Юридическая ничтожность отречения Государя Императора Николая Второго (1)
.
Одной из удивительных особенностей русской истории является то, что меньше всего мы знаем о событиях наиболее близких к нашим дням. Впрочем, по зрелом размышлении, можно сделать вывод, что удивительного в этом ничего нет. Просто правдивая информация о том, что происходило на глазах еще живых очевидцев, более актуальна в современной политической жизни, и, следовательно, более опасна для сегодняшних либерально-демократических эквилибристов, пытающихся скрыть истину ради сиюминутных, своекорыстных интересов. Это в полной мере относится и к так называемому «отречению» Государя Императора Николая Второго..
Текст "Отречения" Николая II
С первых мартовских дней 1917 года прошло только 87 лет [статья написана в 2004 г.], но «факт отречения» почти всеми признан очевидным, не заслуживающим кого-либо внимания и затрат времени. «Отречение» уже стало аксиомой русской истории. Но мы все же позволим себе попытку дать оценку действиям Государя, а также Великого Князя Михаила Александровича, причем, оценку правовую, как наиболее беспристрастную.
Как известно, до 1 марта 1917 года «прогрессивная общественность» вкупе с высшим армейским генералитетом требовала от Самодержца «ответственного министерства» или, в иной трактовке, «министерства общественного доверия». Как признавал один из самых активных заговорщиков лидер кадетской фракции в Государственной Думе П. Н. Милюков принципиальной разницы между этими революционными «формулами» не было, так как речь все равно шла об одном и том же круге лиц, «ответственных министров».
Милюков и Кропоткин
Просто первая, поддерживаемая, в частности председателем Государственной Думы М. В. Родзянко формула требовала правительства, ответственного перед законодательными учреждениями - Государственной Думой и Государственным Советом. Формула же «министерства общественного доверия», культивируемая Милюковым и Ко, расширяла круг учреждений, перед которыми должны были быть «ответственны» министры, включая в него Общеземский союз во главе с князем Г. Е. Львовым, Военно-промышленные комитеты, возглавляемые бывшим председателем III Государственной Думы, московским «не торгующим купцом» А. И. Гучковым и другие самозваные организации, представители которых не сумели к 1917 году получить законное право называться «представителями народа».
Г. Е. Львов
В любом случае, требование заключалось в создании правительства, неответственного перед Императором. Поразительно, но все эти профессоры, приват-доценты, присяжные поверенные и прочие представители «образованного общества», не удосужились для начала задаться хотя бы вопросом о правомерности предъявления такого требования и о возможности, с точки зрения юридической, его удовлетворения. Ослепление прелестями западной «демократии» было настолько велико, что вопрос о законности, о легитимности подобного рода заявлений, за редкими, да и то, как бы помягче выразиться, недостаточно настойчивыми исключениями, даже не вставал. А дело обстояло именно так, что неответственного перед Верховной Властью правительства в Российской Империи просто быть не могло. В соответствии со ст. 10 Основных Государственных Законов, являющихся главным источником, если хотите самодержавной конституцией, российского имперского права, «власть управления во всем ее объеме принадлежит Государю Императору; …в делах же управления подчиненного определенная степень власти вручается от Него», т.е. Государя.
Такое положение исключает возможность существования каких-либо государственных служащих, не ответственных, в том числе и вплоть до увольнения, перед Монархом. Именно поэтому ст. 17 названных Законов закрепляет положение о том, что именно «Государь Император назначает и увольняет Председателя Совета министров, Министров и Главноуправляющих отдельными частями». Ст. 123 прямо гласит: «Председатель Совета Министров, Министры и Главноуправляющие отдельными частями ответствуют перед Государем Императором»,.. при этом «каждый из них в отдельности ответствует за свои действия и распоряжения».
