О трудовой этике и отношении к труду
Оригинал взят у smirnoff_v в О свободном и несвободном труде, или как построить СССР?
Мои читатели, в большинстве своем, еще помнят перестройку Горбачева, тем легче мне будет вернуться к этой эпохе, дабы прояснить некоторые моменты. Может возникнуть вопрос, - зачем возвращаться в это безумное прошлое? Надеюсь, я смогу ответить и на этот вопрос.
Итак, речь пойдет о классах, социальных слоях и индивидуумах, которые радостно поддержали разрушение советского жизнеустройства, а иногда даже шагали в первых рядах. Конечно, можно было бы поговорить о научной интеллигенции, технической и гуманитарной, однако о ней я писал уже не раз. Кратко замечу, что интеллигентский бунт, по моему мнению, был проявлением субъектности нового когнитарного класса. Класса на тот момент, к сожалению незрелого, не ставшего в достаточной мере «классом для себя». Этот класс уже ощущал, чем он недоволен и кто его социальный противник - речь идет о индустриальной организации социума и элитах с их патерналистскими паттернами в руководстве, однако не имея четкого осознания своего социального положения, своих интересов и перспектив, этот молодой когнитарный класс был изящно обманут зубрами советской номенклатуры (которую кто-то еще называет слабой, глупой и беззубой). Эта самая номенклатура смогла воспользоваться энергией своего исторического противника - когнитарного класса, для разрушения СССР (в масштабах которого этот когнитарный класс только и мог развиться и консолидироваться), и для сохранения своего господства за счет изменения его формы. Впрочем, обо всем этом я писал неоднократно.
Сегодня меня интересует другой вопрос, и именно тот факт, что довольно значительные слои трудящихся, рабочих и служащих (не когнитариев) так же поддержали реформы, и что удивительно, поддерживают до сих пор.
Удивительно, что многие из этих граждан, вполне осознавая всю катастрофичность произошедшего и происходящего, весь ужас нашего положения, искренне продолжают повторять, что «возвращаться в совок мы не хотим». На вопрос, что же они получили, что же им дала новая жизнь, они отвечают - свободу! Другое дело, что когда переходишь к конкретным свободам: политическим ли, еще каким, начинаются трудности с их определением, но все же о какой-то свободе они таки говорят, и придется разобраться, что же это за свобода.
Как знает мой постоянный читатель, я поставил во главу моих рассуждений об эволюции общества человеческий труд, развитие и изменение его форм. Именно с этой точки зрения я пытаюсь рассматривать социальные процессы в обществе. Так и в данном случае, предлагаю рассмотреть, что же случилось с трудом рабочих и служащих, и для этого мы вернемся еще дальше в прошлое, в эпоху 60-70х годов XX века.
Эта эпоха любопытна тем, что именно тогда западные социологии поставили современному им обществу пренеприятный диагноз - смерть трудовой этики. Известная нам из трудов Макса Вебера трудовая этика западного общества на глазах угасала - что вызвало громадный интерес к проблемам труда, судьбе рабочего класса и общества как такового именно в описанном контексте. Замечу, что подобные явления происходили и в СССР - поэтому, уважаемые, мне делается смешно, когда в угасании трудовой этики советских трудящихся обвиняют несчастного Хрущева. Как раз тогда и в СССР были проведены серьезные социологические исследования на ту же тематику (хотя по современным данным социологии в СССР не было), например, известнейшее исследование Ядова и Здравомыслова «Человек и его работа», исследования Грушина в Таганроге и др. Тенденции, аналогичные западным, в СССР были выявлены почти одновременно, с небольшой задержкой, ибо и сами процессы развивались немного позже.
Такая одновременность говорит нам о том, что ослабление и разрушение классической трудовой этики связано не с конкретными способами организации труда при социализме или капитализме, не с удачными или неудачными действиями лидеров, вроде Хрущева. Причина кризиса трудовой этики лежала глубже, в том, что нас объединяло с развитыми странами Запада, а именно в том, что и мы и они были индустриальными странами на определенной стадии развития индустриализма. Поэтому рассмотрим эпоху внимательнее.
Интересно, что тенденции и закономерности, резко проявившиеся именно в эту эпоху, предъявляли как доказательство неправоты Маркса. Суть в том, говорили критики, что все происходит вовсе не так, как предсказывал Маркс. Вместо пролетаризации, общего падения квалификации, упрощения труда, происходят обратные явления. Механизация и автоматизация трудовых операция требуют все больших знаний, лучшего образования, повышения квалификации рабочего, а социологи на базе социологических исследований демонстрировали рост образования. В разных формах такие идеи бытуют до сих пор, - что де современный рабочий, умеющий включать и выключать автоматическую линию, куда более образован и квалифицирован, чем рабочий начала XX века.
