Мои исторические публикации. Мельпомена под знаком Марса
Предыдущая публикация
Это уже не с сайта РИА Новости. Продолжаю рубрику.
Имеет место, правда, небольшая некорректность. Текст не был опубликован целиком, убрали некоторые эпизоды. Угадайте, какие.
Однако выложу полностью, хотя потом всё это - и кое-что другое - вошло в мои Необязательные мемуары. И предисловие слегка подправлю.
Мельпомена под знаком Марса
17 мая 2013 года
Этот заголовок я придумал много лет назад, когда пытался пробить в газете "Неделя" статью о команде актеров-военнослужащих в Театре Советской армии, в которой я прослужил полтора года.
Тут в ЖЖ я о той команде молодости нашей уже писал. Но хотелось рассказать о ней где-нибудь в серьезном журнале.
И вот - удалось. Статью эту я посвящаю памяти Анатолия Андреевича Двойникова, Царствие ему Небесное, о котором обязательно надо было сказать добрые слова. Ну и очень жаль, что я перестал общаться со своими однополчанами, точнее - одновзводниками, но в этом уж я сам виноват.
Сайт журнала ITI-Info, который издает Международный институт театра, на редкость ненадежный. Да он и не открывается больше.
Текст здесь
Центральный академический театр Советской армии был интересным изобретением советской власти. Впрочем, он отличался от других театров только тем, что подчинялся Министерству не культуры, а обороны, его Главному политическому управлению, которое для краткости называли Главпур.
Генералы из Главпура определяли репертуар, выполняли цензурные функции, но во внутреннюю жизнь театра не вторгались. Здание в форме гигантской звезды, расположившееся на Суворовской площади Москвы, было по сути своей закрытым военным объектом. Поэтому распространялись о театре Советской армии самые удивительные и невероятные слухи.
Например, говорили, что есть в театре секретный подъезд, через который на сцену то ли могу въехать, то ли периодически въезжают настоящие танки. Или что все актеры, состоящие в труппе ЦАТСА, имеют воинские звания, носят погоны и регулярно занимаются строевой подготовкой.
Все это не соответствовало действительности. В театре на самом деле был (и, наверное, есть до сих пор) так называемый «танковый подъезд» сзади от большой сцены. Называется он так потому, что в давние времена, в спектакле «Сталинградцы», поставленном легендарным режиссером Алексеем Дмитриевичем Поповым, через этот подъезд на сцену втаскивали большой бутафорский танк.
Что же касается погон и воинских званий, то в труппе состояли и в театре работали, в основном, обычные штатские граждане. Но были исключения. Так, вместо директора всем руководили начальник театра в звании полковника и его заместитель, оба люди военные. А также к театру прикомандированы были два взвода во главе с командирами-прапорщиками.
Один взвод - пожарный, состоял из обычных призывников со всех концов необъятной родины, которым просто повезло оказаться в столице, да еще в театре. Они ходили в форме, регулярно маршировали, дежурили за кулисами, следили, чтобы никто не курил в неположенном месте, мыли, подметали, убирали здание. В общем, проходили обычную срочную службу.
А вот другой взвод был особенный. Официально он почему-то назывался взвод охраны и обслуживания, хотя никогда ничего не охранял. В театре и за его пределами он был известен как Команда актеров-военнослужащих. Именно в этой команде мне довелось провести в рядах вооруженных сил законные полтора года (такой срок службы полагался всем, у кого есть высшее образование) - с осени 1983 до весны 1985 года.
Актеры составляли большинство взвода, но туда регулярно призывались и театроведы, и музыканты, и режиссеры, и художники-сценографы, а также особо ценные рабочие сцены, осветители, звукорежиссеры, мебельщики и представители других театральных специальностей. Личный состав пестрел громкими фамилиями: Евстигнеев, Табаков, Козаков, Басов, Невинный и так далее, но детьми знаменитостей список не ограничивался.
