Дневник. 1983-86 год. Глава 28. Поэма о шедевре. Часть 1

Apr 06, 2019 10:52

Двадцать седьмая глава


Сцена из спектакля "Серсо" на фоне А. Васильева

Одно из моих самых сильных театральных впечатлений за всю жизнь и на всю жизнь. Если не самое сильное. Слов нет, одни восклицания. Много эпитетов можно применить: гениальное, необыкновенное, незабываемое... Я сумел более-менее подробно и ясно описать эту постановку. Хоть что-то полезное сделал, ведь спектакли умирают, а потом живут только в описаниях. Впрочем, не уверен, что это нынче кому-то нужно. Тем хуже для людей.
Текста много, поэтому я поделю его на две части.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.

24 июня 1985 года

Нечто уникальное

"Серсо" В. Славкина в постановке А. Васильева - уже который день анализирую впечатления, собираюсь с мыслями.
Во-первых, постановка воспринимается как нечто уникальное, как эксперимент, в ней и правда многое необычно, ее репетировали более трех лет, и Васильев добился уникальной раскованности, и внешней, и внутренней. Такая подготовка к спектаклю - вещь неординарная, результат неоспорим, но каждый спектакль так ставить нельзя, поэтому такого рода постановки становятся событиями всегда, как бы поневоле, но не на них строится история театра.
Однако побоку. Пьеса Славкина - достаточно слабое произведение, с весьма банальными мыслями, средним текстом, многословная, с претензиями, но в спектакле это не ощущается, он выстроен меньше всего на тексте и сюжете, это я уже угадываю, делая усилие, саму пьесу сквозь спектакль, относящийся к ней, как сущность к явлению. Режиссура основана на драматургии, Славкин с Васильевым вместе работали, это их общее детище, но пьеса - сценарий для удивительного спектакля, полного внетекстовых символов и гораздо более глубокого, но помимо буквального смысла произносимых слов (и, соответственно, написанных).

Преображение на наших глазах

В начале первого акта актеры произносят текст в каком-то заданном музыкальном ритме, одновременно двигаясь в том же ритме, задавая музыкальную тему. Причем в этом нет фальши, пластика и мелодика речи естественны. В дальнейшем действие строится на контрасте разговорных, психологических, танцевальных, песенных, чисто музыкальных кусков.
Условное, поэтически возвышенное соседствует и гармонирует с бытовым, реальным, почти натуралистическим. Некие, не всегда рационально объяснимые символы-образы вырастают из совершенно реальных эпизодов, диалогов, мизансцен. То и дело возникают как бы концертные номера, но они увязаны с психологическим развитием образов и с общим действием спектакля.

Сама сценическая площадка необычна. Зрители располагаются с двух сторон, напротив друг друга, а перед началом посредине стоит декорация: двухэтажный деревянный дом. Художник И. Попов верен своей фактуре - доскам, но его бытовая декорация то и дело становится символичной, поэтически освещенной, преображаясь буквально на наших глазах (большую роль в этом играет сложная и изысканная световая партитура).
Сначала неясно, как актеры могут играть так, чтобы их было видно с обеих сторон. Но начало спектакля таково: в темноте сбивают с оглушительным шумом доски с окон и дверей, и высвечивается остов здания.
Это имеет и реальный, реалистический смысл: люди освобождают и расчищают заколоченное здание, и первое действие идет под знаком необжитого дома, всё усыпано досками, внутри разгром. Что соответствует сюжетной ситуации.

Dramatis personae

Некто Петушок, неунывающий сорокалетний весельчак - его, конечно, играет А. Филозов - приводит своих друзей в дом, полученный им в наследство от бабушки. В некоем танцевальном ритме театр представляет нам героев спектакля.
Валюша - Л. Полякова, былая любовница Петушка, сорокалетняя, усталая, но изящная женщина; Володя, товарищ по работе - Ю. Гребенщиков, человек забитый, закомплексованный, тоже усталый; некто Ларс, швед по национальности, фигляр и цирковой артист (то ли по профессии, то ли по призванию) в грациозном и острохарактерном исполнении Б. Романова, актера необычной, "пронзительной" внешности; Паша, историк по профессии, обивающий двери, его играет Д. Щербаков, наименее васильевский, чисто таганковский актер, поэтому он более тяжел, с большим трудом вырывающийся из текста, более верен ему и более явно несет режиссерскую заданность. И, наконец, очаровательная Надя - Н. Андрейченко, светлый ангел спектакля, запутавшаяся кокетливая девушка, поначалу кажется особой легкой и легкого поведения, но на деле оказывается не менее серьезной и страдающей, имеющей все права на драму.


Стереоскопично и стереофонично

Они все одинокие люди, живут разобщенно и по инерции. Оптимист Петушок (так зовут его друзья) хочет всех объединить под своей крышей. Хочет сочувствия, общения, простой человеческой радости.
Казалось бы, это получается сразу. Надя легко и обаятельно флиртует (вообще удивительно театральная работа киноактрисы, но за три года хоть кого обкатаешь), Паша рисуется знаниями в истории, все ведут летучий, малозначащий диалог и одновременно танцуют легкие, обозначенные только танцы.
Мизансцены стереоскопичны и стереофоничны. Ансамбль в движении, в летучих, легких соприкосновениях, реакциях, но нет гармонии. Зияют чернотой доски, окна, стены. И дисгармония разряжается в конфликт.
Оказывается, Петушок привел и объединил всех или почти всех обманом. Они возмущаются, хотят уехать. Филозов бьется и кричит, умоляя их остаться - и все остаются, не желая терять выходной.

Явление Алексея Петренко

Второе действие начинается с неожиданно светлой и гармоничной картины: дом-декорация совершенно преобразился, он светел и прекрасен, нет валяющихся в беспорядке досок, разбросанной мебели, все собрались за общим столом с огромными красными фужерами, сидят и читают письма.


Дело в том, что в конце первого акта возник новый персонаж, некий Николай Львович, муж покойной бабушки, владелицы дома.
Образ прошлого, осколок былых времен, величественный и старомодный. Его играет А. Петренко, он непривычен, от него веет духом дореволюционной, дворянской культуры. Примерно так же он произносит слова, с каким-то былым, забытым, но счастливо воскрешенным, возрожденным произношением.



Мои дневники
Дневник. 1983-86 год

театр

Previous post Next post
Up