Всё для блага советского учёного
Оригинал взят у jlm_taurus в Михаил Самуилович Качан. Из жизни члена профкома или про отрицательную обратную связ
В начале сентября в институте прошли выборыпрофсоюзного комитета. На мое удивление меня избрали членом профкома и поручили руководить сразу тремя комиссиями - детской, жилищной и общественного контроля за магазинами. Это были в то время самые животрепещущие вопросы. Ни садика, ни яселек для детишек не было и даже не намечалось. Жилье строилось медленно. Заложено было много домов, но все видели, какими темпами они строились. Ну а магазин-вставка на углу Морского проспекта только что был сдан, но покупать там было почти нечего.
Наверное, я был чересчур активен, так как я выступал на этом собрании и говорил о том, что наболело.Когда после собрания мы на заседании избрали председателем нашего профкома Солоухина, потом его заместителем меня и распределили все комиссии, Щербаков сказал всем нам, что наши комиссии Объединенный комитет профсоюза СО АН рассматривает не как комиссии института гидродинамики, а как комиссии Академгородка. В нашем институте размещены пять других институтов, и мы должны помочь всем. Потом я узнал присказку, что «инициатива наказуема». Поактивничал - тебе и карты в руки. Добивайся сам, чтобы то, что ты критикуешь, было исправлено. Но мне эта присказка никогда не нравилась. Я за все брался с огромным удовольствием. С радостью, если хотите. И никогда не увиливал ни от какой работы, если от нее была польза. Всегда включал голову и думал, как ее выполнить лучше.Так в сентябре 1959 года началась моя профсоюзная деятельность в Академгородке, которая продолжалась семь с половиной лет. Не думал я тогда, что так надолго.
Забыть, что я член профкома, мне не давали. В институте работало уже довольно много людей, и не только научных сотрудников. Были конструкторы и инженеры, рабочие мастерских, многочисленные лаборанты, электрики, сантехники, уборщицы и дворники. И всем нужно было жилье. Они стояли в очереди, а списки составлял и вел учет теперь я. Дома строились и постепенно сдавались. Другой учет я вел по яселькам и детскому саду. У многих, пришедших на работу в институт, были дети. Я вел учет отдельно по яслям (до 3-х лет) и по садику. Но я сразу, как начал этим заниматься, увидел, что моя работа сводится только к учету. Принципов для того, чтобы можно было установить очередность не существовало. Более того, никто и не был заинтересован в том, чтобы такие принципы были введены.
Во-первых, научным сотрудникам со степенью квартиры предоставлялись в первую очередь. И отнюдь не совместным решением руководства и месткома института, а центральной жилищной комиссией, которая была создана Президиумом СО АН. Во-вторых, каждая лаборатория или отдел доказывал, что его сотрудник является самым необходимым для работы. Без него сразу все погибнет, и ему надо дать жилье в первую очередь. И такими оказывались практически все в очереди. Поэтому в конечном итоге, слово директора было решающим. Нуждающимися в жилье были все. Да люди и устраивались на работу ради жилья и всеми правдами и неправдами пытались его получить. А уж когда семья получала квартиру, тут же требовалось место в ясельках или в детском саду. И это требование тоже было правдой. Бабушек, которые могли бы присмотреть за детьми, в Академгородке практически не было.
Еще одна трудность заключалась в том, что в здании института работало 5 других институтов. И у них, помимо научного персонала, были рабочие и лаборанты. И им все время казалось, что их ущемляют. Они жаловались в Объединенный комитет профсоюза. Но руководство ОКП было в городе, и там хватало своих проблем. Поэтому меня уже вскоре начали отнюдь не теоретически рассматривать как представителя ОКП в Академгородке. Самое трудное было в том, что вопросы относились в основном не к сотрудникам института гидродинамики, а к сотрудникам других институтов. Но Щербакову было проще говорить со мной одним, чем с десятью разными профсоюзными работниками. В конце концов, с его согласия были созданы бытовая, жилищная и детская комиссии Академгородка, состоящие из членов профсоюзных комитетов всех институтов, работающих в городке. Я оказался председателем и той, и другой, и третьей. И сразу стал очень популярной личностью. Тогда меня это еще не тяготило, как, впрочем, и потом.. Я в жизни никогда ни от какой работы, которая приходила ко мне в руки, не отказывался
Пустые полки в магазинахМы все с нетерпением ждали сдачи в эксплуатацию большого (он таким нам тогда казался) магазина-вставки на углу Академической и Обводной улиц. И вот он открылся. И оказалось, что кое-что в нем продается. Но многого нет. А иногда, вроде бы, поступило, и люди видели, как разгружали, но не продается. То «фактура не поступила, а без нее продавать нельзя». То, что-то «не довезли, и пока не привезут все полностью, мы продавать не можем». Объяснения всегда находились. Но, в конце концов, целый ряд продуктов, которые считались дефицитом, а на самом деле были продуктами первой необходимости, в продажу так и не поступали. Кроме парадного входа, у магазина был выход во двор, и оттуда пешком или на автомобилях уносили и увозили этот дефицит.
Жалобы людей начали поступать опять же ко мне. Я пришел в магазин, но директор магазина даже не стала разговаривать со мной. Дело в том, что магазины и столовые в Академгородке не входили в состав СО АН. Они вначале были частью «НовосибирскГЭСстроя», а потом стали входить в Отдел рабочего снабжения (ОРС) «Сибакадемстроя».
Мне подсказали, что надо переговорить с профкомом «Сибакадемстроя». Меня там приняли хорошо, но сказали, что на территории «верхней зоны» (так они называли микрорайон «А», в котором мы жили) они контролировать ОРС не будут, у них хватает и так дел. Но они могут предоставить нам такое право. Тут же мне выписали «Удостоверение общественного контролера», дающее право контролировать все магазины и предприятия общественного питания. Кроме того, со мной провели маленький «ликбез» (кто не знает этого слова, напомню, что оно было в ходу в 20-30-е годы и означало ликвидацию безграмотности; но еще долго употреблялось, когда вкратце что-либо объяснялось), и я теперь знал технологию контрольных покупок и вообще проверки магазинов.
Вооруженный этими знаниями, я с благородным стремлением накормить изголодавшихся жителей и отсечь жуликов, уносящих из магазина дефицит, с удостоверением в кармане пошел в магазин и сделал покупку. Когда продавщица объявила сумму и выбила на эту сумму чек, я объявил, что покупка контрольная. Дальше было то, что я никак не ожидал. Я еще не успел даже предъявить удостоверение, как продавщица схватила мою покупку и бросила ее обратно за прилавок. Потом она попыталась вырвать чек из моих рук. Правда, у нее это не получилось. Потом она начала кричать на весь магазин, как будто я пытался ее ограбить. Несколько посетителей магазина, стоящих за мной в очереди, смотрели на эту сцену с недоумением, но мне показалось, что они были на стороне продавца, ведь я задерживал очередь. На крик продавщицы вышла директор магазина.
- Вот этот, - указывая на меня пальцем, громко вскричала продавщица, - купил товар и не хочет платить, -.
- Я объявил покупку контрольной, - спокойно сказал я, хотя был чрезвычайно взволнован, ведь такое случилось со мной впервые в жизни. Сердце билось так, что готово было выскочить из груди. Я пожалел, что пошел в магазин один, и не взял с собой никого в помощь.
- А Вы имеете на это право? - спросила директриса. - Имею. Вот удостоверение. - Что же Вы его раньше не предъявили? - Не успел. Продавщица подняла крик и выхватила у меня покупку. Вот она лежит.
Продавщица больше не кричала. Я попросил проверить весы. Они были установлены неправильно. При каждом взвешивании в пользу продавца, шли 15-20 граммов. Но когда после этого, установив весы, мы взвесили каждый продукт, оказалось, что общий недовес составил порядка 60 граммов. В кабинете директора я сначала составил акт проверки, а потом объявил, что намерен проверить склад магазина. Я видел, как директору не хочется пускать меня на склад, но все же с явным неудовольствием пустила. На складе оказалось много разнообразных продуктов, которые в магазине открыто не продавались. Теперь директор передо мной лебезила. - А вот у нас есть ... и она называла какой-нибудь дефицит. Еще не успели пустить в продажу. Хотите, я Вам взвешу? - А вот это? - А вот этого поступило очень мало. Бережем только для нужных людей. Взвесить Вам?
