Смоленск и Польша.
Если вы считаете, что появление этого текста как-то связано с перипетиями современной политики, то вы почти ошибаетесь.
Раздел 1. Долгое завоевание. «Вся Русь должна принадлежать Литве»
Арена для событий I раздела
Первая, весьма эфемерная связь между Смоленском и Польшей возникла в 1386 году, когда Андрей Ольгердович полоцкий в союзе со Святославом Ивановичем смоленским организовали поход против владений Ягайло-Ягеллы, свежеизбранного польского короля, «и много зла причинили христианам». В этой войне Святослав Иванович, видимо, желал вернуть мстиславльские, рославльские и кричевские земли, принадлежавшие ранее смоленским князьям. Предприняв неудачный поход против Витебска и Орши, он направился к Мстиславлю, 7 мая 1386 года осадил его, и «начал добывать его и бить пороками …, а по земле Мстиславской распустил своих воинов, и много крови христианской пролил». Сюда и подошли полки, посланные Ягайло. Смоляне потерпели поражение. Святослав был убит, а его дети, Юрий и Глеб, взяты в плен. Победители подошли к Смоленску и посадили Юрия Святославовича князем. Юрий принес Ягайло присягу на верность и признал зависимость от ВКЛ и Польши. Так и написали транслитом: «My Jurii Swiatoslawicz kniaź welikyi Smolenskyi dajem wiedomo kto koli sju hramotu widił a lubo slysził s Wolodisławom Bożeju Miłostiju s korolem Polskim, Litowskim i Ruskim… mi z nim za odyn byty, nieostaty mi korola nikotorym wieriemianiem a nikotorum diełom» [Monumenta Medii aevi historica res gestas Poloniae illustrantia, II].
Связь между ВКЛ и собственно Городом была специфическим образом укреплена в 1395/1396 годах, когда «брань» и «разность» между братьями Юрием и Глебом Святославичами и военная хитрость Витовта помогли временно включить город над вольным Днепром в состав Великого княжества литовского (ВКЛ), формально связанного с Польшей династической унией. Однако первое завоевание оказалось непрочным и одно лишь появление под Смоленском рязанского князя Олега вместе с «природным» смоленским князем в 1401 году привело к «мятежу и несогласию» в городе и падению власти ВКЛ. Смоляне отворили ворота для своего прежнего князя Юрия Святославича. В августе месяце 1401-го утвердился в Смоленске Юрий, а осенью того же года Витовт уже стоял с полками под этим городом. И снова в Смоленске - раскол, дошедший до вооруженных столкновений; но противники Литвы в этот раз осилили, перебили многих ее приверженцев, и Витовт, простоявши четыре недели понапрасну, заключил перемирие и отступил от Смоленска. Вот только Смоленск и Рязань не могли устоять перед силой Витовта, и в 1402 году «Родославъ Олговичь Рязански [сын того самого Олега Ивановича Рязанского] иде ратью на Дебрянескъ и сретоша его князи литовьстиi, князь Семенъ Лугвени Олгердовичь, князь Александръ Патрекеевичь Стародубскыи и бысть имъ бои у Любутьска, и побила Литва Рязанцевъ, а князя Родослава изнимаша и приведша его съ нужею къ Витовту».
Итог закономерен: в 1404 году после двух осад власть ВКЛ в Городе была восстановлена. Примерно тогда же была взята Вязьма, превратившаяся в дальний восточный форпост Витовта. Ну а описания расправ над политическими противниками, что после каждой удачи устраивали в Смоленской земле что Юрий, что Витовт я опущу из-за их тривиальности. [Источники по завоеванию Смоленской земли: Хроника Быховца ; ПСРЛ, т. 32, стр. 73, ПСРЛ, т. 11, стр. 163, 186-188; т. 18, стр. 150; т. 9, стр. 163; т. 16, стр. 147]
Смоленск начал постепенно включаться в жизнь нового для себя государства, все более и более активным и целенаправленным становилось его участие в важных для этого мира событиях. Смоленские полки сражались под Грюнвальдом в 1410 году вместе с полками польской короны. Зато в «войне Свидригайла» Смоленск выступил против Польши с Литвой и был вместе с Витебском и Полоцком разбит в битве под Вилькомиром, где пало «множество... князей, и бояр, и мещан (местичов)» [ПСРЛ, т. 35, с. 78, 109].
