Поэзия или имитация? Лев Рубинштейн
Предыдущий поэт
Лев Семенович Рубинштейн. Либерал либералыч, активист и участник белоленточных тусовок, заукраинец и противник спецоперации, но сейчас не об этом. Сергей Гандлевский воспевает ВСУ, киевский русский - оксюморон! - поэт Кабанов призывает убивать москалей, но они суть настоящие, истинные поэты. Вся политическая накипь сольётся в канализацию вечности, стихи останутся, пока будет жив русский язык.
Как с этим у Льва Рубинштейна?
Честно прочитал, прошерстил всё, что нашел из его стихотворчества в сети - не так много, кстати, но чрезмерная плодовитость редко бывает положительной характеристикой. До поры до времени он экспериментировал.
Под влиянием работы с библиотечными карточками с середины 1970-х годов создал собственный жанр, возникший на границе вербальных, изобразительных и перформативных искусств - жанр «картотеки». Числился "концептуалистом", наряду с Дмитрием Александровичем Приговым. Потом с экспериментами завязал. Возможно, зря - со своей "картотекой" он хоть выделялся, а без нее стал эпигоном и ухудшенной копией того же Пригова, абсолютно оригинального, пусть и чрезвычайно эксцентричного до полной "непричесанности" поэта, который вовсе не выпендривался, а писал стихи так, как дышал, как воспринимал и ощущал этот мир и адекватно выражал своё восприятие.
В строках Рубинштейна мне не хватает естественности. На мой взгляд, он их специально, сознательно, расчетливо конструирует эдакими расхлябанно-разболтанными. И получается не поэзия, а конструкт, имитация.
Я так вижу. Возможно, могут быть иные мнения. Пусть каждый решает сам.
НЕВОЗМОЖНО ОХВАТИТЬ ВСЕ СУЩЕСТВУЮЩЕЕ
«Это я»
1
Это я.
2
Это тоже я.
3
И это я.
4
Это родители. Кажется, в Кисловодске. Надпись: «1952».
5
Миша с волейбольным мячом.
6
Я с санками.
7
Галя с двумя котятами. Надпись: «Наш живой уголок».
8
Третий слева - я.
9
Рынок в Уфе. Надпись: «Рынок в Уфе. 1940 г.»
10
Неизвестный. Надпись: «Дорогой Елочке на память от М. В., г. Харьков».
11
А это отец в пижаме и с тяпкой в руке. Надпись: «Кипит работа».
Почерк мой.
12
Мама с глухой портнихой Татьяной. Обе в купальниках.
Надпись: «Жарко. Лето 54».
13
А это я в трусах и в майке.
14
Сидят:
15
Лазутин Феликс.
16
И чья-то рука, пишущая что-то на листе бумаги.
17
Голубовский Аркадий Львович.
18
И капелька дождя, стекающая по стеклу вагона.
19
Розалия Леонидовна.
20
И маленький розовый конверт, выпавший из женской сумочки.
21
Кошелева Алевтина Никитична, уборщица.
22
И беззвучно шевелящиеся губы телевизионного диктора.
23
Покойный А. В. Сутягин.
24
И обрывок фотографии, плывущий по весеннему ручейку.
25
Гаврилин А. П., школьное прозвище «Таксидермист».
26
И надувшиеся вены на руках пожилого рабочего.
27
Проф. Витте.
28
И раскрытый зонтик, медленно выплывающий из-под моста.
29
Стоят:
30
Мартемьянов И. С.
31
И мы видим одинокий листок, оказывающий отчаянное сопротивление ледяному осеннему ветру.
32
И надпись: «При чем здесь я?»
33
Могилевская С. Я. и Пилипенко В. Н.
34
И мы видим падающие на пол золотые кольца состригаемых волос.
35
И надпись: «Виноваты все, а отвечать тебе».
36
Толпыгин Г. Я.
37
И мы видим заплаканное лицо итальянской тележурналистки.
38
И надпись: «С тех пор прошло немало лет, а ты все тот же, что и был, как некогда сказал поэт, чье даже имя позабыл».
39
Иоахим Сарториус.
40
И мы видим разорванный пополам валет пик на сиденье кожаного кресла.
41
И надпись: «Здесь будет все: и плеск весла, и слово нежное люблю той, что еще не доросла, чтоб строить глазки королю».
42
Говендо Т. Х.
43
И мы видим шесть или даже семь ярко-оранжевых таблеток на дрожащей детской ладошке.
44
И надпись: «Такой я буду умирать. Другой споткнусь и упаду. Недаром так боялась мать, что я пойду на поводу».
45
Макеева О. А.
46
И мы видим отмеченный крестиком на географической карте город
Бохум.
47
И надпись: «Привычка так существовать восходит к той еще поре, когда шуметь и приставать не разрешали детворе».
48
Конотопов В. Н.
49
И мы видим кучку собачьего говна со свежим следом велосипедного колеса.
50
И надпись: «Когда устанешь ждать беды в своем таком родном углу, запомни влажные следы на свежевымытом полу».
51
Замесов В. Н.
52
И мы видим детский пальчик, неуверенно подбирающий на клавишах мелодию шубертовской «Форели».
53
И надпись: «Терпенье, слава - две сестры, неведомых одна другой.
Молчи, скрывайся до поры, пока не вызовут на бой».
54
И мы различаем в полумраке силуэт огромной крысы, обнюхивающей лицо спящего ребенка.
55
Это я.
56
И тут наконец-то появляется больша серебряная пуговица на дорожном плаще молодого человека, едущего навестить умирающего родственника.