Я не хотел. Наоборот, сказал ей твердо, что все товары должны продаваться, а не лежать на складе, и составил второй акт. Она отказалась расписаться, но я в конце каждого акта написал, что директор подписать акт отказалась. Продавщица тоже отказалась подписать акт, и я тоже написал, об ее отказе. Поставил дату и время проверки. Оставил директору копии (я писал под копирку). Поехал в постройком «Сибакадемстроя» и спросил, что делать дальше. Они оставили акты у себя. Уже на следующий день этой продавщицы в магазине я не увидел. Директора тоже вскоре не стало.
Через день у меня произошел еще один инцидент и опять в этом магазине. Я решил зайти в магазин с заднего хода, чтобы проверить, нет ли на складе продуктов для «нужных» людей. Когда я входил в дверь магазина, из нее выходил высокий полный человек, который нес в руках большой пакет яблок. Я оглянулся. Во дворе стоял легковой автомобиль. Я не знал этого человека, да мне было все-равно, кто он. - Задержитесь, пожалуйста, - сказал я ему. Я общественный контролер. Он и не пытался скрыться, а вернулся, и мы вместе зашли в кабинет директора. Она сразу обратилась к нему, назвала по имени-отчеству. - Вот это тот контролер, который был у нас два дня назад. Мужчина с достоинством представился мне: - Анатолий Михайлович Ковешников, начальник ОРСа. Я тоже назвал себя, сообщил, где и кем работаю. Разговор шел учтиво. Но у нас были разные взгляды на вещи. - Вы считаете, что я не могу после работы зайти в магазин и купить яблок? - Можете, но как все - через прилавок. Весь товар должен там лежать и свободно продаваться. Он был с этим не согласен. Система кормления нужных людей в те годы была развита сверху донизу. Существовали спецраспределители, спецбуфеты и в правительственных кругах, и в областных, и в городских, и еще ниже. Где получалось, там и делали. Я ничего этого тогда не знал, а он-то точно знал, и удивленно смотрел на меня: - Откуда такой взялся. Ничего, ему быстро обломают рога, - вероятно, думал он. Мы вышли из магазина. Он был без пакета, а яблоки подали в продажу.
Комиссия общественного контроля. В нашей профсоюзной комиссии общественного контроля было уже несколько контролеров. Мы никогда не заседали, но каждого контролера я видел минимум раз в неделю. Мне передавали акты, составленные по результатам контрольных взвешиваний. Проверки складов магазинов мы теперь проводили вдвоем или втроем.Продавцы нас уже «знали в лицо». Стоило мне появиться в магазине, как атмосфера в нем неуловимо менялась. Вроде бы, продавцы продолжали работать, как и раньше, но уже через минуту в зале появлялась директор. Из склада начинали выносить и раскладывать по полкам товар. Цели, которые ставились перед контролерами, были просты и понятны: добиться того, чтобы весь товар продавался через прилавок и чтобы продавцы не обвешивали, не обмеривали покупателя, обслуживали его быстро и вежливо. Мы постепенно добивались этого. Исчезли хамоватые продавцы. Товар не залеживался на складах. К контролерам стали относиться спокойно. И покупатели постепенно привыкли к нам и уже не возмущались, что мы задерживаем очередь. Они стали понимать, что наша работа идет всем на пользу.
Промтоварных магазинов у нас пока не было, и жители Академгородка ездили в Правые Чёмы, где располагался средней руки промтоварный магазинчик. Мне уже не один и не два раза говорили о том, что там произвольно меняют цены и придерживают товары. Но до Правых Чём у нас руки не доходили. Кроме того, проверка выполнения «Правил Советской торговли», как именовалась наша работа, в промтоварных магазинах была совсем иной. Мы-то пока контролировали работу только продовольственных магазинов. Да и территория была не совсем наша.
Но вот в комиссию привлекли из одного института бывшего товароведа. Она подробно объяснила мне, как и что надо проверять, где и что смотреть, как производить сверку фактур с наличным товаром и т.п. В это же время из института Автоматики и электрометрии в комиссию прислали с самыми лучшими рекомендациями своего сотрудника, сказав мне, что он кристально честен, неподкупен и очень надежный человек. Втроем на следующее утро к открытию магазина мы отправились в Правые Чёмы.
Директор магазинаБелоносова сначала долго изучала наши документы, потом поставила под сомнение наши полномочия и, наконец, начала звонила в ОРС. Там ей наши полномочия подтвердили. Мы быстро приступили к проверке. Товаровед хорошо знала свое дело и быстро сверяла фактуры с товаром. По мере того, как мы продвигались вперед, Белоносова нервничала все больше и больше. Мы попросили закрыть магазин на переучет, и продолжали работать в торговом зале. По ходу работы обнаружились и излишки товаров и недостача денег в кассе и в целом крупная недостача в магазине. Но кульминацией всего явился ящик наручных часов, не значившихся ни в каких документах.
Часы в те годы были дефицитом и представляли определенную ценность. И стоили они недешево. Поэтому ящик «левых» часов был значительным криминалом. На протяжении последних двух часов Белоносова то кричала, обзывая нас бранными словами, то впадала в истерику. Продавцы же, наоборот, помогали нам. Мы видели, что они ее ненавидят, но боятся. Мой помощник, сотрудник института автоматики, Гарри, спокойный и невозмутимый молодой человек высокого роста и плотной комплекции, все время вынужден был ограждать нас с товароведом от ее наскоков. Она же впала в столь буйное состояние, что даже пыталась ударить товароведа. Мы вызвали работников ОРСа, закрыли и опечатали магазин.
Понимая, что мы вызвали в районе скандальную ситуацию, я решил тут же поехать в райком КПСС, чтобы секретарь райкома услышал обо всем, что было в магазине, из первых уст.К тому времени я уже понимал, что главенство власти принадлежит не райисполкому, а райкому КПСС. Да и ехать в райисполком на левый берег (в Левые Чёмы) у меня желания не было. В райкоме КПСС я был впервые в жизни. Я помню свои ощущения при посещении этого органа власти. Я был собран (скрывал некоторую растерянность), серьезен (от боязни показаться чересчур зеленым), деловит (продумал разговор). И почему-то мне казалось, что придется защищаться. Что мне будут предъявлены обвинения в самоуправстве. Правда, у меня в кармане лежало удостоверение общественного контролера, и я был уверен, что имел право производить проверку магазина, не спрашивая ни у кого дополнительного разрешения. А мурашки по спине все равно бегали, и я старался этого не показать.
Вначале я попал к 3-ему секретарю райкома, но уже в начале моего рассказа он попросил обождать, вышел и, вернувшись, позвал меня в кабинет к первому секретарю Марти Петровичу Чемоданову. Я представился ему, изложил коротко последовательность событий, объяснил, что наша комиссия была квалифицированной (в ее составе был профессиональный товаровед), и сказал, что, во-первых, мы обнаружили недостачу, а, во-вторых, насколько я понимаю, появление в магазине «левых» часов - это преступление. Возможно, сбыт краденого. Мы теперь закончили свою часть работы, а дальше уже дело милиции и суда.Чемоданов слушал меня очень внимательно и не задал ни одного вопроса. -" Хорошо, - сказал он. Ваша работа закончена. Оставьте здесь документы, - я их передам, куда следует. Спасибо". Больше я к этому делу отношения не имел. Меня никуда не вызывали, не допрашивали, я не давал никаких показаний.Но в магазине неделю был переучет. Белоносову сняли. Назначили нового директора. А ее судили и дали три с половиной года. На суд меня тоже не вызывали. Слух о наших «подвигах» разнесся по Академгородку и еще выше поднял наш авторитет.
В 1960 году Минсредмаш показал в Академгородке, на что он способен. Была произведена полная реорганизация строительных управлений. Стройка была объявлена комсомольско-молодежной, и это привлекло внимание молодых людей, которые поехали на нее со всей страны. Из Ангарска и Красноярска, где тоже работали строители Минсредмаша, были отправлены в Новосибирск готовые блоки крупноблочных четырехэтажных домов, которые быстро начали возводиться сначала в микрорайоне «А», а через некоторое время началось строительство таких домов в микрорайонах «Б» и в «В». Эти дома были получше первых: изолированные комнаты, более высокие потолки, изолированные туалеты, меньшая слышимость через стены.Люди воспряли духом. Но народ быстро прибавлялся, и очереди на жилье в ясли-сады возрастали. В институте гидродинамики в каждой комнате, где «жили» сотрудники других институтов, уже не было живого места. Теперь многие работали дома. Кроме того, некоторые квартиры были отданы под лаборатории.А институты быстро росли.