Важно отметить, что в течение этой гражданской войны в ВКЛ 1432-1437 годов белорусско-литовские летописи весьма четко различают «Русь» и «Литву». Вот характерный пример из Хроники Быховца: «На лето... князь великий Свидригайло, собравшися со князи русскими и з бояры, и со всею силою рускою и пойде ко Литве»;
подобная же фраза есть и в летописи Красинского: «тое ж зимы в другой раз князь великый Швитригаило собрал силу великую русскую и поидеть на Литву, а повоевали литовское земли много множество...» [ПСРЛ, т. 32, с. 155; ПСРЛ, т. 35, с. 142]
Не менее четко «этническое» разделение проводится и в польских хрониках Яна Длугоша, Мартина Кромера и Мачея Стрыйковского. М. Стрыйковский, перефразируя Длугоша, пишет, что к 1432 г. литовская шляхта приобрела к Свидригайло стойкую неприязнь, по той причине, что он раздавал уряды «руссакам и Москве» [Stryjkowski М. Kronika polska, litewska, zmodzka i wszystkiej Rusi, Warszawa, 1846, т. II, стр. 185]. Длугош утверждает, что «князь Сигизмунд получил под свою власть все замки литовские, как-то: Вильно, Троки, Гродно. Земли же русские, Смоленск, Витебск, князю Свидригайло остались верны» [Długosz J. Dzieła wszystkie, Kraków, 1869, т. V с. 444]
А описывая ситуацию, создавшуюся после поражения Свидригайло при Ошмянах, Длугош отмечает, что Свидригайло бежал на Русь, где был принят русскими, «...а более всего смоленчанами, с которыми он потом воевал в Литве. Поэтому также руссаки полочане и киевляне приняли его князем». Таким образом, нужно вслед за Охманьским и Володихиным отнести Вильно, Троки, Новгородок, Слоним, Волковыск, Гродно, Браслав, Минск в первой половине XV века к «Литве», а Смоленск вместе с Витебском, Полоцком, Киевом и другими городами по Двине и Днепру - к «Руси».
А в 1440 году Смоленск в очередной раз показал свой характер, когда после убийства Сигизмунда «на святой неделе в среду вздумали смольняне, черные люди, кузнецы, кожемяки, сапожники, мясники, котельники Андрея[наместника королевского] силой выгнать из города и нарушить присягу». После жестоких столкновений между смоленским боярством и черным людом победители пригласили в Город на княжение Юрия Семеновича. Первая попытка войск нового короля и великого князя, Казимира, взять Смоленск в конце этого года была безуспешной. Только вторичный поход, на этот раз уже с личным участием самого короля и великого князя, привел к капитуляции города и бегству князя Юрия в Москву. [Хроника Быховца, ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 436]
Подводя промежуточные итоги, можно заключить, что Смоленская земля стала де-факто последним серьезным приобретением ВКЛ на востоке; что завоевание и подчинение Смоленска осуществлялось железом и кровью и требовало от Литвы серьезного напряжения сил; что в то же время Город не выглядел оккупированной и эксплуатируемой колонией и даже в ходе жестких политических столкновений с Литвой и Польшей находились в его стенах люди, связанные с ВКЛ и верные ему. Поражение в гражданской войне и подавление восстания 1440 года не стало катастрофой: Смоленщина сохранила вполне достойное положение в Великом княжестве и имела неплохие условия для дальнейшего существования в его государственном организме
Раздел 2. Примирение и первая героическая оборона Смоленска. «И приговорил государь, что ему идти к Смоленску в третие».
Арена для событий II раздела
Ведь были методы укрепления связей Смоленска с ВКЛ и Польшей и помимо победоносных походов и грома осадных пушек. Первый привилей Смоленску был выдан еще Витовтом после второго завоевания города, в 1404 году. Второй привилей, привилей Казимира Ягеллончика стал, видимо, результатом восстания 1440-1442 годов [см. Бугославский Г., Смоленская земля в литовский период; Ясинский М. Н., Уставные грамоты литовско-русское государства]. Содержание этих пропавших документов может быть восстановлено по привелею Александра 1505 года [АЗР, т. 1, № 213]. И важнейшим итогом упорной борьбы смолян за свои права и привилегии стало уравнение в правах князей, бояр и панов смоленских с князьями, боярами и панами литовскими. По своему важны были и гарантия права завещания, и ряд серьезных привилегий экономического характера, вроде освобождения от тамги и обязательства короля не держать в Смоленске корчмы.
