Генерал Хольмстон-Смысловский. Личные воспоминания о генерале Власове, часть 2
(окончание, см. часть 1)
Мое третье свидание с Власовым состоялось в одной из пригородных вилл Берлина в конце 1944 года.
Мы не виделись больше года и взаимоотношения испортились, как принято говорить, в конец. Мы были разные люди и по характеру и по воспитанию. Военное образование получили в диаметрально-противоположных школах, а потому вполне понятно, что нашим врагам, вернее, друзьям легко было начать грязнейшую интригу и вырыть между нами, как потом оказалось, непроходимую пропасть.
Свидание это тщательно подготовлялось начальником штаба Власова ген. Трухиным и командиром третьей формирующейся дивизии ген. Шаповаловым..
С Федором Ивановичем Трухиным меня связывало старое знакомство. Я был первым офицером, который допрашивал его в штабе немецкого северного фронта (группы) после того как он был взят в плен, будучи в Советской армии начальником штаба ПРИБОВО.*) Мне удалось значительно облегчить его участь и помочь ему в тех условиях, которые помогли ему выйти на свободу. Этого он не забыл.
_____________________________
*) ПрибОВО - Прибалтийский Особый военный округ. - Прим. ред.
С ген. Шаповаловым судьба нас столкнула в бытность мою командиром дивизии специального назначения - "Р" (Зондердивизион - "Р"). "Р" обозначало "Руссланд". Штаб находился тогда в Варшаве, а разбросанные школьные батальоны, идущие на формирование дивизии, стягивались в Пултуск. Он, тогда еще полковник, был моим начальником штаба. Впоследствии штаб был распущен и начавшееся формирование приостановлено. Я лично подвергся шестимесячному домашнему аресту за сношение с партизанами националистами, за отказ выдать приехавшего к нам для переговоров украинского национального атамана Тараса Бульбы и за отказ подписать воззвание, призывающее русских бороться вместе с немцами не только на востоке против коммунистов, но и на Западе против англосаксонских капиталистов. Я заявил, что мы, русские, заинтересованы только в войне, ведущейся на восточном фронте и что война Германии против Англии, Америки, Польши др. держав является чисто немецким делом, в котором мы ни в коей мере участвовать не можем.
По расформировании зондерштаба "Р", Шаповалов перешел, после долгих переговоров, в РОА и на некоторое время сделался моим ярым противником, однако год спустя, когда я начал формировать Первую Национальную Армию, он пережил гнев на милость и стал упорно проситься ко мне обратно, засыпая меня "политически-любовными" письмами, которые и до сих пор сохранились у меня.
В конце концов, работа Трухина и Шаповалова увенчалась успехом и, больше чем после годового перерыва, Власов согласился на встречу со мной.
Разговор продолжался около 4-х часов.
В это время Освободительное Движение достигало своего апогея, а Власов был в зените своей славы.
Вопрос шел о слиянии формирующейся 1-ой Армии с РОА и о нахначении меня на должность начальника штаба Русских освободительных Армий. Первая Русская Армия, переформировываясь в Первый Корпус, перешла бы в командование ген. Трухина. Второй Корпус должны были составить первая и вторая дивизии РОА. Третий Корпус предполагалось развернуть из Русского Охранного Корпуса (Шутцкор) и третьей дивизии ген.Шаповалова.
Мы не сговаривались.
Сегодня, когда я пишу эти заметки для истории, я считаю своим долгом передать чистую правду, даже тогда, когда она сможет сделаться обвинительным актом против покойного Власова или, вернее, против меня самого. Я знаю, что всем не угодишь.
Поклонники Власова в обиде на меня за то, что я слишком мало воспеваю его и созданное им Движение, а его враги, наоборот, не могут мне простить того, что я, говоря историческую правду, часто хвалю Власова, подчеркиваю его таланты и бесспорную значительность Русского Освободительного Движения.
Конечно, разговор мой с Власовым - это только эпизод, но ведь вся жизнь и вся история - это ряд больших или малых, важных или неважных эпизодов. И часто то, что мы считаем незначительным, оказывается впоследствии для беспристрастного историка материалом большого значения.
Мы не сговорились и расстались очень сухо с оттенком неприязненности. Не сговорились мы по трем следующим вопросам:
По вопросу политическому - я не разделял его взглядов и выдвинутой им программы в так называемом, Пражском манифесте. Мне казалось, что с этим идти в Россию нельзя. Она сильно устала от всяких социалистических экспериментов, и что лучше всего вести исключительно военную акцию, не предрешая никаких политических вопросов, и не навязывая народу приготовленных в эмиграции программ и форм.
Второе. Я считал, что мы должны воевать только на Востоке. Беречь русскую кровь. Поэтому я был против того, чтобы ген. Власов написал воззвание, призывающее русских солдат бороться не только против коммунистического, но и против западно-капиталистического мира. Я считал, что этим он сжигал мосты к будущим разговорам с англо-саксонцами.