А вот с магазинами, столовыми, предприятиями бытового обслуживания было плохо. Не то слово «плохо». Их просто не было. Ни парикмахерской, ни химчистки. Не было сберкассы, всевозможных ремонтных мастерских, - нет смысла перечислять, - ничего не было. Да и магазинов не прибавилось. За год не был построен ни один, кроме первой вставки. Ни одна столовая. Маленькая ведомственная поликлиника со стационаром СО АН работала на первом этаже того дома, где было общежитие НГУ, а при ней аптечный киоск. Но ближайшая больница была в Левых Чёмах. Немногочисленные школьники ездили на учебу в микрорайон «Д». Детский сад и ясли в микрорайоне «А» пока еще достраивались, и отсутствие возможности пристроить на день детей, чтобы пойти на работу, вызывало возмущение людей. И только в 1961 году были сданы ясельки, а потом и садик, который назвали «Белочка». Моя дочка так и не дождалась, пока сдадутся ясли. Ей уже исполнилось три года, и она пошла сразу в садик.
Временно занимать квартиры под магазины и предприятия бытового обслуживания - выдумка не наша. Я уже рассказывал о том, что в первом же сданном доме в одной из квартир строители открыли маленький магазинчик. Правда, сделали они это не для жителей, а для рабочих-строителей. Но пример для нас был. И по этому примеру мы добились открытия хлебного магазина в угловой квартире дома №1. Потом были открыты и ясельки в доме №3. Бытовая комиссия (она впоследствии была совмещена с комиссией общественного контроля) лучше всех понимала сложившуюся ситуацию. К нам шли люди со всеми своими бедами. Да мы и сами жили тут же и терпели все эти неурядицы. Бедные женщины! Они были терпеливы, но постоянно спрашивали у нас, когда же все это будет. И народ не понимал, почему весь этот, как тогда говорили в УКСе - соцкультбыт, - не был нормальным образом запланирован.
И мы не понимали тоже, почему этот соцкультбыт строится в последнюю очередь. Вообще-то говоря, тогда это была обычная практика. Жители новых районов в любой части нашей страны, вселяясь в новые квартиры, годами не имели магазинов и этого самого соцкультбыта. Я знаю многих людей, в том числе и близких мне, которые ежедневно после работы (в старом районе) покупали в магазине рядом с работой продукты, и с ними добирались до дома. Да, годами. Между домами стояли пустыри, где по плану должны были быть, магазины, столовые, детские сады, дома быта... Такова была порочная советская практика. И люди терпели.
Но я был молод и не понимал, почему нельзя было спланировать так, чтобы все вводилось в эксплуатацию одновременно. И на этой почве я постоянно осаждал хозяйственных руководителей СО АН, особенно УКСа - Каргальцева и Ладинского, - и заместителей председателя по общим вопросам и по строительству - Лаврова и Белянина. Теперь я бывал у каждого из них минимум два раза в неделю, тщательно разбирался во всех проектах и планах, думаю, что надоел всем до чертиков, и, наверное, знал уже каждого работника УКСа. Разобравшись, я от имени нашей комиссии потребовал корректировки плана строительства и сдачи объектов. Должен сказать, что наш голос вскоре зазвучал весьма громко. Хотя поддержки от председателя Объединенного комитета Мосиенко и его заместителя Щербакова практически не было никакой. Но они и не мешали пока. Уже за это спасибо.
Движение за коммунистический труд. Все трудные кляузные дела по Академгородку Мосиенко и Щербаков отдали мне и ни во что не вмешивались. Главной их задачей в то время было «развертывание движения за коммунистический труд». Газеты в то время писали о передовых бригадах, принявших повышенные социалистические обязательства. Им присваивалось звание «бригад коммунистического труда». На слуху было имя бригадира бригады прядильщиц Валентины Гагановой, которая из хорошей бригады переходила в отстающую и через некоторое время выводила ее в передовые. И так два или три раза.
Но в народе посмеивались над этим. Помню частушку: .. Буду, как Гаганова: брошу милого, хорошего, заведу поганого.
Щербаков уделял движению за коммунистический труд очень большое внимание. В месткомах всех институтов были созданы научно-производственные комиссии, в них был назначен специальный человек, ответственный за то, чтобы это движение развивалось. Проводились собрания. Вырабатывались какие-то аспекты этого движения, присущие только научным учреждениям. Я это все игнорировал. Я не видел никакой пользы в этом ни для себя, ни для научной работы вообще и не хотел этим заниматься. Вслух я это никак не мотивировал, объясняя Щербакову мои отказы даже от выполнения его отдельных поручений большой загруженностью. Щербаков же все аккуратно записывал. Видно было, что он собирает материал для чего-то. Я знал, что он учится заочно в школе профдвижения, но не думал, что он уже думает о заделе на будущее. Когда он приезжал в Академгородок, среди 40-60 вопросов, которые он мне задавал, всегда был десяток по движению за коммунистический труд. Но я никогда ни на один из них не мог ответить. Я этим принципиально не занимался. Постепенно Щербаков перестал задавать мне такие вопросы и давать поручения на эту тему, чему я был очень рад.
19 декабря в конференц-зале прошла VII отчетно-выборная профсоюзная конференция СО АН. Доклад Сигорского был откровенно парадным. Много внимания в нем было уделено движению за коммунистический труд и выполнению социалистических обязательств. Правда, в докладе упоминались некоторые положения из моего отчета, который по просьбе Котюка я написал. В частности, упоминалось о диспропорциях между ростом населения Академгородка и торговым и бытовым обслуживанием, об отставании строительства жилья и соцкультбыта, но всё это подавалось как-то мимоходом, хотя именно эти вопросы и были для жителей Академгородка самыми животрепещущими. Многие выступающие были явно подготовлены заранее и говорили по бумажке. И темы их выступлений никого не волновали, потому что были надуманными.
На конференции в основном говорили о достижениях в науке, как будто профсоюз играл в этом какую-нибудь роль. Да, было «социалистическое соревнование» и «движение за коммунистический труд». Да какие-то коллективы принимали на себя повышенные обязательства, но я к тому времени видел, что всё это высосано из пальца. Обязательства принимали такие, чтобы было ясно, что их можно выполнить. Движение за коммунистический труд было надуманным от начала до конца и реальной пользе не приводило и не могло провести. А социалистическое соревнование проводилось только между рабочими коллективами, где хоть были какие-то цифровые показатели. Сами профсоюзные боссы признавали, что между научными коллективами социалистического соревнования организовать нельзя. Хоть здесь восторжествовал здравый смысл.
Я смотрел на сидящих в зале рядом со мной людей, на выступавших и думал, видят ли они, что играют в игры. Видят ли всю смехотворность этих «серьезных» выступлений, когда пытаются изобрести хоть что-нибудь новое, разумное, а то и не пытаются, а просто повторяют заученные слова и фразы.
И в приветственном послании Председателя Республиканского ЦК профсоюза работников науки и высших учебных заведений Чупраковой говорилось только о том, какое правильное решение приняли партия и правительство, создав в Сибири научный центр. А ученым она желала новых творческих успехов, а также успехов в движении за коммунистический труд и в безусловном выполнении социалистических обязательств, принятых в честь ХХII съезда КПСС. Мое выступление не планировалось, но я все же выступил и сумел высказать всё, что нас волновало тогда. Назвал и имена тех, с кем нам никак не удавалось договориться, а иногда и просто поговорить, кто не прислушивался к нашему мнению, а порой просто отмахивался от нас, как от назойливых мух. В первую очередь критика была направлена в адрес главного инженера УКСа А.С. Ладинского.
У меня были и конкретные предложения по развертыванию временной сети торгово-бытовых точек. С трибуны я сошел под бурные аплодисменты зала.После моего выступления были и другие с отдельными критическими высказываниями, но они звучали довольно слабо, и тут же погашались репликами из Президиума, что меня неприятно поразило.Было видно, что конференцию хотят провести как парадное мероприятие, и ее проводят лишь по необходимости.
В общем, я скучал и думал о том, что есть живая, реальная работа, когда добиваешься исправления ошибок, когда помогаешь людям, а есть парадные мероприятия, без которых наше общество почему-то не может обойтись. При утверждении проекта решения мне удалось внести дополнительно некоторые пункты с предложениями по улучшению нашей жизни в Академгородке. А меня, действительно, выбрали в состав ОКП и утвердили председателем бытовой комиссии. Но вот дальнейшее оказалось для меня сюрпризом: меня избрали не только членом бюро ОКП, но и заместителем председателя ОКП. На меня также возложили ответственность за детскую и строительную комиссии. Кто-то потом мне сказал, что меня избрали в ОКП по предложению Г.С. Мигиренко. Вряд ли Сигорский и Щербаков этого хотели, но с парткомом не поспоришь.
