Георгий Иванов."Волчий ужас - на язык соловьиных трелей". Часть четвёртая.
В первые годы эмиграции Георгий Иванов и Ирина Одоевцева, несмотря на терзавшую их ностальгию, жили весьма благополучно. Это дом в Париже, где они жили с 1928 по 1931 год.
Поэт писал:
***
Мы не молоды. Но и не стары.
Мы не мертвые. И не живые.
Вот мы слушаем рокот гитары
И романса "слова роковые".
_
О беспамятном счастье цыганском,
Об угарной любви и разлуке,
И - как вызов бокалы - с шампанским
Подымают дрожащие руки.
_
За бессмыслицу! За неудачи!
За потерю всего дорогого!
И за то, что могло быть иначе,
И за то - что не надо другого!
___
Но во время войны всё изменилось. Они оказались на оккупированной территории. Русская эмиграция обвинила их - совершенно безосновательно - в сотрудничестве с немцами, и жизнь их превратилась в ад.
***
Как вы когда-то разборчивы были,
О, дорогие мои! Водки не пили --
ее не любили - Предпочитали Нюи...
_
Стал нашим хлебом цианистый калий,
Нашей водой -- сулема.
Что ж -- притерпелись и попривыкали,
Не посходили с ума.
_
Даже напротив -- в бессмысленно-злобном
Мире -- противимся злу:
Ласково кружимся в вальсе загробном,
На эмигрантском балу.
___
Был в их жизни случай, когда Одоевцева после тридцати лет супружества чуть было не ушла от Иванова к поклоннику-богачу, что и обрекло его на предсмертный инсульт.( Я пишу об этом в своём эссе «Скелеты в шкафу» )
Но и в старости он продолжал любить её с той же страстью, мучительной нежностью и тоской, что и в молодые годы:
***
В этом томном, глухом и торжественном мире - нас двое.
Больше нет никого. Больше нет ничего.
Погляди: потемневшее солнце трепещет как сердце живое,
Как живое влюбленное сердце, что бьется в груди.
_
После многих мытарств и беспросветной нужды им удалось устроиться в дом престарелых «Русский дом» в Йере, на юге Франции. Но Иванову из-за высокого давления был губителен климат этой местности. Он не мог выносить тамошней жары и задыхался. Им овладела полная апатия. Он понимал, что умирает.
_
***
Я научился понемногу
Шагать со всеми - рядом, в ногу.
По пустякам не волноваться
И правилам повиноваться.
_
Встают - встаю. Садятся - сяду.
Стозначный помню номер свой.
Лояльно благодарен Аду
За звездный кров над головой.
___
С августа 1958-го Г. Иванов уже почти не вставал. Сам записывать свои стихи не мог, диктовал их жене.
«Посмертный дневник» был написан им за последние шесть месяцев жизни - стихи, которые вывели его в первый ряд русских поэтов. Они звучат как исповедь - исповедь человека, предельно правдивого с самим собой.
_
***
Я не стал ни лучше и ни хуже.
Под ногами тот же прах земной,
Только расстоянье стало уже
Между вечной музыкой и мной.
_
Жду, когда исчезнет расстоянье,
Жду, когда исчезнут все слова
И душа провалится в сиянье
Катастрофы или торжества.
_
***
Что ж, поэтом долго ли родиться...
Вот сумей поэтом умереть!
Собственным позором насладиться,
В собственной бессмыслице сгореть!
_
Разрушая, снова начиная,
Все автоматически губя,
В доказательство, что жизнь иная
Так же безнадежна, как земная,
Так же недоступна для тебя.
_
***
Душа человека. Такою
Она не была никогда.
На небо глядела с тоскою,
Взволнованна, зла и горда.
_
И вот умирает. Так ясно,
Так просто сгорая дотла -
Легка, совершенна, прекрасна,
Нетленна, блаженна, светла.
_
Над бурями темного рока
В сиянье. Всего не успеть...
Дым тянется... След остается...
И полною грудью поется,
Когда уже не о чем петь.
___
«Это сладчайшая трагическая поэзия, - писал Юрий Иваск. - Волчий ужас переводит он на язык соловьиных трелей и в мировой пустоте слышит божественную музыку. Эта музыка никого не спасёт, но она есть».
_
***
Без числа сияют свечи.
Слаще мгла. Колокола.
Черным бархатом на плечи
Вечность звездная легла.
_
Тише... Это жизнь уходит,
Все любя и все губя.
Слышишь? Это ночь уводит
В вечность звездную тебя.
_
***
Александр Сергеевич, я о вас скучаю.
С вами посидеть бы, с вами б выпить чаю.
Вы бы говорили, я б, развесив уши,
Слушал бы да слушал.
_
Вы мне все роднее, вы мне все дороже.
Александр Сергеевич, вам пришлось ведь тоже
Захлебнуться горем, злиться, презирать,
Вам пришлось ведь тоже трудно умирать.
_
***
Игра судьбы. Игра добра и зла.
Игра ума. Игра воображенья.
"Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья..."
_
Мне говорят -- ты выиграл игру!
Но все равно. Я больше не играю.
Допустим, как поэт я не умру,
зато как человек я умираю.
_
***
Ночь как Сахара, как ад горяча,
Дымный рассвет. Полыхает свеча.
Вот начертил на блокнотном листке
Я размахайчика в чёрном венке,
Лапки и хвостика тонкая нить...
«В смерти моей никого не винить...»
_
***
Прозрачная ущербная луна
Сияет неизбежностью разлуки.
Взлетает к небу музыки волна,
Тоской звенящей рассыпая звуки.
_
- Прощай... И скрипка падает из рук.
Прощай, мой друг!.. И музыка смолкает.
Жизнь размыкает на мгновенье круг
И наново, навеки замыкает.
_
И снова музыка летит, звеня.
Но нет! Не так, как прежде, - без меня.
___
Георгий Иванов умер в 1958 году, в 64 года. А в 1963-м его прах был перезахоронен на парижском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. На этом фото - Ирина Одоевцева на могиле мужа.
_
_
Вот одно из её горьких стихотворений, написанное в то время:
***
Скользит слеза из-под усталых век,
звенят монеты на церковном блюде.
О чём бы ни молился человек,
он непременно молится о чуде...
Чтоб из-под холмика с могильною травой
ты вышел вдруг весёлый и живой.
___
«Допустим, как поэт, я не умру», - писал Георгий Иванов с долей сомнения. Но сегодня сомнений уже нет - не умер, не умрёт, ибо «выиграл игру» в самом прямом смысле этих слов.