Почему не может быть советского человека. И может ли измениться характер народа?
"Мертвецы также вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами..." (Н. В. Гоголь)
Безусловно, прав П. Map, автор статьи «Самое большое оскорбление», опубликованной в одной из издающихся в Америке русских газет, что в плену у марксистских горилл не очутилась только душа русского человека. Она - как невидимый Китеж-град - погрузилась в море, море невидимых, незримых слез своего проклятого советского бытия. Но быть в плену у горилл - не значит стать гориллой. И нет большего оскорбления русского человека, как назвать его «советским»..
И это самое большое оскорбление каждому из живших за «железным занавесом», сотни раз наносили ему. Называли его «советским человеком», то есть жертву приравнивали к палачам, пользовались терминологией палачей, а потом удивлялись почему это новая эмиграция держит себя отчужденно, замкнувшись в своем кругу.
«Эсэсэрия - это не Россия», «Россия больше не существует»…
Это типичный эмигрантский вздор. И больше того, типичный пример того как эмигранты говорят словами большевицкой пропаганды. Это известная большевицкая теория о России как о пустом месте. Существует СССР, в СССР существует ЦК ВКП(б), обкомы, райкомы и ячейки ВКП(б), а вокруг них пустое место.
«Была Россия, а стала Эсэсэрия». Не правда ли, высокопатриотическая теория, свидетельствующая о необычайной вере в стойкость национального духа и национального характера. «Большевизм умрет, а Россия не умрет». Большевизм умрет, а русский народ, если он еще не изжил свой исторический срок, чего не видно, - будет еще жить. Но кроме внутреннего врага - большевизма, у России есть еще внешние враги. И когда мы строим какой-нибудь план борьбы и ищем союзников для борьбы с большевиками, мы никогда не должны забывать, что внешние, вековечные враги России останутся и после гибели большевизма. Большевизм умрет, а внешние враги России останутся. Об этом никогда не надо забывать.
Основными тезисами большевицкой пропаганды являются следующие два: тезис о создании в России за годы существования особого духовного типа - советского человека - и тезис о создании вместо русского народа - советского народа. Наиболее важным является первый тезис. Второй автоматически вытекает из первого, потому что, если вождям большевицкой революции удалось впервые в истории человечества небывалое дело - удалось создать из русского душевного типа (очень национального типа, результата сложного духовного процесса в течение тысячи лет с лишним) новый духовный тип человека, то тогда, конечно, русского народа больше нет. И тогда русская эмиграция может не ломать копья и не волноваться. Тогда спасать ей больше некого.
Но мы присутствуем при любопытном явлении. С одной стороны, эмиграция хочет кого-то спасать, а вместе с тем верит в создание советского человека. Таким образом, поверив в существование советского человека, какая-то часть эмиграции стала жертвой большевицкой пропаганды. Понятия «советский», «Эсэсэрия», «Совдепия» - наглядное доказательство, что жертвы большевицкой пропаганды имеются даже внутри русской эмиграции. Причем верят в большевицкие мифы о том, что вместо русского человека существует советский человек, вместо русского народа существует советский народ, вместо России - СССР или Совдепия и Эсэсэрия, обычно люди двух крайних политических полюсов эмиграции: часть крайних левых и часть крайних правых…
Но зададим себе вопрос: может ли народ, насчитывающий тысячу лет существования, за тридцать пять лет совершенно изменить свой духовный склад, совершенно изменить свой сложившийся в течение веков национальный характер?
Всякий, кто знает историю хоть немного более русских профессоров, исповедующих теорию, что русские неспособны создать никакую самобытную духовную культуру, знает, что никакие революции не способны изменить национальный характер народа. Всякая революция мнет и уродует только наименее нравственно и духовно устойчивые слои современного ей поколения. Внешние манеры поведения под влиянием массовых жестокостей, совершаемых всегда революцией, конечно, меняются. Дореволюционное поколение имеет всегда иные манеры, иные вкусы, привычки, чем выросшие во время революции и сформировавшиеся духовно вскоре после нее. Но когда проходит девятый вал революции, национальный характер снова проявляет свои основные черты.