В Советском Союзе всё, что строилось, сдавалось, как правило, к Новому году. Реже - к 30-му июня - полугодию. Школы - к 1 сентября. Некоторые, особо значимые «объекты» - к праздникам. Особо значимых «объектов» у нас не было, поэтому основная сдача шла к 31 декабря.
1961 год стал годом сдачи очень большого числа самых разнообразных «объектов». Поэтому в декабре мне пришлось, как члену Государственной комиссии по приемке с утра до вечера участвовать в приемке домов.
Комиссия называлась государственной, потому что, кроме ведомственных (соановских) специалистов и представителей общественности (им был я), в приемке участвовал в обязательном порядке представитель госархстройконтроля. Эта организация с труднопроизносимым названием входила в состав отдела Главного архитектора города, т.е. подчинялась Горисполкому. Комиссия была большая - в нее входили представители Управления капитального строительства (УКС) СОАН, эксплуатационных служб СОАН - Управления эксплуатации (УЭ) и Производственно-технического управления (ПТУ) - специалисты-строители (по фундаментам, стенам, крыше, столярке, отделке), представители тепло- и электросетей, канализационного ведомства, радиосетей. Всех и не упомню.
Кроме жилых домов, мы принимали здание магазина из торгово-бытового комплекса микрорайона А (комплекс состоял из 3-х зданий - аптеки, магазина и столовой, а на 2-ых этажах этого комплекса - над магазином и аптекой размещались бытовые мастерские). Но аптека была сдана еще год назад, а столовая сдавалась много позже, в 1962 году.
Поскольку эти объекты были запланированы к сдаче, строители (все - сверху донизу) были кровно заинтересованы в том, чтобы они были приняты в эксплуатацию в установленный срок, иначе: они бы не получили премию «за сдачу объектов в эксплуатацию», весьма большую по размеру. Невыполнение плана грозило также большими неприятностями руководству Управления строительства и всем строительно-монтажным управлениям (СМУ), которые участвовали в строительстве сдаваемых объектов. Эти неприятности проистекали как со стороны их начальства в министерстве среднего машиностроения - там рассматривали выполнение объемов строительства, так и со стороны советских и партийных органов Советского района и Новосибирска, эти были заинтересованы в сдаче самих объектов и в отсутствии волнений среди рабочих, для которых премия была существенной частью их заработка.
Ни один жилой дом, конечно, не был готов к сдаче, но строители все равно вызывали госкомиссию.
Комиссия была одна, а домов много, поэтому мы принимали дома по расписанию - сегодня с утра - один, после обеда - другой, завтра с утра третий, после обеда - четвертый и так всё было расписано по 31 декабря включительно. Иногда меня, как члена комиссии от Объединенного комитета профсоюза заменял мой заместитель по бытовой комиссии ОКП Академгородка Гарик Платонов.
В каждом доме, к приходу комиссии еще оставались рабочие «Сибакадемстроя», причем не только отделочники, - маляры, но и электрики, сантехники, а также столяры и плотники, подгоняющие двери и окна. А обходил дом с нами, предъявляя его к сдаче, прораб головного СМУ-1, строившего жилые дома. Здесь же были и его субподрядчики - представители СМУ-6 (отделочники) и технических СМУ (электрика, сантехника и т.п.).
О благоустройстве и речи не могло быть, - его не было нигде. Напомню, что стояла зима, и, следовательно, весной жильцам предстояло шлепать по грязи, пока не проложат бетонированные подъездные дороги и тротуары. Стороители мотивировали это тем, что после прокладки коммуникаций к домам земля должна была просесть, т.е. должно было пройти время, чтобы это произошло. А озеленение - высадка деревьев и кустарников, посев травы, - вообще откладывалось на теплое время года. Вроде как, тоже уважительная причина.
Ни один дом к заселению не был готов. Сначала я удивлялся этому - как можно? - а потом привык, потому что такой порядок был узаконен. Комиссия всё проверяла и составляла Перечень недоделок (всеми подписывался Акт по устранению недоделок).Недоделки следовало устранить в основном в 10-дневный срок. На самом деле, дома доделывались иногда по 2 месяца. Строители вновь вызывали комиссию, и теперь уже проверка шла по Перечню недоделок. А если встречались какие-нибудь другие незамеченные ранее упущения, строители обычно невозмутимо заявляли: «В Перечне недоделок этого пункта нет». Как будто не они были виноваты, что некачественно выполнили работу, а комиссия, которая по недосмотру не включила эту работу в Перечень: - А как же - говорил прораб, - мы же работаем по нарядам. А наряды выписываются на основании Перечня недоделок. К Новому году выяснилось, что все дома, включенные в план, обойти не удастся. Оказалось, есть положение, что строителям важно предъявить дом к сдаче, а Государственная комиссия может принимать дома аж до 10 января. Так что еще 10 дней пришлось обходить дома и записывать недоделки.
После Нового года дома пошли с еще большим количеством недоделок, и, в конце концов, нас вызвали на дом, который при всем желании трудно вообще было назвать готовым. Половина квартир была еще без электрики, к отделке, естественно в них еще не приступали. Сантехнические узлы в квартирах не были смонтированы в целом подъезде. Я с удивлением обнаружил, что члены Государственной комиссии были намерены и здесь составлять Перечень недоделок. Я решительно воспротивился этому. - Дом не готов к сдаче, - заявил я, - представители Объединенного комитета профсоюза не будут подписывать никаких документов о приемке дома в эксплуатацию. Меня начали уговаривать. Главным «уговаривателем» был даже не прораб-строитель, а представитель УКСа СО АН Веремеев, не тот, кто строил и хочет сдать, а тот, кто заказал и хочет принять. Он был, кажется, заместителем начальника УКСа и нач. производственного отдела. Каких только он аргументов не приводил, но я все равно отказался принимать дом. В конце концов, он договорился до того, что сказал: - Не хочешь, - не надо. Примем без тебя! Все члены комиссии, кроме меня, подписали Перечень недоделок. На следующий день меня вызвали к председателю Советского райисполкома Юрию Николаевичу Абраменко.
Я с утра поставил в известностьЩербакова (зам. председателя ОКП) о конфликте. Он покрутил головой и спросил, нельзя ли было мне подписать, ведь дом все равно будет сдан. Я ему ответил, что я и так все время шел навстречу строителям, подписывая акты. Но этот дом просто не построен еще. Его нельзя предъявлять к сдаче. Его надо достраивать по проекту, а не устранять недоделки по отдельной смете.
Потом был нелицеприятный разговор с Председателем ОКП Сигорским. Но я был уверен в своей правоте, и не шел ни на какие уступки. - Хотите, назначайте другого члена Государственной комиссии от ОКП, а я не подпишу. Так и не подписал. Но меня не вывели из состава госкомиссии, и я продолжал участвовать в приемке. Правда, теперь в госкомиссии относились ко мне настороженно, а вдруг я «выкину» еще какой-нибудь фортель. Я это видел, но не подавал виду. Об этом злосчастном доме со мной больше не говорил никто. По-моему, этот дом просто исключили из плана 1961 года, чтобы его несдача не влияла на премии. Я потом узнал, что и УКСу премия по итогам года тоже была положена только при условии выполнения плана строительства. Вот почему представитель УКСа так настойчиво меня уговаривал. Оказывается, и районные показатели могли полететь, а это провал в работе райисполкома и райкома КПСС со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Хорошо, что тогда я не понимал этого. Я-то считал, что райисполком, и райком КПСС стоят за правду и справедливость. Потом я понял, что мое «упрямство» обсуждалось во всех инстанциях. Признаться, я тогда недопонимал, какую бурю я вызвал своим совершенно справедливым требованием.
Этот дом, к слову, был сдан только летом.
А вот с предприятиями бытового обслуживания дело обстояло значительно хужеПока что только ателье по ремонту радиотоваров располагалось в капитальном помещении над аптекой. Работали они неважно - было много жалоб на некачественный ремонт. Через несколько лет его и вовсе выселили, и в этом помещении поселилась "Академкнига".Парикмахерская, сберкасса, почтовое отделение, кассы по продаже железнодорожных и авиа билетов, пункт проката бытовой техники - всё находилось в жилых квартирах. Удивительно, но только парикмахерская была запроектирована в ТБК, которое строилось в микрорайоне "Б", да почтовое отделение и сберкасса должны были переехать в дом связи, где должен был разместиться и телефонный узел, обо всём остальном проектировщики просто забыли. Так что ничего и не ожидалось. Неужели они предполагали, что жители Академгородка будут ездить за билетами на вокзал и в кассы аэрофлота за 30 километров? Вряд ли. Скорее всего, что проектировщики просто не подумали, что в Академгородке должны быть представлены все услуги. Источник http://www.proza.ru/avtor/mikat
В начале сентября в институте прошли выборыпрофсоюзного комитета. На мое удивление меня избрали членом профкома и поручили руководить сразу тремя комиссиями - детской, жилищной и общественного контроля за магазинами. Это были в то время самые животрепещущие вопросы. Ни садика, ни яселек для детишек не было и даже не намечалось. Жилье строилось медленно. Заложено было много домов, но все видели, какими темпами они строились. Ну а магазин-вставка на углу Морского проспекта только что был сдан, но покупать там было почти нечего.