Третий вопрос, на котором мы кардинально расходились - это было отношение РОА к Германии. Конечно, германская восточная правда, благодаря чему Германия проиграла войну. Наряду с этим я считал, что германская армия была нашим союзником, снабжавшим нас оружием, деньгами и военным снаряжением.
Мне казалось и я твердо стоял на той точке зрения, что мы, русские офицеры, должны быть лояльными по отношению к германской армии до конца. И вот тут наш разговор перешел в ту драматическую стадию, которая, как оказалось потом, сделалось "началом всех начал", т.е. привела генерала к тем оперативным решениям, эпилогом коих был удар - совместно с чешскими партизанами - по отступающим немецким дивизиям и результат - освобождение Праги.
Победоносная советская армия находилась в это время в двух переходах от власовских полков.
Доведенный моим упорством почти до бешенства, Андрей Андреевич воскликнул: "Это преступление, русскому думать так, как думаете вы!"
В ответ на это я встал и холодно заметил, что осуждению подлежат не мысли, а совершенные действия.
Я отдаю на суд истории этот трагический финал нашего третьего свидания.
Больше мы с Власовым не встретились и в четвертый раз я говорил с ним только по прямому проводу из немецкой Главной Квартиры.
* * *
Апрель 1945 года. Трагические дни Германской Ставки. Я приехал получать последние распоряжения.
Это было мое последнее посещение мозга германской армии. Трудно было узнать еще так недавно гордый и полный строгого порядка немецкий Генеральный Штаб. Страшная подавленность и гробовое уныние царило теперь в его стенах. Работа шла по инерции, как хорошо заведенная машина, но я не узнавал моих товарищей по оружию, еще вчера полных энергии генштабистов. Атмосфера смерти и исторической катастрофы висела в воздухе. Чувствовалось, как будто вы присутствуете на своем собственном погребении.
Я получил приказы о передаче в мою армию Русского Корпуса (Шутцкор-а) и 3-ей дивизии РОА ген. Шаповалова. надо было спасать все, что еще можно было спасти. Положение было критическое.
Я принял решение пробиваться на запад и уходить в нейтральную Швейцарию.
Выполняя мои директивы, мой начальник штаба, ген. штаба полковник Раснянский, повел кадры Первой Русской Национальной Армии в направлении на Мемминген. Туда же я решил направить и переданный мне Русский Корпус.
Установить телефонную связь с немецким штабом того района, где находился Русский Корпус, не было никакой возможности, а поэтому я, по совету Ставки, выслал нарочного курьера. Кап. С. выехал, снабженный приказом и специальным предписанием немецким штабам не препятствовать движению Корпуса и дать ему возможность выйти из боя, если он находится на линии огня.
Ген. Штейфон унес с собою в могилу тайну: получил он или не получил этот приказ, который, если бы был выполнен, то, конечно, судьба этого доблестного офицерства решилась бы совершенно иначе.
В Энгентритте, в районе города Меммингена, мы ждали подхода Корпуса 10 дней и 26 апреля, вслетсвие сложившейся обстановки, двинулись в направлении Фельдкирха. Кадры моей армии под общим руководством полк.Раснянского, имея во главе полковника Соболева, в полном порядке перешли Альпы и, миновав заградительные отряды СС, вышли в долину Боденского озера.
30 апреля полк. Раснянский вошел в Фельдкирх.
Я, ночью обогнав двигающиеся колонны, прибыл в город утром и в тот же день вступил в непосредственное командование вверенной мне армии.
Приехавши, я получил сведения о трагедии, разыгравшейся с дивизией ген. Шаповалова. Он получил два совершенно противоположных приказа.
Первый, от Власова, двигаться из района Вангена, где он тогда находился, через Фюссен в направлении на восток, т.е. в Чехословакию, и второй, от меня, приказывающий ему немедленно идти на юг, в Фельдкирх на соединение с колоннами полк.Раснянского.
Шаповалов очутился в тяжелом положении. Письменного приказа о переходе в мое подчинение он ждал, но получил только радиограмму, а потому, продолжая выполнять директиву Власова, пошел на восток, т.е. к своему трагическому концу.
В районе Кемптена произошла встреча его колонн, двигавшихся на восток, с нашими, двигавшимися на запад.
Здесь я должен отметить исторический факт совершенно противоположного характера, а именно - спасения кадров РОВСа, около 2500 человек. Вся честь спасения этих кадров принадлежит и тогдашнему возглавителю ген. шт. ген. фон Лампе.
В конце марте, когда моей армии находился еще в Вольхаузене, ко мне приехал фон Лампе и после коротких переговоров, желая спасти кадры, предоставил их в мое распоряжение, а сам решил подчиниться мне, несмотря на свое старшинство. Я понял его и принял его предложение.
Чинам РОВСа был указан маршрут и выданы соответствующие проездные бумаги.
