Удивительно точное, Наталья, выбрано Вами слово - одинокость. Похоже, именно она и была одним из главных свойств натуры В.М. После книги Янгфельда "Ставка - жизнь..." человек-памятник и, честно говоря, нелюбимый поэт ("спасибо" школе!) неожиданно превратился для меня в просто человека и замечательного лирика с нежной, обнаженно страдающей и полудетской душой. Кстати, Янгфельд однозначно и указывает на определенную инфантильность М., ни в коем случае не умаляя этим его личности и таланта. Наоборот, этим подчеркиваются особенные беззащитность и ранимость поэта, о которых так проникновенно сказано и в Вашем эссе.
Спасибо, Лена, совершенно согласна. У меня есть эта чудная толстенная книга 2009-го года, сейчас Вы про неё напомнили, взяла в руки и зачиталась, поэтому не сразу ответила. Да, именно одинокость, беззащитность и ранимость, это всегда больше всего трогает меня в поэте (как и в Мандельштаме, Анненском, Лорке), и я бросаюсь писать о них, в эти эссе - как в бой, словно мать на защиту дитёнышей.) Ловила себя на мысли, что не могу писать о поэте, если он не вызывает во мне этих нежно-страстно материнских чувств. Например, никак не могла заставить себя написать о Гиппиус, довольно интересной для меня, но чужой и холодной, не вызывающей ни жалости, ни любви. Или о Брюсове - по той же причине. Какие угодно могут быть грехи и пороки ("так жили поэты...ты думаешь, может быть, хуже..."), ни Вийон, ни Чудаков, ни Парнок не отвращали, а вот себялюбие и бессердечность в поэтах не переношу, это та грань, за которой Сезам закрывается, и я не могу найти в себе сочувствия и со-понимания, необходимого для таких работ. Исключения бывают - Бродский,
( ... )
Comments 46
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Reply
Leave a comment