Разве может душа великого народа стать совершенно другой за каких-нибудь только тридцать лет по желанию великого Сталина, земного бога, которому доступно все! Ведь это же невозможно. Ведь это басни сталинской пропаганды, что за тридцать лет вместо русского народа с тысячелетней культурой создан особый «советский народ», особый «советский человек». В этот наиболее нелепый большевицкий миф могут верить или люди, давно уже духовно порвавшие с Россией и русским народом, или те, которые хотят верить в это по разного рода соображениям. Одни - кто верит этим советским побасенкам, что действительно существует «великий советский народ», другие - которые думают, что это они были средоточием культуры нации и с их бегством из России отлетела ее душа. Но и те, и другие глубоко заблуждаются.
* * *
Я навсегда запомнил то, что мне говорил в дни моей юности шаман племени селькупов Ямру Окатетто, устами которого вещала народная мудрость, жизненный опыт бесчисленных поколений: «Только большевики хотят быстро все делать. Кто им не верит, тех убивают... Глупый ум, злое сердце. Большевики думают - всегда будут жить. Они долго жить не будут. Они только о живых думают, о мертвых забыли. А в душе каждого живого - тысячи мертвых живут. Все, кто жили до нас.
Мертвых больше, чем живых. Телом умерли, а душой в наших душах живут. Мы так хотим делать, по-своему, а умершие предки против идут, серчают. Говорят: "Разве мы все дураки были! Почему все по-своему хотите делать?" Только большевики и дураки не знают, что мертвые повелевают живыми. Мы не замечаем этого, а делаем так, как умершие предки делали. Как они, радуемся, как они, плачем, как они, ненавидим. Все - как они делаем. Нам только кажется, что мы все по-своему делаем.
Большевики убьют много людей, друг в друга стрелять будут и ничего не сделают. Только большевики да дураки думают, что сделают. Живых убить можно, а как мертвых убить можно, а как мертвых убить? Предков, которые в душе каждого живут?»
* * *
Я вспомнил эти слова шамана Ямру Окатетто, когда прочитал в одном из сочинений Гоголя: «Мертвецы также вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами». Я был страшно поражен своим открытием. Тем, что великий писатель великого народа и неграмотный шаман племени селькупов думали одинаково. Позже я понял, что тот, кто пьет воду из источника народной мудрости, накопленной за тысячелетия, не только равен тому, кто питается плодами отвлеченной книжной мудрости, а иногда и выше их.
И когда еще позже я прочитал книгу знаменитого французского психолога Густава Лебона «Психологические законы эволюции народов», я уже не был удивлен, когда встретил те же самые мысли, которые в первый раз услышал в семнадцать лет, в чуме Окатетто, стоявшем на берегу реки Гыды, текущей посредине пустынного полуострова Гыда-Ямы.
ТАК МОЖЕТ ЛИ ИЗМЕНИТЬСЯ ХАРАКТЕР НАРОДА?
«Лишь при тщательном изучении эволюции цивилизации, - пишет Густав Лебон, - удается установить устойчивость умственного склада рас. С первого же раза кажется, что общим правилом является изменяемость, а не устойчивость. История народов могла бы действительно привести к предположению, что душа их подвергается иногда весьма быстрым и значительным преобразованиям.
Разве не кажется, например, что существует значительная разница между характером англичанина времен Кромвеля и характером современного англичанина? Нынешний итальянец, осторожный и хитрый, разве не кажется весьма похожим на впечатлительного и свирепого итальянца, каким мы его находим в мемуарах Бенвенуто Челлини? Если не ходить так далеко и ограничиться Францией, то разве не найдем мы здесь столько видимых перемен в характере за несколько лишь столетий, а иногда и в течение нескольких годов? Какой историк не отметил различий в национальном характере между XVII и XVIII веками? А в наши дни разве не кажется, что целый мир лежит между характеров сурового члена Конвента и характером смиренных рабов Наполеона? Однако ж это были те же люди, а за несколько лет они уже кажутся совершенно иными».