Служили мы вместе и совершенно на равных, а командиром был ныне, увы, покойный старший прапорщик Анатолий Двойников. Прекрасный человек, прятавший под внешней суровостью добрую душу, и настоящий отец солдатам.
Между прочим, Двойников был моим коллегой, дипломированным театроведом. Для чего-то ему понадобилось закончить заочное отделение соответствующего факультета ГИТИСа, а диплом его писал один из бойцов, моих предшественников. При этом без курьезов не обошлось. Молодой человек явно перестарался и написал Двойникову такой блестящий диплом, что тот удостоился отличной оценки.
Несчастный прапорщик даже испугался и ругал незадачливого театроведа: «Я же просил на троечку написать, на троечку! А что мне теперь делать, если меня отличником-театроведом считать станут?!»
Но ничего страшного не случилось. Скорее всего, цену диплома отличника-заочника в погонах институтские преподаватели знали. Но у многих из них были дети, которым предстояло служить в армии, и тихая пристань команды актеров-военнослужащих была явно предпочтительнее окопов Афганистана. За возможность отправить своего ребенка в эту команду не жаль было присвоить Двойникову даже степень доктора наук. Но он ни на что подобное не претендовал, да и не от него зависело, кем именно он будет командовать.
Вокруг команды тоже ходило и до сих пор ходит немало слухов. Пришлось, например, прочитать в одной газете, будто бы командир взвода в 80-е годы прошлого века заставлял детей знаменитых артистов чистить унитазы зубной щеткой и рассказывают еще какие-то байки из армейского фольклора. Но это полная ерунда.
Никакой бессмысленной деятельностью мы не занимались. Хотя вовсе не бездельничали и не сидели сложа руки. Многие актеры участвовали в постановках, играли разные роли, в том числе и главные. А все мы, вне зависимости от профессии и образования, участвовали в массовых сценах. И точно так же, все мы помогали рабочим сцены собирать и разбирать декорации и погружать-разгружать их во время гастрольных поездок.
В этом и заключалась наша основная работа. Наряду с взводом пожарных мы обеспечивали театр бесплатной рабочей силой. Между прочим, мы занимались тяжелым физическим трудом. Детали декораций весили немало, и на Малой сцене театра таскать их приходилось исключительно вручную, там не было никакой механизации. Другое дело, что всем нам было от 20 до 28 лет максимум (после 28 в армию уже не призывали), и бояться физического труда молодым, здоровым парням - просто неприлично.
Мы и не боялись. Правда, в наших рядах царила суровая дедовщина. Только надо правильно расшифровать смысл этого понятия. Мы все были с высшим образованием, и поэтому служили по полтора года, которые четко делились на три разных периода.
Работали, то есть собирали-разбирали и грузили декорации, только «молодые», то есть, те, кто служил первые полгода. Вторую половину первого года мы трудились лишь изредка, когда случался аврал, чрезвычайная ситуация. Наконец, так называемые «дедушки», которые служили последние полгода, совсем не работали. Лишь под самый конец они выдавали классический «дембельский аккорд» - все вместе, дружно показывали молодым, как надо работать.
Этот порядок соблюдался твердо и неукоснительно. За его соблюдением следил сержант, из «дедушек», однако ему не требовалось ни заставлять, ни подавлять. Сопротивления не было. Никаких «бунтов» или «восстаний» я не припомню. Команда фактически была саморегулируемой системой. Командир взвода прапорщик Двойников в эти внутренние дела не вникал.
Хотя бы в этом наша служба была похожа на армейскую. Только, естественно, не было никаких издевательств, рукоприкладства. Отношения между «дедушками» и молодыми были нормальные, многие дружили, вместе отдыхали, в том числе и - чего греха таить? - выпивали, и уж при этом царило полное равенство и братство.
Из всех прочих армейских атрибутов был один вечный комплект парадной военной формы, который каждое пополнение надевало ровно один раз - на присягу, которую мы принимали прямо в здании театра, в присутствии начальника и его заместителя.