Свою роль сыграло и некоторое уменьшение накала религиозной борьбы в ВКЛ и, в частности, в Смоленске. Да, по знаменитой Городельской унии шляхте «земель литовских» даровался ряд привилегий, которыми, как это не раз было подчеркнуто, могут пользоваться только «...почитатели христианской религии, Римской церкви подвластные, не схизматики или другие неверующие» [СБНМБ, стр. 22]. Однако к середине XV века стало очевидным, что масштабных притеснений своих православных подданных на восточных границах ВКЛ вести или не может, или не желает, и М. Меховский в трактате «О двух Сарматиях» спокойно констатировал, что «...в Полоцке, Смоленске и затем к югу за Киев все... держатся греческого обряда и подчиняются патриарху Константинопольскому» [Меховский М. Трактат о двух Сарматиях. - М.-Л., 1936. стр. 109]
. А сам Смоленск в упомянутом выше привилее Казимира Ягеллончика получил гарантии неприкосновенности церковного имущества и обещание «...християнства греческого закону не рушити, налоги им на веру не чинити» [АЗР, т. 1, с. 360]
.
Умиротворение Смоленска невероятно пригодилось правителям ВКЛ в грядущих потрясениях. Действительно, некогда могучее и опасное для соседей государство, достигнув, казалось бы, вершины могущества, вдруг начало забывать о таких мелочах, как выполнение договоров и защита подданных. Новгород Великий в 1470-1471 году принял себе князя из рук Казимира и заключил с ним договор, обещав принять у себя королевского наместника и выплачивать дань в обмен на защиту [Янин В. Л., Новгородские акты XII-XV веков, стр. 187; ГНП, №77, стр. 129; ПСРЛ т. 39, стр. 148, 155]. Король польский и великий князь литовский не мог не понимать, что создаёт для своего московского коллеги casus belli, пройти мимо которого нельзя. Но Казимир так и не предпринял никаких реальных действий во исполнение своих обязательств сюзерена. Эта история повторилась и в 1480 году, когда войска ВКЛ не пришли на помощь ни к мятежным братьям московского князя, ни к хану Большой Орды Ахмату, ни к вассалам ВКЛ в землях по верховьям Оки, когда отступающий от Угры Ахмат «...побеже… по королевой державе, воюя его землю за измену» [ПСРЛ т. 25, стр. 328].
Не помог Казимир Ягеллончик и старому союзнику ВКЛ - Тверской земле в 1485. И, наконец, судьба разоренного Менгли-Гиреем Киева неприятно контрастировала с благополучием городов восточного соседа.
Парад отступлений логично перерос в «странную войну» 1492-1494 годов, когда переход к Москве многих из относительно самостийных Новосильских князей (Белевских, Одоевских, Воротынских) закончился наступлением сильных московских отрядов на принадлежащие уже непосредственно великому князю литовскому Вязьму, Любутск, Мценск, Мезецк, Мосальск. И главной ударной силой ВКЛ в этой войне стали смоляне. Именно «смоленский воевода князя великого Литовского… пан Юрий Глебович… прииде под грады под Серпееск да Мезеческ с силою многою» и отбил эти господарские городки [ПСРЛ, т. 28, стр. 322-323]. И именно смоляне упорно оборонялись в верховских городках во время большого наступления русских войск: после второго взятия Мезецка московские воеводы «...изымаша во граде Кривца, околничего смоленского, и иных многих князей, панов литовских и смолнян»;
в Серпейске «изымаша во граде Ивана Феодорова сына Плюскова, смолянина, и иных многих князей, панов, и литвы, и смолян двора великого князя Александра Литовскаго» [ПСРЛ т. 24, стр. 210]
Мы видим, что, как минимум, смоленское боярство к концу XV века выступало как сила, вполне лояльная ВКЛ, как главный защитник интересов государства на его восточных границах. Приближалось время испытаний для города в целом: война 1500-1503 гг. была по сути дела растянувшейся на несколько лет военной катастрофой Великого княжества Литовского. И после падения Торопца, Белой, Мосальска, Брянска, Стародуба, Трубчевска, Новгород-Северского, Путивля, Любеча, Гомеля, Чернигова - Смоленск превратился в главную крепость ВКЛ на востоке и точку приложения все основных военных усилий сформировавшейся России. Александр, великий князь литовский и король польский поспешил принять меры для укрепления этой крепости: 16 августа 1502 года смоленские мещане по своему челобитью получили льготную грамоту с освобождением на шесть лет от уплаты серебщины и ордынщины [АЗР, т. 1, №199, стр. 347]. И началось. В 1502 году, осенью Дмитрий Иванович, сын великого князя московского «Землю Литовскую повоева и поплени, а града Смоленска не взял, понеже крепок бе» [ПСРЛ, т. 28, с. 336]. Источники с другой стороны фронта добавляют, что «москвичи... город Смоленск, мало не весь пушками обложивши, и день и ночь беспрестанно его добывали... невымовыя штурмы на него чинили» [ПСРЛ, т. 32, с. 168].