Мне было легко сделать это, ибо в это время я был командующим отдельной армии, непосредственно подчиненной немецкой Главной Квартире, но генерал проявил полное понимание обстановки, большое гражданское мужество и отсутствие всякого эгоизма.
Сегодня я не знаю почему, но и по этому поводу началась полемика. Во всяком случае, я заявляю, что никогда не собирался и не собираюсь из этого высоко патриотического поступка большого русского человека черпать какие-либо выгоды для себя теперь или в будущем.
Я отклонился от непосредственной передачи моего последнего разговора с ген. Власовым, но я хотел осветить для будущего историка и эту страницу минувших дней.
По понятным причинам об этих событиях до сих пор было очень скупо написано.
Перейдет теперь снова к концу апреля и к моей предпоследней поездке в главную немецкую квартиру.
На основании записок я точно воспроизвожу последний, поистине трагический разговор со ставкой ген. Власова.
- У аппарата ген.Х. Хочу спешно говорить с ген. В.
- Здесь ген. Т.*) Я вас слушаю. Здравствуйте . Ген. В. подойти к аппарату не может. У него важное совещание.
______________________________
*) Генерал-майор ВС КОНР, начаьник штаба войск КОНР генерал-майор Ф. И. Трухин. - Прим. ред.
- Здравствуйте. Скажите, вам известна обстановка? Если известна, то что вы намерены делать?
- Да. Мы двигаемся, согласно приказа Главнокомандующего, в Чехословакию. Предполагаем совместно с чехами организовать фронт и ждать подхода американцев.
- Это безрассудно. Вспомните Колчака. Вы должны знать, что на Западном фронте были взяты тысячи пленных в форме РОА.
- Хорошо. А что вы предполагаете делать?
- Я иде на юго-запад, к нейтральной границе. Буду пытаться перейти швейцарскую границу. Мне переданы Русский Корпус и Шаповалов.
- Шаповалову приказано идти на соединение с нами.
- Моя директива прямо противоположна.
- Подождите, я доложу Главнокомандующему.
- У аппарата ген. В.Т. передал мне разговор с вами. Кто отдал приказ о передаче вам 3-ей дивизии?
- Германская Главная Квартира.
- Поздно. Я командую сейчас всеми русскими частями и в этот исторический момент они должны исполнять только мои приказы.
- Разрешите доложить, что обстановка требует изменения ваших директив. Идти на восток - это безумие. Я, во всяком случае, иду на запад.
- Вы генерал Вермахта и можете делать, что вам угодно. До свидания. Власов отошел от аппарата. Колонны РОА двинулись на восток.
30 апреля на военном совещании в Фельдкирхе я дал для разработки моему штабу идею операции перехода швейцарской границы.
1 мая я перевел армию в Нофельс, где она и заняла исходное положение.
На главные дороги были высланы роты для демонстрации.
Момент неожиданности был решающим в этой операции, а потому я использовал для перехода труднопроходимый горный путь.
К Армии присоединился Великий Князь Владимир Кириллович со свитой, эрцгерцог Альбрехт, г-н Войцеховский, председатель Русского Комитета в Варшаве с небольшой группой беженцев и разрозненные венгерские части. В ночь на 3-е мая, при огромной снежной буре, сняв германскую пограничную стражу и оттеснив не ожидавших нас швейцарцев, мы перешли границу.
Жизнь моих офицеров и солдат, а также честь русского имени были спасены.
На рассвете кадры Первой Русской Национальной Армии расположились бивуаком в долине Рейна в тех деревнях, где почти 150 лет тому назад после Альпийского похода, отдыхали чудо-богатыри генерал-фельдмаршала Суворова.
На территории маленького княжества Лихтенштейн гордо взвился Русский трехцветный Национальный флаг...
Резюмируя все, что было сказано в моих личных воспоминаниях о ген. Власове, мне хочется подчеркнуть нижеследующую историческую правду.
Борьба против советской власти в 1941-45 годах по своей форме была мало похожа на эпопею Белой Борьбы, однако не подлежит никакому сомнению, что по своей идее это было в полном смысле слова продолжение Белого Дела, начатого адм. Колчаком и генералами: Деникиным, Юденичем и Врангелем. Первые белые дрались на своей государственной территории, формировались среди своего народа и были политически почти самостоятельны, если не считать некоторой зависимости от держав-покровительниц.
В распоряжении командующих генералов находился нетронутый и неразложенный офицерский состав, а потому борьба и велась почти исключительно в форме военной акции. Специальные качества русского офицера: храбрость, доблесть, верность и самопожертвование, являлись характерной чертой этой боевой, недавно минувшей эпохи.
Во второй период Белого Движения, т.е. в 1941-45 годах, борьба велась почти исключительно в виде военно-политической акции. Ряд внешних и внутренних причин предопределили вышеуказанное положение.
Армии формировались на территории "союзной" Германии и среди чуждого Русскому Белому Делу населения.
Полная военная и политическая зависимость от германского правительства была решающим фактором всех четырех разворачивающихся военно-политических движений.