Из формы присутствовали только кителя, ремень, брюки и ботинки. При этом нам категорически не выдавали фуражек - чтобы не понадобилось никому из нас отдавать честь. В театр на присягу могли приехать полковники или генералы из Главпура, а у театрального начальства не было уверенности, что мы сумеем отдать честь правильно. Нас этому просто не обучали, как и строевой подготовке, и прочей служебной рутине.
В театр мы приезжали утром, как на работу, а вечером отбывали домой. Впрочем, имелась в здании и «казарма» - комната с удобными кроватями в два этажа. Там молодые могли отдохнуть и поспать днем, между работами. Да любой из нас мог переночевать, если вдруг его домой не тянуло.
Строго говоря, театральные начальники не воспринимали нас как солдат. Правда, однажды, когда в театр пришел новый заместитель начальника, капитан второго ранга из политработников, он попробовал ввести в команде армейские порядки.
Со строевой подготовкой у него сразу же ничего не вышло. Тогда сухопутный моряк решил устроить нам политические занятия, заставил нас тупо конспектировать решения очередного съезда КПСС. И это при том, что практически все мы сдали госэкзамены и могли сами провести какую угодно политинформацию.
В конце концов пришлось некоторым из нас надавить через своих известных родителей на Двойникова, а тому - на начальника театра, что бы он приказал своему заместителю прекратить нагружать нас посторонними занятиями.
Наш командир прекрасно понимал специфику подчиненного ему контингента. Время от времени он любил покричать и изобразить суровость: «Будете до белых мух у меня служить!» (это значило - заставить демобилизоваться не осенью, как всех, а зимой, ближе к Новому году, а то и после него, на что теоретически у Двойникова было право). Но он никогда не переходил от слов к делу, и когда у кого-то были проблемы, сложные семейные обстоятельства - всегда шел навстречу.
Кроме того, старший прапорщик Двойников отличался умом и сметливостью. Как раз в то время, когда я служил, прозвучало сообщение о том, что некогда всесильный, но уже бывший министр внутренних дел Николай Щелокова лишен всех своих воинских званий. «Что же это значит?» - спросил я в недоумении. Сидевший рядом Двойников тут же прокомментировал: «Это значит, что Щелокова перевели в шпионы».
Когда же умер генеральный секретарь Юрий Андропов, и его место занял престарелый Константин Черненко, меня послали в Военторг за портретом покойного генсека. В театре его не оказалось, а нужно было выставить его в траурной рамке. Я уже собрался ехать, когда меня догнал Двойников, сунул мне в руку еще три рубля и сказал: «На всякий случай портрет Черненко тоже купи».
Таким образом, наш командир проявил прозорливость, ибо меньше, чем через год, траурный портрет Черненко тоже понадобился, и его просто вынули из укромного места.
Была и еще одна комическая история с портретом, на сей раз - Ленина. Дело в том, что каждый год 22 апреля огромное полотнище с лицом Владимира Ильича натягивали на фасад театра. Так было и в 1984-м. Но никто не заметил, что внизу под портретом осталась афиша, где было написано крупными буквами название ближайшей премьеры - «Идиот». По роману Федора Достоевского.
Вышло так, что мимо театра проезжал какой-то важный генерал и увидел всю эту композицию: гигантский портрет Ленина, под которым написано «Идиот». Разразился громкий скандал. Пришлось нам срочно убирать афишу, чтобы она не компрометировала вождя мирового пролетариата.
Анатолий Двойников был сам не чужд театральности. Хотя на сцену не выходил, за кулисами устраивал неплохие инсценировки.
Через команду прошли почти все молодые актеры из труппы ЦАТСА, в том числе будущие звезды кино Александр Балуев и Олег Меньшиков. Так вот, Меньшиков однажды стал жертвой сурового розыгрыша.