На следующей странице своей книги, анализируя результаты кажущегося изменения характера французов во время так называемой Великой французской революции, Лебон делает чрезвычайно интересное замечание: «Нужно также вспомнить - и это пункт весьма существенный, - что в нашем психическом строении мы все обладаем известными возможностями характера, которым обстоятельства не всегда доставляют случай обнаружиться. Когда они возникают, то возникает тотчас же и новая личность, более или менее, так сказать, временная. Так и в эпохи больших религиозных и политических переворотов наблюдаются моментальные превращения характера такого рода, что кажется, будто нравы, идеи, поведение - словом, все меняется. Действительно, все изменилось, как на поверхности озера, взбаламученного бурею. Но редко случается, чтобы это было надолго».
Всякая революция призывает к действию людей с определенными чертами характера: волевых, жестоких, беспринципных людей, готовых на все: одни во имя своего безудержного политического фанатизма, вторые - во имя карьеры, личных выгод.
* * *
Не случись революции, Дзержинский закончил бы свои дни на каторге. Ягода был бы «прогрессивно настроенным фармацевтом», Вышинский - средней руки пронырливым, падким на крупный гонорар адвокатом. Часть руководящих работников НКВД, прирожденных преступников, сидела бы в тюрьмах, другая, не имея спроса со стороны государства на свои преступные склонности, боясь наказания, занималась бы, в надежде на безнаказанность, мелкими мошенничествами.
Но спрос всегда рождает предложение. Закончится революционное лихолетье - и снова все войдет в свою колею.
«Сто лет спустя Робеспьер, без сомнения, стал бы честным мировым судьей, - писал Лебон, - большим другом священника,… а Сен-Жюст стал бы прекрасным школьным учителем, уважаемым своим начальником и гордящимся академическими пальмами, которых он, наверное, в конце концов добился бы. Чтобы устранить сомнения в правильности таких предположений, достаточно обратить внимание на то, что сделал Наполеон из суровых террористов, не успевших вовремя перерезать горло друг другу. Большинство из них превратилось в столоначальников, сборщиков податей, чиновников или полицейских. Волны, поднятые бурей, о которой говорилось выше, успокоились, и взбаламученное озеро восстановило свою ровную поверхность».
* * *
Так было всегда, так будет и в России после падения большевизма. Это только нам, современникам, большевизм кажется небывалым еще в анналах истории явлением. Современники всегда плохие судьи. Когда стоишь у подножия горы, не можешь видеть ее вершины, она всегда кажется непреодолимой. Но отойдите подальше - и вы всегда увидите горные долины и перевалы, по которым можно проникнуть на другую сторону хребта, который на первый взгляд казался непроходимым.
То же самое и с большевизмом. Он тоже вовсе не так неприступен и непроходим, как кажется некоторым. Не надо только верить в большевицкие мифы о существовании советского человека и советского народа.
Я полностью разделяю точку зрения Н. Тимашева, которую он высказывал в статье «Мысли о послевоенной России» («Новый журнал»): «Историки французской революции давно установили, что Франция XIX века была детищем и старого режима, и революции; смысл наполеоновской эпохи заключался в нахождении и закреплении компромисса между старым и новым. Весьма вероятно, что таков же будет исход русской революции; это вероятно потому, что процесс уже явно обозначился».
Да, процесс уже ясно обозначился, и только слепые да зрячие, не желающие видеть, не замечают этого процесса, свидетельствующего, что девятый вал уже позади и русский народ медленно, но верно перетирает уже большевицкие идеи, связывая все порванные нити с прошлым.
Ведь надо же настолько запутаться в тенетах собственных иллюзий и прогрессивных вымыслов, чтобы всерьез поверить, что возможно великий народ, насчитывающий свыше тысячи лет существования, за тридцать лет переделать поголовно в большевиков. Ведь это вещь абсолютно невозможная. Для того чтобы понять, что никогда этого большевикам не добиться, не надо читать ни сочинения гностиков, ни агностиков, ни Платона, ни Плотина; для этого надо иметь самый простой средний разум. Разум среднего человека, не свихнувшегося от крайностей русских «прогрессивных» теорий.