Наверное, я был чересчур активен, так как я выступал на этом собрании и говорил о том, что наболело.Когда после собрания мы на заседании избрали председателем нашего профкома Солоухина, потом его заместителем меня и распределили все комиссии, Щербаков сказал всем нам, что наши комиссии Объединенный комитет профсоюза СО АН рассматривает не как комиссии института гидродинамики, а как комиссии Академгородка. В нашем институте размещены пять других институтов, и мы должны помочь всем. Потом я узнал присказку, что «инициатива наказуема». Поактивничал - тебе и карты в руки. Добивайся сам, чтобы то, что ты критикуешь, было исправлено. Но мне эта присказка никогда не нравилась. Я за все брался с огромным удовольствием. С радостью, если хотите. И никогда не увиливал ни от какой работы, если от нее была польза. Всегда включал голову и думал, как ее выполнить лучше.Так в сентябре 1959 года началась моя профсоюзная деятельность в Академгородке, которая продолжалась семь с половиной лет. Не думал я тогда, что так надолго.
Забыть, что я член профкома, мне не давали. В институте работало уже довольно много людей, и не только научных сотрудников. Были конструкторы и инженеры, рабочие мастерских, многочисленные лаборанты, электрики, сантехники, уборщицы и дворники. И всем нужно было жилье. Они стояли в очереди, а списки составлял и вел учет теперь я. Дома строились и постепенно сдавались. Другой учет я вел по яселькам и детскому саду. У многих, пришедших на работу в институт, были дети. Я вел учет отдельно по яслям (до 3-х лет) и по садику. Но я сразу, как начал этим заниматься, увидел, что моя работа сводится только к учету. Принципов для того, чтобы можно было установить очередность не существовало. Более того, никто и не был заинтересован в том, чтобы такие принципы были введены.
Во-первых, научным сотрудникам со степенью квартиры предоставлялись в первую очередь. И отнюдь не совместным решением руководства и месткома института, а центральной жилищной комиссией, которая была создана Президиумом СО АН. Во-вторых, каждая лаборатория или отдел доказывал, что его сотрудник является самым необходимым для работы. Без него сразу все погибнет, и ему надо дать жилье в первую очередь. И такими оказывались практически все в очереди. Поэтому в конечном итоге, слово директора было решающим. Нуждающимися в жилье были все. Да люди и устраивались на работу ради жилья и всеми правдами и неправдами пытались его получить. А уж когда семья получала квартиру, тут же требовалось место в ясельках или в детском саду. И это требование тоже было правдой. Бабушек, которые могли бы присмотреть за детьми, в Академгородке практически не было.
Еще одна трудность заключалась в том, что в здании института работало 5 других институтов. И у них, помимо научного персонала, были рабочие и лаборанты. И им все время казалось, что их ущемляют. Они жаловались в Объединенный комитет профсоюза. Но руководство ОКП было в городе, и там хватало своих проблем. Поэтому меня уже вскоре начали отнюдь не теоретически рассматривать как представителя ОКП в Академгородке. Самое трудное было в том, что вопросы относились в основном не к сотрудникам института гидродинамики, а к сотрудникам других институтов. Но Щербакову было проще говорить со мной одним, чем с десятью разными профсоюзными работниками. В конце концов, с его согласия были созданы бытовая, жилищная и детская комиссии Академгородка, состоящие из членов профсоюзных комитетов всех институтов, работающих в городке. Я оказался председателем и той, и другой, и третьей. И сразу стал очень популярной личностью. Тогда меня это еще не тяготило, как, впрочем, и потом.. Я в жизни никогда ни от какой работы, которая приходила ко мне в руки, не отказывался
Пустые полки в магазинахМы все с нетерпением ждали сдачи в эксплуатацию большого (он таким нам тогда казался) магазина-вставки на углу Академической и Обводной улиц. И вот он открылся. И оказалось, что кое-что в нем продается. Но многого нет. А иногда, вроде бы, поступило, и люди видели, как разгружали, но не продается. То «фактура не поступила, а без нее продавать нельзя». То, что-то «не довезли, и пока не привезут все полностью, мы продавать не можем». Объяснения всегда находились. Но, в конце концов, целый ряд продуктов, которые считались дефицитом, а на самом деле были продуктами первой необходимости, в продажу так и не поступали. Кроме парадного входа, у магазина был выход во двор, и оттуда пешком или на автомобилях уносили и увозили этот дефицит.
Жалобы людей начали поступать опять же ко мне. Я пришел в магазин, но директор магазина даже не стала разговаривать со мной. Дело в том, что магазины и столовые в Академгородке не входили в состав СО АН. Они вначале были частью «НовосибирскГЭСстроя», а потом стали входить в Отдел рабочего снабжения (ОРС) «Сибакадемстроя».
Мне подсказали, что надо переговорить с профкомом «Сибакадемстроя». Меня там приняли хорошо, но сказали, что на территории «верхней зоны» (так они называли микрорайон «А», в котором мы жили) они контролировать ОРС не будут, у них хватает и так дел. Но они могут предоставить нам такое право. Тут же мне выписали «Удостоверение общественного контролера», дающее право контролировать все магазины и предприятия общественного питания. Кроме того, со мной провели маленький «ликбез» (кто не знает этого слова, напомню, что оно было в ходу в 20-30-е годы и означало ликвидацию безграмотности; но еще долго употреблялось, когда вкратце что-либо объяснялось), и я теперь знал технологию контрольных покупок и вообще проверки магазинов.
Вооруженный этими знаниями, я с благородным стремлением накормить изголодавшихся жителей и отсечь жуликов, уносящих из магазина дефицит, с удостоверением в кармане пошел в магазин и сделал покупку. Когда продавщица объявила сумму и выбила на эту сумму чек, я объявил, что покупка контрольная. Дальше было то, что я никак не ожидал. Я еще не успел даже предъявить удостоверение, как продавщица схватила мою покупку и бросила ее обратно за прилавок. Потом она попыталась вырвать чек из моих рук. Правда, у нее это не получилось. Потом она начала кричать на весь магазин, как будто я пытался ее ограбить. Несколько посетителей магазина, стоящих за мной в очереди, смотрели на эту сцену с недоумением, но мне показалось, что они были на стороне продавца, ведь я задерживал очередь. На крик продавщицы вышла директор магазина.
- Вот этот, - указывая на меня пальцем, громко вскричала продавщица, - купил товар и не хочет платить, -.
- Я объявил покупку контрольной, - спокойно сказал я, хотя был чрезвычайно взволнован, ведь такое случилось со мной впервые в жизни. Сердце билось так, что готово было выскочить из груди. Я пожалел, что пошел в магазин один, и не взял с собой никого в помощь.
- А Вы имеете на это право? - спросила директриса. - Имею. Вот удостоверение. - Что же Вы его раньше не предъявили? - Не успел. Продавщица подняла крик и выхватила у меня покупку. Вот она лежит.
Продавщица больше не кричала. Я попросил проверить весы. Они были установлены неправильно. При каждом взвешивании в пользу продавца, шли 15-20 граммов. Но когда после этого, установив весы, мы взвесили каждый продукт, оказалось, что общий недовес составил порядка 60 граммов. В кабинете директора я сначала составил акт проверки, а потом объявил, что намерен проверить склад магазина. Я видел, как директору не хочется пускать меня на склад, но все же с явным неудовольствием пустила. На складе оказалось много разнообразных продуктов, которые в магазине открыто не продавались. Теперь директор передо мной лебезила. - А вот у нас есть ... и она называла какой-нибудь дефицит. Еще не успели пустить в продажу. Хотите, я Вам взвешу? - А вот это? - А вот этого поступило очень мало. Бережем только для нужных людей. Взвесить Вам?
Я не хотел. Наоборот, сказал ей твердо, что все товары должны продаваться, а не лежать на складе, и составил второй акт. Она отказалась расписаться, но я в конце каждого акта написал, что директор подписать акт отказалась. Продавщица тоже отказалась подписать акт, и я тоже написал, об ее отказе. Поставил дату и время проверки. Оставил директору копии (я писал под копирку). Поехал в постройком «Сибакадемстроя» и спросил, что делать дальше. Они оставили акты у себя. Уже на следующий день этой продавщицы в магазине я не увидел. Директора тоже вскоре не стало.