57
И дрожит дуэльный пистолет в руке хромого офицера.
58
И дрожит раскрытый на середине французский роман в руке молодой дамы.
59
И дрожит серебряная табакерка в руке бледного молодого человека.
60
И дрожит оловянный крестик в руке пьяного солдата.
61
И дрожит большой серебряный самовар в руках пьяного военного врача.
62
И слегка подрагивает блестящий клюв большой черной птицы,
неподвижно сидящей на голове гипсового бюста античной богини.
63
Это все я.
64
Лазутин Феликс: «Спасибо. Мне уже пора».
65
Уходит.
66
Мартемьянов Игорь Станиславович. Сезон откровений: Сб. лит.-критич. статей. М. «Современник». 1987.
67
Голубовский Аркадий Львович: «Ну что ж. Я, пожалуй, пойду».
68
Уходит.
69
Толпыгин Геннадий Яковлевич. Крещенский зной. Стихотворения и поэмы. Тула. Приокское кн. изд. 1986.
70
Розалия Леонидовна: «Уже поздно. Мне пора».
71
Уходит.
72
Могилевская Сусанна Янкелевна, Пилипенко Владимир Николаевич. Нам
весело! А вам? - Репертуарный сб. для учащихся 4 - 6 кл. школ слабослышащих. М. «Просвещение». 1984.
73
Кошелева Алевтина Никитична, уборщица: «Ой, батюшки! Что ж это я расселась-то? Надо уж идти».
74
Уходит.
75
Сарториус Иоахим. Формула колеса. Роман. Пер. с нем. Послесл. В. А. Ривкиной. М. «Наука». 1984.
76
Покойный А. В. Сутягин: «Бывают ли у вас, Любочка, такие состояния, при которых буквально все, что происходит с вами и вокруг вас - вон старушка - видите? - что-то ищет в сумке, а вон кошка забежала за угол, - что все это исполнено какого-то великого и тайного смысла, который, кажется, сделай лишь малое усилие - и поймешь сразу
и навсегда? Что, простите?»
77
«Ничего, слушаю».
78
«Так бывают или нет?»
79
«Что - бывают?»
80
Уходит.
81
Говендо Тамара Харитоновна. Некоторые вопросы неконвенциональной поэтики в поздних трудах Джеймса Доуссона. - «Актуальный лабиринт». Вып. 3. М. 1992, стр. 12 - 21.
82
Макеева Ольга Александровна. Календарные обряды племен среднего левобережья. - Там же, стр. 12 - 21.
83
Конотопов Валерий Николаевич. Драма Томаса Бауэра «Скотница и курфюрст». К анализу основных мотивов. - Там же, стр. 12 - 21.
84
Замесов Виктор Николаевич. Кризис паразитарного сознания. Что дальше? - Там же, стр. 12 - 21.
85
Гаврилин А. П.: «Мы, к примеру, говорим: вот ветер шумит. Да?»
86
«Ну да…»
87
«А шумит вовсе не ветер, а то, что попадается ему на пути: ветки
деревьев, кровельная жесть, печные трубы. А ветер, Любочка, не шумит. Что ему шуметь?»
88
«Действительно…»
89
Уходит.
90
Проф. Витте (один): «Господи! Сколько же можно! Пережить это нету никаких сил. Ведь же честно стараюсь. Видит Бог, я честно стараюсь».
91
Срывается на крик.
92
«А это все она! Она! Эта тупая мещанка Антонина! А уж чего мне стоил ее восхитительный кузен, эта ненасытная скотина, украшенная
университетским дипломом, знает один только Бог. Впрочем, я,
кажется, знаю, что надо делать!»
93
Уходит.
94
«Вот смотри. Сначала надо протереть вот этой губочкой. Смотри, я ведь тебе показываю. Вот этой губочкой. Потом вот этой сухой тряпочкой. Чтобы не ржавело. Понятно?»
95
Уходит.
96
«Они мне сказали, что в праздник зайдут вечерком. Ну, я пирог испекла с яблоками. Они любят с яблоками. Переоделась, сижу жду. А они мне вдруг звонят от Шустеров. Говорят, их Шустеры пригласили и они к ним поехали. Ну как же так? Я так расстроилась. Сижу как дура со своим пирогом. Позвонила тебе, думала, может быть, ты заедешь поешь. Ты ведь тоже любишь. Тебя тоже дома нет. Я даже поплакала немножко. Так тоскливо было… Ну ладно, не обращай внимания…»
97
Уходит.
98
«Ты знаешь, пойду, пожалуй».
99
«Куда же ты пойдешь, чудак? У нас свободен весь чердак. Все есть:
подушка, одеяло…»
100
«Нет-нет. Спасибо. Мне пора. (Смотрит на часы.) Двенадцать десять. Успеваю».
101
«Ну что ж. Ни пуха ни пера».
102
Уходит.
103
А это я.
104
А это утро золотое, когда пускался наутек от разъяренной тети Зои
простой соседский паренек.
105
А это я.
106
А это Ларичевой Раи полузабытый силуэт. Мои очки в простой оправе. Мне девять, ей двенадцать лет.
107
А это я.
108
А это те четыре слова, которые сказал Санек, когда Толян согнул
подкову, а разогнуть уже не смог.
109
А это я.
110
А это праздничной столицы краснознаменное «ура» и свежевымытые лица девчонок с нашего двора.
111
А это я.