Так вот, еще в те годы эти воззрения вдребезги разгромил социолог Гарри Брейверман. Он показал, что все статистические и социологические расчеты, демонстрирующие общий рост образования и квалификации - не более чем статистический кунштюк. Согласно принятой классификации, городские профессии безотносительно к содержанию труда почти всегда зачисляются в профессии, требующие высокой или средней квалификации, а сельские - низкой. Движение населения из сельских районов в городские, последний мощный всплеск которого пришелся на 50-60 гг. (в СССР примерно на 5-10 лет позже) и симулирует картину общего роста образования и квалификации трудящихся.
Но главное в «тезисах Брейвермана» даже не это. Во-первых, он показал, что, к 70-м годам повсеместно распространившееся среднее образование потеряло связь с квалификацией, а во-вторых, что особенно важно для наших рассуждений, - что квалификации рабочих вовсе не растет, а падает. Этот тезис Брейверман обосновал разными способами, в том числе и тем, сколь много нужно времени обучения рабочему, что бы стать мастером своего дела в разные эпохи. Если в начале XX века, в ряде отраслей рабочий должен был практически годы отработать в качестве ученика, постепенно перенимая профессиональные навыки у мастера, то в конце XX и тем более в начале XXI, необходимое обучение рабочего сократилось до нескольких недель, а то и дней (сегодня на заводах Тойота в Китае из вчерашнего крестьянина готовят полноценного оператора автоматической линии за три недели, что уже воспринимается за нечто необычное). Даже рабочий простого конвейерного производства во времена Тейлора и Форда обучался куда дольше, чем сегодня, а современную рабочую аристократию, программистов-наладчиков, например, готовят год - что вызывает просто благоговение. Т.е. количество навыков, необходимых для трудового «мастерства», не выросло, а существенно уменьшилось. Это связано с совершенствованием технологий производства и уменьшением элементов «неявного знания» в трудовой деятельности. Так что Маркс был совершенно прав, предсказывая общее снижение квалификации как элемент пролетаризации.
Уменьшение доли неявного знания, уничтожение «мастерства» в трудовой деятельности рабочего лишило труд рабочих последних элементов творчества. Н ам, «безрукой» интеллигенции в массе своей, трудно понять, насколько немало было реального творчества до описываемой революции в сфере механизации и автоматизации. Каждый переход на изготовление новой продукции, нового типа деталей, например, требовал от рабочих громадного числа микроизобретений. В исследовании Ядова, в том месте, где речь шла о солидарности рабочих, попутно можно прочитать, что у каждого мастера в цеху исследуемого предприятия был собственный набор самостоятельно изобретенных и нигде технологически незаписанных приемов, позволявших ему добиваться высочайшего качества. Эти знания передавались только лично, постоянно изобретались новые. Человек, (в исследовании конкретный пример с учеником), который пытался сделать строго по инженерному описанию, да еще и эффективнее, без «лишней» сложности, в результате изготовил брак. И с совершенствованием технологий, механизацией и автоматизацией такие особенности рабочего труда уходили в прошлое.
Но, такое, безусловно прогрессивное развитие, существенным образом сказалось на социальном самочувствии рабочих и социальных отношениях внутри рабочей среды. Во-первых, исчезает самоуважение, и с тем удовольствие от своего труда. Мастер прошлой эпохи реально ощущал себя рабочей косточкой, если и индустриальным винтиком, то винтиком незаменимым. Он справедливо представлял, что он тот человек, на котором держится завод или фабрика. И в этом смысле он был важнее и уважаемее многих инженеров и работников администрации. В формальных и неформальных коллективах на работе он пользовался заслуженным авторитетом, само наличие таких мастеров, их учеников, средних рабочих структурировало и институциализировало рабочую среду - и в конечном счете и создавало рабочий «класс для себя». Если проще, на пальцах т.с., то несколько таких мастеров могли устроить забастовку на громадном предприятии, могли реально, своей способностью к организации общественного мнения воздействовать на лентяев и бракоделов из рабочей среды и более того, на администрацию и инженерный слой предприятия. Разговор о рабочем контроле (в России) и рабочем участии на предприятиях (что бытовало и в капиталистических странах с утверждением фордизма) был не извращенным политиканством современных профсоюзов, а вполне внятным и полезным делом.