Через день у меня произошел еще один инцидент и опять в этом магазине. Я решил зайти в магазин с заднего хода, чтобы проверить, нет ли на складе продуктов для «нужных» людей. Когда я входил в дверь магазина, из нее выходил высокий полный человек, который нес в руках большой пакет яблок. Я оглянулся. Во дворе стоял легковой автомобиль. Я не знал этого человека, да мне было все-равно, кто он. - Задержитесь, пожалуйста, - сказал я ему. Я общественный контролер. Он и не пытался скрыться, а вернулся, и мы вместе зашли в кабинет директора. Она сразу обратилась к нему, назвала по имени-отчеству. - Вот это тот контролер, который был у нас два дня назад. Мужчина с достоинством представился мне: - Анатолий Михайлович Ковешников, начальник ОРСа. Я тоже назвал себя, сообщил, где и кем работаю. Разговор шел учтиво. Но у нас были разные взгляды на вещи. - Вы считаете, что я не могу после работы зайти в магазин и купить яблок? - Можете, но как все - через прилавок. Весь товар должен там лежать и свободно продаваться. Он был с этим не согласен. Система кормления нужных людей в те годы была развита сверху донизу. Существовали спецраспределители, спецбуфеты и в правительственных кругах, и в областных, и в городских, и еще ниже. Где получалось, там и делали. Я ничего этого тогда не знал, а он-то точно знал, и удивленно смотрел на меня: - Откуда такой взялся. Ничего, ему быстро обломают рога, - вероятно, думал он. Мы вышли из магазина. Он был без пакета, а яблоки подали в продажу.
Комиссия общественного контроля. В нашей профсоюзной комиссии общественного контроля было уже несколько контролеров. Мы никогда не заседали, но каждого контролера я видел минимум раз в неделю. Мне передавали акты, составленные по результатам контрольных взвешиваний. Проверки складов магазинов мы теперь проводили вдвоем или втроем.Продавцы нас уже «знали в лицо». Стоило мне появиться в магазине, как атмосфера в нем неуловимо менялась. Вроде бы, продавцы продолжали работать, как и раньше, но уже через минуту в зале появлялась директор. Из склада начинали выносить и раскладывать по полкам товар. Цели, которые ставились перед контролерами, были просты и понятны: добиться того, чтобы весь товар продавался через прилавок и чтобы продавцы не обвешивали, не обмеривали покупателя, обслуживали его быстро и вежливо. Мы постепенно добивались этого. Исчезли хамоватые продавцы. Товар не залеживался на складах. К контролерам стали относиться спокойно. И покупатели постепенно привыкли к нам и уже не возмущались, что мы задерживаем очередь. Они стали понимать, что наша работа идет всем на пользу.
Промтоварных магазинов у нас пока не было, и жители Академгородка ездили в Правые Чёмы, где располагался средней руки промтоварный магазинчик. Мне уже не один и не два раза говорили о том, что там произвольно меняют цены и придерживают товары. Но до Правых Чём у нас руки не доходили. Кроме того, проверка выполнения «Правил Советской торговли», как именовалась наша работа, в промтоварных магазинах была совсем иной. Мы-то пока контролировали работу только продовольственных магазинов. Да и территория была не совсем наша.
Но вот в комиссию привлекли из одного института бывшего товароведа. Она подробно объяснила мне, как и что надо проверять, где и что смотреть, как производить сверку фактур с наличным товаром и т.п. В это же время из института Автоматики и электрометрии в комиссию прислали с самыми лучшими рекомендациями своего сотрудника, сказав мне, что он кристально честен, неподкупен и очень надежный человек. Втроем на следующее утро к открытию магазина мы отправились в Правые Чёмы.
Директор магазинаБелоносова сначала долго изучала наши документы, потом поставила под сомнение наши полномочия и, наконец, начала звонила в ОРС. Там ей наши полномочия подтвердили. Мы быстро приступили к проверке. Товаровед хорошо знала свое дело и быстро сверяла фактуры с товаром. По мере того, как мы продвигались вперед, Белоносова нервничала все больше и больше. Мы попросили закрыть магазин на переучет, и продолжали работать в торговом зале. По ходу работы обнаружились и излишки товаров и недостача денег в кассе и в целом крупная недостача в магазине. Но кульминацией всего явился ящик наручных часов, не значившихся ни в каких документах.
Часы в те годы были дефицитом и представляли определенную ценность. И стоили они недешево. Поэтому ящик «левых» часов был значительным криминалом. На протяжении последних двух часов Белоносова то кричала, обзывая нас бранными словами, то впадала в истерику. Продавцы же, наоборот, помогали нам. Мы видели, что они ее ненавидят, но боятся. Мой помощник, сотрудник института автоматики, Гарри, спокойный и невозмутимый молодой человек высокого роста и плотной комплекции, все время вынужден был ограждать нас с товароведом от ее наскоков. Она же впала в столь буйное состояние, что даже пыталась ударить товароведа. Мы вызвали работников ОРСа, закрыли и опечатали магазин.
Понимая, что мы вызвали в районе скандальную ситуацию, я решил тут же поехать в райком КПСС, чтобы секретарь райкома услышал обо всем, что было в магазине, из первых уст.К тому времени я уже понимал, что главенство власти принадлежит не райисполкому, а райкому КПСС. Да и ехать в райисполком на левый берег (в Левые Чёмы) у меня желания не было. В райкоме КПСС я был впервые в жизни. Я помню свои ощущения при посещении этого органа власти. Я был собран (скрывал некоторую растерянность), серьезен (от боязни показаться чересчур зеленым), деловит (продумал разговор). И почему-то мне казалось, что придется защищаться. Что мне будут предъявлены обвинения в самоуправстве. Правда, у меня в кармане лежало удостоверение общественного контролера, и я был уверен, что имел право производить проверку магазина, не спрашивая ни у кого дополнительного разрешения. А мурашки по спине все равно бегали, и я старался этого не показать.
Вначале я попал к 3-ему секретарю райкома, но уже в начале моего рассказа он попросил обождать, вышел и, вернувшись, позвал меня в кабинет к первому секретарю Марти Петровичу Чемоданову. Я представился ему, изложил коротко последовательность событий, объяснил, что наша комиссия была квалифицированной (в ее составе был профессиональный товаровед), и сказал, что, во-первых, мы обнаружили недостачу, а, во-вторых, насколько я понимаю, появление в магазине «левых» часов - это преступление. Возможно, сбыт краденого. Мы теперь закончили свою часть работы, а дальше уже дело милиции и суда.Чемоданов слушал меня очень внимательно и не задал ни одного вопроса. -" Хорошо, - сказал он. Ваша работа закончена. Оставьте здесь документы, - я их передам, куда следует. Спасибо". Больше я к этому делу отношения не имел. Меня никуда не вызывали, не допрашивали, я не давал никаких показаний.Но в магазине неделю был переучет. Белоносову сняли. Назначили нового директора. А ее судили и дали три с половиной года. На суд меня тоже не вызывали. Слух о наших «подвигах» разнесся по Академгородку и еще выше поднял наш авторитет.
В 1960 году Минсредмаш показал в Академгородке, на что он способен. Была произведена полная реорганизация строительных управлений. Стройка была объявлена комсомольско-молодежной, и это привлекло внимание молодых людей, которые поехали на нее со всей страны. Из Ангарска и Красноярска, где тоже работали строители Минсредмаша, были отправлены в Новосибирск готовые блоки крупноблочных четырехэтажных домов, которые быстро начали возводиться сначала в микрорайоне «А», а через некоторое время началось строительство таких домов в микрорайонах «Б» и в «В». Эти дома были получше первых: изолированные комнаты, более высокие потолки, изолированные туалеты, меньшая слышимость через стены.Люди воспряли духом. Но народ быстро прибавлялся, и очереди на жилье в ясли-сады возрастали. В институте гидродинамики в каждой комнате, где «жили» сотрудники других институтов, уже не было живого места. Теперь многие работали дома. Кроме того, некоторые квартиры были отданы под лаборатории.А институты быстро росли.