«В чем проблема? - спросите вы, - надо было изменить Основные Государственные Законы, и все было бы в порядке». Отнюдь нет. Именно эти-то законы изменить, в тех условиях, было и нельзя. В соответствии со ст. 84 Основных Государственных Законов «Империя Российская управляется на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке». Согласно ст. 92 «Законодательные постановления не подлежат обнародованию, если порядок их издания», не публикации, конечно же, а принятия, «не соответствует положениям сих Основных Законов». Статья же 91 говорит, что законы «прежде обнародования», а таковое во всеобщее сведение осуществлялось Правительствующим Сенатом, «в действие не приводятся». Вот, как раз, порядок принятия новых Основных Законов либо внесения в них изменений и дополнений и не мог быть, да и не был на самом деле соблюден.
Согласно ст. 8 Основные Государственные Законы подлежали пересмотру «единственно по почину» Государя Императора. Однако от него инициатива изменения существующего строя, вне всякого сомнения, не исходила. Более того, по ст. 86 Основных Государственных Законов Российской Империи «никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы». Занятия же последней, как известно, с 27 февраля 1917 года были приостановлены, не начавшись. Таким образом, предварительного одобрения участвовавших в законодательстве палат быть не могло. А ведь требовалось еще и последующее утверждение закона Монархом. Во время прекращения занятий Государственной Думы изменения в Основные Государственные Законы, согласно ст. 87, не могли быть внесены даже в чрезвычайном порядке, в том числе и Самим Государем.
Но главное в том, чего никогда не могли понять «общественные деятели». Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть. А это значит, что Русская монархия в принципе не может стать «конституционной». Сменяющая самодержавную конституционная «монархия», столь дорогая сердцу многих «прогрессивных монархистов», есть уже и не монархия вовсе, а золоченая ширма для закулисного республиканского политического гешефта. Ограничить же свою власть, передать право законодательствовать, формировать и контролировать деятельность правительства Российский монарх не имел права. Как писал Императору Александру I знаменитый русский историк Карамзин: «Можешь все, но не можешь законно ограничить свою власть».
Да, да, Император самой великой в двадцатом веке Империи не мог делать все, что пожелает. Его власть была ограничена, но не человеческой волей, а Православной Верой, блюстителем которой Государь являлся в соответствии со ст. 64 Основных Законов. Самодержавно-монархическая форма правления составляет одно из главных начал христианского учения о государстве. Вот как пишет об этом известный христианский мыслитель митрополит Московский Филарет (Дроздов): «Как небо (i) безспорно лучше земли и небесное лучше земного, то так же безспорно лучшим на земле должно быть признано то, что устроено по образу небесного, как и сказано было боговидцу Моисею: виждь, да сотвориши вся по образу, показанному тебе на горе (Исх., 25, 40)», то есть на высоте боговидения. Согласно с этим Бог, по образу Своего небесного единоначалия, учредил на земле царя; по образу Своего небесного вседержительства, устроил на земле царя самодержавного; по образу своего царства непреходящего, продолжающего от века от века, поставил на земле царя наследственного».
Еще в VI веке Церковью была выработана форма анафемы, поражающей домогавшихся незаконно царского сана, т.е. Верховной, всеобъемлющей, полноправной и нераздельной государственной власти. В XI - XIV веках, в византийский период, анафеме предавались дерзнувшие на бунт против Помазанников. Позднее, в России анафематствовались изменники и самозванцы, совратители народа. Вот текст такой анафемы (ii в чине торжества Православия): «Помышляющим, яко православные государи возводятся на престолы не по особливому о них Божию благоволению, и при помазании дарования Святого Духа к рохождению великого сего звания в них не изливаются, а тако дерзающим противу их на бунт и измену, анафема, трижды» (43, 30-31). А выше, по тексту последования в Неделю Православия, говорится: «Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди» (43, 25).
Церковно-государственный Собор 1613 года, как единственно законный инструмент восстановления богозаконной власти в период безвластия, отразил глубокое народное убеждение, что наследственное Самодержавие есть великая святыня, предмет нашей политической веры, русский догмат, единственно надежная защита от бедствий внешних и внутренних в будущем. Наши святые отцы учили, что человеконадеянное своеволие толпы в выборе формы правления и содержания российской государственности есть богоборчество.