С уходом «мастерства» из трудовой сферы все это исчезало. Рабочие становятся абсолютно взаимозаменяемыми винтиками. Быстрое обучение элементарным операциям, менее осмысленный труд - все это, плюс существенные изменения в массовой культуре, о которых я напишу ниже, решительным образом сказалось на самоощущении рабочих. Они потеряли самоуважение, и общество перестало их уважать. Рабочие сильно потеряли в способности к самоорганизации, ибо исчезла сложная структура трудового коллектива, о которой я писал выше. Все это естественным образом привело и к тому, что рабочий класс, как класс для себя довольно быстро разлагался, а марксистские взгляды теряли популярность. Очень сложно рассуждать о пролетариате, как передовом классе тогда, когда сами рабочие перестали уважать свой труд и свою принадлежность к этому самому классу.
Если говорить более общими категориями, в трудовой деятельности рабочих нарастало отчуждение. Я уже неоднократно писал об отчуждении труда, но не грех и повториться. В советской философии и социологии, к превеликому сожалению на отчуждение труда смотрели несколько однобоко, концентрируясь на отчуждении продуктов труда. Из чего делался вывод, что если в СССР продукты труда не присваивает капиталист, а они попадают в общественные фонды потребления, отчуждения труда при социализме как бы и нет. Уже это рассуждение некорректно, но, кроме того, в труде есть, и более значимые формы отчуждения, кроме отчуждения продуктов труда.
Приведу четыре формы отчуждения труда, сформулированные Р.Блонером.
Во-первых, как я и говорил, личное мастерство, мысль, особые навыки стали не нужны - вместо этого человек стал в полной мере придатком (ситуация, предсказанная Марксом) к «почти разумной машине». Машина определяет направленность труда, ее ритм и даже субъективно, для рабочего, его смысл. Человек стал испытывать по отношению к машинам чувство БЕСПОМОЩНОСТИ.
Во-вторых, отчуждение от продуктов и средств труда (на что, как я писал, концентрировались в СССР в понимании проблемы отчуждения) - это форма отчуждения, названная Блонером ИЗОЛЯЦИЕЙ.
В-третьих, человек теряет контроль над своим трудом. Если, как показано выше, ранее труд рабочего, особенно квалифицированного рабочего не мог быть в полной мере описан в виде технологической схемы, да и организация рабочего процесса в существенной доле была делом рабочего коллектива и конкретного рабочего, а не только администрации, то теперь труд становится чисто инструментальной деятельностью, полностью регламентированной внешними по отношению к рабочему технологическими инстанциями, что Блонер определил как САМОТЧУЖДЕНИЕ.
И последнее, четвертое. Рационализация и фрагментация труда привела к тому, что рабочий выполняет какие-то одну или несколько операций, не видя целого, не понимая даже смысла труда. Эти процессы убрали из труда рабочего необходимость принимать какие-либо решения и нести за эти решения ответственность. Все это привело к БЕССМЫСЛЕННОСТИ труда.
Итак, мы пришли к тому, что в индустриальных обществах, и в СССР и на Западе в сфере труда нарастало отчуждение - именно это стало главной причиной «смерти трудовой этики». Кстати, как вы заметили, я пишу о рабочих, но в сфере управления производством, канцелярской и бюрократической деятельности происходило то же самое: "Современный офис с его сегментированным и авторитарным трудом является видом фабрики... Работа оператора ЭВМ или машинистки имеет все больше общего с работой на автомобильном конвейере. Секретари, клерки и бюрократы все больше хотят быть охваченными программами гуманизации труда. Раньше служащих было меньше и статус был выше. Но сейчас клерки, а не рабо¬чие конвейера являются типичными представителями современных американских рабочих. Этот факт мало способствует поднятию их престижа». Согласно данным исследований уровень неудовлетворенности этих категорий не уступал, а даже превосходил в ряде случаев уровень неудовлетворенности рабочих на конвейере. И еще раз хочу заметить, что разговоры о советском ленивом рабочем, о том, что это «совок» виноват в отсутствии безработицы, которая, де, должна была подстегивать рабочего, - все это вздор. На западе стояли точно такие же проблемы.
Как же западное и советское общества разрешили эту проблему? А никак! Попыток было много, в том числе и распиаренная сетевая система производства, которая оказалась на деле лишь новой «соковыжималкой» (Карл-Хайнс Рот) для работающих, а отчуждение там еще более высоким (исследования Горца). Так что индустриальные общества разбились об проблему отчуждения труда вместе с индустриальной эпохой как таковой. Применительно к Западу еще вчера это было незаметно и только сегодня тенденции стали прозрачны, смерть Запада оказалась растянутой во времени. Смерть же советского общества произошла у нас на глазах. И западное и советское общества архаизировали свою сферу труда, не преодолели кризис, а отступили назад, правда, сделали это по-разному.