112
А это гимна звук прелестный в шесть ровно, будто и не спал. Наверное, радиоточку кто-либо выключить забыл.
113
А это я.
114
А это я в трусах и в майке.
115
А это я в трусах и в майке под одеялом с головой.
116
А это я в трусах и в майке под одеялом с головой бегу по солнечной лужайке.
117
А это я в трусах и в майке под одеялом с головой бегу по солнечной лужайке, и мой сурок со мной.
118
И мой сурок со мной.
119
Уходит.
То одно, то другое
То одно.
То другое.
То третье.
А тут и еще что-нибудь.
То слишком точно.
То чересчур приблизительно.
То вообще ни то ни се.
А тут еще и через плечо заглядывают.
То чересчур пространно.
То слишком лаконично.
То вовсе как-то не так.
А тут еще и зовут куда-то.
То чересчур ярко.
То слишком сумрачно.
То не поймешь как.
А тут еще изволь постоянно соответствовать.
То сил нету двигаться.
То невозможно остановиться.
То обувь пыльная.
А тут еще берутся рассуждать и такое несут…
То нет сил продраться дальше оглавления.
То приходится терпеть неизвестно зачем.
То бумагой порежешься.
А тут еще и пихают со всех сторон.
То забудешь, о чем думал все утро.
То невозможно удержаться от сентенции типа: «У поэта между
строк то же, что и между ног».
То захворает кто-нибудь.
А тут еще и неуверенность одолевает…
То система собственных представлений вызовет лишь досаду.
То личный опыт покажется таким ничтожным.
То воронье кричит над опустевшими пашнями.
А тут еще и в зеркало нечаянно посмотришь…
То случайное воспоминание щемяще отзовется в душе.
То пеплом все вокруг засыпано.
То так запрячут, что не найдешь никогда.
А тут еще и вон что творится…
То тяготит собственное молчание.
То такое ощущение, что наговорено на несколько лет вперед.
То вдруг забудешь о несказанной прелести данного момента.
А тут еще и полна неизвестность…
То призраки во тьме снуют и нам сулят тревогу.
То другие какие-нибудь странности.
То угасают надежды прямо посреди пути.
А тут еще и не разобрать ничего…
То утекает ртутный шарик навстречу пасмурной судьбе.
То преследует по пятам одно лишь тяжкое воспоминание.
То упорно ускользает главный смысл.
А тут еще и природа не терпит пустоты…
То Восток розовеет.
То Запад догорает.
То дневные заботы.
А тут еще и время какое-то такое…
То простираются просторы.
То не видно ни зги.
То на сердце туман.
А тут еще и все ведь понять надо…
То о веселии вопреки всему.
То о понятном и непонятном.
То о том, как смириться с дребезжаньем угасающих надежд.
А тут еще и не успеваешь ничего…
То о заметном падении энтузиазма в наших рядах.
То о возможности избавления от пагубной привычки все называть.
То об уместности именно такого взгляда на вещи.
А тут еще сиди и думай, что можно, что нельзя…
То радуюсь неизвестно чему.
То тревожусь неизвестно о чем.
То неизвестно к чему влечет.
А тут еще и всякие разговоры…
То золота неосторожный вид.
То треснувшая вдоль себя завеса.
То вдруг ляпнут что-нибудь не подумав.
А тут еще сиди и жди, пока обратятся…
То бытия стреноженная прыть.
То всякого кивка свое значенье.
То сознанье начинает дребезжать.
А тут еще и не дозовешься никого…
То память в каждой складке древесины.
То зелья приворотного глоток.
То с местами какая-нибудь путаница.
А тут еще и слышать ведь ничего не хотят…
То образ вечности подвижный.
То ждут у самого порога.
То титаническая попытка очнуться.
А тут еще и то, что нельзя увидеть, представится однажды…
То памяти склоненное чело.
То завтрашнего полдня перебежчик.
То как навалятся, как пригнут к земле.
А тут еще и всем все объясняй…
То ветра ночного простуженное дыханье.
То пузыри земли у всех на языке.
То наивно рассчитываешь преодолеть все это наиболее привычным способом.
А тут еще и эти…
То явное преобладание одного начала над другим.
То общее, что может только присниться.
То ждут не дождутся, чтобы уличить в противоречии.
А тут еще и какая-то совершенно непонятная реакция…
То описание каждого из бесконечного множества вариантов.
То ожидание событий, не имеющих аналога ни в одной из мифологий.
То мы с тобой не знаем, что друг с другом.
А тут еще и то, что было, покажется, что не было…
То пасмурное утро после бессонной ночи.
То невозможно охватить все существующее.
То непреодолима тоска по вековечному.
А тут еще и то, чего не было, покажется, что было…
То еще один очередной пункт в реестре переживаний.
То вдруг обнаруживаются разные вещи, и неизвестно, что с ними делать.
То терпи неизвестно за что.
А тут еще и не развернуться по-настоящему…
То тяготы и тревоги.
То надежды и утешения.
То небо над Аустерлицем.
А тут еще и решение какое-нибудь подоспеет…
То клейкие листочки.
То сопоставь каждое с последующим и предыдущим.
То становится совершенно ясно, что бесконечно это продолжаться не может.
А тут еще и конца не видно…
Родословная
1
О! Авраам родил Исаака. Ничего себе!
2
Дядю Исака я более-не-менее помню. Он был военный тогда.
3
Зяма был нэпманом. Сел в свое время. Но ненадолго, слава богу.
4
Яша был толстый и все время молчал. И очень много ел. Больше ничего сказать не могу.
