Непобедимое солнце, имманентная философия и Честертон
В августе 2020 года вышел новый роман Виктора Пелевина «Непобедимое солнце». Книга о тридцатилетней москвичке, которая ищет смысл жизни, а находит пульт управления мирозданием в окружении архатов, эонов и бодхисатв. Этот буддистский сюжет автор пишет всю свою жизнь, и с годами он интересней не становится.
Написано живо, читается легко. Историко-мистический детектив, в котором повествование приятно закруглено и все ружья стреляют. По стилю это книга, в которой обо всем рассказывают, но мало что показывают. Это значит, что в романе очень много диалогов для пары «Учитель - Ученик», и вещают в таком ключе буквально все персонажи, которые встречаются главной героине. В то же время действия, драмы, мимезиса в книге мало, основные свои идеи автор доносит через разговоры.
Несмотря на все мистические претензии, эта книга не ставит задачей духовное преображение читателя, такого рода мистику нужно искать у Пушкина и Достоевского. У Пелевина же получился полностью безблагодатный мир поздней античности, совпадающий с продвинутым миром прогрессивного человечества наших дней. Война брендов, тотальное господство рынка, бунт против системы, включенный в систему, феминистки и трансгендеры, за которыми стоят тайны, ритуалы, посвящения, загадки и мистерии, за которыми, в свою очередь, стоит безличная пустота, безграничная черная скука.
Позволю себе необходимое отступление о скуке. Как-то по поводу романа «Илья» Ольги Вальковой мой друг сказал, что после прочтения видно: автору совершенно неинтересно зло. Ей и ее героям искренне скучно проходить посвящения, совершать ритуалы и подставлять перстни для поцелуя неофитам. А Пелевину только это и интересно. В этом суть сюжета - пройти квест, оказаться на троне в золотой короне, и чтобы вокруг голые девушки танцевали с веерами.
Философской основой этого романа является буддизм в том широком смысле слова, в котором его понимали увлекающиеся буддизмом интеллектуалы начала ХХ века. В этой плеяде находится масса духовных ориентиров европейской культуры, от Германа Гессе до Елены Блаватской. Это тот самый буддизм, с которым постоянно борется Честертон, например, в рассказе «Преступление Габриэла Гейла». Этот буддизм сливается с солипсизмом имманентной философии, утверждая, что нет никакого объективного мира, а все вещи суть лишь имманентные представления всемогущего субъекта, иллюзия, майя. Вот что пишет об этом Честертон, с той стороны баррикады, глядя через прицел:
«Слово "идеалист", - отвечал Гейл, - я употребил в философском смысле. Я имею в виду того, кто сомневается во всем, кроме своего сознания. Было это и со мной, со мной ведь было почти все, что есть греховного и глупого на свете. Я только тем и полезен, что побывал в шкуре любого идиота. Поверьте мне, самый страшный и самый несчастный идиот тот, кто считает себя Творцом и Вседержителем. Человек сотворен, в этом вся его радость. Спаситель велел нам стать детьми, и радость наша в том, что мы получаем дары, подарки, сюрпризы. Подарок предполагает, что есть еще что-то и кто-то, кроме нас, и только тогда возможна благодарность. Подарок кладут в почтовый ящик, бросают в окно или через стену. Без этих весомых и четких граней для человека нет радости.
Я тоже считал, что мир - в моем сознании. Я тоже дарил себе звезды, солнце и луну, и без меня ничто не начало быть, что начало быть. Всякий, кто побывал в таком сердце мира, знает, что там - ад. Выйти из него можно только одним способом. Я знаю, сколько елейной лжи написано в оправдание зла. Я знаю доводы в пользу страданий, и не дай нам Господь умножить эту кощунственную болтовню! Но один довод подтвержден практикой, проверен на опыте: от кошмара всемогущества средство одно - боль. Мы не потерпели бы ее, если бы все было нам подвластно. Человек должен оказаться там, откуда бы он вырвался, если бы мог; только тогда он поймет, что не все на свете исходит из него».
Пелевин во всех своих книгах учит, что всё исходит из человека, что всемогущество - не кошмар, а счастье, что в таком сердце мира - рай, а ведет туда интеллект и духовные практики, недоступные простым смертным. Известный соблазн элитарностью, который на многих действует безотказно и приводит в ад.