Очень характерны действия Александра литовского в течение всей этой осады. Еще 9 июня король получил из Смоленска известие о приближении к городу «русских князей». В августе, в Минске король польский и великий князь литовский узнал о движении основных сил противника к Смоленску, об акциях против Полоцка и Витебска. К Александру приходят жители Смоленска с плачем и мольбой о защите от врага, он радуется известиям об отваге смолян в обороне. И, наконец, получает известие, что 17 сентября, когда для «великой рати» Дмитрия Ивановича «корму не стало, не на чем было стояти и города достовати», русские отступили от Смоленска. Возможно, на решение русских об отступлении повлияло и движение войск ВКЛ к Орше, но мужественная оборона на стенах Смоленска, без сомнений, определила итог этой компании [AA, Krakow, 1927, #80, p. 100, 124, 128; РИО, т. 41, стр. 439, 461; ПСРЛ, т. 37, стр. 173, Хроника Быховца].
Дальше - больше. В 1507 году Смоленск еще легко отделался. Зато:
[1512] «великий князь [Василий III московский и всея Руси]... воевал осень и зиму до великих заговен, а землю пустошил всю, города же ... не взял» [ПСРЛ, т. 4, ч. 1, с. 538]. 140 пушек под стенами Смоленска и яростные штурмы не помогли.
[1513] «обступиша град <русские> и стрельницу Крыношевскую розбиша...и града Смоленска людям великие скорби нанесе» [ИЛ, с. 194].
[1513] «добрые люди в крепости рыцарски оборонялись, терпели большую нужду от врагов, а также голод... решившись все-таки скорее съесть друг друга, чем сдаться» [Wapovski B., p. 115].
И, наконец:[1514] «Пришел князь великий сам и с своими братьями под город Смоленск с многими силами и с великим нарядом пушечным. И пушки и пищали большие около града поставив, повелел бить град со всех сторон и приступы великие чинить без отдыха; и огненными пушками в град бить, так что от пушечного и пищального и людского кричания и вопля, также и от градских людей супротивного боя пушек и пищалей земля колебалась, и друг друга не видели, и весь град в пламени и в дыму, казалось, вздымался. И страх великий напал на горожан, и начали из града кричать, чтобы великий государь пожаловал, меч свой унял, а бою велел перестать, а они хотят государю бить челом и град сдать» [ПСРЛ, т. 37, с. 100].
Без деблокирующей армии не мог тут помочь и очередной привилей, выданный теперь уже Сигизмундом I Смоленску, где прямо подчеркивалась роль смолян в обороне восточных границ ВКЛ [см. Кром М., Неизвестный привилей Сигизмунда I Смоленску (1513 год)]. Ничем не иог помочь ВКЛ и авторитет смоленского владыки Варсонофия, заклинавшего жителей «защищать крепость до последнего» [AT, Posnanie, III, #80, p. 70]
И снова подведем промежуточный итог: смоленская элита в войнах конца XV -первой четверти XVI века деятельно и отважно сражалась за своего сюзерена, за великого князя литовского и короля польского против превосходящих сил противника. А героическая оборона Смоленска в четырех (!!!) компаниях помогла ВКЛ пережить весьма тяжелый период своей истории, когда под натиском стремительно расширяющейся Москвы его великие князья часто демонстрировали растерянность и неспособность к быстрым и решительным ответам на вызовы времени. Стены Города приняли на себя самый тяжелый, самый яростный натиск, и после 1514 года давление на ВКЛ с востока начало временно слабеть.
