Жизнь накануне...
Рассказ Чемодурова - камердинера Государя
Когда Государь в последний раз вернулся из Ставки, отрёкшись от престола, и сообщил Императрице о происшедших событиях, она, обычно сдержанная, заплакала и сказала, что во всем случившемся винит себя... Государь же успокаивал её, сказав, что всё творится по воле Господа.
Многочисленной прислуге было сказано, что кто не желает оставаться - может уходить. Значительное большинство было распущено. Во дворце началась тихая, уединённая жизнь, прерываемая частыми приездами Керенского, к которому Государь относился с большим доверием. Начались сборы к отъезду в Англию. Государь разбирал свои бумаги и вещи. Но вместо ожидаемого отъезда было заявлено, что Царскую Cемью отправляют в Тобольск..
К отходу поезда приехал Керенский и долго беседовал с Государем в купе. По-видимому, беседа была дружественная, потому что Чемодурову удалось, присутствуя при прощании, слышать фразу Керенского:
- Будьте спокойны, я даю вам слово, что все высказанные вами пожелания будут исполнены в точности, за это я ручаюсь.
На прощание он первый раз поцеловал у Императрицы руку.
В Тобольске жилось сносно. Кормили хорошо. Царская Cемья пользовалась относительной свободой. Княжнам позволяли ходить за покупками, что доставляло им большое удовольствие.
Государь прогуливался по двору и часто, заходя в караульную комнату, разговаривал с охраной. К сожалению, одна из рот, охранявших его, была коммунистической, и беседа с этой ротой часто его расстраивала.
К слугам Государя население относилось очень хорошо, всегда любезно расспрашивая про Царскую Семью.
В церковь Государя допускали, но проход тщательно охранялся конвоем. Служил Гермоген.
* * *
Очень тревожно прошёл последний день в Тобольске. По требованию приехавшего комиссара было предложено немедленно собираться в путь. Тревожно было потому, что был болен Наследник. Императрица, всегда гордая, сама просила комиссара отсрочить поездку до выздоровления Наследника, не соглашаясь расстаться с ним. Но комиссар был неумолим и торопил, потому что рушилась дорога. Стояла весна, и опасались разлива рек. Ехали быстро на нескольких тройках с малым конвоем. Если бы в это время захотели Государя освободить, то сделать это было бы просто. Собственно, куда везли, никто из Царской Семьи не знал. Предполагалось, что в Москву.
Когда их привезли в Екатеринбург, в дом Ипатьева, то Государь подошёл к окну. Окно смотрело в забор.
Несмотря на это, комиссар грубо и громко крикнул:
- Прочь от окна!
Государь, понурив голову и сделав три шага назад, так и застыл в этой позе. Тотчас же начался обыск. Когда у Государыни потребовали её ридикюль, она не хотела его отдавать, а Государь заметил:
- Вы имеете дело не только с бывшей Императрицей, но прежде всего с женщиной.
- Прошу молчать и помнить, что ты здесь не император, а арестант и государственный преступник.
Государь, Императрица и Наследник поместились в одной комнате, а княжны в другой. Последним не дали кроватей, и они спали на полу, на который постилали пальто и шубы Государя и княжон.
Жизнь была ужасная. Наверное, каторжанам жилось лучше, ибо не было над ними тех издевательств, которые постоянно позволяли себе комиссары, а особенно еврей Юровский. Комиссары почти ежедневно устраивали в своей комнате оргии: оттуда слышались песни, неслись крики, ругательства.
Во всякое время, без всякого предупреждения комиссары входили в комнату княжон и в комнату Государя. При этом костюм их был умышленно небрежен, часто без пиджака или френча, с трубкой или папироской в зубах.
Кормили очень скверно. Обед в два блюда и ужин в одно блюдо. Кушанья доставляли из Коммерческого собрания, где в то время была устроена столовая для большевиков. Приносили почти всегда всё холодное, с застывшим салом. Часто - очевидно, умышленно - попадались тараканы, куски мочала. Нам говорили, что повара отказываются работать на Царя.
С первого же дня приезда в Екатеринбург Государыня потребовала, чтобы вся прислуга обедала с ними за одним столом.
Нередко во время обеда заходил комиссар в фуфайке, с трубкой в зубах и взяв со стола вилку, лез в блюдо, унося с собой кусок телятины или говядины. При этом негодяй старался толкнуть Государыню, протискиваясь между нею и Государем. Комиссар нередко ронял пепел в тарелку Александры Фёдоровны.
Комиссаров кормили, конечно, хорошо, и делалось это отнюдь не из-за голода, а чтобы показать свою власть и подчеркнуть бесправие узников. Царской Cемье, например, во время обеда жаркое давали в обрез. Еды кому-нибудь не хватало и порции приходилось делить. Не хватало и тарелок с вилками, поэтому узники ели по очереди. О скатертях и салфетках речь и не заходила.
Всё это сильно огорчало Государя, но Императрица переносила испытания с изумительной стойкостью.
На Пасху в церковь не пустили. Служили заутреню в комнатах, на разговение дали всего по одному красному яичку, один кулич и одну пасху на всех.
На мой вопрос, не было ли насилия над княжнами, Чемодуров ответил, что при нём не было...
Аничков. Екатеринбург-Владивосток.