Философский аспект этого противостояния будет рассмотрен в моем докладе на одном из заседаний Философского монтеневского общества в октябре.
Написано живо, читается легко. Историко-мистический детектив, в котором повествование приятно закруглено и все ружья стреляют. По стилю это книга, в которой обо всем рассказывают, но мало что показывают. Это значит, что в романе очень много диалогов для пары «Учитель - Ученик», и вещают в таком ключе буквально все персонажи, которые встречаются главной героине. В то же время действия, драмы, мимезиса в книге мало, основные свои идеи автор доносит через разговоры.
Несмотря на все мистические претензии, эта книга не ставит задачей духовное преображение читателя, такого рода мистику нужно искать у Пушкина и Достоевского. У Пелевина же получился полностью безблагодатный мир поздней античности, совпадающий с продвинутым миром прогрессивного человечества наших дней. Война брендов, тотальное господство рынка, бунт против системы, включенный в систему, феминистки и трансгендеры, за которыми стоят тайны, ритуалы, посвящения, загадки и мистерии, за которыми, в свою очередь, стоит безличная пустота, безграничная черная скука.
Позволю себе необходимое отступление о скуке. Как-то по поводу романа «Илья» Ольги Вальковой мой друг сказал, что после прочтения видно: автору совершенно неинтересно зло. Ей и ее героям искренне скучно проходить посвящения, совершать ритуалы и подставлять перстни для поцелуя неофитам. А Пелевину только это и интересно. В этом суть сюжета - пройти квест, оказаться на троне в золотой короне, и чтобы вокруг голые девушки танцевали с веерами.
Философской основой этого романа является буддизм в том широком смысле слова, в котором его понимали увлекающиеся буддизмом интеллектуалы начала ХХ века. В этой плеяде находится масса духовных ориентиров европейской культуры, от Германа Гессе до Елены Блаватской. Это тот самый буддизм, с которым постоянно борется Честертон, например, в рассказе «Преступление Габриэла Гейла». Этот буддизм сливается с солипсизмом имманентной философии, утверждая, что нет никакого объективного мира, а все вещи суть лишь имманентные представления всемогущего субъекта, иллюзия, майя. Вот что пишет об этом Честертон, с той стороны баррикады, глядя через прицел:
«Слово "идеалист", - отвечал Гейл, - я употребил в философском смысле. Я имею в виду того, кто сомневается во всем, кроме своего сознания. Было это и со мной, со мной ведь было почти все, что есть греховного и глупого на свете. Я только тем и полезен, что побывал в шкуре любого идиота. Поверьте мне, самый страшный и самый несчастный идиот тот, кто считает себя Творцом и Вседержителем. Человек сотворен, в этом вся его радость. Спаситель велел нам стать детьми, и радость наша в том, что мы получаем дары, подарки, сюрпризы. Подарок предполагает, что есть еще что-то и кто-то, кроме нас, и только тогда возможна благодарность. Подарок кладут в почтовый ящик, бросают в окно или через стену. Без этих весомых и четких граней для человека нет радости.
Я тоже считал, что мир - в моем сознании. Я тоже дарил себе звезды, солнце и луну, и без меня ничто не начало быть, что начало быть. Всякий, кто побывал в таком сердце мира, знает, что там - ад. Выйти из него можно только одним способом. Я знаю, сколько елейной лжи написано в оправдание зла. Я знаю доводы в пользу страданий, и не дай нам Господь умножить эту кощунственную болтовню! Но один довод подтвержден практикой, проверен на опыте: от кошмара всемогущества средство одно - боль. Мы не потерпели бы ее, если бы все было нам подвластно. Человек должен оказаться там, откуда бы он вырвался, если бы мог; только тогда он поймет, что не все на свете исходит из него».
Пелевин во всех своих книгах учит, что всё исходит из человека, что всемогущество - не кошмар, а счастье, что в таком сердце мира - рай, а ведет туда интеллект и духовные практики, недоступные простым смертным. Известный соблазн элитарностью, который на многих действует безотказно и приводит в ад.
Философский аспект этого противостояния будет рассмотрен в моем докладе на одном из заседаний Философского монтеневского общества в октябре.