В распоряжении командующих генералов была масса новой эмиграции, добровольно или принужденно оказавшейся на территории Германии или ее сателлитов. Психология этого бойца резко отличалась от психологии старого белого. Вышеуказанные факторы и дали поэтому в эпоху Второй Мировой преемственность идеи в борьбе за национальную Россию, но реализация ее вылилась в совершенно иные формы.
Основной мыслью было: не столько воевать, сколько собирать и готовиться. Ждать соответствующего исторического момента.
Эта эпоха создала четыре очага военно-политических движений: Русское Освободительное Движение (РОА), Первую Русскую Национальную Армию, Русский Корпус и Казачьи формирования, из которых РОА, руководимое ген. Власовым, бесспорно, заняло первое место и по своему пропагандному значению и по количеству бойцов. Личная психология каждого из командующих значительно отразилась на возглавляемых ими движениях.
Русский Корпус и Казачьи формирования, т.е. генералы Штейфон и Краснов, были прямыми наследниками минувшей Белой Эпопеи. Оба вышли из ее рядов уже зрелыми полководцами (в генеральских чинах), а потому и Движения их выражали наиболее ортодоксально Белую идею.
Первая Русская Национальная Армия и ее Командующий, т.е. пишущий эти строки, вышел из эпохи первого Белого Движения юным гвардии капитаном, прошел потом сквозь суровую перековку в Потсдаме созревал в рядах Вермахта, что и отразилось в высокой степени на руководимом им Движении.
Совсем иначе прошла жизнь главнокомандующего РОА, ген. Власова. он вышел из русской крестьянской среды, ковался в коммунистической партии, образовывался в советской армии и пришел возглавить вторую эпоху Белого Движения готовым человеком, глубокознающим новую Россию, психологию советского солдата и чаяния всех народов, живущих на территории СССР.
Он был чужд и свободен от всех кастовых военно-белых и военно-немецких влияний, а потому мог подойти к возглавляемому им делу наиболее просто, по-современному, чисто по-новорусскому.
В этом преимущественно и заключался его личный авторитет и сила его Движения.
Советская пропаганда сравнительно легко разделалась с генерали Штейфоном и Красновым, как с типичными представителями "мрачного царского режима", "контр-революции" и "бело-бандитов"; меня же почти не удостоила своим вниманием, считая просто "национал-социалистической дрянью", но была принуждена резко остановиться перед лицом ген. Власова.
Тут она ничего сказать не могла, а потому и просто замолчала. Власов был свой, по плоти и крови, и такими же своими были пришедшие к нему генералы, офицеры и бойцы.
Власов, герой Советского Союза, явился продолжателем Белой Идеи в борьбе за национальную Россию! Это было страшное явление и в этом была смертельная опасность. Сложись политическая обстановка иначе и пойми немцы Власова, РОА одним только своим появлением, одной пропагандой, без боя могла потрясти до самых основ всю сложную систему советского государственного аппарата. Его борьба и его кровь, а потом кровь его многострадальных бойцов во всех лагерях Германии открыла глаза Западному миру на то, что в Советской России далеко не все благополучно.
Восстали и вместе с немцами начали борьбу, а теперь, не желая возвращаться на родину, кончаются жизнь самоубийством и кто же? - Не контрреволюционные золотопогонники, а коммунистические генералы, советские офицеры и колхозники.
Это была песнь без слов, ясная и понятная каждому честному иностранцу.
Этим было сказано все и в этом, главным образом, и заключалось все историческое величие второй эпохи Белой Борьбы за национальную Россию.
ген. Власов - большой русский человек, прекрасный солдат и организатор, патриот и человек воли.
Он в полном сознании, как было сказано, пошел по тернистой дороге к Голгофе русской революции и отдал жизнь и кровь на благо и величие своей родины.
Перед лицом такой жертвы простятся все его личные недочеты и ошибки. Он встает во весь свой могучий рост национального героя.
Русское свободное зарубежное воинство, оказывая его памяти воинские почести, скажет: И ты был одним из них - Русский Суворовский чудо-богатырь!
Андрею Андреевичу Власову - вечная память!
Главнокомандующему РОА - вечная слава!
(из кн. Борис Хольмстон-Смысловский. Первая Русская Национальная Армия против СССР)
Еще один материал по теме Смысловский - Власов: " Б. А. Хольмстон-Смысловский о своем выборе и о ген. А. А. Власове" (из кн. С. Ю. Нечаев. "Русские в Латинской Америке", гл. 6).
Там же - ссылки на другие статьи о ген. Б. А. Смысловском.
____________________________
А по поводу всяких там страшилок насчет угроз временного сотрудничества с Адольфом Гитлером хочу еще раз привести следующее высказывание Б. А. Смысловского:
"Биологическая сила русского народа по сравнению с той же силой германского народа настолько велика, что нам, русским, не приходится опасаться, что немцы нас проглотят и переварят".