(отрывок из серии статей Б. Башилова «Унтерменши, морлоки или русские» в сборнике "Русская мощь. Пламя в снегах")
Безусловно, прав П. Map, автор статьи «Самое большое оскорбление», опубликованной в одной из издающихся в Америке русских газет, что в плену у марксистских горилл не очутилась только душа русского человека. Она - как невидимый Китеж-град - погрузилась в море, море невидимых, незримых слез своего проклятого советского бытия. Но быть в плену у горилл - не значит стать гориллой. И нет большего оскорбления русского человека, как назвать его «советским»..
И это самое большое оскорбление каждому из живших за «железным занавесом», сотни раз наносили ему. Называли его «советским человеком», то есть жертву приравнивали к палачам, пользовались терминологией палачей, а потом удивлялись почему это новая эмиграция держит себя отчужденно, замкнувшись в своем кругу.
«Эсэсэрия - это не Россия», «Россия больше не существует»…
Это типичный эмигрантский вздор. И больше того, типичный пример того как эмигранты говорят словами большевицкой пропаганды. Это известная большевицкая теория о России как о пустом месте. Существует СССР, в СССР существует ЦК ВКП(б), обкомы, райкомы и ячейки ВКП(б), а вокруг них пустое место.
«Была Россия, а стала Эсэсэрия». Не правда ли, высокопатриотическая теория, свидетельствующая о необычайной вере в стойкость национального духа и национального характера. «Большевизм умрет, а Россия не умрет». Большевизм умрет, а русский народ, если он еще не изжил свой исторический срок, чего не видно, - будет еще жить. Но кроме внутреннего врага - большевизма, у России есть еще внешние враги. И когда мы строим какой-нибудь план борьбы и ищем союзников для борьбы с большевиками, мы никогда не должны забывать, что внешние, вековечные враги России останутся и после гибели большевизма. Большевизм умрет, а внешние враги России останутся. Об этом никогда не надо забывать.
Основными тезисами большевицкой пропаганды являются следующие два: тезис о создании в России за годы существования особого духовного типа - советского человека - и тезис о создании вместо русского народа - советского народа. Наиболее важным является первый тезис. Второй автоматически вытекает из первого, потому что, если вождям большевицкой революции удалось впервые в истории человечества небывалое дело - удалось создать из русского душевного типа (очень национального типа, результата сложного духовного процесса в течение тысячи лет с лишним) новый духовный тип человека, то тогда, конечно, русского народа больше нет. И тогда русская эмиграция может не ломать копья и не волноваться. Тогда спасать ей больше некого.
Но мы присутствуем при любопытном явлении. С одной стороны, эмиграция хочет кого-то спасать, а вместе с тем верит в создание советского человека. Таким образом, поверив в существование советского человека, какая-то часть эмиграции стала жертвой большевицкой пропаганды. Понятия «советский», «Эсэсэрия», «Совдепия» - наглядное доказательство, что жертвы большевицкой пропаганды имеются даже внутри русской эмиграции. Причем верят в большевицкие мифы о том, что вместо русского человека существует советский человек, вместо русского народа существует советский народ, вместо России - СССР или Совдепия и Эсэсэрия, обычно люди двух крайних политических полюсов эмиграции: часть крайних левых и часть крайних правых…
Но зададим себе вопрос: может ли народ, насчитывающий тысячу лет существования, за тридцать пять лет совершенно изменить свой духовный склад, совершенно изменить свой сложившийся в течение веков национальный характер?
Всякий, кто знает историю хоть немного более русских профессоров, исповедующих теорию, что русские неспособны создать никакую самобытную духовную культуру, знает, что никакие революции не способны изменить национальный характер народа. Всякая революция мнет и уродует только наименее нравственно и духовно устойчивые слои современного ей поколения. Внешние манеры поведения под влиянием массовых жестокостей, совершаемых всегда революцией, конечно, меняются. Дореволюционное поколение имеет всегда иные манеры, иные вкусы, привычки, чем выросшие во время революции и сформировавшиеся духовно вскоре после нее. Но когда проходит девятый вал революции, национальный характер снова проявляет свои основные черты.
