Дневник. Глава 3. Последний советский Гамлет
Предыдущая глава
Всё я правильно тогда написал про этот спектакль. Сколько ни напрягаю память, не могу вспомнить Янковского - Гамлета. Прекрасно помню Офелию - Сашу Захарову, особенно Гертруду - Инну Чурикову. Збруев - Клавдий и Мих. Козаков - Полоний тоже встают перед глазами. А вот главный герой ускользает.
Увы, это была неудачная работа замечательного актера, очень жаль.
После спектакля, хотя далеко не сразу, я выступал на его обсуждении в культурных Инстанциях г. Москвы, вместе с Алексеем Вадимовичем Бартошевичем, Витасом Силюнасом, критиком Евгением Сурковым, других не помню, а перед нами сидели Глеб Панфилов и Марк Захаров.
Слава богу, речь не шла о том, чтобы принять или не принять спектакль, наступили новые времена, когда разрешали все постановки, поэтому мы могли свободно высказывать свое мнение, не опасаясь за судьбу премьеры. И я тогда высказался на полную катушку, в том же духе, как написал в дневнике, только актеров не критиковал, зато не пощадил режиссера Панфилова, тот аж обалдел от напора театроведа-молокососа. Ну что ж, и я отдал дань юношескому максимализму.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
14 июня 1986 года
Опустили на сумароковский уровень
Вот и дождались мы нового "Гамлета". В Ленкоме кинорежиссер Г. Панфилов поставил свою версию этого неувядаемого произведения. Многое в спектакле приводит в удивление и изумление, не всегда положительного характера.
Во-первых, выбран перевод М. Лозинского, литературный, костюмный, архаично-старомодный, тяжеловесный. Половина стихов еле-еле произносима, тяжело воспринимается, лезут в уши дикие ляпсусы (Клавдия называют "царем", аж сумароковский уровень, звучит слово "вежество", из XVIII века, даже для Пушкина оно было устарелым).
Но как всякий перевод - концепция, так и выбор перевода "Гамлета" - это часть концепции. И по просмотре спектакля стало ясно, что этот перевод здесь не случаен. Режиссер изначально отгородился непроницаемым щитом текста Лозинского от каких бы то ни было актуальных проблем и вопросов, от любых параллелей с сегодняшними заботами и муками интеллектуальных, мыслящих людей.
На спектакле лежит отпечаток абстрагированности, боязни какой-либо конкретной концепции, пристальный интерес к частному за счет целого, свойственный последнему этапу сценической истории Шекспира. Причем в гораздо большей степени, чем в эстонском "Гамлете", хотя тот спектакль был менее противоречив, более спокойного ритма, лишен постановочных эффектов, да Бог с ними.
Датский принц читает стихи
Кинематографическая рука чувствуется в начале спектакля. Наплывом появляется детство Гамлета, играющего в мяч с другим мальчиком, коим оказывается Клавдий. Зачем это? Но многие кинорежиссеры в последнее время любят дать наплыв золотого детства уже взрослого героя (вот хотя бы в "Джекиле и Хайде" А. Орлова). Зачем? А просто так, для наивного контраста, для констатации факта, что все когда-то были детьми, по засасывающей инерции мышления.
А самое начало спектакля - монолог "Быть или не быть".
Не стоит наверно доказывать, что этот монолог - определенный этап развития характера героя, и не случайно он расположен в самой середине трагедии. Здесь это стихотворение Гамлета, так и читает его О. Янковский, который меня особенно удивил и поразил.
Он решил всячески преодолеть сложившиеся представления о себе, как об интеллектуальном и мягком актере. Его Гамлет - человек действия, воин, мастер шпаги и немножко мыслитель и поэт, но очень в меру. Он решителен, язвителен, умен, все его мысли устремлены на месть убийце отца.
Хорошая супертрадиционная трактовка, совершенно в духе Л. Оливье. И это Янковский, актер, так тонко выражающий самые неуловимые фибры современного характера? К сожалению, в роли Гамлета он бесконечно далек от нас, до такой степени, что становится неинтересен.
Нет вывихнутого времени
А что? Сюжет известный, после половины первого акта исполнение Янковского абсолютно предсказуемо, никакого развития, переходов, взрывов, все так, как уже десятки раз играли неплохие актеры, а собственной трактовки, собственного взгляда нет.