Запад попросту вывез промышленность в третий мир, отправив массы своих трудящихся в сферу услуг - а в этой сфере по самой своей специфике отчуждение труда куда ниже. Ну, а советские рабочие и клерки с удовольствием бросились челночить в Турцию или Польшу, или в другие подобные виды деятельности. И я еще раз повторю! Их удовольствие понятно и объяснимо. Потому что таскаться на турецкие базары есть труд куда менее отчужденный, чем на индустриальном производстве, и дает куда более реальное удовлетворение человеку. Сами попробуйте оценить такой труд с точки зрения беспомощности, изоляции, самоотчуждения и бессмысленности труда. И именно поэтому массы людей вовсе не стремятся возвращаться в СССР, хотя и ностальгирует по нему.
В том же Китае - мастерской мира, тенденции падения удовлетворенности трудом, вызванные отчуждением, возрастают очень быстрыми темпами. Многие знают, что недавно, в связи с политическим конфликтом по поводу островов Сенкаку, на японских предприятиях Panasonic в Китае произошли интересные события. Трудно усомниться, что протесты китайских рабочих в той или иной степени были инспирированы китайскими властями, однако сам накал протестов и формы, которые он приобрел, были неожиданностью для самих властей. Рассчитывали на пикеты и плакаты, а вылилось все в откровенно лудитский погром. Ведомство общественной безопасности Китая обратилось к гражданам страны с призывом «выражать свой патриотизм рациональным, цивилизованным и законным образом» но сам факт этого открывшегося недовольства рабочих, притом работающих не в грязных подвалах, а на наиболее технологически совершенных производствах весьма насторожил китайское руководство.
Ситуация с рабочим классом осложняется теми изменениями, которые произошли в массовой культуре. Сама массовая культура в глобальном масштабе производится главным образом в США. Во всяком случае, именно ими задаются ориентиры, на основе которых уже в национальных масштабах организуется местное культурное производство. Но как я показал выше, само американское общество с точки зрения отношения к труду есть очень проблемное общество и в сфере культурного производства эти проблемы закрепляет и навязывает всему миру. Пропагандой благости «экономики услуг», специфических для этой сферы форм труда и потребления, а ныне и еще более странного поражения такого типа экономики - «креативного» класса, массовая культура закрепляет и институциализирует низкий статус индустриального труда в общественном сознании. Все это еще обостряет те тенденции в обществе, о которых я писал выше.
Но вернемся к вопросу, поставленному в начале моей статьи. А зачем я все это написал? Только ли для того, что бы объяснить поведение определенных социальных слоев, поддержавших убийственные реформы в СССР, или для того, что бы объяснить, по какой причине во второй половине XX века мы наблюдаем спад рабочего движения и падение популярности марксистских идей в нем? Не только. Меня больше интересует будущее.
Я часто в ЖЖ стал встречать лозунг о создании СССР 2.0, о модернизации много говорят. Так вот, я хочу заметить, что если вы возьмете миллионы людей, которые сбежали из СССР, от громадных производственны линий или плановых отделов на семь этажей, и попытаетесь засунуть туда вновь, они будут с вами сражаться. Они будут сражаться не за капитализм, не за олигархов - они будут сражаться за свободу. Эта свобода не прописана в законах и актах, но именно она стала одним из главных факторов общественных изменений конца XX, начала XXI века. Это свобода от отчужденного труда и право на труд неотчужденный. Так вот! Если вы желаете восстановить СССР, то это должен быть именно и в полном смысле СССР 2.0 с очень широким патчем, не просто латающим дырки, а существенно изменяющим весь «геймлей». Вы должны гарантировать этим миллионам, что утвердится другая экономика, где для всех этих людей найдутся формы реального, производительного, но куда более свободного труда, чем труд индустриальный. Запад тоже думает над этим, правда, как обычно, в понятиях социал-дарвинизма. Тот же Ричард Флорида вывел представителей креативного класса, креативных, очевидно, от рождения, а остальных поместил в обслугу (буквально) этого креативного класса. Сфера услуг, господствующая в США по численности работающих как раз и должна, по мнению Флориды обслуживать комфортное существование креативного класса. Производство, как я понял, он по умолчанию оставил в Китае. Кстати, именно отсюда произрастают известные нам дельфины с анчоусами, а вовсе не из пустой головки известной нам журналистки.
Понятно, что мы должны найти другое решение, притом имея в виду, что система господствующей организации труда становится матрицей для организации общества и его институтов в целом. Если фордизм в свое время утвердился на производстве, то и властное управление (государство), школа, тюрьма, даже тип организации городского пространства в архитектуре - все это стало «фордистским». И если мы предложим новые формы организации труда в СССР 2.0, то и организация власти будет иной. Просто не нужно забывать прописную истину. Выигрывает та общественная система, которая в состоянии использовать весь труд, находящийся в ее распоряжении. А вот та, в которой существует немалая сфера «лишнего» труда - гибнет.