Разве может душа великого народа стать совершенно другой за каких-нибудь только тридцать лет по желанию великого Сталина, земного бога, которому доступно все! Ведь это же невозможно. Ведь это басни сталинской пропаганды, что за тридцать лет вместо русского народа с тысячелетней культурой создан особый «советский народ», особый «советский человек». В этот наиболее нелепый большевицкий миф могут верить или люди, давно уже духовно порвавшие с Россией и русским народом, или те, которые хотят верить в это по разного рода соображениям. Одни - кто верит этим советским побасенкам, что действительно существует «великий советский народ», другие - которые думают, что это они были средоточием культуры нации и с их бегством из России отлетела ее душа. Но и те, и другие глубоко заблуждаются.
* * *
Я навсегда запомнил то, что мне говорил в дни моей юности шаман племени селькупов Ямру Окатетто, устами которого вещала народная мудрость, жизненный опыт бесчисленных поколений: «Только большевики хотят быстро все делать. Кто им не верит, тех убивают... Глупый ум, злое сердце. Большевики думают - всегда будут жить. Они долго жить не будут. Они только о живых думают, о мертвых забыли. А в душе каждого живого - тысячи мертвых живут. Все, кто жили до нас.
Мертвых больше, чем живых. Телом умерли, а душой в наших душах живут. Мы так хотим делать, по-своему, а умершие предки против идут, серчают. Говорят: "Разве мы все дураки были! Почему все по-своему хотите делать?" Только большевики и дураки не знают, что мертвые повелевают живыми. Мы не замечаем этого, а делаем так, как умершие предки делали. Как они, радуемся, как они, плачем, как они, ненавидим. Все - как они делаем. Нам только кажется, что мы все по-своему делаем.
Большевики убьют много людей, друг в друга стрелять будут и ничего не сделают. Только большевики да дураки думают, что сделают. Живых убить можно, а как мертвых убить можно, а как мертвых убить? Предков, которые в душе каждого живут?»
* * *
Я вспомнил эти слова шамана Ямру Окатетто, когда прочитал в одном из сочинений Гоголя: «Мертвецы также вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами». Я был страшно поражен своим открытием. Тем, что великий писатель великого народа и неграмотный шаман племени селькупов думали одинаково. Позже я понял, что тот, кто пьет воду из источника народной мудрости, накопленной за тысячелетия, не только равен тому, кто питается плодами отвлеченной книжной мудрости, а иногда и выше их.
И когда еще позже я прочитал книгу знаменитого французского психолога Густава Лебона «Психологические законы эволюции народов», я уже не был удивлен, когда встретил те же самые мысли, которые в первый раз услышал в семнадцать лет, в чуме Окатетто, стоявшем на берегу реки Гыды, текущей посредине пустынного полуострова Гыда-Ямы.
ТАК МОЖЕТ ЛИ ИЗМЕНИТЬСЯ ХАРАКТЕР НАРОДА?
«Лишь при тщательном изучении эволюции цивилизации, - пишет Густав Лебон, - удается установить устойчивость умственного склада рас. С первого же раза кажется, что общим правилом является изменяемость, а не устойчивость. История народов могла бы действительно привести к предположению, что душа их подвергается иногда весьма быстрым и значительным преобразованиям.
Разве не кажется, например, что существует значительная разница между характером англичанина времен Кромвеля и характером современного англичанина? Нынешний итальянец, осторожный и хитрый, разве не кажется весьма похожим на впечатлительного и свирепого итальянца, каким мы его находим в мемуарах Бенвенуто Челлини? Если не ходить так далеко и ограничиться Францией, то разве не найдем мы здесь столько видимых перемен в характере за несколько лишь столетий, а иногда и в течение нескольких годов? Какой историк не отметил различий в национальном характере между XVII и XVIII веками? А в наши дни разве не кажется, что целый мир лежит между характеров сурового члена Конвента и характером смиренных рабов Наполеона? Однако ж это были те же люди, а за несколько лет они уже кажутся совершенно иными».