Раздел 3. Вторая героическая оборона Смоленска. «Аще бы таких крепкостоятельных градов в Росийском государстве хотя и немного было, никако же бы тем нашим врагам и злым волкам было в нашу землю входно».
Арена для событий III раздела
Без малого сто лет прошло - и все перевернулось. 16 сентября 1609 года передовые отряды, возглавляемые литовским канцлером Л. Сапегой, подошли к Смоленску, через три дня к ним присоединились главные силы под командованием короля Сигизмунда III Вазы, которые 21 сентября и начали осаду города. Снова смоляне пытаются удержать расползающуюся границу (и даже очищают Дорогобуж от тушинцев), снова под стены подходит сильный враг, снова деблокирующей армии нет, снова судьба страны зависит от стойкости гарнизона и жителей Города.
Я не буду здесь пересказывать все обстоятельства почти 20-месячной героической обороны Смоленска русскими, не буду рассказывать о ночном штурме 25 сентября 1609 года, о минной войне, о коротких жестоких схватках в подземных галереях, о применении химического оружия, о штурмах 11 августа и 21 ноября 1610 года. Не буду особо распространяться и о феерической истории, украденной Питером Джексоном для сцены взятия какой-то роханской крепости, в которой «Новодворский, кавалер Малтийский» пробирался в смоленскую клоаку с мешком пороха. Скажу лишь о главном: на этот раз смоляне на стенах своего города спасли уже Россию, что признавали и признают абсолютно все, включая и неизвестного нам автора «Новой повести о преславном Российском царстве» - агитационно-пропагандистского патриотического документа начала 1611 года, процитированного в заголовке настоящего раздела.
И интересенй всего понять, как и отчего произошла такая удивительная метаморфоза с городом-героем этого опуса. Для этого придется вернуться в конец прошлого раздела, в 1514 год, когда победоносные войска Василия III присоединили Смоленск к России. Честно признаюсь, я не симпатизирую этому великому князю, но вот смоленская победа была им оформлена красиво. Государь сумел сразу сделать сильный ход, дав волю сидевшим в осаде служилым людям: «И которые похотели служите великому князю, и тем князь великий велел дать жалование по 2 рубля денег да по сукну по лунскому и к Москве их отпустил. А которые не похотели служить, а тем давал по рублю и к королю отпустил» [ПСРЛ, т. 37, с. 101].
И многие из наиболее верных людей «литовской партии» воспользовались предоставленной возможностью, что подтверждается списком розданных смоленским боярам в ВКЛ хлебокормлений в 1514 году. Выехали представители виднейших боярских фамилий: Плюсковы, Ходыкины, Кривцовы (вспомните имена пленников, взятых в 1493 году московскими войсками в верховских городках!) [Литовская Метрика, кн. 7, стр. 1171-1174]. Но многие предпочли остаться, особенно с учетом того, что Василий III «не повеле у них … тех поместий отимати, повеле им по прежнему владети, кто чем владеет» [Повесть о победах Московского государства, стр. 28]. На московской службе остались представители Басиных, Жабиных, Кривцовых, Плюсковых, Пивовых… Всего, как показано в замечательных таблицах М. М. Крома, из списка родов, упоминающихся в Литовской Метрике в реестре князей, бояр и слуг смоленских в1480-ых более тридцати фамилий оказалось в списках Дворцовой тетради, то есть было причислено в XVI веке к верхушке служилого сословия.
Для успокоения оставшихся горожан государь по примеру великих князей литовских выдал по их челобитью жалованную грамоту, копировавшую основные статьи прежних смоленских привилеев, отменил некоторые налоги. Особо было подчеркнуто, что государь собирается свой город Смоленск «держати о всем по тому, как их держал великий князь Витофт и иные государеве, и Александр король и Жигимонт» [СГГД, ч. 1, №148, стр. 412]. К сожалению, «быстрая» измена владыки Варсонофия, раскрытая наместником князем В. В. Шуйским, испортила интереснейший очередной эксперимент по развитию городского самоуправления в Московском царстве [ПСРЛ, т. 6, стр. 256; т. 8, стр. 258]. Василий III счел себя относительно свободным от обязательств перед заговорщиками и «заговорщиками» и применил опробованные методы «нациестроительства»: «бояром смоленским поместья подав на Москве, а москвичом в Смоленске поместья подавав» [ПСРЛ, т. 35, с. 235]; «которым людем велел бытии на Москву, и государь… тех пожаловал, дворы им на Москве и лавки велел подавати» [РИО, т. 35, стр. 682].