Отрадно, что и в канун XXI столетия, Русская Православная Церковь, приняв на Юбилейном Освященном Архиерейском Соборе Основы социальной концепции РПЦ, подтвердила верность учения о монархии, как о власти богоданной, в отличие от республиканской (III.7.). Император Николай Второй при Священном короновании и миропомазании принимал Самодержавие от Бога как «великое служение» (Примечание 2 к ст. 58 Основных Государственных Законов), и не в его царской власти было отказаться от него. Могли ли это понять изуверившиеся русскоязычные «денди», мнившие себя выразителями воли Русского народа. Могли ли они осознать, что христианские венцедательные заповеди, в том числе «Бога бойтесь, царя чтите» (1 Петр. 2, 17), «Не прикасайтесь помазанным Моим»ii (1 Пар., 16, 22), есть неотъемлемая и неотменимая часть русского государственного права.
А ведь российское имперское законодательство, не игнорирующее, в отличие от республиканского, бытие Божие, а, наоборот, именно из факта этого бытия выводящее сам принцип власти, в ст. 4 Основных Государственных Законов изначально закрепляет принцип, гласящий, что повиноваться Царской власти «за совесть Сам Бог повелевает» (см. тж. Рим. 13, 5). Но слова «Бог» и «совесть» были для этих «передовых» деятелей, якобы представлявших волю Православного Русского народа, пустым звуком. Все это говорит о том, что телеграмма, посланная от имени Государя, хотя есть сомнения в том, что ее послали по Его поручению, так вот эта телеграмма, в которой Николай Второй якобы дает согласие на требование «ответственного министерства» и поручает председателю закрытой Государственной Думы Родзянко составить кабинет «из лиц, пользующихся доверием всей России», никакого юридического значения не имеет. Так что бесполезными оказались труды безымянных изменников - составителей проекта того «манифеста», направленного из Ставки Верховного Главнокомандующего в штаб Северного фронта.
Телеграмма
Точно так же не имеют юридического значения, обладающие, тем не менее, исторической ценностью документы, названные актами или манифестами об отречении (iii).Как известно, после разговора командующего Северным фронтом генерала Рузского с Родзянко в ночь с 1 на 2 марта 1917 года заговорщиками уже открыто было выдвинуто требование отречения Государя. В первой половине дня 2 марта генерал Алексеев и генерал А. С. Лукомский организовали предъявление Государю «верноподданнейшего» требования об отречении всеми главнокомандующими фронтами: генералами Брусиловым, Эвертом,Сахаровым и великим князем Николаем Николаевичем. Заручившись круговой порукой, генерал Рузский с первого часа дня 2 марта в течение двух часов «уговаривал» Императора отречься, позволяя себе даже фразы типа: «Ну, решайтесь». В результате в три часа дня 2 марта 1917 года Государь подписал телеграмму о согласии отречься в пользу Своего Сына Цесаревича Алексея.
Примечательно, что генерал Рузский эту телеграмму не отослал, а также, когда Государь, передумав, потребовал вернуть неотправленную телеграмму, приказ Императора исполнить отказался. Понятно, ведь это был единственный пока «документ» об отречении. Верни его Рузский Государю, у заговорщиков могло не оказаться никакого письменного свидетельства об отношении Государя к отречению вообще.
Существует две версии этого документа. Согласно большинству источников текст телеграммы был следующим:
«Председателю госуд. думы. Петр. Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой Матушки-России. Посему Я готов отречься от Престола в пользу моего Сына, чтобы он остался при нас до совершеннолетия при регентстве брата моего великого князя Михаила Александровича. Николай».
Однако ряд историков считает, что эта телеграмма была передана Императором генералу Алексееву 3 марта 1917 г. в Могилеве, когда Государь узнал о том, что Великий Князи Михаил Алексеевич Престола безусловно не принял. Эту телеграмму, по тем же данным, генерал Алексеев не отправил, чтобы «не смущать умы».