Причина в том, что нет этой трактовки у режиссера. О чем его спектакль? Да о том, как умный и смелый принц отомстил своему дяде и погиб. Семейная история, семейная драма, даже не трагедия, ибо Гамлет - Янковский лишь произносит слова о вывихнутом времени, но этого нет в его исполнении, его второй план - на уровне личных связей, взаимосвязей, симпатий и антипатий.
Янковский отказался от своей индивидуальности, он добился абсолютно профессионального результата, но не прибавил ничего к сценической истории великого образа.
Гуляка-рубака и глупый старик
Режиссер, не добившись обобщающих концепций, да и не ставя перед собой столь высоких задач, уделил много внимания частным перипетиям, внутренним связям, подробному проживанию, психологическим тонкостям и контактам. Не всё получилось и здесь, не всё наработано, но кое-что ясно и сейчас.
Клавдий - А. Збруев - пьяница, гуляка, рубака, любит Гертруду, побаивается и не любит Гамлета. В меру хитер, в меру развратен, вроде бы жесток, неприятный, в общем, человек, довольно примитивный, лучше бы Збруев не произносил монолога о нечистой совести, вздор всё это.
Полоний - М. Козаков - глупый, суетливый старик, полное ничтожество. Кроме того, актер всё утрирует до максимума, доводит остранение образа до кривляния, комикует, заигрывает с публикой. Привел меня своей актерской несдержанностью в изумление. На сцене что ли давно не играл?
Чурикова оправдывает всё
Офелия - А. Захарова - безумна с самого начала, это я пошутил, но в актрисе есть какая-то патология, позволяющая ей с удивительной силой сыграть сцены безумия, ставшие подлинным откровением.
Основа бреда Офелии - страстная любовь к Гамлету, что тонко выражено режиссером. Офелия целует, ласкает и даже запихивает под ночную рубашку, вставляет между ног тряпичную куклу - подарок Гамлета.
Эта сексуальная метафора свойственна постановке, здесь она хороша, но какие-то намеки на эдипов комплекс вызывают лишь недоумение.
Кстати, страстная любовь Офелии до сцены безумия никак не выражена, и это нарушает цельность даже этого одного рисунка. Возможно, что актриса не до конца его пока выстроила, что ж, это дело поправимое.
Гертруда - И. Чурикова - самое лучшее в спектакле, сложный психологический рисунок, где борется любовь к сыну и к Клавдию, сознание собственной греховности, слабости и стремление к блеску и удовольствиям.
Чурикова оправдывает всё, даже идиотски-гротескный танец придворных. Я впервые вижу столь сложное, точное и совершенное решение образа Гертруды (А. Демидова была проще и мельче).
Обидно за хорошего актера
Итак, костюмный спектакль, сознательно абстрагированный от исторических, политических, идеологических реалий. Но возникает вопрос, зачем он возник, для чего поставлен?
Он необязателен, он лишен какого-либо философского содержания. Хотя он и выражает современность именно в том, что не желает иметь к ней никакого отношения.
Надо признать, что спектакль сей представляет определенную эстетическую ценность, есть ряд сильных мест, эффектных сценических образов. Но обидно, что замечательный современный актер Олег Янковский оказался умелым копировальщиком, а не творцом и создателем, к чему он изначально имел все основания.
1 июля
Трагедия о невозможности трагедии
Передумывая написанное о "Гамлете", пришел я к такому афористичному выводу: это спектакль о том, что в наше время Гамлеты невозможны.
Хотя непонятно, почему именно эту трагедию надо ставить на эту тему, очень много пьес написано о том, как сливается со средой яркая личность, как незаурядный ум покупается или сам "скурвивается".
В общем, изначально и концептуально "Гамлет" без Гамлета, без гамлетизма, без раздумий над жизнью и смертью. И потому, заведомо отказываясь от многих важных вещей, Панфилов вынужден был до предела напрячь фантазию, чтобы заполнить вакуум, и в какой-то мере преуспел, показал недюжинное пространственное театральное мышление. Но главное ушло, спектакль изумляет алогичностью и приводит в недоумение.