И действительно, к 50-ым годам XVI века (по великолепным таблицам все того же М. М. Крома) из числа известных смоленских бояр Пивовы оказались в Ярославле, Плюсковы - в Медыни, Жабины - в Можайске, Полтевы - в Ярославле и Владимире. Хотя Вошкины, Ходневы, Шестаковы и прочие и во второй половине XVI века числились по Смоленску под именем «земцев».
Результатом этой довольно умеренной политики Москвы стало то, что после серии «пэрэтрахиваний» служилого сословия Смоленской земли, Город встретил в 1609 году армию польского короля как серьезная и достаточно монолитная сила, готовая вынести тяжелейшие испытания для своей новой Родины.
«Жители Смоленска повесили Москвитянина, посланного к ним от наших для сообщения им известия, и что сам Король находится в походе с сильным войском». «Москвитяне ежедневно захватывают немало наших, особенно из тех, которые ездят за съестными припасами, и это не удивительно, потому что они выезжают в неприятельской земле точно так же беспечно, как будто в собственном своем доме» [Самуил Бельский, Дневник 1609 года].
«… по прибытии нашем под Смоленск, их тотчас стало убывать во множестве от болезни, начинавшейся в ногах и распространявшейся потом по всему телу. Столь ужасной и частой смерти Москвитян, умиравших по несколько сот ежедневно, причиной был не столько недостаток в продовольствии, как особенно бывшая между ними какая-то язва, не вредившая нам нисколько («и грех же ради наших, прежде в Смоленск на людей болезнь великая цинга.» [Летопись о Мятежах, стр. 218])». «Огонь достигнул до запасов пороха, (коего достаточно было бы на несколько лет), который произвел чрезвычайное действие: взорвана была половина огромной церкви (при которой имел свое пребывание apxиепископ); с собравшимися в нее людьми, которых неизвестно даже куда девались разбросанные остатки и как бы с дымом улетали. Когда огонь распространился, многие из Москвитян, подобно как и в Москве добровольно бросились в пламя за православную, говорили они, веру. Сам Шеин, запершись в одной из башен, с которой как сказано, стреляя в Немцев, так раздражил их, убив более десяти, что они непременно хотели брать его приступом; однако не легко бы пришлось им это, ибо Шеин уже решился было погибнуть, но находившееся при нем старались отвратить его от этого намерения» [Начало и успех войны Московской…, Станислав Жолкевский, польный коронный гетман].
Раздел 4. Развязка. «Крикнул орел белый славный. Идёт Царь православный»
Арена для событий IV раздела
Оставшиеся в 1610 в живых смоляне оказались в государстве, заметно отличающемся от ВКЛ 1514 года. Люблинская уния 1569 года дала жизнь новому государству - Rzeczpospolita, РП, конфедерации в составе Короны польской и собственно Великого княжества литовского. Причем доминирующей политической силой в составе конфедерации стала именно Корона, «поставлявшая» в Сейм 225-248 депутатов ( из них 112-121 - сенаторы) против 71-88(25-35) депутатов от ВКЛ [Rachuba, Wielkie Ksiestwo Litewskie w systemie parlamentarnym Rzeczypospolitej, p. 41, 169-171]. Этот факт вызывал постоянные столкновения между знатью Короны и Княжества, доходившие до того, что в 1616 году широко известный в узких кругах литвофилов Януш Радзивил в присутствии сенаторов обещал выбрасывать поляков из окон [Kotlubaj, Zycie Janusza Radziwilla, p. 49]. Ну а Смоленск даже в ВКЛ оказался на вторых ролях, так и не получив самоуправления по магдебургскому праву.
Ушла в прошлое и былая веротерпимость ВКЛ. Новую метлу смоляне почувствовали быстро и в полном объеме: с 1623 года на территории смоленского палатината (включавшего кроме собственно Города еще и Дорогобуж, Белую, Стародуб и Почеп) было разрешено строить лишь католические и униатские храмы. Легализация православия в 1632 году не коснулся Смоленска, оставшегося под управлением униатского архиепископа, что приводило к столкновениям на религиозной почве и бегству православных через границу [Floria, Boris. 2000. Uniina Tserkva na Smolenshchyni v 20-30 rokiv XVII stolittia. Kovcheh. Naukovy zbirnyik iz tserkovnoi istorii. No. 2. Lviv, p. 85-98].