Мои читатели, в большинстве своем, еще помнят перестройку Горбачева, тем легче мне будет вернуться к этой эпохе, дабы прояснить некоторые моменты. Может возникнуть вопрос, - зачем возвращаться в это безумное прошлое? Надеюсь, я смогу ответить и на этот вопрос.
Итак, речь пойдет о классах, социальных слоях и индивидуумах, которые радостно поддержали разрушение советского жизнеустройства, а иногда даже шагали в первых рядах. Конечно, можно было бы поговорить о научной интеллигенции, технической и гуманитарной, однако о ней я писал уже не раз. Кратко замечу, что интеллигентский бунт, по моему мнению, был проявлением субъектности нового когнитарного класса. Класса на тот момент, к сожалению незрелого, не ставшего в достаточной мере «классом для себя». Этот класс уже ощущал, чем он недоволен и кто его социальный противник - речь идет о индустриальной организации социума и элитах с их патерналистскими паттернами в руководстве, однако не имея четкого осознания своего социального положения, своих интересов и перспектив, этот молодой когнитарный класс был изящно обманут зубрами советской номенклатуры (которую кто-то еще называет слабой, глупой и беззубой). Эта самая номенклатура смогла воспользоваться энергией своего исторического противника - когнитарного класса, для разрушения СССР (в масштабах которого этот когнитарный класс только и мог развиться и консолидироваться), и для сохранения своего господства за счет изменения его формы. Впрочем, обо всем этом я писал неоднократно.
Сегодня меня интересует другой вопрос, и именно тот факт, что довольно значительные слои трудящихся, рабочих и служащих (не когнитариев) так же поддержали реформы, и что удивительно, поддерживают до сих пор.
Удивительно, что многие из этих граждан, вполне осознавая всю катастрофичность произошедшего и происходящего, весь ужас нашего положения, искренне продолжают повторять, что «возвращаться в совок мы не хотим». На вопрос, что же они получили, что же им дала новая жизнь, они отвечают - свободу! Другое дело, что когда переходишь к конкретным свободам: политическим ли, еще каким, начинаются трудности с их определением, но все же о какой-то свободе они таки говорят, и придется разобраться, что же это за свобода.
Как знает мой постоянный читатель, я поставил во главу моих рассуждений об эволюции общества человеческий труд, развитие и изменение его форм. Именно с этой точки зрения я пытаюсь рассматривать социальные процессы в обществе. Так и в данном случае, предлагаю рассмотреть, что же случилось с трудом рабочих и служащих, и для этого мы вернемся еще дальше в прошлое, в эпоху 60-70х годов XX века.
Эта эпоха любопытна тем, что именно тогда западные социологии поставили современному им обществу пренеприятный диагноз - смерть трудовой этики. Известная нам из трудов Макса Вебера трудовая этика западного общества на глазах угасала - что вызвало громадный интерес к проблемам труда, судьбе рабочего класса и общества как такового именно в описанном контексте. Замечу, что подобные явления происходили и в СССР - поэтому, уважаемые, мне делается смешно, когда в угасании трудовой этики советских трудящихся обвиняют несчастного Хрущева. Как раз тогда и в СССР были проведены серьезные социологические исследования на ту же тематику (хотя по современным данным социологии в СССР не было), например, известнейшее исследование Ядова и Здравомыслова «Человек и его работа», исследования Грушина в Таганроге и др. Тенденции, аналогичные западным, в СССР были выявлены почти одновременно, с небольшой задержкой, ибо и сами процессы развивались немного позже.
Такая одновременность говорит нам о том, что ослабление и разрушение классической трудовой этики связано не с конкретными способами организации труда при социализме или капитализме, не с удачными или неудачными действиями лидеров, вроде Хрущева. Причина кризиса трудовой этики лежала глубже, в том, что нас объединяло с развитыми странами Запада, а именно в том, что и мы и они были индустриальными странами на определенной стадии развития индустриализма. Поэтому рассмотрим эпоху внимательнее.
Интересно, что тенденции и закономерности, резко проявившиеся именно в эту эпоху, предъявляли как доказательство неправоты Маркса. Суть в том, говорили критики, что все происходит вовсе не так, как предсказывал Маркс. Вместо пролетаризации, общего падения квалификации, упрощения труда, происходят обратные явления. Механизация и автоматизация трудовых операция требуют все больших знаний, лучшего образования, повышения квалификации рабочего, а социологи на базе социологических исследований демонстрировали рост образования. В разных формах такие идеи бытуют до сих пор, - что де современный рабочий, умеющий включать и выключать автоматическую линию, куда более образован и квалифицирован, чем рабочий начала XX века.