Мои дневники
Дневник. Тетрадь №3. 1986-87
Необязательные мемуары
Всё я правильно тогда написал про этот спектакль. Сколько ни напрягаю память, не могу вспомнить Янковского - Гамлета. Прекрасно помню Офелию - Сашу Захарову, особенно Гертруду - Инну Чурикову. Збруев - Клавдий и Мих. Козаков - Полоний тоже встают перед глазами. А вот главный герой ускользает.
Увы, это была неудачная работа замечательного актера, очень жаль.
После спектакля, хотя далеко не сразу, я выступал на его обсуждении в культурных Инстанциях г. Москвы, вместе с Алексеем Вадимовичем Бартошевичем, Витасом Силюнасом, критиком Евгением Сурковым, других не помню, а перед нами сидели Глеб Панфилов и Марк Захаров.
Слава богу, речь не шла о том, чтобы принять или не принять спектакль, наступили новые времена, когда разрешали все постановки, поэтому мы могли свободно высказывать свое мнение, не опасаясь за судьбу премьеры. И я тогда высказался на полную катушку, в том же духе, как написал в дневнике, только актеров не критиковал, зато не пощадил режиссера Панфилова, тот аж обалдел от напора театроведа-молокососа. Ну что ж, и я отдал дань юношескому максимализму.
Краткие пояснения даю курсивом. И для удобства решил снабдить свои старые записи заголовками и подзаголовками.
14 июня 1986 года
Опустили на сумароковский уровень
Вот и дождались мы нового "Гамлета". В Ленкоме кинорежиссер Г. Панфилов поставил свою версию этого неувядаемого произведения. Многое в спектакле приводит в удивление и изумление, не всегда положительного характера.
Во-первых, выбран перевод М. Лозинского, литературный, костюмный, архаично-старомодный, тяжеловесный. Половина стихов еле-еле произносима, тяжело воспринимается, лезут в уши дикие ляпсусы (Клавдия называют "царем", аж сумароковский уровень, звучит слово "вежество", из XVIII века, даже для Пушкина оно было устарелым).
Но как всякий перевод - концепция, так и выбор перевода "Гамлета" - это часть концепции. И по просмотре спектакля стало ясно, что этот перевод здесь не случаен. Режиссер изначально отгородился непроницаемым щитом текста Лозинского от каких бы то ни было актуальных проблем и вопросов, от любых параллелей с сегодняшними заботами и муками интеллектуальных, мыслящих людей.
На спектакле лежит отпечаток абстрагированности, боязни какой-либо конкретной концепции, пристальный интерес к частному за счет целого, свойственный последнему этапу сценической истории Шекспира. Причем в гораздо большей степени, чем в эстонском "Гамлете", хотя тот спектакль был менее противоречив, более спокойного ритма, лишен постановочных эффектов, да Бог с ними.
Датский принц читает стихи
Кинематографическая рука чувствуется в начале спектакля. Наплывом появляется детство Гамлета, играющего в мяч с другим мальчиком, коим оказывается Клавдий. Зачем это? Но многие кинорежиссеры в последнее время любят дать наплыв золотого детства уже взрослого героя (вот хотя бы в "Джекиле и Хайде" А. Орлова). Зачем? А просто так, для наивного контраста, для констатации факта, что все когда-то были детьми, по засасывающей инерции мышления.
А самое начало спектакля - монолог "Быть или не быть".
Не стоит наверно доказывать, что этот монолог - определенный этап развития характера героя, и не случайно он расположен в самой середине трагедии. Здесь это стихотворение Гамлета, так и читает его О. Янковский, который меня особенно удивил и поразил.
Он решил всячески преодолеть сложившиеся представления о себе, как об интеллектуальном и мягком актере. Его Гамлет - человек действия, воин, мастер шпаги и немножко мыслитель и поэт, но очень в меру. Он решителен, язвителен, умен, все его мысли устремлены на месть убийце отца.
Хорошая супертрадиционная трактовка, совершенно в духе Л. Оливье. И это Янковский, актер, так тонко выражающий самые неуловимые фибры современного характера? К сожалению, в роли Гамлета он бесконечно далек от нас, до такой степени, что становится неинтересен.
Нет вывихнутого времени
А что? Сюжет известный, после половины первого акта исполнение Янковского абсолютно предсказуемо, никакого развития, переходов, взрывов, все так, как уже десятки раз играли неплохие актеры, а собственной трактовки, собственного взгляда нет.