Поэтому нет ничего удивительного в том, что первый этап Смоленской войны 1632-1633 года, выпавший на период «бескрулевья» в РП после смерти Сигизмунда III Вазы, завершился довольно серьезным успехом России. Несмотря на сорванные (из-за набега крымского хана Джанибек-Гирея и организационной неразберихи) планы стратегического развертывания, в октябре-декабре 1632 года русскими войсками были заняты Кричев, Серпейск, Дорогобуж, Белая, Рославль, Трубчевск, Стародуб, Почеп, Новгород-Северский, Батурин, Невель, Себеж, Красный и некоторые другие города. На фоне безуспешных осад начала XVI века - серьезный успех.
Однако под Смоленском этот успех превратился в провал. Разбирая ход очередной (на этот раз 8-мимесячной) эпопеи, нужно отметить, что в данном случае ключевую роль в развитии событий сыграла слабая активность осаждающих, обступивших город 17 сентября 1632 года: лишь в ночь на Рождество Христово русские «стали в первый раз пробовать счастья»; только в марте 1633 г. из Москвы доставили осадную артиллерию и начали бомбардировку города (зато после этого, согласно запискам находившегося в осажденном городе иезуита Яна Велевицкого «в продолжение одного дня было бросаемо в крепость около 3500 неприятельских бомб»); регулярно случались перебои с подвозом припасов и «зелья»-пороха. Однако сказанное не означает, что есть основания подозревать смолян в ненадлежащем исполнении своей присяги: записки упомянутого Велевицкого [Иностранцы о древней Москве (Москва XV-XVII веков). М. Столица. 1991], донесения Шеина, материалы расследования по его делу [ААЭ. Т. 3. № 251. стр. 382] никаких оснований для этого не дают. Твердая оборона стала традицией Смоленска, и на этот раз деблокируящая армия новоизбранного короля Владислава успела сказать своё веское слово.
В 1654 году ожидать подхода королевской армии было трудно. Вооруженные силы Короны были заняты войной с Хмельницким, и наступающим «за неправды и клятвопреступления… польского короля» на широком фронте армиям Алексея I «Тишайшего» (ха!) противостояли лишь войска собственно ВКЛ. На этот раз наступление русских было организовано заметно лучше, осадная артиллерия не отставала в пути на долгие месяцы, а полтора десятка полков «нового строя» представляли уже из себя определенную силу.
И снова, как и в войну 1632-1633 года окрестности Смоленска не оказали серьезно сопротивления наступающим русским армиям. Как только «Вязьмичи, охочие люди дворцовых сел, подошли к Дорогобужу, Дорогобужский наместник и Шляхта, Польские и Литовские люди, убоясь, побежали в Смоленск, а Дорогобужские посадские люди добили государю челом и город Дорогобуж сдали без боя и без промысла» [Дворцовые разряды, т. III].
Очень скоро московскому государю «добили челом» Рославль и Белая, прикрывающие северный и южный «фланги» Смоленска. Наконец, «месяца июня в 28 день пришел Государь под Смоленск на стан на Богданову околицу», а 29 июня Алексей Михайлович получил известие о том, что командующий Северной армией Шереметьев после небольшого боя в предместьях взял Полоцк, одну из крупнейших крепостей на восточной границе ВКЛ. А после взятия Мстиславля и Орши, после поражения уже упомянутого Януша Радзивила под Шепелевичами, после того, как «могилевцы всех чинов люди встречали честно, со святыми иконами и пустили в город» русские войска - после всего этого Смоленск оказался в глубоком русском тылу.