Началось с того, что Олег искусно передразнил своеобразную манеру речи Двойникова, и тот случайно услышал. И ответил: объявил Меньшикову, что его переводят в далекий дальневосточный гарнизон. Показывал какие-то бумаги, приказы, цокал языком, сочувствовал, даже помогал собирать пожитки..
И лишь в самый последний момент, когда погрустневший молодой актер с чемоданчиком уже выходил на улицу к якобы ожидавшему его грузовику, Двойников «раскололся» и объявил о розыгрыше. До этой минуты роль свою прапорщик исполнил безупречно.
Все-таки мы служили не где-нибудь, а в театре. Появлялись на подмостках рядом с выдающимися актерами и актрисами. Конечно, в первую очередь это касалось профессиональных актеров, но даже мне, театроведу, выходившему на сцену только в массовке, удавалось соприкасаться с высоким искусством. И собственной шкурой почувствовать разницы между просто хорошим актером и великим мастером, прошедшим настоящую школу переживания.
Среди постановок, в которых мы участвовали всей командой, было «Последнее свидание» по пьесе Александра Галина. Наш массовый выход был в финале, когда главный герой-фронтовик умирает. Оформлено это было метафорически. Сначала на сцену выезжала фурка в виде товарного вагона, полного новобранцев в форме времен Великой Отечественной войны (это мы и были). Затем главный герой прыгал к нам, в самую гущу, мы поднимали его и дружно качали и подбрасывали.
Обычно главную роль играл Александр Михайлушкин, который все делал четко и правильно. Пока мы его подбрасывали, он шутил с нами, кричал: «только не уроните, гады!», мы в ответ тоже хулиганили и делали вид, что расступаемся и не будем его ловить. Так, в шутках и прибаутках, заканчивался спектакль, и мы все вместе шли на сцену принимать аплодисменты.
Но однажды главную роль в спектакле играл первый ее исполнитель, народный артист СССР Николай Пастухов. И он в корне перевернул ситуацию. Мы в финале выехали на сцену и приготовились к привычным играм. Но когда Пастухов прыгнул к нам в вагон, у нас пропала всякая охота шутить.
Актера невозможно было узнать. Он весь чудесно преобразился. Он плакал настоящими слезами, плакал от радости при встрече с однополчанами, которых не видел сорок лет. Николай Пастухов был настолько достоверен, он до такой степени - в буквальном смысле - перевоплотился в своего героя, что даже я, не будучи актером, на несколько минут забыл обо всех сценических условностях и поверил в предлагаемые обстоятельства.
Мы все были потрясены. Эта простая сцена вдруг отняла у нас столько сил, не физических, а душевных, соприкосновение с настоящим искусством переживания, которое продемонстрировал Пастухов, привело к такому эмоциональному опустошению, что я впервые понял смысл фразы: искусство требует жертв.
Под конец вернусь к тому, с чего начал. Несмотря на то, что Центральный академический театр Советской армии находился в подчинении Министерству обороны, это был нормальный и типичный театр той эпохи.
Строго говоря, так называемая «военно-патриотическая» тематика занимала в репертуаре ЦАТСА не больше места, чем в афише любого советского театра. Находилось место и Достоевскому, и «Даме с камелиями» Дюма-сына, и Шекспиру, и даже Дмитрию Мережковскому, его драме «Павел Первый», в которой главную роль играл великий актер, народный артист СССР Олег Борисов.
Театр Советской армии славился своими артистами. Его славу тогда составляли и вышеупомянутый Николай Пастухов, и неувядаемый Владимир Зельдин, и популярная Лариса Голубкина, и ныне покойные Нина Сазонова, Людмила Касаткина и Владимир Сошальский… На них ходили зрители, которым неважно было, какому министерству подчиняется театр. Гибрид музы трагедии Мельпомены и бога войны Марса оказался вполне жизнеспособным. Недаром театр - уже не Советской, а Российской армии - существует, живет и работает до сих пор. И закрываться не собирается.