Согласно тем же источникам текст телеграммы, подписанной Николаем Вторым 1 марта, был следующим:
«В тяжелую годину ниспосланных тяжких испытаний для России Мы, не имея сил вывести Империю из тяжкой смуты, переживаемой страной перед лицом внешнего врага, за благо сочли, идя навстречу желаниям русского народа, сложить бремя врученной нам от Бога власти. Во имя величия возлюбленного русского народа и победы над лютым врагом призываем благословение Бога на сына Нашего, в пользу которого отрекаемся от Престола Нашего. Ему до совершеннолетия регентом брата нашего Михаила Александровича…»
Попробуем дать оценку этим документам.
Дело в том, что Российским Основным Государственным Законам вообще не известно понятие отречения от Престола. Вот чего не учли доморощенные Робеспьеры, «мучившиеся» вопросом: «А вправе ли отрекаться Николай за сына в пользу Великого Князя Михаила Александровича?».
Единственная в Основных Государственных Законах статья, упоминающая право на отречение, - это ст. 37. Но она говорит о праве на отречение не царствующего монарха, а лишь наследников. В ней прямо говорится о свободе «отрещись» от права, «при действии правил, выше изображенных о порядке наследия Престола». Да и эта свобода ограничена лишь теми случаями, «когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании Престола». Иными словами, даже и наследование Престола в определенных случаях понимается как обязанность, отказ от которой не допускается.
Могут возразить, что даже, если право на отречение от Престола и не было предусмотрено Законами, то, руководствуясь принципом «разрешено всем, что не запрещено», Император все же мог отречься. Однако этот принцип является началом регулирующего имущественный оборот гражданского, а не государственного права. В отношении же Верховной Власти, касательно отношений «субординации» он не применим.
Учитывая же, что огромные права даны Богом Государю в неразрывной связи с его обязанностью, долгом Царского служения, а также факт миропомазания, следует признать, что отказ от обязанности, причем обязанности перед Богом, совершенно недопустим ни с точки зрения светского, в том числе и гражданского права, ни с точки зрения права канонического, по крайней мере, без соответствующего предварительного разрешения если не Церковного Собора, то уж, во всяком случае, Святейшего Синода. Такого же разрешения, как известно, не было.
Ссылка на исторические прецеденты отречения Императора Петра III или отречения иностранных монархов здесь тоже недопустима.
Во-первых, при отречении Императора Петра III письменных законов о престолонаследии, кроме указа Императора Петра I, позволяющего, кстати, не отрекаться от Престола, а завещать его, не существовало. Нормы о престолонаследии, составившие вторую главу первого раздела Свода Основных Государственных Законов, были приняты только Императором Павлом I.
Во-вторых, возможность учета отречения неправославных монархов при рассмотрении начал Русского Самодержавия весьма сомнительна, если не сказать больше.
Вместе с тем следует учитывать, что цитируемые Законы устанавливают единственное основание для занятия Престола Наследником - согласно ст. 53 наследник вступает на Престол «по кончине Императора». Других оснований для занятия Российского Императорского Престола нет.
Об этом же говорят статьи 43, 44 и 52, предусматривающие назначение Правителя и Опекуна, а также назначение Совета Правительства, в случае, когда именно по кончине Императора Престол переходит к малолетнему наследнику. Посему отречение от Престола по российскому имперскому законодательству, никем, как уже говорилось, не измененному, не возможно в принципе.
Есть, помимо этого, еще ряд частных замечаний по поводу этих «документов об отречении». Так, в обеих телеграммах говорится о регентстве. Но понятие «регентство» Основным Государственным Законам не известно. Глава третья «О совершеннолетии Государя Императора, о правительстве и опеке» предусматривает назначение до достижения Императором шестнадцатилетнего возраста Правителя и Опекуна (ст. 41). Причем назначение Правителя и Опекуна осуществляется, согласно ст. 43, царствующим Императором и именно «на случай Его кончины». Более того, статья 44 предусматривает, что «правительство государстваiv и опека над лицом Императора в малолетстве принадлежит отцу и матери».
Таким образом, то, что в телеграммах названо «регентством», если под ним все же понимать «правительство и опеку» могло быть установлено только в случае кончины Николая Второго. Поручение же «правительства» Великому Князю Михаилу Александровичу, поскольку родители Наследника Цесаревича были живы, вообще незаконно.