( Из воспоминаний князя Алексея Павловича Щербатова о Борисе Алексеевиче Смысловском)
Мое третье свидание с Власовым состоялось в одной из пригородных вилл Берлина в конце 1944 года.
Мы не виделись больше года и взаимоотношения испортились, как принято говорить, в конец. Мы были разные люди и по характеру и по воспитанию. Военное образование получили в диаметрально-противоположных школах, а потому вполне понятно, что нашим врагам, вернее, друзьям легко было начать грязнейшую интригу и вырыть между нами, как потом оказалось, непроходимую пропасть.
Свидание это тщательно подготовлялось начальником штаба Власова ген. Трухиным и командиром третьей формирующейся дивизии ген. Шаповаловым..
С Федором Ивановичем Трухиным меня связывало старое знакомство. Я был первым офицером, который допрашивал его в штабе немецкого северного фронта (группы) после того как он был взят в плен, будучи в Советской армии начальником штаба ПРИБОВО.*) Мне удалось значительно облегчить его участь и помочь ему в тех условиях, которые помогли ему выйти на свободу. Этого он не забыл.
_____________________________
*) ПрибОВО - Прибалтийский Особый военный округ. - Прим. ред.
С ген. Шаповаловым судьба нас столкнула в бытность мою командиром дивизии специального назначения - "Р" (Зондердивизион - "Р"). "Р" обозначало "Руссланд". Штаб находился тогда в Варшаве, а разбросанные школьные батальоны, идущие на формирование дивизии, стягивались в Пултуск. Он, тогда еще полковник, был моим начальником штаба. Впоследствии штаб был распущен и начавшееся формирование приостановлено. Я лично подвергся шестимесячному домашнему аресту за сношение с партизанами националистами, за отказ выдать приехавшего к нам для переговоров украинского национального атамана Тараса Бульбы и за отказ подписать воззвание, призывающее русских бороться вместе с немцами не только на востоке против коммунистов, но и на Западе против англосаксонских капиталистов. Я заявил, что мы, русские, заинтересованы только в войне, ведущейся на восточном фронте и что война Германии против Англии, Америки, Польши др. держав является чисто немецким делом, в котором мы ни в коей мере участвовать не можем.
По расформировании зондерштаба "Р", Шаповалов перешел, после долгих переговоров, в РОА и на некоторое время сделался моим ярым противником, однако год спустя, когда я начал формировать Первую Национальную Армию, он пережил гнев на милость и стал упорно проситься ко мне обратно, засыпая меня "политически-любовными" письмами, которые и до сих пор сохранились у меня.
В конце концов, работа Трухина и Шаповалова увенчалась успехом и, больше чем после годового перерыва, Власов согласился на встречу со мной.
Разговор продолжался около 4-х часов.
В это время Освободительное Движение достигало своего апогея, а Власов был в зените своей славы.
Вопрос шел о слиянии формирующейся 1-ой Армии с РОА и о нахначении меня на должность начальника штаба Русских освободительных Армий. Первая Русская Армия, переформировываясь в Первый Корпус, перешла бы в командование ген. Трухина. Второй Корпус должны были составить первая и вторая дивизии РОА. Третий Корпус предполагалось развернуть из Русского Охранного Корпуса (Шутцкор) и третьей дивизии ген.Шаповалова.
Мы не сговаривались.
Сегодня, когда я пишу эти заметки для истории, я считаю своим долгом передать чистую правду, даже тогда, когда она сможет сделаться обвинительным актом против покойного Власова или, вернее, против меня самого. Я знаю, что всем не угодишь.
Поклонники Власова в обиде на меня за то, что я слишком мало воспеваю его и созданное им Движение, а его враги, наоборот, не могут мне простить того, что я, говоря историческую правду, часто хвалю Власова, подчеркиваю его таланты и бесспорную значительность Русского Освободительного Движения.
Конечно, разговор мой с Власовым - это только эпизод, но ведь вся жизнь и вся история - это ряд больших или малых, важных или неважных эпизодов. И часто то, что мы считаем незначительным, оказывается впоследствии для беспристрастного историка материалом большого значения.
Мы не сговорились и расстались очень сухо с оттенком неприязненности. Не сговорились мы по трем следующим вопросам:
По вопросу политическому - я не разделял его взглядов и выдвинутой им программы в так называемом, Пражском манифесте. Мне казалось, что с этим идти в Россию нельзя. Она сильно устала от всяких социалистических экспериментов, и что лучше всего вести исключительно военную акцию, не предрешая никаких политических вопросов, и не навязывая народу приготовленных в эмиграции программ и форм.
Второе. Я считал, что мы должны воевать только на Востоке. Беречь русскую кровь. Поэтому я был против того, чтобы ген. Власов написал воззвание, призывающее русских солдат бороться не только против коммунистического, но и против западно-капиталистического мира. Я считал, что этим он сжигал мосты к будущим разговорам с англо-саксонцами.