Вперед в прошлое. Мои исторические публикации
Это уже не с сайта РИА Новости. Продолжаю рубрику.
Имеет место, правда, небольшая некорректность. Текст не был опубликован целиком, убрали некоторые эпизоды. Угадайте, какие.
Однако выложу полностью, хотя потом всё это - и кое-что другое - вошло в мои Необязательные мемуары. И предисловие слегка подправлю.
Мельпомена под знаком Марса
17 мая 2013 года
Этот заголовок я придумал много лет назад, когда пытался пробить в газете "Неделя" статью о команде актеров-военнослужащих в Театре Советской армии, в которой я прослужил полтора года.
Тут в ЖЖ я о той команде молодости нашей уже писал. Но хотелось рассказать о ней где-нибудь в серьезном журнале.
И вот - удалось. Статью эту я посвящаю памяти Анатолия Андреевича Двойникова, Царствие ему Небесное, о котором обязательно надо было сказать добрые слова. Ну и очень жаль, что я перестал общаться со своими однополчанами, точнее - одновзводниками, но в этом уж я сам виноват.
Сайт журнала ITI-Info, который издает Международный институт театра, на редкость ненадежный. Да он и не открывается больше.
Текст здесь
Центральный академический театр Советской армии был интересным изобретением советской власти. Впрочем, он отличался от других театров только тем, что подчинялся Министерству не культуры, а обороны, его Главному политическому управлению, которое для краткости называли Главпур.
Генералы из Главпура определяли репертуар, выполняли цензурные функции, но во внутреннюю жизнь театра не вторгались. Здание в форме гигантской звезды, расположившееся на Суворовской площади Москвы, было по сути своей закрытым военным объектом. Поэтому распространялись о театре Советской армии самые удивительные и невероятные слухи.
Например, говорили, что есть в театре секретный подъезд, через который на сцену то ли могу въехать, то ли периодически въезжают настоящие танки. Или что все актеры, состоящие в труппе ЦАТСА, имеют воинские звания, носят погоны и регулярно занимаются строевой подготовкой.
Все это не соответствовало действительности. В театре на самом деле был (и, наверное, есть до сих пор) так называемый «танковый подъезд» сзади от большой сцены. Называется он так потому, что в давние времена, в спектакле «Сталинградцы», поставленном легендарным режиссером Алексеем Дмитриевичем Поповым, через этот подъезд на сцену втаскивали большой бутафорский танк.
Что же касается погон и воинских званий, то в труппе состояли и в театре работали, в основном, обычные штатские граждане. Но были исключения. Так, вместо директора всем руководили начальник театра в звании полковника и его заместитель, оба люди военные. А также к театру прикомандированы были два взвода во главе с командирами-прапорщиками.
Один взвод - пожарный, состоял из обычных призывников со всех концов необъятной родины, которым просто повезло оказаться в столице, да еще в театре. Они ходили в форме, регулярно маршировали, дежурили за кулисами, следили, чтобы никто не курил в неположенном месте, мыли, подметали, убирали здание. В общем, проходили обычную срочную службу.
А вот другой взвод был особенный. Официально он почему-то назывался взвод охраны и обслуживания, хотя никогда ничего не охранял. В театре и за его пределами он был известен как Команда актеров-военнослужащих. Именно в этой команде мне довелось провести в рядах вооруженных сил законные полтора года (такой срок службы полагался всем, у кого есть высшее образование) - с осени 1983 до весны 1985 года.
Актеры составляли большинство взвода, но туда регулярно призывались и театроведы, и музыканты, и режиссеры, и художники-сценографы, а также особо ценные рабочие сцены, осветители, звукорежиссеры, мебельщики и представители других театральных специальностей. Личный состав пестрел громкими фамилиями: Евстигнеев, Табаков, Козаков, Басов, Невинный и так далее, но детьми знаменитостей список не ограничивался.