Окончание следует
Одной из удивительных особенностей русской истории является то, что меньше всего мы знаем о событиях наиболее близких к нашим дням. Впрочем, по зрелом размышлении, можно сделать вывод, что удивительного в этом ничего нет. Просто правдивая информация о том, что происходило на глазах еще живых очевидцев, более актуальна в современной политической жизни, и, следовательно, более опасна для сегодняшних либерально-демократических эквилибристов, пытающихся скрыть истину ради сиюминутных, своекорыстных интересов. Это в полной мере относится и к так называемому «отречению» Государя Императора Николая Второго..
Текст "Отречения" Николая II
С первых мартовских дней 1917 года прошло только 87 лет [статья написана в 2004 г.], но «факт отречения» почти всеми признан очевидным, не заслуживающим кого-либо внимания и затрат времени. «Отречение» уже стало аксиомой русской истории. Но мы все же позволим себе попытку дать оценку действиям Государя, а также Великого Князя Михаила Александровича, причем, оценку правовую, как наиболее беспристрастную.
Как известно, до 1 марта 1917 года «прогрессивная общественность» вкупе с высшим армейским генералитетом требовала от Самодержца «ответственного министерства» или, в иной трактовке, «министерства общественного доверия». Как признавал один из самых активных заговорщиков лидер кадетской фракции в Государственной Думе П. Н. Милюков принципиальной разницы между этими революционными «формулами» не было, так как речь все равно шла об одном и том же круге лиц, «ответственных министров».
Милюков и Кропоткин
Просто первая, поддерживаемая, в частности председателем Государственной Думы М. В. Родзянко формула требовала правительства, ответственного перед законодательными учреждениями - Государственной Думой и Государственным Советом. Формула же «министерства общественного доверия», культивируемая Милюковым и Ко, расширяла круг учреждений, перед которыми должны были быть «ответственны» министры, включая в него Общеземский союз во главе с князем Г. Е. Львовым, Военно-промышленные комитеты, возглавляемые бывшим председателем III Государственной Думы, московским «не торгующим купцом» А. И. Гучковым и другие самозваные организации, представители которых не сумели к 1917 году получить законное право называться «представителями народа».
Г. Е. Львов
В любом случае, требование заключалось в создании правительства, неответственного перед Императором. Поразительно, но все эти профессоры, приват-доценты, присяжные поверенные и прочие представители «образованного общества», не удосужились для начала задаться хотя бы вопросом о правомерности предъявления такого требования и о возможности, с точки зрения юридической, его удовлетворения. Ослепление прелестями западной «демократии» было настолько велико, что вопрос о законности, о легитимности подобного рода заявлений, за редкими, да и то, как бы помягче выразиться, недостаточно настойчивыми исключениями, даже не вставал. А дело обстояло именно так, что неответственного перед Верховной Властью правительства в Российской Империи просто быть не могло. В соответствии со ст. 10 Основных Государственных Законов, являющихся главным источником, если хотите самодержавной конституцией, российского имперского права, «власть управления во всем ее объеме принадлежит Государю Императору; …в делах же управления подчиненного определенная степень власти вручается от Него», т.е. Государя.
Такое положение исключает возможность существования каких-либо государственных служащих, не ответственных, в том числе и вплоть до увольнения, перед Монархом. Именно поэтому ст. 17 названных Законов закрепляет положение о том, что именно «Государь Император назначает и увольняет Председателя Совета министров, Министров и Главноуправляющих отдельными частями». Ст. 123 прямо гласит: «Председатель Совета Министров, Министры и Главноуправляющие отдельными частями ответствуют перед Государем Императором»,.. при этом «каждый из них в отдельности ответствует за свои действия и распоряжения».