А вот с магазинами, столовыми, предприятиями бытового обслуживания было плохо. Не то слово «плохо». Их просто не было. Ни парикмахерской, ни химчистки. Не было сберкассы, всевозможных ремонтных мастерских, - нет смысла перечислять, - ничего не было. Да и магазинов не прибавилось. За год не был построен ни один, кроме первой вставки. Ни одна столовая. Маленькая ведомственная поликлиника со стационаром СО АН работала на первом этаже того дома, где было общежитие НГУ, а при ней аптечный киоск. Но ближайшая больница была в Левых Чёмах. Немногочисленные школьники ездили на учебу в микрорайон «Д». Детский сад и ясли в микрорайоне «А» пока еще достраивались, и отсутствие возможности пристроить на день детей, чтобы пойти на работу, вызывало возмущение людей. И только в 1961 году были сданы ясельки, а потом и садик, который назвали «Белочка». Моя дочка так и не дождалась, пока сдадутся ясли. Ей уже исполнилось три года, и она пошла сразу в садик.
Временно занимать квартиры под магазины и предприятия бытового обслуживания - выдумка не наша. Я уже рассказывал о том, что в первом же сданном доме в одной из квартир строители открыли маленький магазинчик. Правда, сделали они это не для жителей, а для рабочих-строителей. Но пример для нас был. И по этому примеру мы добились открытия хлебного магазина в угловой квартире дома №1. Потом были открыты и ясельки в доме №3. Бытовая комиссия (она впоследствии была совмещена с комиссией общественного контроля) лучше всех понимала сложившуюся ситуацию. К нам шли люди со всеми своими бедами. Да мы и сами жили тут же и терпели все эти неурядицы. Бедные женщины! Они были терпеливы, но постоянно спрашивали у нас, когда же все это будет. И народ не понимал, почему весь этот, как тогда говорили в УКСе - соцкультбыт, - не был нормальным образом запланирован.
И мы не понимали тоже, почему этот соцкультбыт строится в последнюю очередь. Вообще-то говоря, тогда это была обычная практика. Жители новых районов в любой части нашей страны, вселяясь в новые квартиры, годами не имели магазинов и этого самого соцкультбыта. Я знаю многих людей, в том числе и близких мне, которые ежедневно после работы (в старом районе) покупали в магазине рядом с работой продукты, и с ними добирались до дома. Да, годами. Между домами стояли пустыри, где по плану должны были быть, магазины, столовые, детские сады, дома быта... Такова была порочная советская практика. И люди терпели.
Но я был молод и не понимал, почему нельзя было спланировать так, чтобы все вводилось в эксплуатацию одновременно. И на этой почве я постоянно осаждал хозяйственных руководителей СО АН, особенно УКСа - Каргальцева и Ладинского, - и заместителей председателя по общим вопросам и по строительству - Лаврова и Белянина. Теперь я бывал у каждого из них минимум два раза в неделю, тщательно разбирался во всех проектах и планах, думаю, что надоел всем до чертиков, и, наверное, знал уже каждого работника УКСа. Разобравшись, я от имени нашей комиссии потребовал корректировки плана строительства и сдачи объектов. Должен сказать, что наш голос вскоре зазвучал весьма громко. Хотя поддержки от председателя Объединенного комитета Мосиенко и его заместителя Щербакова практически не было никакой. Но они и не мешали пока. Уже за это спасибо.
Движение за коммунистический труд. Все трудные кляузные дела по Академгородку Мосиенко и Щербаков отдали мне и ни во что не вмешивались. Главной их задачей в то время было «развертывание движения за коммунистический труд». Газеты в то время писали о передовых бригадах, принявших повышенные социалистические обязательства. Им присваивалось звание «бригад коммунистического труда». На слуху было имя бригадира бригады прядильщиц Валентины Гагановой, которая из хорошей бригады переходила в отстающую и через некоторое время выводила ее в передовые. И так два или три раза.
Но в народе посмеивались над этим. Помню частушку: .. Буду, как Гаганова: брошу милого, хорошего, заведу поганого.
Щербаков уделял движению за коммунистический труд очень большое внимание. В месткомах всех институтов были созданы научно-производственные комиссии, в них был назначен специальный человек, ответственный за то, чтобы это движение развивалось. Проводились собрания. Вырабатывались какие-то аспекты этого движения, присущие только научным учреждениям. Я это все игнорировал. Я не видел никакой пользы в этом ни для себя, ни для научной работы вообще и не хотел этим заниматься. Вслух я это никак не мотивировал, объясняя Щербакову мои отказы даже от выполнения его отдельных поручений большой загруженностью. Щербаков же все аккуратно записывал. Видно было, что он собирает материал для чего-то. Я знал, что он учится заочно в школе профдвижения, но не думал, что он уже думает о заделе на будущее. Когда он приезжал в Академгородок, среди 40-60 вопросов, которые он мне задавал, всегда был десяток по движению за коммунистический труд. Но я никогда ни на один из них не мог ответить. Я этим принципиально не занимался. Постепенно Щербаков перестал задавать мне такие вопросы и давать поручения на эту тему, чему я был очень рад.
19 декабря в конференц-зале прошла VII отчетно-выборная профсоюзная конференция СО АН. Доклад Сигорского был откровенно парадным. Много внимания в нем было уделено движению за коммунистический труд и выполнению социалистических обязательств. Правда, в докладе упоминались некоторые положения из моего отчета, который по просьбе Котюка я написал. В частности, упоминалось о диспропорциях между ростом населения Академгородка и торговым и бытовым обслуживанием, об отставании строительства жилья и соцкультбыта, но всё это подавалось как-то мимоходом, хотя именно эти вопросы и были для жителей Академгородка самыми животрепещущими. Многие выступающие были явно подготовлены заранее и говорили по бумажке. И темы их выступлений никого не волновали, потому что были надуманными.
На конференции в основном говорили о достижениях в науке, как будто профсоюз играл в этом какую-нибудь роль. Да, было «социалистическое соревнование» и «движение за коммунистический труд». Да какие-то коллективы принимали на себя повышенные обязательства, но я к тому времени видел, что всё это высосано из пальца. Обязательства принимали такие, чтобы было ясно, что их можно выполнить. Движение за коммунистический труд было надуманным от начала до конца и реальной пользе не приводило и не могло провести. А социалистическое соревнование проводилось только между рабочими коллективами, где хоть были какие-то цифровые показатели. Сами профсоюзные боссы признавали, что между научными коллективами социалистического соревнования организовать нельзя. Хоть здесь восторжествовал здравый смысл.
Я смотрел на сидящих в зале рядом со мной людей, на выступавших и думал, видят ли они, что играют в игры. Видят ли всю смехотворность этих «серьезных» выступлений, когда пытаются изобрести хоть что-нибудь новое, разумное, а то и не пытаются, а просто повторяют заученные слова и фразы.
И в приветственном послании Председателя Республиканского ЦК профсоюза работников науки и высших учебных заведений Чупраковой говорилось только о том, какое правильное решение приняли партия и правительство, создав в Сибири научный центр. А ученым она желала новых творческих успехов, а также успехов в движении за коммунистический труд и в безусловном выполнении социалистических обязательств, принятых в честь ХХII съезда КПСС. Мое выступление не планировалось, но я все же выступил и сумел высказать всё, что нас волновало тогда. Назвал и имена тех, с кем нам никак не удавалось договориться, а иногда и просто поговорить, кто не прислушивался к нашему мнению, а порой просто отмахивался от нас, как от назойливых мух. В первую очередь критика была направлена в адрес главного инженера УКСа А.С. Ладинского.
У меня были и конкретные предложения по развертыванию временной сети торгово-бытовых точек. С трибуны я сошел под бурные аплодисменты зала.После моего выступления были и другие с отдельными критическими высказываниями, но они звучали довольно слабо, и тут же погашались репликами из Президиума, что меня неприятно поразило.Было видно, что конференцию хотят провести как парадное мероприятие, и ее проводят лишь по необходимости.
В общем, я скучал и думал о том, что есть живая, реальная работа, когда добиваешься исправления ошибок, когда помогаешь людям, а есть парадные мероприятия, без которых наше общество почему-то не может обойтись. При утверждении проекта решения мне удалось внести дополнительно некоторые пункты с предложениями по улучшению нашей жизни в Академгородке. А меня, действительно, выбрали в состав ОКП и утвердили председателем бытовой комиссии. Но вот дальнейшее оказалось для меня сюрпризом: меня избрали не только членом бюро ОКП, но и заместителем председателя ОКП. На меня также возложили ответственность за детскую и строительную комиссии. Кто-то потом мне сказал, что меня избрали в ОКП по предложению Г.С. Мигиренко. Вряд ли Сигорский и Щербаков этого хотели, но с парткомом не поспоришь.
В Советском Союзе всё, что строилось, сдавалось, как правило, к Новому году. Реже - к 30-му июня - полугодию. Школы - к 1 сентября. Некоторые, особо значимые «объекты» - к праздникам. Особо значимых «объектов» у нас не было, поэтому основная сдача шла к 31 декабря.