Служили мы вместе и совершенно на равных, а командиром был ныне, увы, покойный старший прапорщик Анатолий Двойников. Прекрасный человек, прятавший под внешней суровостью добрую душу, и настоящий отец солдатам.
Между прочим, Двойников был моим коллегой, дипломированным театроведом. Для чего-то ему понадобилось закончить заочное отделение соответствующего факультета ГИТИСа, а диплом его писал один из бойцов, моих предшественников. При этом без курьезов не обошлось. Молодой человек явно перестарался и написал Двойникову такой блестящий диплом, что тот удостоился отличной оценки.
Несчастный прапорщик даже испугался и ругал незадачливого театроведа: «Я же просил на троечку написать, на троечку! А что мне теперь делать, если меня отличником-театроведом считать станут?!»
Но ничего страшного не случилось. Скорее всего, цену диплома отличника-заочника в погонах институтские преподаватели знали. Но у многих из них были дети, которым предстояло служить в армии, и тихая пристань команды актеров-военнослужащих была явно предпочтительнее окопов Афганистана. За возможность отправить своего ребенка в эту команду не жаль было присвоить Двойникову даже степень доктора наук. Но он ни на что подобное не претендовал, да и не от него зависело, кем именно он будет командовать.
Вокруг команды тоже ходило и до сих пор ходит немало слухов. Пришлось, например, прочитать в одной газете, будто бы командир взвода в 80-е годы прошлого века заставлял детей знаменитых артистов чистить унитазы зубной щеткой и рассказывают еще какие-то байки из армейского фольклора. Но это полная ерунда.
Никакой бессмысленной деятельностью мы не занимались. Хотя вовсе не бездельничали и не сидели сложа руки. Многие актеры участвовали в постановках, играли разные роли, в том числе и главные. А все мы, вне зависимости от профессии и образования, участвовали в массовых сценах. И точно так же, все мы помогали рабочим сцены собирать и разбирать декорации и погружать-разгружать их во время гастрольных поездок.
В этом и заключалась наша основная работа. Наряду с взводом пожарных мы обеспечивали театр бесплатной рабочей силой. Между прочим, мы занимались тяжелым физическим трудом. Детали декораций весили немало, и на Малой сцене театра таскать их приходилось исключительно вручную, там не было никакой механизации. Другое дело, что всем нам было от 20 до 28 лет максимум (после 28 в армию уже не призывали), и бояться физического труда молодым, здоровым парням - просто неприлично.
Мы и не боялись. Правда, в наших рядах царила суровая дедовщина. Только надо правильно расшифровать смысл этого понятия. Мы все были с высшим образованием, и поэтому служили по полтора года, которые четко делились на три разных периода.
Работали, то есть собирали-разбирали и грузили декорации, только «молодые», то есть, те, кто служил первые полгода. Вторую половину первого года мы трудились лишь изредка, когда случался аврал, чрезвычайная ситуация. Наконец, так называемые «дедушки», которые служили последние полгода, совсем не работали. Лишь под самый конец они выдавали классический «дембельский аккорд» - все вместе, дружно показывали молодым, как надо работать.
Этот порядок соблюдался твердо и неукоснительно. За его соблюдением следил сержант, из «дедушек», однако ему не требовалось ни заставлять, ни подавлять. Сопротивления не было. Никаких «бунтов» или «восстаний» я не припомню. Команда фактически была саморегулируемой системой. Командир взвода прапорщик Двойников в эти внутренние дела не вникал.
Хотя бы в этом наша служба была похожа на армейскую. Только, естественно, не было никаких издевательств, рукоприкладства. Отношения между «дедушками» и молодыми были нормальные, многие дружили, вместе отдыхали, в том числе и - чего греха таить? - выпивали, и уж при этом царило полное равенство и братство.
Из всех прочих армейских атрибутов был один вечный комплект парадной военной формы, который каждое пополнение надевало ровно один раз - на присягу, которую мы принимали прямо в здании театра, в присутствии начальника и его заместителя.