Алексей Исаченко
Когда Государь в последний раз вернулся из Ставки, отрёкшись от престола, и сообщил Императрице о происшедших событиях, она, обычно сдержанная, заплакала и сказала, что во всем случившемся винит себя... Государь же успокаивал её, сказав, что всё творится по воле Господа.
Многочисленной прислуге было сказано, что кто не желает оставаться - может уходить. Значительное большинство было распущено. Во дворце началась тихая, уединённая жизнь, прерываемая частыми приездами Керенского, к которому Государь относился с большим доверием. Начались сборы к отъезду в Англию. Государь разбирал свои бумаги и вещи. Но вместо ожидаемого отъезда было заявлено, что Царскую Cемью отправляют в Тобольск..
К отходу поезда приехал Керенский и долго беседовал с Государем в купе. По-видимому, беседа была дружественная, потому что Чемодурову удалось, присутствуя при прощании, слышать фразу Керенского:
- Будьте спокойны, я даю вам слово, что все высказанные вами пожелания будут исполнены в точности, за это я ручаюсь.
На прощание он первый раз поцеловал у Императрицы руку.
В Тобольске жилось сносно. Кормили хорошо. Царская Cемья пользовалась относительной свободой. Княжнам позволяли ходить за покупками, что доставляло им большое удовольствие.
Государь прогуливался по двору и часто, заходя в караульную комнату, разговаривал с охраной. К сожалению, одна из рот, охранявших его, была коммунистической, и беседа с этой ротой часто его расстраивала.
К слугам Государя население относилось очень хорошо, всегда любезно расспрашивая про Царскую Семью.
В церковь Государя допускали, но проход тщательно охранялся конвоем. Служил Гермоген.
* * *
Очень тревожно прошёл последний день в Тобольске. По требованию приехавшего комиссара было предложено немедленно собираться в путь. Тревожно было потому, что был болен Наследник. Императрица, всегда гордая, сама просила комиссара отсрочить поездку до выздоровления Наследника, не соглашаясь расстаться с ним. Но комиссар был неумолим и торопил, потому что рушилась дорога. Стояла весна, и опасались разлива рек. Ехали быстро на нескольких тройках с малым конвоем. Если бы в это время захотели Государя освободить, то сделать это было бы просто. Собственно, куда везли, никто из Царской Семьи не знал. Предполагалось, что в Москву.
Когда их привезли в Екатеринбург, в дом Ипатьева, то Государь подошёл к окну. Окно смотрело в забор.
Несмотря на это, комиссар грубо и громко крикнул:
- Прочь от окна!
Государь, понурив голову и сделав три шага назад, так и застыл в этой позе. Тотчас же начался обыск. Когда у Государыни потребовали её ридикюль, она не хотела его отдавать, а Государь заметил:
- Вы имеете дело не только с бывшей Императрицей, но прежде всего с женщиной.
- Прошу молчать и помнить, что ты здесь не император, а арестант и государственный преступник.
Государь, Императрица и Наследник поместились в одной комнате, а княжны в другой. Последним не дали кроватей, и они спали на полу, на который постилали пальто и шубы Государя и княжон.
Жизнь была ужасная. Наверное, каторжанам жилось лучше, ибо не было над ними тех издевательств, которые постоянно позволяли себе комиссары, а особенно еврей Юровский. Комиссары почти ежедневно устраивали в своей комнате оргии: оттуда слышались песни, неслись крики, ругательства.
Во всякое время, без всякого предупреждения комиссары входили в комнату княжон и в комнату Государя. При этом костюм их был умышленно небрежен, часто без пиджака или френча, с трубкой или папироской в зубах.
Кормили очень скверно. Обед в два блюда и ужин в одно блюдо. Кушанья доставляли из Коммерческого собрания, где в то время была устроена столовая для большевиков. Приносили почти всегда всё холодное, с застывшим салом. Часто - очевидно, умышленно - попадались тараканы, куски мочала. Нам говорили, что повара отказываются работать на Царя.
С первого же дня приезда в Екатеринбург Государыня потребовала, чтобы вся прислуга обедала с ними за одним столом.
Нередко во время обеда заходил комиссар в фуфайке, с трубкой в зубах и взяв со стола вилку, лез в блюдо, унося с собой кусок телятины или говядины. При этом негодяй старался толкнуть Государыню, протискиваясь между нею и Государем. Комиссар нередко ронял пепел в тарелку Александры Фёдоровны.
Комиссаров кормили, конечно, хорошо, и делалось это отнюдь не из-за голода, а чтобы показать свою власть и подчеркнуть бесправие узников. Царской Cемье, например, во время обеда жаркое давали в обрез. Еды кому-нибудь не хватало и порции приходилось делить. Не хватало и тарелок с вилками, поэтому узники ели по очереди. О скатертях и салфетках речь и не заходила.
Всё это сильно огорчало Государя, но Императрица переносила испытания с изумительной стойкостью.
На Пасху в церковь не пустили. Служили заутреню в комнатах, на разговение дали всего по одному красному яичку, один кулич и одну пасху на всех.
На мой вопрос, не было ли насилия над княжнами, Чемодуров ответил, что при нём не было...
Аничков. Екатеринбург-Владивосток.
Алексей Исаченко