Третий вопрос, на котором мы кардинально расходились - это было отношение РОА к Германии. Конечно, германская восточная правда, благодаря чему Германия проиграла войну. Наряду с этим я считал, что германская армия была нашим союзником, снабжавшим нас оружием, деньгами и военным снаряжением.
Мне казалось и я твердо стоял на той точке зрения, что мы, русские офицеры, должны быть лояльными по отношению к германской армии до конца. И вот тут наш разговор перешел в ту драматическую стадию, которая, как оказалось потом, сделалось "началом всех начал", т.е. привела генерала к тем оперативным решениям, эпилогом коих был удар - совместно с чешскими партизанами - по отступающим немецким дивизиям и результат - освобождение Праги.
Победоносная советская армия находилась в это время в двух переходах от власовских полков.
Доведенный моим упорством почти до бешенства, Андрей Андреевич воскликнул: "Это преступление, русскому думать так, как думаете вы!"
В ответ на это я встал и холодно заметил, что осуждению подлежат не мысли, а совершенные действия.
Я отдаю на суд истории этот трагический финал нашего третьего свидания.
Больше мы с Власовым не встретились и в четвертый раз я говорил с ним только по прямому проводу из немецкой Главной Квартиры.
* * *
Апрель 1945 года. Трагические дни Германской Ставки. Я приехал получать последние распоряжения.
Это было мое последнее посещение мозга германской армии. Трудно было узнать еще так недавно гордый и полный строгого порядка немецкий Генеральный Штаб. Страшная подавленность и гробовое уныние царило теперь в его стенах. Работа шла по инерции, как хорошо заведенная машина, но я не узнавал моих товарищей по оружию, еще вчера полных энергии генштабистов. Атмосфера смерти и исторической катастрофы висела в воздухе. Чувствовалось, как будто вы присутствуете на своем собственном погребении.
Я получил приказы о передаче в мою армию Русского Корпуса (Шутцкор-а) и 3-ей дивизии РОА ген. Шаповалова. надо было спасать все, что еще можно было спасти. Положение было критическое.
Я принял решение пробиваться на запад и уходить в нейтральную Швейцарию.
Выполняя мои директивы, мой начальник штаба, ген. штаба полковник Раснянский, повел кадры Первой Русской Национальной Армии в направлении на Мемминген. Туда же я решил направить и переданный мне Русский Корпус.
Установить телефонную связь с немецким штабом того района, где находился Русский Корпус, не было никакой возможности, а поэтому я, по совету Ставки, выслал нарочного курьера. Кап. С. выехал, снабженный приказом и специальным предписанием немецким штабам не препятствовать движению Корпуса и дать ему возможность выйти из боя, если он находится на линии огня.
Ген. Штейфон унес с собою в могилу тайну: получил он или не получил этот приказ, который, если бы был выполнен, то, конечно, судьба этого доблестного офицерства решилась бы совершенно иначе.
В Энгентритте, в районе города Меммингена, мы ждали подхода Корпуса 10 дней и 26 апреля, вслетсвие сложившейся обстановки, двинулись в направлении Фельдкирха. Кадры моей армии под общим руководством полк.Раснянского, имея во главе полковника Соболева, в полном порядке перешли Альпы и, миновав заградительные отряды СС, вышли в долину Боденского озера.
30 апреля полк. Раснянский вошел в Фельдкирх.
Я, ночью обогнав двигающиеся колонны, прибыл в город утром и в тот же день вступил в непосредственное командование вверенной мне армии.
Приехавши, я получил сведения о трагедии, разыгравшейся с дивизией ген. Шаповалова. Он получил два совершенно противоположных приказа.
Первый, от Власова, двигаться из района Вангена, где он тогда находился, через Фюссен в направлении на восток, т.е. в Чехословакию, и второй, от меня, приказывающий ему немедленно идти на юг, в Фельдкирх на соединение с колоннами полк.Раснянского.
Шаповалов очутился в тяжелом положении. Письменного приказа о переходе в мое подчинение он ждал, но получил только радиограмму, а потому, продолжая выполнять директиву Власова, пошел на восток, т.е. к своему трагическому концу.
В районе Кемптена произошла встреча его колонн, двигавшихся на восток, с нашими, двигавшимися на запад.
Здесь я должен отметить исторический факт совершенно противоположного характера, а именно - спасения кадров РОВСа, около 2500 человек. Вся честь спасения этих кадров принадлежит и тогдашнему возглавителю ген. шт. ген. фон Лампе.
В конце марте, когда моей армии находился еще в Вольхаузене, ко мне приехал фон Лампе и после коротких переговоров, желая спасти кадры, предоставил их в мое распоряжение, а сам решил подчиниться мне, несмотря на свое старшинство. Я понял его и принял его предложение.
Чинам РОВСа был указан маршрут и выданы соответствующие проездные бумаги.
Мне было легко сделать это, ибо в это время я был командующим отдельной армии, непосредственно подчиненной немецкой Главной Квартире, но генерал проявил полное понимание обстановки, большое гражданское мужество и отсутствие всякого эгоизма.