Из формы присутствовали только кителя, ремень, брюки и ботинки. При этом нам категорически не выдавали фуражек - чтобы не понадобилось никому из нас отдавать честь. В театр на присягу могли приехать полковники или генералы из Главпура, а у театрального начальства не было уверенности, что мы сумеем отдать честь правильно. Нас этому просто не обучали, как и строевой подготовке, и прочей служебной рутине.
В театр мы приезжали утром, как на работу, а вечером отбывали домой. Впрочем, имелась в здании и «казарма» - комната с удобными кроватями в два этажа. Там молодые могли отдохнуть и поспать днем, между работами. Да любой из нас мог переночевать, если вдруг его домой не тянуло.
Строго говоря, театральные начальники не воспринимали нас как солдат. Правда, однажды, когда в театр пришел новый заместитель начальника, капитан второго ранга из политработников, он попробовал ввести в команде армейские порядки.
Со строевой подготовкой у него сразу же ничего не вышло. Тогда сухопутный моряк решил устроить нам политические занятия, заставил нас тупо конспектировать решения очередного съезда КПСС. И это при том, что практически все мы сдали госэкзамены и могли сами провести какую угодно политинформацию.
В конце концов пришлось некоторым из нас надавить через своих известных родителей на Двойникова, а тому - на начальника театра, что бы он приказал своему заместителю прекратить нагружать нас посторонними занятиями.
Наш командир прекрасно понимал специфику подчиненного ему контингента. Время от времени он любил покричать и изобразить суровость: «Будете до белых мух у меня служить!» (это значило - заставить демобилизоваться не осенью, как всех, а зимой, ближе к Новому году, а то и после него, на что теоретически у Двойникова было право). Но он никогда не переходил от слов к делу, и когда у кого-то были проблемы, сложные семейные обстоятельства - всегда шел навстречу.
Кроме того, старший прапорщик Двойников отличался умом и сметливостью. Как раз в то время, когда я служил, прозвучало сообщение о том, что некогда всесильный, но уже бывший министр внутренних дел Николай Щелокова лишен всех своих воинских званий. «Что же это значит?» - спросил я в недоумении. Сидевший рядом Двойников тут же прокомментировал: «Это значит, что Щелокова перевели в шпионы».
Когда же умер генеральный секретарь Юрий Андропов, и его место занял престарелый Константин Черненко, меня послали в Военторг за портретом покойного генсека. В театре его не оказалось, а нужно было выставить его в траурной рамке. Я уже собрался ехать, когда меня догнал Двойников, сунул мне в руку еще три рубля и сказал: «На всякий случай портрет Черненко тоже купи».
Таким образом, наш командир проявил прозорливость, ибо меньше, чем через год, траурный портрет Черненко тоже понадобился, и его просто вынули из укромного места.
Была и еще одна комическая история с портретом, на сей раз - Ленина. Дело в том, что каждый год 22 апреля огромное полотнище с лицом Владимира Ильича натягивали на фасад театра. Так было и в 1984-м. Но никто не заметил, что внизу под портретом осталась афиша, где было написано крупными буквами название ближайшей премьеры - «Идиот». По роману Федора Достоевского.
Вышло так, что мимо театра проезжал какой-то важный генерал и увидел всю эту композицию: гигантский портрет Ленина, под которым написано «Идиот». Разразился громкий скандал. Пришлось нам срочно убирать афишу, чтобы она не компрометировала вождя мирового пролетариата.
Анатолий Двойников был сам не чужд театральности. Хотя на сцену не выходил, за кулисами устраивал неплохие инсценировки.
Через команду прошли почти все молодые актеры из труппы ЦАТСА, в том числе будущие звезды кино Александр Балуев и Олег Меньшиков. Так вот, Меньшиков однажды стал жертвой сурового розыгрыша.