Так вот, еще в те годы эти воззрения вдребезги разгромил социолог Гарри Брейверман. Он показал, что все статистические и социологические расчеты, демонстрирующие общий рост образования и квалификации - не более чем статистический кунштюк. Согласно принятой классификации, городские профессии безотносительно к содержанию труда почти всегда зачисляются в профессии, требующие высокой или средней квалификации, а сельские - низкой. Движение населения из сельских районов в городские, последний мощный всплеск которого пришелся на 50-60 гг. (в СССР примерно на 5-10 лет позже) и симулирует картину общего роста образования и квалификации трудящихся.
Но главное в «тезисах Брейвермана» даже не это. Во-первых, он показал, что, к 70-м годам повсеместно распространившееся среднее образование потеряло связь с квалификацией, а во-вторых, что особенно важно для наших рассуждений, - что квалификации рабочих вовсе не растет, а падает. Этот тезис Брейверман обосновал разными способами, в том числе и тем, сколь много нужно времени обучения рабочему, что бы стать мастером своего дела в разные эпохи. Если в начале XX века, в ряде отраслей рабочий должен был практически годы отработать в качестве ученика, постепенно перенимая профессиональные навыки у мастера, то в конце XX и тем более в начале XXI, необходимое обучение рабочего сократилось до нескольких недель, а то и дней (сегодня на заводах Тойота в Китае из вчерашнего крестьянина готовят полноценного оператора автоматической линии за три недели, что уже воспринимается за нечто необычное). Даже рабочий простого конвейерного производства во времена Тейлора и Форда обучался куда дольше, чем сегодня, а современную рабочую аристократию, программистов-наладчиков, например, готовят год - что вызывает просто благоговение. Т.е. количество навыков, необходимых для трудового «мастерства», не выросло, а существенно уменьшилось. Это связано с совершенствованием технологий производства и уменьшением элементов «неявного знания» в трудовой деятельности. Так что Маркс был совершенно прав, предсказывая общее снижение квалификации как элемент пролетаризации.
Уменьшение доли неявного знания, уничтожение «мастерства» в трудовой деятельности рабочего лишило труд рабочих последних элементов творчества. Н ам, «безрукой» интеллигенции в массе своей, трудно понять, насколько немало было реального творчества до описываемой революции в сфере механизации и автоматизации. Каждый переход на изготовление новой продукции, нового типа деталей, например, требовал от рабочих громадного числа микроизобретений. В исследовании Ядова, в том месте, где речь шла о солидарности рабочих, попутно можно прочитать, что у каждого мастера в цеху исследуемого предприятия был собственный набор самостоятельно изобретенных и нигде технологически незаписанных приемов, позволявших ему добиваться высочайшего качества. Эти знания передавались только лично, постоянно изобретались новые. Человек, (в исследовании конкретный пример с учеником), который пытался сделать строго по инженерному описанию, да еще и эффективнее, без «лишней» сложности, в результате изготовил брак. И с совершенствованием технологий, механизацией и автоматизацией такие особенности рабочего труда уходили в прошлое.
Но, такое, безусловно прогрессивное развитие, существенным образом сказалось на социальном самочувствии рабочих и социальных отношениях внутри рабочей среды. Во-первых, исчезает самоуважение, и с тем удовольствие от своего труда. Мастер прошлой эпохи реально ощущал себя рабочей косточкой, если и индустриальным винтиком, то винтиком незаменимым. Он справедливо представлял, что он тот человек, на котором держится завод или фабрика. И в этом смысле он был важнее и уважаемее многих инженеров и работников администрации. В формальных и неформальных коллективах на работе он пользовался заслуженным авторитетом, само наличие таких мастеров, их учеников, средних рабочих структурировало и институциализировало рабочую среду - и в конечном счете и создавало рабочий «класс для себя». Если проще, на пальцах т.с., то несколько таких мастеров могли устроить забастовку на громадном предприятии, могли реально, своей способностью к организации общественного мнения воздействовать на лентяев и бракоделов из рабочей среды и более того, на администрацию и инженерный слой предприятия. Разговор о рабочем контроле (в России) и рабочем участии на предприятиях (что бытовало и в капиталистических странах с утверждением фордизма) был не извращенным политиканством современных профсоюзов, а вполне внятным и полезным делом.