Сегодня я не знаю почему, но и по этому поводу началась полемика. Во всяком случае, я заявляю, что никогда не собирался и не собираюсь из этого высоко патриотического поступка большого русского человека черпать какие-либо выгоды для себя теперь или в будущем.
Я отклонился от непосредственной передачи моего последнего разговора с ген. Власовым, но я хотел осветить для будущего историка и эту страницу минувших дней.
По понятным причинам об этих событиях до сих пор было очень скупо написано.
Перейдет теперь снова к концу апреля и к моей предпоследней поездке в главную немецкую квартиру.
На основании записок я точно воспроизвожу последний, поистине трагический разговор со ставкой ген. Власова.
- У аппарата ген.Х. Хочу спешно говорить с ген. В.
- Здесь ген. Т.*) Я вас слушаю. Здравствуйте . Ген. В. подойти к аппарату не может. У него важное совещание.
______________________________
*) Генерал-майор ВС КОНР, начаьник штаба войск КОНР генерал-майор Ф. И. Трухин. - Прим. ред.
- Здравствуйте. Скажите, вам известна обстановка? Если известна, то что вы намерены делать?
- Да. Мы двигаемся, согласно приказа Главнокомандующего, в Чехословакию. Предполагаем совместно с чехами организовать фронт и ждать подхода американцев.
- Это безрассудно. Вспомните Колчака. Вы должны знать, что на Западном фронте были взяты тысячи пленных в форме РОА.
- Хорошо. А что вы предполагаете делать?
- Я иде на юго-запад, к нейтральной границе. Буду пытаться перейти швейцарскую границу. Мне переданы Русский Корпус и Шаповалов.
- Шаповалову приказано идти на соединение с нами.
- Моя директива прямо противоположна.
- Подождите, я доложу Главнокомандующему.
- У аппарата ген. В.Т. передал мне разговор с вами. Кто отдал приказ о передаче вам 3-ей дивизии?
- Германская Главная Квартира.
- Поздно. Я командую сейчас всеми русскими частями и в этот исторический момент они должны исполнять только мои приказы.
- Разрешите доложить, что обстановка требует изменения ваших директив. Идти на восток - это безумие. Я, во всяком случае, иду на запад.
- Вы генерал Вермахта и можете делать, что вам угодно. До свидания. Власов отошел от аппарата. Колонны РОА двинулись на восток.
30 апреля на военном совещании в Фельдкирхе я дал для разработки моему штабу идею операции перехода швейцарской границы.
1 мая я перевел армию в Нофельс, где она и заняла исходное положение.
На главные дороги были высланы роты для демонстрации.
Момент неожиданности был решающим в этой операции, а потому я использовал для перехода труднопроходимый горный путь.
К Армии присоединился Великий Князь Владимир Кириллович со свитой, эрцгерцог Альбрехт, г-н Войцеховский, председатель Русского Комитета в Варшаве с небольшой группой беженцев и разрозненные венгерские части. В ночь на 3-е мая, при огромной снежной буре, сняв германскую пограничную стражу и оттеснив не ожидавших нас швейцарцев, мы перешли границу.
Жизнь моих офицеров и солдат, а также честь русского имени были спасены.
На рассвете кадры Первой Русской Национальной Армии расположились бивуаком в долине Рейна в тех деревнях, где почти 150 лет тому назад после Альпийского похода, отдыхали чудо-богатыри генерал-фельдмаршала Суворова.
На территории маленького княжества Лихтенштейн гордо взвился Русский трехцветный Национальный флаг...
Резюмируя все, что было сказано в моих личных воспоминаниях о ген. Власове, мне хочется подчеркнуть нижеследующую историческую правду.
Борьба против советской власти в 1941-45 годах по своей форме была мало похожа на эпопею Белой Борьбы, однако не подлежит никакому сомнению, что по своей идее это было в полном смысле слова продолжение Белого Дела, начатого адм. Колчаком и генералами: Деникиным, Юденичем и Врангелем. Первые белые дрались на своей государственной территории, формировались среди своего народа и были политически почти самостоятельны, если не считать некоторой зависимости от держав-покровительниц.
В распоряжении командующих генералов находился нетронутый и неразложенный офицерский состав, а потому борьба и велась почти исключительно в форме военной акции. Специальные качества русского офицера: храбрость, доблесть, верность и самопожертвование, являлись характерной чертой этой боевой, недавно минувшей эпохи.
Во второй период Белого Движения, т.е. в 1941-45 годах, борьба велась почти исключительно в виде военно-политической акции. Ряд внешних и внутренних причин предопределили вышеуказанное положение.
Армии формировались на территории "союзной" Германии и среди чуждого Русскому Белому Делу населения.
Полная военная и политическая зависимость от германского правительства была решающим фактором всех четырех разворачивающихся военно-политических движений.