5
Бэле удалось тогда устроиться в «Оптику» на Сретенке. Она долго там проработала. Мне, кстати, хорошую оправу достала. Я помню.
6
Мотьке, между прочим, полтинник через месяц, а как был мудак…
7
А главврачом в Грауэрмана был тогда такой Борис Львович, их дальний родственник.
8
Клара с Семеном как уехали в сорок первом в Челябинск, так там и остались.
9
Нет, писем от Наума давно не было. Не знаю, как там у них.
10
Мося все делал сам. Золотые руки.
11
Ее, кажется, звали Дора. Она была, по-моему, не очень нормальная.
12
Спокойно, спокойно…
13
Геся целый день пила ужасно крепкий чай, валялась в халате нечесаная, курила папиросы одну за другой и читала романы. Грязища в доме была!
14
Додик был своим детям и матерью, и отцом, и нянькой, и кем угодно.
15
Бэба с Рахилью не захотели уезжать. Остались в Киеве. Сказали: «Кому мы нужны, такие старые?» Ну и - сами понимаете…
16
Спокойно, спокойно…
17
Соломон, кажется, жив до сих пор. Только он уже давно не Соломон, а Семен.
18
Вот и песни отзвучали…
19
Матвея в пятьдесят третьем не тронули, как ни странно. А ведь такую должность имел! Повезло…
20
Марик, чтобы вы знали, дожил до девяносто двух лет. И, между прочим, отлично все соображал до самой смерти.
21
О! Письмо от Мули! Сейчас почитаем…
22
Все Гольдманы погибли в Ашхабадском землетрясении. Буквально все. Я даже не знаю, где их похоронили. А может, и нигде…
23
Вот и песни отзвучали, отразившись на лице…
24
Не говорите глупости! Во-первых, его звали не Егуда, а Еремей. А Егуда был Цилин родственник. Помните Цилю?
25
Оба всю жизнь прожили в Житомире. Никогда никуда не ездили. Только в эвакуацию. И тут же обратно. Там и умерли.
26
Гриша не дядя его, а двоюродный брат. Просто большая разница в возрасте.
27
Спокойно, спокойно…
28
У Рахили Львовны, чтобы вы знали, вообще своих детей не было.
29
Первая жена у него умерла давно. Ее звали Берта, кажется. Или еще как-то.
30
Лева был не родной, а приемный. Ужасно способный, кстати, парень.
31
Первое время шли письма из Хайфы, потом перестали писать. Ну, понятно - своя жизнь…
32
Боря очень переживал. Очень…
33
Вот и песни отзвучали, отразившись на лице, - развеселые в начале…
34
О! Послушайте: «Аса родил Иосафата». Ну и имена были у людей - язык сломаешь.
35
Оставили ему какой-то крупы, консервов и уехали на юг. Что за дети, ей-богу!
36
Спокойно, спокойно…
37
Вроде, родные сестры, но Стелла - красавица, а Этя - прямо типичная обезьяна. Как это так получилось?
38
Тэмочка была совсем без образования, а голова была как у министра финансов. Ее так и называли в семье.
39
Вот и песни отзвучали, отразившись на лице, -
развеселые в начале, заунывные в конце.
40
А как они все пели, как танцевали! Как у них в доме весело было всегда! Это я про Шпицбергов. Вы их помните?
41
Нет, давай лучше наоборот: «заунывные в начале, развеселые в конце». Так лучше, правда?
42
Ну вот… А «Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от Которой родился Иисус, называемый Христос».
НЕВОЗМОЖНО ОХВАТИТЬ ВСЕ СУЩЕСТВУЮЩЕЕ
«Это я»
1
Это я.
2
Это тоже я.
3
И это я.
4
Это родители. Кажется, в Кисловодске. Надпись: «1952».
5
Миша с волейбольным мячом.
6
Я с санками.
7
Галя с двумя котятами. Надпись: «Наш живой уголок».
8
Третий слева - я.
9
Рынок в Уфе. Надпись: «Рынок в Уфе. 1940 г.»
10
Неизвестный. Надпись: «Дорогой Елочке на память от М. В., г. Харьков».
11
А это отец в пижаме и с тяпкой в руке. Надпись: «Кипит работа».
Почерк мой.
12
Мама с глухой портнихой Татьяной. Обе в купальниках.
Надпись: «Жарко. Лето 54».
13
А это я в трусах и в майке.
14
Сидят:
15
Лазутин Феликс.
16
И чья-то рука, пишущая что-то на листе бумаги.
17
Голубовский Аркадий Львович.
18
И капелька дождя, стекающая по стеклу вагона.
19
Розалия Леонидовна.
20
И маленький розовый конверт, выпавший из женской сумочки.
21
Кошелева Алевтина Никитична, уборщица.
22
И беззвучно шевелящиеся губы телевизионного диктора.
23
Покойный А. В. Сутягин.
24
И обрывок фотографии, плывущий по весеннему ручейку.
25
Гаврилин А. П., школьное прозвище «Таксидермист».
26
И надувшиеся вены на руках пожилого рабочего.
27
Проф. Витте.
28
И раскрытый зонтик, медленно выплывающий из-под моста.
29
Стоят:
30
Мартемьянов И. С.
31
И мы видим одинокий листок, оказывающий отчаянное сопротивление ледяному осеннему ветру.
32
И надпись: «При чем здесь я?»
33
Могилевская С. Я. и Пилипенко В. Н.
34
И мы видим падающие на пол золотые кольца состригаемых волос.