Причина в том, что нет этой трактовки у режиссера. О чем его спектакль? Да о том, как умный и смелый принц отомстил своему дяде и погиб. Семейная история, семейная драма, даже не трагедия, ибо Гамлет - Янковский лишь произносит слова о вывихнутом времени, но этого нет в его исполнении, его второй план - на уровне личных связей, взаимосвязей, симпатий и антипатий.
Янковский отказался от своей индивидуальности, он добился абсолютно профессионального результата, но не прибавил ничего к сценической истории великого образа.
Гуляка-рубака и глупый старик
Режиссер, не добившись обобщающих концепций, да и не ставя перед собой столь высоких задач, уделил много внимания частным перипетиям, внутренним связям, подробному проживанию, психологическим тонкостям и контактам. Не всё получилось и здесь, не всё наработано, но кое-что ясно и сейчас.
Клавдий - А. Збруев - пьяница, гуляка, рубака, любит Гертруду, побаивается и не любит Гамлета. В меру хитер, в меру развратен, вроде бы жесток, неприятный, в общем, человек, довольно примитивный, лучше бы Збруев не произносил монолога о нечистой совести, вздор всё это.
Полоний - М. Козаков - глупый, суетливый старик, полное ничтожество. Кроме того, актер всё утрирует до максимума, доводит остранение образа до кривляния, комикует, заигрывает с публикой. Привел меня своей актерской несдержанностью в изумление. На сцене что ли давно не играл?
Чурикова оправдывает всё
Офелия - А. Захарова - безумна с самого начала, это я пошутил, но в актрисе есть какая-то патология, позволяющая ей с удивительной силой сыграть сцены безумия, ставшие подлинным откровением.
Основа бреда Офелии - страстная любовь к Гамлету, что тонко выражено режиссером. Офелия целует, ласкает и даже запихивает под ночную рубашку, вставляет между ног тряпичную куклу - подарок Гамлета.
Эта сексуальная метафора свойственна постановке, здесь она хороша, но какие-то намеки на эдипов комплекс вызывают лишь недоумение.
Кстати, страстная любовь Офелии до сцены безумия никак не выражена, и это нарушает цельность даже этого одного рисунка. Возможно, что актриса не до конца его пока выстроила, что ж, это дело поправимое.
Гертруда - И. Чурикова - самое лучшее в спектакле, сложный психологический рисунок, где борется любовь к сыну и к Клавдию, сознание собственной греховности, слабости и стремление к блеску и удовольствиям.
Чурикова оправдывает всё, даже идиотски-гротескный танец придворных. Я впервые вижу столь сложное, точное и совершенное решение образа Гертруды (А. Демидова была проще и мельче).
Обидно за хорошего актера
Итак, костюмный спектакль, сознательно абстрагированный от исторических, политических, идеологических реалий. Но возникает вопрос, зачем он возник, для чего поставлен?
Он необязателен, он лишен какого-либо философского содержания. Хотя он и выражает современность именно в том, что не желает иметь к ней никакого отношения.
Надо признать, что спектакль сей представляет определенную эстетическую ценность, есть ряд сильных мест, эффектных сценических образов. Но обидно, что замечательный современный актер Олег Янковский оказался умелым копировальщиком, а не творцом и создателем, к чему он изначально имел все основания.
1 июля
Трагедия о невозможности трагедии
Передумывая написанное о "Гамлете", пришел я к такому афористичному выводу: это спектакль о том, что в наше время Гамлеты невозможны.
Хотя непонятно, почему именно эту трагедию надо ставить на эту тему, очень много пьес написано о том, как сливается со средой яркая личность, как незаурядный ум покупается или сам "скурвивается".
В общем, изначально и концептуально "Гамлет" без Гамлета, без гамлетизма, без раздумий над жизнью и смертью. И потому, заведомо отказываясь от многих важных вещей, Панфилов вынужден был до предела напрячь фантазию, чтобы заполнить вакуум, и в какой-то мере преуспел, показал недюжинное пространственное театральное мышление. Но главное ушло, спектакль изумляет алогичностью и приводит в недоумение.
Мои дневники
Дневник. Тетрадь №3. 1986-87
Необязательные мемуары