«В чем проблема? - спросите вы, - надо было изменить Основные Государственные Законы, и все было бы в порядке». Отнюдь нет. Именно эти-то законы изменить, в тех условиях, было и нельзя. В соответствии со ст. 84 Основных Государственных Законов «Империя Российская управляется на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке». Согласно ст. 92 «Законодательные постановления не подлежат обнародованию, если порядок их издания», не публикации, конечно же, а принятия, «не соответствует положениям сих Основных Законов». Статья же 91 говорит, что законы «прежде обнародования», а таковое во всеобщее сведение осуществлялось Правительствующим Сенатом, «в действие не приводятся». Вот, как раз, порядок принятия новых Основных Законов либо внесения в них изменений и дополнений и не мог быть, да и не был на самом деле соблюден.
Согласно ст. 8 Основные Государственные Законы подлежали пересмотру «единственно по почину» Государя Императора. Однако от него инициатива изменения существующего строя, вне всякого сомнения, не исходила. Более того, по ст. 86 Основных Государственных Законов Российской Империи «никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы». Занятия же последней, как известно, с 27 февраля 1917 года были приостановлены, не начавшись. Таким образом, предварительного одобрения участвовавших в законодательстве палат быть не могло. А ведь требовалось еще и последующее утверждение закона Монархом. Во время прекращения занятий Государственной Думы изменения в Основные Государственные Законы, согласно ст. 87, не могли быть внесены даже в чрезвычайном порядке, в том числе и Самим Государем.
Но главное в том, чего никогда не могли понять «общественные деятели». Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть. А это значит, что Русская монархия в принципе не может стать «конституционной». Сменяющая самодержавную конституционная «монархия», столь дорогая сердцу многих «прогрессивных монархистов», есть уже и не монархия вовсе, а золоченая ширма для закулисного республиканского политического гешефта. Ограничить же свою власть, передать право законодательствовать, формировать и контролировать деятельность правительства Российский монарх не имел права. Как писал Императору Александру I знаменитый русский историк Карамзин: «Можешь все, но не можешь законно ограничить свою власть».
Да, да, Император самой великой в двадцатом веке Империи не мог делать все, что пожелает. Его власть была ограничена, но не человеческой волей, а Православной Верой, блюстителем которой Государь являлся в соответствии со ст. 64 Основных Законов. Самодержавно-монархическая форма правления составляет одно из главных начал христианского учения о государстве. Вот как пишет об этом известный христианский мыслитель митрополит Московский Филарет (Дроздов): «Как небо (i) безспорно лучше земли и небесное лучше земного, то так же безспорно лучшим на земле должно быть признано то, что устроено по образу небесного, как и сказано было боговидцу Моисею: виждь, да сотвориши вся по образу, показанному тебе на горе (Исх., 25, 40)», то есть на высоте боговидения. Согласно с этим Бог, по образу Своего небесного единоначалия, учредил на земле царя; по образу Своего небесного вседержительства, устроил на земле царя самодержавного; по образу своего царства непреходящего, продолжающего от века от века, поставил на земле царя наследственного».
Еще в VI веке Церковью была выработана форма анафемы, поражающей домогавшихся незаконно царского сана, т.е. Верховной, всеобъемлющей, полноправной и нераздельной государственной власти. В XI - XIV веках, в византийский период, анафеме предавались дерзнувшие на бунт против Помазанников. Позднее, в России анафематствовались изменники и самозванцы, совратители народа. Вот текст такой анафемы (ii в чине торжества Православия): «Помышляющим, яко православные государи возводятся на престолы не по особливому о них Божию благоволению, и при помазании дарования Святого Духа к рохождению великого сего звания в них не изливаются, а тако дерзающим противу их на бунт и измену, анафема, трижды» (43, 30-31). А выше, по тексту последования в Неделю Православия, говорится: «Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди» (43, 25).
Церковно-государственный Собор 1613 года, как единственно законный инструмент восстановления богозаконной власти в период безвластия, отразил глубокое народное убеждение, что наследственное Самодержавие есть великая святыня, предмет нашей политической веры, русский догмат, единственно надежная защита от бедствий внешних и внутренних в будущем. Наши святые отцы учили, что человеконадеянное своеволие толпы в выборе формы правления и содержания российской государственности есть богоборчество.