С уходом «мастерства» из трудовой сферы все это исчезало. Рабочие становятся абсолютно взаимозаменяемыми винтиками. Быстрое обучение элементарным операциям, менее осмысленный труд - все это, плюс существенные изменения в массовой культуре, о которых я напишу ниже, решительным образом сказалось на самоощущении рабочих. Они потеряли самоуважение, и общество перестало их уважать. Рабочие сильно потеряли в способности к самоорганизации, ибо исчезла сложная структура трудового коллектива, о которой я писал выше. Все это естественным образом привело и к тому, что рабочий класс, как класс для себя довольно быстро разлагался, а марксистские взгляды теряли популярность. Очень сложно рассуждать о пролетариате, как передовом классе тогда, когда сами рабочие перестали уважать свой труд и свою принадлежность к этому самому классу.
Если говорить более общими категориями, в трудовой деятельности рабочих нарастало отчуждение. Я уже неоднократно писал об отчуждении труда, но не грех и повториться. В советской философии и социологии, к превеликому сожалению на отчуждение труда смотрели несколько однобоко, концентрируясь на отчуждении продуктов труда. Из чего делался вывод, что если в СССР продукты труда не присваивает капиталист, а они попадают в общественные фонды потребления, отчуждения труда при социализме как бы и нет. Уже это рассуждение некорректно, но, кроме того, в труде есть, и более значимые формы отчуждения, кроме отчуждения продуктов труда.
Приведу четыре формы отчуждения труда, сформулированные Р.Блонером.
Во-первых, как я и говорил, личное мастерство, мысль, особые навыки стали не нужны - вместо этого человек стал в полной мере придатком (ситуация, предсказанная Марксом) к «почти разумной машине». Машина определяет направленность труда, ее ритм и даже субъективно, для рабочего, его смысл. Человек стал испытывать по отношению к машинам чувство БЕСПОМОЩНОСТИ.
Во-вторых, отчуждение от продуктов и средств труда (на что, как я писал, концентрировались в СССР в понимании проблемы отчуждения) - это форма отчуждения, названная Блонером ИЗОЛЯЦИЕЙ.
В-третьих, человек теряет контроль над своим трудом. Если, как показано выше, ранее труд рабочего, особенно квалифицированного рабочего не мог быть в полной мере описан в виде технологической схемы, да и организация рабочего процесса в существенной доле была делом рабочего коллектива и конкретного рабочего, а не только администрации, то теперь труд становится чисто инструментальной деятельностью, полностью регламентированной внешними по отношению к рабочему технологическими инстанциями, что Блонер определил как САМОТЧУЖДЕНИЕ.
И последнее, четвертое. Рационализация и фрагментация труда привела к тому, что рабочий выполняет какие-то одну или несколько операций, не видя целого, не понимая даже смысла труда. Эти процессы убрали из труда рабочего необходимость принимать какие-либо решения и нести за эти решения ответственность. Все это привело к БЕССМЫСЛЕННОСТИ труда.
Итак, мы пришли к тому, что в индустриальных обществах, и в СССР и на Западе в сфере труда нарастало отчуждение - именно это стало главной причиной «смерти трудовой этики». Кстати, как вы заметили, я пишу о рабочих, но в сфере управления производством, канцелярской и бюрократической деятельности происходило то же самое: "Современный офис с его сегментированным и авторитарным трудом является видом фабрики... Работа оператора ЭВМ или машинистки имеет все больше общего с работой на автомобильном конвейере. Секретари, клерки и бюрократы все больше хотят быть охваченными программами гуманизации труда. Раньше служащих было меньше и статус был выше. Но сейчас клерки, а не рабо¬чие конвейера являются типичными представителями современных американских рабочих. Этот факт мало способствует поднятию их престижа». Согласно данным исследований уровень неудовлетворенности этих категорий не уступал, а даже превосходил в ряде случаев уровень неудовлетворенности рабочих на конвейере. И еще раз хочу заметить, что разговоры о советском ленивом рабочем, о том, что это «совок» виноват в отсутствии безработицы, которая, де, должна была подстегивать рабочего, - все это вздор. На западе стояли точно такие же проблемы.
Как же западное и советское общества разрешили эту проблему? А никак! Попыток было много, в том числе и распиаренная сетевая система производства, которая оказалась на деле лишь новой «соковыжималкой» (Карл-Хайнс Рот) для работающих, а отчуждение там еще более высоким (исследования Горца). Так что индустриальные общества разбились об проблему отчуждения труда вместе с индустриальной эпохой как таковой. Применительно к Западу еще вчера это было незаметно и только сегодня тенденции стали прозрачны, смерть Запада оказалась растянутой во времени. Смерть же советского общества произошла у нас на глазах. И западное и советское общества архаизировали свою сферу труда, не преодолели кризис, а отступили назад, правда, сделали это по-разному.