35
И надпись: «Виноваты все, а отвечать тебе».
36
Толпыгин Г. Я.
37
И мы видим заплаканное лицо итальянской тележурналистки.
38
И надпись: «С тех пор прошло немало лет, а ты все тот же, что и был, как некогда сказал поэт, чье даже имя позабыл».
39
Иоахим Сарториус.
40
И мы видим разорванный пополам валет пик на сиденье кожаного кресла.
41
И надпись: «Здесь будет все: и плеск весла, и слово нежное люблю той, что еще не доросла, чтоб строить глазки королю».
42
Говендо Т. Х.
43
И мы видим шесть или даже семь ярко-оранжевых таблеток на дрожащей детской ладошке.
44
И надпись: «Такой я буду умирать. Другой споткнусь и упаду. Недаром так боялась мать, что я пойду на поводу».
45
Макеева О. А.
46
И мы видим отмеченный крестиком на географической карте город
Бохум.
47
И надпись: «Привычка так существовать восходит к той еще поре, когда шуметь и приставать не разрешали детворе».
48
Конотопов В. Н.
49
И мы видим кучку собачьего говна со свежим следом велосипедного колеса.
50
И надпись: «Когда устанешь ждать беды в своем таком родном углу, запомни влажные следы на свежевымытом полу».
51
Замесов В. Н.
52
И мы видим детский пальчик, неуверенно подбирающий на клавишах мелодию шубертовской «Форели».
53
И надпись: «Терпенье, слава - две сестры, неведомых одна другой.
Молчи, скрывайся до поры, пока не вызовут на бой».
54
И мы различаем в полумраке силуэт огромной крысы, обнюхивающей лицо спящего ребенка.
55
Это я.
56
И тут наконец-то появляется больша серебряная пуговица на дорожном плаще молодого человека, едущего навестить умирающего родственника.
57
И дрожит дуэльный пистолет в руке хромого офицера.
58
И дрожит раскрытый на середине французский роман в руке молодой дамы.
59
И дрожит серебряная табакерка в руке бледного молодого человека.
60
И дрожит оловянный крестик в руке пьяного солдата.
61
И дрожит большой серебряный самовар в руках пьяного военного врача.
62
И слегка подрагивает блестящий клюв большой черной птицы,
неподвижно сидящей на голове гипсового бюста античной богини.
63
Это все я.
64
Лазутин Феликс: «Спасибо. Мне уже пора».
65
Уходит.
66
Мартемьянов Игорь Станиславович. Сезон откровений: Сб. лит.-критич. статей. М. «Современник». 1987.
67
Голубовский Аркадий Львович: «Ну что ж. Я, пожалуй, пойду».
68
Уходит.
69
Толпыгин Геннадий Яковлевич. Крещенский зной. Стихотворения и поэмы. Тула. Приокское кн. изд. 1986.
70
Розалия Леонидовна: «Уже поздно. Мне пора».
71
Уходит.
72
Могилевская Сусанна Янкелевна, Пилипенко Владимир Николаевич. Нам
весело! А вам? - Репертуарный сб. для учащихся 4 - 6 кл. школ слабослышащих. М. «Просвещение». 1984.
73
Кошелева Алевтина Никитична, уборщица: «Ой, батюшки! Что ж это я расселась-то? Надо уж идти».
74
Уходит.
75
Сарториус Иоахим. Формула колеса. Роман. Пер. с нем. Послесл. В. А. Ривкиной. М. «Наука». 1984.
76
Покойный А. В. Сутягин: «Бывают ли у вас, Любочка, такие состояния, при которых буквально все, что происходит с вами и вокруг вас - вон старушка - видите? - что-то ищет в сумке, а вон кошка забежала за угол, - что все это исполнено какого-то великого и тайного смысла, который, кажется, сделай лишь малое усилие - и поймешь сразу
и навсегда? Что, простите?»
77
«Ничего, слушаю».
78
«Так бывают или нет?»
79
«Что - бывают?»
80
Уходит.
81
Говендо Тамара Харитоновна. Некоторые вопросы неконвенциональной поэтики в поздних трудах Джеймса Доуссона. - «Актуальный лабиринт». Вып. 3. М. 1992, стр. 12 - 21.
82
Макеева Ольга Александровна. Календарные обряды племен среднего левобережья. - Там же, стр. 12 - 21.
83
Конотопов Валерий Николаевич. Драма Томаса Бауэра «Скотница и курфюрст». К анализу основных мотивов. - Там же, стр. 12 - 21.
84
Замесов Виктор Николаевич. Кризис паразитарного сознания. Что дальше? - Там же, стр. 12 - 21.
85
Гаврилин А. П.: «Мы, к примеру, говорим: вот ветер шумит. Да?»
86
«Ну да…»
87
«А шумит вовсе не ветер, а то, что попадается ему на пути: ветки
деревьев, кровельная жесть, печные трубы. А ветер, Любочка, не шумит. Что ему шуметь?»
88
«Действительно…»
89
Уходит.
90
Проф. Витте (один): «Господи! Сколько же можно! Пережить это нету никаких сил. Ведь же честно стараюсь. Видит Бог, я честно стараюсь».
91
Срывается на крик.
92
«А это все она! Она! Эта тупая мещанка Антонина! А уж чего мне стоил ее восхитительный кузен, эта ненасытная скотина, украшенная
университетским дипломом, знает один только Бог. Впрочем, я,
кажется, знаю, что надо делать!»
93
Уходит.