Отрадно, что и в канун XXI столетия, Русская Православная Церковь, приняв на Юбилейном Освященном Архиерейском Соборе Основы социальной концепции РПЦ, подтвердила верность учения о монархии, как о власти богоданной, в отличие от республиканской (III.7.). Император Николай Второй при Священном короновании и миропомазании принимал Самодержавие от Бога как «великое служение» (Примечание 2 к ст. 58 Основных Государственных Законов), и не в его царской власти было отказаться от него. Могли ли это понять изуверившиеся русскоязычные «денди», мнившие себя выразителями воли Русского народа. Могли ли они осознать, что христианские венцедательные заповеди, в том числе «Бога бойтесь, царя чтите» (1 Петр. 2, 17), «Не прикасайтесь помазанным Моим»ii (1 Пар., 16, 22), есть неотъемлемая и неотменимая часть русского государственного права.
А ведь российское имперское законодательство, не игнорирующее, в отличие от республиканского, бытие Божие, а, наоборот, именно из факта этого бытия выводящее сам принцип власти, в ст. 4 Основных Государственных Законов изначально закрепляет принцип, гласящий, что повиноваться Царской власти «за совесть Сам Бог повелевает» (см. тж. Рим. 13, 5). Но слова «Бог» и «совесть» были для этих «передовых» деятелей, якобы представлявших волю Православного Русского народа, пустым звуком. Все это говорит о том, что телеграмма, посланная от имени Государя, хотя есть сомнения в том, что ее послали по Его поручению, так вот эта телеграмма, в которой Николай Второй якобы дает согласие на требование «ответственного министерства» и поручает председателю закрытой Государственной Думы Родзянко составить кабинет «из лиц, пользующихся доверием всей России», никакого юридического значения не имеет. Так что бесполезными оказались труды безымянных изменников - составителей проекта того «манифеста», направленного из Ставки Верховного Главнокомандующего в штаб Северного фронта.
Телеграмма
Точно так же не имеют юридического значения, обладающие, тем не менее, исторической ценностью документы, названные актами или манифестами об отречении (iii).Как известно, после разговора командующего Северным фронтом генерала Рузского с Родзянко в ночь с 1 на 2 марта 1917 года заговорщиками уже открыто было выдвинуто требование отречения Государя. В первой половине дня 2 марта генерал Алексеев и генерал А. С. Лукомский организовали предъявление Государю «верноподданнейшего» требования об отречении всеми главнокомандующими фронтами: генералами Брусиловым, Эвертом,Сахаровым и великим князем Николаем Николаевичем. Заручившись круговой порукой, генерал Рузский с первого часа дня 2 марта в течение двух часов «уговаривал» Императора отречься, позволяя себе даже фразы типа: «Ну, решайтесь». В результате в три часа дня 2 марта 1917 года Государь подписал телеграмму о согласии отречься в пользу Своего Сына Цесаревича Алексея.
Примечательно, что генерал Рузский эту телеграмму не отослал, а также, когда Государь, передумав, потребовал вернуть неотправленную телеграмму, приказ Императора исполнить отказался. Понятно, ведь это был единственный пока «документ» об отречении. Верни его Рузский Государю, у заговорщиков могло не оказаться никакого письменного свидетельства об отношении Государя к отречению вообще.
Существует две версии этого документа. Согласно большинству источников текст телеграммы был следующим:
«Председателю госуд. думы. Петр. Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой Матушки-России. Посему Я готов отречься от Престола в пользу моего Сына, чтобы он остался при нас до совершеннолетия при регентстве брата моего великого князя Михаила Александровича. Николай».
Однако ряд историков считает, что эта телеграмма была передана Императором генералу Алексееву 3 марта 1917 г. в Могилеве, когда Государь узнал о том, что Великий Князи Михаил Алексеевич Престола безусловно не принял. Эту телеграмму, по тем же данным, генерал Алексеев не отправил, чтобы «не смущать умы».
