмоциональная память. На эту легитимацию он имел моральное право. А когда сегодня кроме великих страниц истории не остается иных «скреп» и методов легитимации собственного пребывания у власти - начинается «война памяти».
И вот уже де-факто оправдывается пакт Молотова-Риббентропа, начинается «бархатная» реабилитация Сталина, а на должность заведующего кафедрой истории XX века назначается пресс-секретарь Федеральной службы охраны. Начинается нервное жонглирование названием Дня освобождения Ленинграда от блокады. А дата 22 июня (фраза Сталина в полчетвертого утра этого дня: «Это провокационные действия немецких военных, огня не открывать») как-то не отмечается и не вспоминается - в отличие от 9 мая. И - пишется «охранительная» история. Во всех смыслах слова. Попутно можно еще кого-нибудь посадить за «осквернение».
Разумеется, когда разномыслие вгоняется в готовые формы, чтобы принять там агрегатное состояние, как говорил Мераб Мамардашвили, «застывшего имперского дерьма», никакие вопросы и сомнения невозможны. Они немедленно в истерическом тоне объявляются осквернением памяти. Хотя осквернение памяти - это как раз неумение и нежелание задавать вопросы. Осквернение памяти - это сокрытие исторической правды, отказ от оценки альтернатив. Хотя история и не знает сослагательного наклонения, некоторые вопросы позволяют лучше разобраться в тех или иных исторических решениях и исторических личностях. Классический вопрос What if? - «Что, если?» - это инструмент работы историка. А для обычного человека - признак ментального здоровья.
Точно так же, как сегодня, вело себя идеологическое начальство, когда еще в 1960-е делались попытки задаваться вопросами по поводу начала войны, по поводу неготовности к ней и поражений 1941 года. Причем не кем-нибудь, а политическим тяжеловесом Константином Симоновым, не кем-нибудь, а персонажами его знаменитых романов, например, Синцовым из «Живых и мертвых» - про Сталина, про то, почему страна, певшая «Если завтра война, если завтра в поход» пришла к этой самой войне неподготовленной и не удалось избежать миллионов человеческих жертв. Или об этом тоже нельзя теперь спрашивать?
Так мы дойдем до того, что критика генералиссимуса станет запретной благодаря «взбесившемуся принтеру».
Дневники Симонова 1941 года много лет пробивали дорогу к печати. Ему даже сам Брежнев сказал: «Кому нужна твоя правда… Главное - мы победили». Но это когда было сказано - почти полвека тому назад. И кем…
Или мы будем писать историю по Скойбеде с Яровой, или станем задавать неудобные вопросы. Чтобы наконец обрести собственную национальную историю.
Андрей Колесников
обозреватель «Новой»
Читайте также:
ТК «Дождь» хотят наказать за опрос про блокаду Ленинграда, отключив от кабельных сетей,
Петербургских ветеранов поздравили открыткой со стихами о «захваченном фашистами Ленинграде»