На следующей странице своей книги, анализируя результаты кажущегося изменения характера французов во время так называемой Великой французской революции, Лебон делает чрезвычайно интересное замечание: «Нужно также вспомнить - и это пункт весьма существенный, - что в нашем психическом строении мы все обладаем известными возможностями характера, которым обстоятельства не всегда доставляют случай обнаружиться. Когда они возникают, то возникает тотчас же и новая личность, более или менее, так сказать, временная. Так и в эпохи больших религиозных и политических переворотов наблюдаются моментальные превращения характера такого рода, что кажется, будто нравы, идеи, поведение - словом, все меняется. Действительно, все изменилось, как на поверхности озера, взбаламученного бурею. Но редко случается, чтобы это было надолго».
Всякая революция призывает к действию людей с определенными чертами характера: волевых, жестоких, беспринципных людей, готовых на все: одни во имя своего безудержного политического фанатизма, вторые - во имя карьеры, личных выгод.
* * *
Не случись революции, Дзержинский закончил бы свои дни на каторге. Ягода был бы «прогрессивно настроенным фармацевтом», Вышинский - средней руки пронырливым, падким на крупный гонорар адвокатом. Часть руководящих работников НКВД, прирожденных преступников, сидела бы в тюрьмах, другая, не имея спроса со стороны государства на свои преступные склонности, боясь наказания, занималась бы, в надежде на безнаказанность, мелкими мошенничествами.
Но спрос всегда рождает предложение. Закончится революционное лихолетье - и снова все войдет в свою колею.
«Сто лет спустя Робеспьер, без сомнения, стал бы честным мировым судьей, - писал Лебон, - большим другом священника,… а Сен-Жюст стал бы прекрасным школьным учителем, уважаемым своим начальником и гордящимся академическими пальмами, которых он, наверное, в конце концов добился бы. Чтобы устранить сомнения в правильности таких предположений, достаточно обратить внимание на то, что сделал Наполеон из суровых террористов, не успевших вовремя перерезать горло друг другу. Большинство из них превратилось в столоначальников, сборщиков податей, чиновников или полицейских. Волны, поднятые бурей, о которой говорилось выше, успокоились, и взбаламученное озеро восстановило свою ровную поверхность».
* * *
Так было всегда, так будет и в России после падения большевизма. Это только нам, современникам, большевизм кажется небывалым еще в анналах истории явлением. Современники всегда плохие судьи. Когда стоишь у подножия горы, не можешь видеть ее вершины, она всегда кажется непреодолимой. Но отойдите подальше - и вы всегда увидите горные долины и перевалы, по которым можно проникнуть на другую сторону хребта, который на первый взгляд казался непроходимым.
То же самое и с большевизмом. Он тоже вовсе не так неприступен и непроходим, как кажется некоторым. Не надо только верить в большевицкие мифы о существовании советского человека и советского народа.
Я полностью разделяю точку зрения Н. Тимашева, которую он высказывал в статье «Мысли о послевоенной России» («Новый журнал»): «Историки французской революции давно установили, что Франция XIX века была детищем и старого режима, и революции; смысл наполеоновской эпохи заключался в нахождении и закреплении компромисса между старым и новым. Весьма вероятно, что таков же будет исход русской революции; это вероятно потому, что процесс уже явно обозначился».
Да, процесс уже ясно обозначился, и только слепые да зрячие, не желающие видеть, не замечают этого процесса, свидетельствующего, что девятый вал уже позади и русский народ медленно, но верно перетирает уже большевицкие идеи, связывая все порванные нити с прошлым.
Ведь надо же настолько запутаться в тенетах собственных иллюзий и прогрессивных вымыслов, чтобы всерьез поверить, что возможно великий народ, насчитывающий свыше тысячи лет существования, за тридцать лет переделать поголовно в большевиков. Ведь это вещь абсолютно невозможная. Для того чтобы понять, что никогда этого большевикам не добиться, не надо читать ни сочинения гностиков, ни агностиков, ни Платона, ни Плотина; для этого надо иметь самый простой средний разум. Разум среднего человека, не свихнувшегося от крайностей русских «прогрессивных» теорий.
(отрывок из серии статей Б. Башилова «Унтерменши, морлоки или русские» в сборнике "Русская мощь. Пламя в снегах")