Запад попросту вывез промышленность в третий мир, отправив массы своих трудящихся в сферу услуг - а в этой сфере по самой своей специфике отчуждение труда куда ниже. Ну, а советские рабочие и клерки с удовольствием бросились челночить в Турцию или Польшу, или в другие подобные виды деятельности. И я еще раз повторю! Их удовольствие понятно и объяснимо. Потому что таскаться на турецкие базары есть труд куда менее отчужденный, чем на индустриальном производстве, и дает куда более реальное удовлетворение человеку. Сами попробуйте оценить такой труд с точки зрения беспомощности, изоляции, самоотчуждения и бессмысленности труда. И именно поэтому массы людей вовсе не стремятся возвращаться в СССР, хотя и ностальгирует по нему.
В том же Китае - мастерской мира, тенденции падения удовлетворенности трудом, вызванные отчуждением, возрастают очень быстрыми темпами. Многие знают, что недавно, в связи с политическим конфликтом по поводу островов Сенкаку, на японских предприятиях Panasonic в Китае произошли интересные события. Трудно усомниться, что протесты китайских рабочих в той или иной степени были инспирированы китайскими властями, однако сам накал протестов и формы, которые он приобрел, были неожиданностью для самих властей. Рассчитывали на пикеты и плакаты, а вылилось все в откровенно лудитский погром. Ведомство общественной безопасности Китая обратилось к гражданам страны с призывом «выражать свой патриотизм рациональным, цивилизованным и законным образом» но сам факт этого открывшегося недовольства рабочих, притом работающих не в грязных подвалах, а на наиболее технологически совершенных производствах весьма насторожил китайское руководство.
Ситуация с рабочим классом осложняется теми изменениями, которые произошли в массовой культуре. Сама массовая культура в глобальном масштабе производится главным образом в США. Во всяком случае, именно ими задаются ориентиры, на основе которых уже в национальных масштабах организуется местное культурное производство. Но как я показал выше, само американское общество с точки зрения отношения к труду есть очень проблемное общество и в сфере культурного производства эти проблемы закрепляет и навязывает всему миру. Пропагандой благости «экономики услуг», специфических для этой сферы форм труда и потребления, а ныне и еще более странного поражения такого типа экономики - «креативного» класса, массовая культура закрепляет и институциализирует низкий статус индустриального труда в общественном сознании. Все это еще обостряет те тенденции в обществе, о которых я писал выше.
Но вернемся к вопросу, поставленному в начале моей статьи. А зачем я все это написал? Только ли для того, что бы объяснить поведение определенных социальных слоев, поддержавших убийственные реформы в СССР, или для того, что бы объяснить, по какой причине во второй половине XX века мы наблюдаем спад рабочего движения и падение популярности марксистских идей в нем? Не только. Меня больше интересует будущее.
Я часто в ЖЖ стал встречать лозунг о создании СССР 2.0, о модернизации много говорят. Так вот, я хочу заметить, что если вы возьмете миллионы людей, которые сбежали из СССР, от громадных производственны линий или плановых отделов на семь этажей, и попытаетесь засунуть туда вновь, они будут с вами сражаться. Они будут сражаться не за капитализм, не за олигархов - они будут сражаться за свободу. Эта свобода не прописана в законах и актах, но именно она стала одним из главных факторов общественных изменений конца XX, начала XXI века. Это свобода от отчужденного труда и право на труд неотчужденный. Так вот! Если вы желаете восстановить СССР, то это должен быть именно и в полном смысле СССР 2.0 с очень широким патчем, не просто латающим дырки, а существенно изменяющим весь «геймлей». Вы должны гарантировать этим миллионам, что утвердится другая экономика, где для всех этих людей найдутся формы реального, производительного, но куда более свободного труда, чем труд индустриальный. Запад тоже думает над этим, правда, как обычно, в понятиях социал-дарвинизма. Тот же Ричард Флорида вывел представителей креативного класса, креативных, очевидно, от рождения, а остальных поместил в обслугу (буквально) этого креативного класса. Сфера услуг, господствующая в США по численности работающих как раз и должна, по мнению Флориды обслуживать комфортное существование креативного класса. Производство, как я понял, он по умолчанию оставил в Китае. Кстати, именно отсюда произрастают известные нам дельфины с анчоусами, а вовсе не из пустой головки известной нам журналистки.
Понятно, что мы должны найти другое решение, притом имея в виду, что система господствующей организации труда становится матрицей для организации общества и его институтов в целом. Если фордизм в свое время утвердился на производстве, то и властное управление (государство), школа, тюрьма, даже тип организации городского пространства в архитектуре - все это стало «фордистским». И если мы предложим новые формы организации труда в СССР 2.0, то и организация власти будет иной. Просто не нужно забывать прописную истину. Выигрывает та общественная система, которая в состоянии использовать весь труд, находящийся в ее распоряжении. А вот та, в которой существует немалая сфера «лишнего» труда - гибнет.