Началось с того, что Олег искусно передразнил своеобразную манеру речи Двойникова, и тот случайно услышал. И ответил: объявил Меньшикову, что его переводят в далекий дальневосточный гарнизон. Показывал какие-то бумаги, приказы, цокал языком, сочувствовал, даже помогал собирать пожитки..
И лишь в самый последний момент, когда погрустневший молодой актер с чемоданчиком уже выходил на улицу к якобы ожидавшему его грузовику, Двойников «раскололся» и объявил о розыгрыше. До этой минуты роль свою прапорщик исполнил безупречно.
Все-таки мы служили не где-нибудь, а в театре. Появлялись на подмостках рядом с выдающимися актерами и актрисами. Конечно, в первую очередь это касалось профессиональных актеров, но даже мне, театроведу, выходившему на сцену только в массовке, удавалось соприкасаться с высоким искусством. И собственной шкурой почувствовать разницы между просто хорошим актером и великим мастером, прошедшим настоящую школу переживания.
Среди постановок, в которых мы участвовали всей командой, было «Последнее свидание» по пьесе Александра Галина. Наш массовый выход был в финале, когда главный герой-фронтовик умирает. Оформлено это было метафорически. Сначала на сцену выезжала фурка в виде товарного вагона, полного новобранцев в форме времен Великой Отечественной войны (это мы и были). Затем главный герой прыгал к нам, в самую гущу, мы поднимали его и дружно качали и подбрасывали.
Обычно главную роль играл Александр Михайлушкин, который все делал четко и правильно. Пока мы его подбрасывали, он шутил с нами, кричал: «только не уроните, гады!», мы в ответ тоже хулиганили и делали вид, что расступаемся и не будем его ловить. Так, в шутках и прибаутках, заканчивался спектакль, и мы все вместе шли на сцену принимать аплодисменты.
Но однажды главную роль в спектакле играл первый ее исполнитель, народный артист СССР Николай Пастухов. И он в корне перевернул ситуацию. Мы в финале выехали на сцену и приготовились к привычным играм. Но когда Пастухов прыгнул к нам в вагон, у нас пропала всякая охота шутить.
Актера невозможно было узнать. Он весь чудесно преобразился. Он плакал настоящими слезами, плакал от радости при встрече с однополчанами, которых не видел сорок лет. Николай Пастухов был настолько достоверен, он до такой степени - в буквальном смысле - перевоплотился в своего героя, что даже я, не будучи актером, на несколько минут забыл обо всех сценических условностях и поверил в предлагаемые обстоятельства.
Мы все были потрясены. Эта простая сцена вдруг отняла у нас столько сил, не физических, а душевных, соприкосновение с настоящим искусством переживания, которое продемонстрировал Пастухов, привело к такому эмоциональному опустошению, что я впервые понял смысл фразы: искусство требует жертв.
Под конец вернусь к тому, с чего начал. Несмотря на то, что Центральный академический театр Советской армии находился в подчинении Министерству обороны, это был нормальный и типичный театр той эпохи.
Строго говоря, так называемая «военно-патриотическая» тематика занимала в репертуаре ЦАТСА не больше места, чем в афише любого советского театра. Находилось место и Достоевскому, и «Даме с камелиями» Дюма-сына, и Шекспиру, и даже Дмитрию Мережковскому, его драме «Павел Первый», в которой главную роль играл великий актер, народный артист СССР Олег Борисов.
Театр Советской армии славился своими артистами. Его славу тогда составляли и вышеупомянутый Николай Пастухов, и неувядаемый Владимир Зельдин, и популярная Лариса Голубкина, и ныне покойные Нина Сазонова, Людмила Касаткина и Владимир Сошальский… На них ходили зрители, которым неважно было, какому министерству подчиняется театр. Гибрид музы трагедии Мельпомены и бога войны Марса оказался вполне жизнеспособным. Недаром театр - уже не Советской, а Российской армии - существует, живет и работает до сих пор. И закрываться не собирается.
Вперед в прошлое. Мои исторические публикации