При этом и в самом Смоленске не все было ладно, о чем свидетельствует замечательный документ - 1) инвентарь города Смоленска и Смоленского воеводства 1654 года; 2) список лиц, осажденных царем Алексеем Михайловичем в Смоленске; 3) сеймовый декрет 1658 года по обвинению смоленского воеводы Филиппа Обуховича в сдаче Смоленска московским войскам [Археогр. Сб. Док. отн. к истории Сев.-Зап. Руси, т. XIV, Вильна 1904 г.]. Сын смоленского воеводы, пытаясь очистить имя своего отца от несправедливых обвинений, указывал на то, что крепость сильно пострадала во время осады ее Сигизмундом в 1609-1611 и Шеиным в 1633-1634, из 38 башен в целости осталось 10, и даже на Королевском дворе «сгнили въездные ворота во двор, который не имел уже никакой ограды». В довершение всех бед выдачи жалования на пехоту не было в течение 16 лет, не хватало пороха, а некоторые представители новой смоленской шляхты, включая хорунжего Смоленского, Яна Храповицкого, просто сбежали из города, для защиты которого они получали доходы со своих поместий. Тем большего уважения достойны люди, в совершенно безнадежной ситуации принявшие решение обороняться. Это и сам Филипп Обухович, и полковник Корф, и смоленский подсудок Станислав Униховский, и земский писарь Александр Парчевский, и Ян Вильгельм Рачинский с Козаривова, и Захарий Парега из Присмары, и Самуил Бакановский из Баканова, и инженер Боноллиг, и многие другие польские шляхтичи, получившие владения на Смоленщине.
Эти люди поддержали местную традицию разных поколений и разных народов, эти люди стали стержнем очередной героической обороны Смоленска во время штурма 15-16 августа. В этот день, по словам царственного наблюдателя, «наши ратные люди зело храбро приступали и на башню, и на стену взошли, и бой был великий; и по грехам, под башню Польские люди подкатили порох, и наши ратные люди сошли со стен многие, а иных порохом опалило; Литовских людей убито больше двухсот человек, а наших ратных людей убито с триста человек да ранено с тысячу» [ Письма Алексея Михайловича к сестрам ].
Сын Обуховича добавляет к кратким описаниям царя и разрядов яркие картины тяжелого, яростного боя, когда даже мещане смоленские и их жены крепко бились, поливая осаждающих кипятком, сбрасывая на врагов камни и даже ульи с пчелами.
Однако даже после отбитого штурма надежды уже не было. Да к тому же играла свою роль разумная умеренность московского правителя, выдавшего в ходе завязавшихся после штурма переговоров по перемирию для уборки трупов любопытную грамоту: «…пожаловали есьми города Смоленска судью Галимонта и шляхту, и мещан, и казаков, и пушкарей, и пехоту, которые били челом нам на вечную службу и веру дали и видели наши Царские пресветлые очи, велели их ведать и оберегать от всяких обид и расправу меж ими чинить судье Галимонту.... Также мы, Великий Государь, пожаловал есьми его, судью Галимонта и шляхту, прежними их маетностями велел им владеть по прежнему, А как мы, Великий Государь, за милостью Божьею войдем в город Смоленск, пожалуем и велим им дать каждому особно их маетности, и с нашей Царского Величества жалованной грамоты по их привилегиям, кто чем владел, а мещан, и казаков та пушкарей, за которыми земли потомуж жалуем, велим дать ваши жалованные грамоты; а пехоту мы Великий Государь пожалуем нашим Царского Величества жалованьем. Дана в стану под Смоленском 8 сентября 7163 года (1654 г.). У подлинной печать большая и рука пресветлого Царского Величества» [Мурзакевич, История г. Смоленск, изд. 1903 г., стр. 34, грам. № 11].
Закончилось все тем, что смоляне «собрались огромной толпой к дому воеводы, силою взяли оттуда его знамя, отворили городские ворота, пошли к царю в лагерь, присягнули ему на подданство, и впустили в город несколько тысяч Московского войска, не дождавшись даже того срока, который был назначен им самой Москвой». Снова люди, пожелавшие сохранить верность присяге королям РП были отпущены в Литву, и снова немалое количество представителей смоленской элиты пожелало остаться: «подкоморий Смоленский, князь Самуил Друцкой-Соколинский, королевский секретарь Ян Кременевский; городской судья Голимонт; будовничий Якуб Ульнер; ротмистры - Денисович, Станкевич, Бака, Воронец… и всякие служилые люди мало не все; также и пушкари, и Смоленские казаки, и мещане все осталися в Смоленску» [Сапунов, Витебская старина, IV, стр. 37- 38]. Снова разумная умеренность после победы позволила России удержать за собой Смоленск даже и после катастроф 1659-1660-го.
На этом история развела (на время?) пути Польши и Смоленска. На этом прекратилась (на время!) история героических смоленских «сидений».
Как обычно, буду крайне признателен за любые замечания, за любую критику и указания на ошибки. А ошибок должно быть много: уж больно быстро написалось изложение давно "обрабатываемых" идей.