94
«Вот смотри. Сначала надо протереть вот этой губочкой. Смотри, я ведь тебе показываю. Вот этой губочкой. Потом вот этой сухой тряпочкой. Чтобы не ржавело. Понятно?»
95
Уходит.
96
«Они мне сказали, что в праздник зайдут вечерком. Ну, я пирог испекла с яблоками. Они любят с яблоками. Переоделась, сижу жду. А они мне вдруг звонят от Шустеров. Говорят, их Шустеры пригласили и они к ним поехали. Ну как же так? Я так расстроилась. Сижу как дура со своим пирогом. Позвонила тебе, думала, может быть, ты заедешь поешь. Ты ведь тоже любишь. Тебя тоже дома нет. Я даже поплакала немножко. Так тоскливо было… Ну ладно, не обращай внимания…»
97
Уходит.
98
«Ты знаешь, пойду, пожалуй».
99
«Куда же ты пойдешь, чудак? У нас свободен весь чердак. Все есть:
подушка, одеяло…»
100
«Нет-нет. Спасибо. Мне пора. (Смотрит на часы.) Двенадцать десять. Успеваю».
101
«Ну что ж. Ни пуха ни пера».
102
Уходит.
103
А это я.
104
А это утро золотое, когда пускался наутек от разъяренной тети Зои
простой соседский паренек.
105
А это я.
106
А это Ларичевой Раи полузабытый силуэт. Мои очки в простой оправе. Мне девять, ей двенадцать лет.
107
А это я.
108
А это те четыре слова, которые сказал Санек, когда Толян согнул
подкову, а разогнуть уже не смог.
109
А это я.
110
А это праздничной столицы краснознаменное «ура» и свежевымытые лица девчонок с нашего двора.
111
А это я.
112
А это гимна звук прелестный в шесть ровно, будто и не спал. Наверное, радиоточку кто-либо выключить забыл.
113
А это я.
114
А это я в трусах и в майке.
115
А это я в трусах и в майке под одеялом с головой.
116
А это я в трусах и в майке под одеялом с головой бегу по солнечной лужайке.
117
А это я в трусах и в майке под одеялом с головой бегу по солнечной лужайке, и мой сурок со мной.
118
И мой сурок со мной.
119
Уходит.
* * *
Пришел, ушел, и будто бы не он
Пускал по ветру легкие колечки.
Кто он? Шпион? Трехкратный чемпион?
Или седой из детства почтальон?
Не Печкин, нет! Какой там еще Печкин!
А ты гори, заветная звезда.
Одна лишь ты не сука, не училка,
Не белка на заборе, не бутылка,
Не в поросячьем облике копилка.
Ты лишь одна как будто навсегда.
Я это так… Не принимай всерьез.
Сердечные забудутся уколы,
А воз все там же. Помнишь этот воз?
Он все скрипел, но никуда не вез.
Не помнишь, нет? Ну как же! Возле школы!
Там еще были липы, был там снег,
Еще чего-то было там такое…
Вот, вспомнил! Шел навстречу человек,
Мне не знакомый. Он достал «Казбек»
И прикурил единственной рукою.
А ты гори, заветная звезда.
Тебя я вижу. А меня ты видишь?
Ты слышишь, как разнылись поезда,
Как на клеенку пролилась вода,
Как переходит бабушка на идиш?
* * *
Друг мой, друг мой, вот приснятся, допустим, под утро семь или даже девять рыбьих почему-то хвостов.
И пол под ногами вдруг некстати возьмет да и покачнется.
Или, например, стыдливо зардеется - опять же под утро - все тот же самый восток.
Ну и начнется, конечно же, новый день, новый день начнется.
Ну и что, ну и что, ну и не так уже и страшно наедине, как говорится, с собой
Сидеть в ожидании новых чум или семилетних, - в лучшем случае, - боен.
И я сам не знаю, куда подевалась вдруг эта самая, эта самая боль.
Так что друг мой, друг мой, не верь мне, если я зачем-то скажу тебе, что я очень и очень болен.
* * *
Голубиная почта? Это что это? Это, вообще-то, про что?
Уж не про то ли, как голубь однажды нагадил на маминого пальто левый рукав?
Не про то ли, что я навсегда запомнил каждую пуговку и каждую ворсинку на этом терракотового цвета пальто?
И не про то ли, что и после всего я пальто это буду помнить, смертию смерть поправ?
Что ж за такое послание этот поганый голубь по своей по голубиной почте хотел ей, маме, послать?
Про какую такую думал он сообщить ей радость или лиху беду?
Не про ту ли беду неминучую горькую, которой так опасалась мать,
Что у за гаражом курящего Сашки Целикова пойду я на поводу?
Да, мама, да, я и правда пойду на поводу - не стану скрывать -
У тех, кто за гаражом и за сараем, и за тридевять земель, и не расти трава.
Чтобы от непонятной этой жизни время от времени получать
По голубиной почте приветы, падающие на рукава.
* * *
Попробуем хотя бы последовать однажды правилам непонятно какой игры,
Игры, сыграть в которую решится не много кто.
Но «Молчи, - говорят нам, - скрывайся и таи, - говорят нам, - до той самой поры,
Покуда не настигнет нас однажды то самое, то есть это самое то».
Попробуем хотя бы погреться однажды в очень редких теплых лучах. И, была не была,
Попробуем взять от всего понемногу и перемешать в котле,
И нарочито неуклюжее письмо это положить во главу угла,
Чтобы - вдруг и получится - заглушить наконец-то дух пленительный маминых безвозвратных котлет.