Согласно тем же источникам текст телеграммы, подписанной Николаем Вторым 1 марта, был следующим:
«В тяжелую годину ниспосланных тяжких испытаний для России Мы, не имея сил вывести Империю из тяжкой смуты, переживаемой страной перед лицом внешнего врага, за благо сочли, идя навстречу желаниям русского народа, сложить бремя врученной нам от Бога власти. Во имя величия возлюбленного русского народа и победы над лютым врагом призываем благословение Бога на сына Нашего, в пользу которого отрекаемся от Престола Нашего. Ему до совершеннолетия регентом брата нашего Михаила Александровича…»
Попробуем дать оценку этим документам.
Дело в том, что Российским Основным Государственным Законам вообще не известно понятие отречения от Престола. Вот чего не учли доморощенные Робеспьеры, «мучившиеся» вопросом: «А вправе ли отрекаться Николай за сына в пользу Великого Князя Михаила Александровича?».
Единственная в Основных Государственных Законах статья, упоминающая право на отречение, - это ст. 37. Но она говорит о праве на отречение не царствующего монарха, а лишь наследников. В ней прямо говорится о свободе «отрещись» от права, «при действии правил, выше изображенных о порядке наследия Престола». Да и эта свобода ограничена лишь теми случаями, «когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании Престола». Иными словами, даже и наследование Престола в определенных случаях понимается как обязанность, отказ от которой не допускается.
Могут возразить, что даже, если право на отречение от Престола и не было предусмотрено Законами, то, руководствуясь принципом «разрешено всем, что не запрещено», Император все же мог отречься. Однако этот принцип является началом регулирующего имущественный оборот гражданского, а не государственного права. В отношении же Верховной Власти, касательно отношений «субординации» он не применим.
Учитывая же, что огромные права даны Богом Государю в неразрывной связи с его обязанностью, долгом Царского служения, а также факт миропомазания, следует признать, что отказ от обязанности, причем обязанности перед Богом, совершенно недопустим ни с точки зрения светского, в том числе и гражданского права, ни с точки зрения права канонического, по крайней мере, без соответствующего предварительного разрешения если не Церковного Собора, то уж, во всяком случае, Святейшего Синода. Такого же разрешения, как известно, не было.
Ссылка на исторические прецеденты отречения Императора Петра III или отречения иностранных монархов здесь тоже недопустима.
Во-первых, при отречении Императора Петра III письменных законов о престолонаследии, кроме указа Императора Петра I, позволяющего, кстати, не отрекаться от Престола, а завещать его, не существовало. Нормы о престолонаследии, составившие вторую главу первого раздела Свода Основных Государственных Законов, были приняты только Императором Павлом I.
Во-вторых, возможность учета отречения неправославных монархов при рассмотрении начал Русского Самодержавия весьма сомнительна, если не сказать больше.
Вместе с тем следует учитывать, что цитируемые Законы устанавливают единственное основание для занятия Престола Наследником - согласно ст. 53 наследник вступает на Престол «по кончине Императора». Других оснований для занятия Российского Императорского Престола нет.
Об этом же говорят статьи 43, 44 и 52, предусматривающие назначение Правителя и Опекуна, а также назначение Совета Правительства, в случае, когда именно по кончине Императора Престол переходит к малолетнему наследнику. Посему отречение от Престола по российскому имперскому законодательству, никем, как уже говорилось, не измененному, не возможно в принципе.
Есть, помимо этого, еще ряд частных замечаний по поводу этих «документов об отречении». Так, в обеих телеграммах говорится о регентстве. Но понятие «регентство» Основным Государственным Законам не известно. Глава третья «О совершеннолетии Государя Императора, о правительстве и опеке» предусматривает назначение до достижения Императором шестнадцатилетнего возраста Правителя и Опекуна (ст. 41). Причем назначение Правителя и Опекуна осуществляется, согласно ст. 43, царствующим Императором и именно «на случай Его кончины». Более того, статья 44 предусматривает, что «правительство государстваiv и опека над лицом Императора в малолетстве принадлежит отцу и матери».
Таким образом, то, что в телеграммах названо «регентством», если под ним все же понимать «правительство и опеку» могло быть установлено только в случае кончины Николая Второго. Поручение же «правительства» Великому Князю Михаилу Александровичу, поскольку родители Наследника Цесаревича были живы, вообще незаконно.
Окончание следует