В распоряжении командующих генералов была масса новой эмиграции, добровольно или принужденно оказавшейся на территории Германии или ее сателлитов. Психология этого бойца резко отличалась от психологии старого белого. Вышеуказанные факторы и дали поэтому в эпоху Второй Мировой преемственность идеи в борьбе за национальную Россию, но реализация ее вылилась в совершенно иные формы.
Основной мыслью было: не столько воевать, сколько собирать и готовиться. Ждать соответствующего исторического момента.
Эта эпоха создала четыре очага военно-политических движений: Русское Освободительное Движение (РОА), Первую Русскую Национальную Армию, Русский Корпус и Казачьи формирования, из которых РОА, руководимое ген. Власовым, бесспорно, заняло первое место и по своему пропагандному значению и по количеству бойцов. Личная психология каждого из командующих значительно отразилась на возглавляемых ими движениях.
Русский Корпус и Казачьи формирования, т.е. генералы Штейфон и Краснов, были прямыми наследниками минувшей Белой Эпопеи. Оба вышли из ее рядов уже зрелыми полководцами (в генеральских чинах), а потому и Движения их выражали наиболее ортодоксально Белую идею.
Первая Русская Национальная Армия и ее Командующий, т.е. пишущий эти строки, вышел из эпохи первого Белого Движения юным гвардии капитаном, прошел потом сквозь суровую перековку в Потсдаме созревал в рядах Вермахта, что и отразилось в высокой степени на руководимом им Движении.
Совсем иначе прошла жизнь главнокомандующего РОА, ген. Власова. он вышел из русской крестьянской среды, ковался в коммунистической партии, образовывался в советской армии и пришел возглавить вторую эпоху Белого Движения готовым человеком, глубокознающим новую Россию, психологию советского солдата и чаяния всех народов, живущих на территории СССР.
Он был чужд и свободен от всех кастовых военно-белых и военно-немецких влияний, а потому мог подойти к возглавляемому им делу наиболее просто, по-современному, чисто по-новорусскому.
В этом преимущественно и заключался его личный авторитет и сила его Движения.
Советская пропаганда сравнительно легко разделалась с генерали Штейфоном и Красновым, как с типичными представителями "мрачного царского режима", "контр-революции" и "бело-бандитов"; меня же почти не удостоила своим вниманием, считая просто "национал-социалистической дрянью", но была принуждена резко остановиться перед лицом ген. Власова.
Тут она ничего сказать не могла, а потому и просто замолчала. Власов был свой, по плоти и крови, и такими же своими были пришедшие к нему генералы, офицеры и бойцы.
Власов, герой Советского Союза, явился продолжателем Белой Идеи в борьбе за национальную Россию! Это было страшное явление и в этом была смертельная опасность. Сложись политическая обстановка иначе и пойми немцы Власова, РОА одним только своим появлением, одной пропагандой, без боя могла потрясти до самых основ всю сложную систему советского государственного аппарата. Его борьба и его кровь, а потом кровь его многострадальных бойцов во всех лагерях Германии открыла глаза Западному миру на то, что в Советской России далеко не все благополучно.
Восстали и вместе с немцами начали борьбу, а теперь, не желая возвращаться на родину, кончаются жизнь самоубийством и кто же? - Не контрреволюционные золотопогонники, а коммунистические генералы, советские офицеры и колхозники.
Это была песнь без слов, ясная и понятная каждому честному иностранцу.
Этим было сказано все и в этом, главным образом, и заключалось все историческое величие второй эпохи Белой Борьбы за национальную Россию.
ген. Власов - большой русский человек, прекрасный солдат и организатор, патриот и человек воли.
Он в полном сознании, как было сказано, пошел по тернистой дороге к Голгофе русской революции и отдал жизнь и кровь на благо и величие своей родины.
Перед лицом такой жертвы простятся все его личные недочеты и ошибки. Он встает во весь свой могучий рост национального героя.
Русское свободное зарубежное воинство, оказывая его памяти воинские почести, скажет: И ты был одним из них - Русский Суворовский чудо-богатырь!
Андрею Андреевичу Власову - вечная память!
Главнокомандующему РОА - вечная слава!
(из кн. Борис Хольмстон-Смысловский. Первая Русская Национальная Армия против СССР)
Еще один материал по теме Смысловский - Власов: " Б. А. Хольмстон-Смысловский о своем выборе и о ген. А. А. Власове" (из кн. С. Ю. Нечаев. "Русские в Латинской Америке", гл. 6).
Там же - ссылки на другие статьи о ген. Б. А. Смысловском.
____________________________
А по поводу всяких там страшилок насчет угроз временного сотрудничества с Адольфом Гитлером хочу еще раз привести следующее высказывание Б. А. Смысловского:
"Биологическая сила русского народа по сравнению с той же силой германского народа настолько велика, что нам, русским, не приходится опасаться, что немцы нас проглотят и переварят".
( Из воспоминаний князя Алексея Павловича Щербатова о Борисе Алексеевиче Смысловском)