Ну, и попробуем хотя бы проследить однажды за течением совсем ещё юной реки
Туда, в ту сторону, где молча умирают и светлая влага, и тёмная грязь.
Или попробуем хотя бы сочинить однажды мнемонические восемь строчек про правило, допустим, правой руки.
И жизнь, можно будет сказать тогда, совсем, ну просто совсем удалась.
* * *
Есть время никого не трогать
С пяти примерно до шести,
Когда какой-то как бы коготь
Неспешно роется в шерсти.
Есть время ничего не тратить
От вечера до четверга,
Как станет щели конопатить
Вечно гонимая пурга.
Как станут временные силы
То уходить, то приходить.
И станут отчие могилы
Нас торопиться торопить.
И нынче в самый раз отчалить
В китайском папином плаще.
Есть время никого не жалить
И не жалеть. И вообще.
Здесь еще можно почитать
Мой поэторий
Лев Семенович Рубинштейн. Либерал либералыч, активист и участник белоленточных тусовок, заукраинец и противник спецоперации, но сейчас не об этом. Сергей Гандлевский воспевает ВСУ, киевский русский - оксюморон! - поэт Кабанов призывает убивать москалей, но они суть настоящие, истинные поэты. Вся политическая накипь сольётся в канализацию вечности, стихи останутся, пока будет жив русский язык.
Как с этим у Льва Рубинштейна?
Честно прочитал, прошерстил всё, что нашел из его стихотворчества в сети - не так много, кстати, но чрезмерная плодовитость редко бывает положительной характеристикой. До поры до времени он экспериментировал.
Под влиянием работы с библиотечными карточками с середины 1970-х годов создал собственный жанр, возникший на границе вербальных, изобразительных и перформативных искусств - жанр «картотеки». Числился "концептуалистом", наряду с Дмитрием Александровичем Приговым. Потом с экспериментами завязал. Возможно, зря - со своей "картотекой" он хоть выделялся, а без нее стал эпигоном и ухудшенной копией того же Пригова, абсолютно оригинального, пусть и чрезвычайно эксцентричного до полной "непричесанности" поэта, который вовсе не выпендривался, а писал стихи так, как дышал, как воспринимал и ощущал этот мир и адекватно выражал своё восприятие.
В строках Рубинштейна мне не хватает естественности. На мой взгляд, он их специально, сознательно, расчетливо конструирует эдакими расхлябанно-разболтанными. И получается не поэзия, а конструкт, имитация.
Я так вижу. Возможно, могут быть иные мнения. Пусть каждый решает сам.
НЕВОЗМОЖНО ОХВАТИТЬ ВСЕ СУЩЕСТВУЮЩЕЕ
«Это я»
1
Это я.
2
Это тоже я.
3
И это я.
4
Это родители. Кажется, в Кисловодске. Надпись: «1952».
5
Миша с волейбольным мячом.
6
Я с санками.
7
Галя с двумя котятами. Надпись: «Наш живой уголок».
8
Третий слева - я.
9
Рынок в Уфе. Надпись: «Рынок в Уфе. 1940 г.»
10
Неизвестный. Надпись: «Дорогой Елочке на память от М. В., г. Харьков».
11
А это отец в пижаме и с тяпкой в руке. Надпись: «Кипит работа».
Почерк мой.
12
Мама с глухой портнихой Татьяной. Обе в купальниках.
Надпись: «Жарко. Лето 54».
13
А это я в трусах и в майке.
14
Сидят:
15
Лазутин Феликс.
16
И чья-то рука, пишущая что-то на листе бумаги.
17
Голубовский Аркадий Львович.
18
И капелька дождя, стекающая по стеклу вагона.
19
Розалия Леонидовна.
20
И маленький розовый конверт, выпавший из женской сумочки.
21
Кошелева Алевтина Никитична, уборщица.
22
И беззвучно шевелящиеся губы телевизионного диктора.
23
Покойный А. В. Сутягин.
24
И обрывок фотографии, плывущий по весеннему ручейку.
25
Гаврилин А. П., школьное прозвище «Таксидермист».
26
И надувшиеся вены на руках пожилого рабочего.
27
Проф. Витте.
28
И раскрытый зонтик, медленно выплывающий из-под моста.
29
Стоят:
30
Мартемьянов И. С.
31
И мы видим одинокий листок, оказывающий отчаянное сопротивление ледяному осеннему ветру.
32
И надпись: «При чем здесь я?»
33
Могилевская С. Я. и Пилипенко В. Н.
34
И мы видим падающие на пол золотые кольца состригаемых волос.
35
И надпись: «Виноваты все, а отвечать тебе».
36
Толпыгин Г. Я.
37
И мы видим заплаканное лицо итальянской тележурналистки.
38
И надпись: «С тех пор прошло немало лет, а ты все тот же, что и был, как некогда сказал поэт, чье даже имя позабыл».
39
Иоахим Сарториус.
40
И мы видим разорванный пополам валет пик на сиденье кожаного кресла.
41
И надпись: «Здесь будет все: и плеск весла, и слово нежное люблю той, что еще не доросла, чтоб строить глазки королю».
42
Говендо Т. Х.
43
И мы видим шесть или даже семь ярко-оранжевых таблеток на дрожащей детской ладошке.
44
И надпись: «Такой я буду умирать. Другой споткнусь и упаду. Недаром так боялась мать, что я пойду на поводу».
45
Макеева О. А.
46
И мы видим отмеченный крестиком на географической карте город
Бохум.