1961 год стал годом сдачи очень большого числа самых разнообразных «объектов». Поэтому в декабре мне пришлось, как члену Государственной комиссии по приемке с утра до вечера участвовать в приемке домов.
Комиссия называлась государственной, потому что, кроме ведомственных (соановских) специалистов и представителей общественности (им был я), в приемке участвовал в обязательном порядке представитель госархстройконтроля. Эта организация с труднопроизносимым названием входила в состав отдела Главного архитектора города, т.е. подчинялась Горисполкому. Комиссия была большая - в нее входили представители Управления капитального строительства (УКС) СОАН, эксплуатационных служб СОАН - Управления эксплуатации (УЭ) и Производственно-технического управления (ПТУ) - специалисты-строители (по фундаментам, стенам, крыше, столярке, отделке), представители тепло- и электросетей, канализационного ведомства, радиосетей. Всех и не упомню.
Кроме жилых домов, мы принимали здание магазина из торгово-бытового комплекса микрорайона А (комплекс состоял из 3-х зданий - аптеки, магазина и столовой, а на 2-ых этажах этого комплекса - над магазином и аптекой размещались бытовые мастерские). Но аптека была сдана еще год назад, а столовая сдавалась много позже, в 1962 году.
Поскольку эти объекты были запланированы к сдаче, строители (все - сверху донизу) были кровно заинтересованы в том, чтобы они были приняты в эксплуатацию в установленный срок, иначе: они бы не получили премию «за сдачу объектов в эксплуатацию», весьма большую по размеру. Невыполнение плана грозило также большими неприятностями руководству Управления строительства и всем строительно-монтажным управлениям (СМУ), которые участвовали в строительстве сдаваемых объектов. Эти неприятности проистекали как со стороны их начальства в министерстве среднего машиностроения - там рассматривали выполнение объемов строительства, так и со стороны советских и партийных органов Советского района и Новосибирска, эти были заинтересованы в сдаче самих объектов и в отсутствии волнений среди рабочих, для которых премия была существенной частью их заработка.
Ни один жилой дом, конечно, не был готов к сдаче, но строители все равно вызывали госкомиссию.
Комиссия была одна, а домов много, поэтому мы принимали дома по расписанию - сегодня с утра - один, после обеда - другой, завтра с утра третий, после обеда - четвертый и так всё было расписано по 31 декабря включительно. Иногда меня, как члена комиссии от Объединенного комитета профсоюза заменял мой заместитель по бытовой комиссии ОКП Академгородка Гарик Платонов.
В каждом доме, к приходу комиссии еще оставались рабочие «Сибакадемстроя», причем не только отделочники, - маляры, но и электрики, сантехники, а также столяры и плотники, подгоняющие двери и окна. А обходил дом с нами, предъявляя его к сдаче, прораб головного СМУ-1, строившего жилые дома. Здесь же были и его субподрядчики - представители СМУ-6 (отделочники) и технических СМУ (электрика, сантехника и т.п.).
О благоустройстве и речи не могло быть, - его не было нигде. Напомню, что стояла зима, и, следовательно, весной жильцам предстояло шлепать по грязи, пока не проложат бетонированные подъездные дороги и тротуары. Стороители мотивировали это тем, что после прокладки коммуникаций к домам земля должна была просесть, т.е. должно было пройти время, чтобы это произошло. А озеленение - высадка деревьев и кустарников, посев травы, - вообще откладывалось на теплое время года. Вроде как, тоже уважительная причина.
Ни один дом к заселению не был готов. Сначала я удивлялся этому - как можно? - а потом привык, потому что такой порядок был узаконен. Комиссия всё проверяла и составляла Перечень недоделок (всеми подписывался Акт по устранению недоделок).Недоделки следовало устранить в основном в 10-дневный срок. На самом деле, дома доделывались иногда по 2 месяца. Строители вновь вызывали комиссию, и теперь уже проверка шла по Перечню недоделок. А если встречались какие-нибудь другие незамеченные ранее упущения, строители обычно невозмутимо заявляли: «В Перечне недоделок этого пункта нет». Как будто не они были виноваты, что некачественно выполнили работу, а комиссия, которая по недосмотру не включила эту работу в Перечень: - А как же - говорил прораб, - мы же работаем по нарядам. А наряды выписываются на основании Перечня недоделок. К Новому году выяснилось, что все дома, включенные в план, обойти не удастся. Оказалось, есть положение, что строителям важно предъявить дом к сдаче, а Государственная комиссия может принимать дома аж до 10 января. Так что еще 10 дней пришлось обходить дома и записывать недоделки.
После Нового года дома пошли с еще большим количеством недоделок, и, в конце концов, нас вызвали на дом, который при всем желании трудно вообще было назвать готовым. Половина квартир была еще без электрики, к отделке, естественно в них еще не приступали. Сантехнические узлы в квартирах не были смонтированы в целом подъезде. Я с удивлением обнаружил, что члены Государственной комиссии были намерены и здесь составлять Перечень недоделок. Я решительно воспротивился этому. - Дом не готов к сдаче, - заявил я, - представители Объединенного комитета профсоюза не будут подписывать никаких документов о приемке дома в эксплуатацию. Меня начали уговаривать. Главным «уговаривателем» был даже не прораб-строитель, а представитель УКСа СО АН Веремеев, не тот, кто строил и хочет сдать, а тот, кто заказал и хочет принять. Он был, кажется, заместителем начальника УКСа и нач. производственного отдела. Каких только он аргументов не приводил, но я все равно отказался принимать дом. В конце концов, он договорился до того, что сказал: - Не хочешь, - не надо. Примем без тебя! Все члены комиссии, кроме меня, подписали Перечень недоделок. На следующий день меня вызвали к председателю Советского райисполкома Юрию Николаевичу Абраменко.
Я с утра поставил в известностьЩербакова (зам. председателя ОКП) о конфликте. Он покрутил головой и спросил, нельзя ли было мне подписать, ведь дом все равно будет сдан. Я ему ответил, что я и так все время шел навстречу строителям, подписывая акты. Но этот дом просто не построен еще. Его нельзя предъявлять к сдаче. Его надо достраивать по проекту, а не устранять недоделки по отдельной смете.
Потом был нелицеприятный разговор с Председателем ОКП Сигорским. Но я был уверен в своей правоте, и не шел ни на какие уступки. - Хотите, назначайте другого члена Государственной комиссии от ОКП, а я не подпишу. Так и не подписал. Но меня не вывели из состава госкомиссии, и я продолжал участвовать в приемке. Правда, теперь в госкомиссии относились ко мне настороженно, а вдруг я «выкину» еще какой-нибудь фортель. Я это видел, но не подавал виду. Об этом злосчастном доме со мной больше не говорил никто. По-моему, этот дом просто исключили из плана 1961 года, чтобы его несдача не влияла на премии. Я потом узнал, что и УКСу премия по итогам года тоже была положена только при условии выполнения плана строительства. Вот почему представитель УКСа так настойчиво меня уговаривал. Оказывается, и районные показатели могли полететь, а это провал в работе райисполкома и райкома КПСС со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Хорошо, что тогда я не понимал этого. Я-то считал, что райисполком, и райком КПСС стоят за правду и справедливость. Потом я понял, что мое «упрямство» обсуждалось во всех инстанциях. Признаться, я тогда недопонимал, какую бурю я вызвал своим совершенно справедливым требованием.
Этот дом, к слову, был сдан только летом.
А вот с предприятиями бытового обслуживания дело обстояло значительно хужеПока что только ателье по ремонту радиотоваров располагалось в капитальном помещении над аптекой. Работали они неважно - было много жалоб на некачественный ремонт. Через несколько лет его и вовсе выселили, и в этом помещении поселилась "Академкнига".Парикмахерская, сберкасса, почтовое отделение, кассы по продаже железнодорожных и авиа билетов, пункт проката бытовой техники - всё находилось в жилых квартирах. Удивительно, но только парикмахерская была запроектирована в ТБК, которое строилось в микрорайоне "Б", да почтовое отделение и сберкасса должны были переехать в дом связи, где должен был разместиться и телефонный узел, обо всём остальном проектировщики просто забыли. Так что ничего и не ожидалось. Неужели они предполагали, что жители Академгородка будут ездить за билетами на вокзал и в кассы аэрофлота за 30 километров? Вряд ли. Скорее всего, что проектировщики просто не подумали, что в Академгородке должны быть представлены все услуги. Источник http://www.proza.ru/avtor/mikat