47
И надпись: «Привычка так существовать восходит к той еще поре, когда шуметь и приставать не разрешали детворе».
48
Конотопов В. Н.
49
И мы видим кучку собачьего говна со свежим следом велосипедного колеса.
50
И надпись: «Когда устанешь ждать беды в своем таком родном углу, запомни влажные следы на свежевымытом полу».
51
Замесов В. Н.
52
И мы видим детский пальчик, неуверенно подбирающий на клавишах мелодию шубертовской «Форели».
53
И надпись: «Терпенье, слава - две сестры, неведомых одна другой.
Молчи, скрывайся до поры, пока не вызовут на бой».
54
И мы различаем в полумраке силуэт огромной крысы, обнюхивающей лицо спящего ребенка.
55
Это я.
56
И тут наконец-то появляется больша серебряная пуговица на дорожном плаще молодого человека, едущего навестить умирающего родственника.
57
И дрожит дуэльный пистолет в руке хромого офицера.
58
И дрожит раскрытый на середине французский роман в руке молодой дамы.
59
И дрожит серебряная табакерка в руке бледного молодого человека.
60
И дрожит оловянный крестик в руке пьяного солдата.
61
И дрожит большой серебряный самовар в руках пьяного военного врача.
62
И слегка подрагивает блестящий клюв большой черной птицы,
неподвижно сидящей на голове гипсового бюста античной богини.
63
Это все я.
64
Лазутин Феликс: «Спасибо. Мне уже пора».
65
Уходит.
66
Мартемьянов Игорь Станиславович. Сезон откровений: Сб. лит.-критич. статей. М. «Современник». 1987.
67
Голубовский Аркадий Львович: «Ну что ж. Я, пожалуй, пойду».
68
Уходит.
69
Толпыгин Геннадий Яковлевич. Крещенский зной. Стихотворения и поэмы. Тула. Приокское кн. изд. 1986.
70
Розалия Леонидовна: «Уже поздно. Мне пора».
71
Уходит.
72
Могилевская Сусанна Янкелевна, Пилипенко Владимир Николаевич. Нам
весело! А вам? - Репертуарный сб. для учащихся 4 - 6 кл. школ слабослышащих. М. «Просвещение». 1984.
73
Кошелева Алевтина Никитична, уборщица: «Ой, батюшки! Что ж это я расселась-то? Надо уж идти».
74
Уходит.
75
Сарториус Иоахим. Формула колеса. Роман. Пер. с нем. Послесл. В. А. Ривкиной. М. «Наука». 1984.
76
Покойный А. В. Сутягин: «Бывают ли у вас, Любочка, такие состояния, при которых буквально все, что происходит с вами и вокруг вас - вон старушка - видите? - что-то ищет в сумке, а вон кошка забежала за угол, - что все это исполнено какого-то великого и тайного смысла, который, кажется, сделай лишь малое усилие - и поймешь сразу
и навсегда? Что, простите?»
77
«Ничего, слушаю».
78
«Так бывают или нет?»
79
«Что - бывают?»
80
Уходит.
81
Говендо Тамара Харитоновна. Некоторые вопросы неконвенциональной поэтики в поздних трудах Джеймса Доуссона. - «Актуальный лабиринт». Вып. 3. М. 1992, стр. 12 - 21.
82
Макеева Ольга Александровна. Календарные обряды племен среднего левобережья. - Там же, стр. 12 - 21.
83
Конотопов Валерий Николаевич. Драма Томаса Бауэра «Скотница и курфюрст». К анализу основных мотивов. - Там же, стр. 12 - 21.
84
Замесов Виктор Николаевич. Кризис паразитарного сознания. Что дальше? - Там же, стр. 12 - 21.
85
Гаврилин А. П.: «Мы, к примеру, говорим: вот ветер шумит. Да?»
86
«Ну да…»
87
«А шумит вовсе не ветер, а то, что попадается ему на пути: ветки
деревьев, кровельная жесть, печные трубы. А ветер, Любочка, не шумит. Что ему шуметь?»
88
«Действительно…»
89
Уходит.
90
Проф. Витте (один): «Господи! Сколько же можно! Пережить это нету никаких сил. Ведь же честно стараюсь. Видит Бог, я честно стараюсь».
91
Срывается на крик.
92
«А это все она! Она! Эта тупая мещанка Антонина! А уж чего мне стоил ее восхитительный кузен, эта ненасытная скотина, украшенная
университетским дипломом, знает один только Бог. Впрочем, я,
кажется, знаю, что надо делать!»
93
Уходит.
94
«Вот смотри. Сначала надо протереть вот этой губочкой. Смотри, я ведь тебе показываю. Вот этой губочкой. Потом вот этой сухой тряпочкой. Чтобы не ржавело. Понятно?»
95
Уходит.
96
«Они мне сказали, что в праздник зайдут вечерком. Ну, я пирог испекла с яблоками. Они любят с яблоками. Переоделась, сижу жду. А они мне вдруг звонят от Шустеров. Говорят, их Шустеры пригласили и они к ним поехали. Ну как же так? Я так расстроилась. Сижу как дура со своим пирогом. Позвонила тебе, думала, может быть, ты заедешь поешь. Ты ведь тоже любишь. Тебя тоже дома нет. Я даже поплакала немножко. Так тоскливо было… Ну ладно, не обращай внимания…»
97
Уходит.
98
«Ты знаешь, пойду, пожалуй».
99
«Куда же ты пойдешь, чудак? У нас свободен весь чердак. Все есть:
подушка, одеяло…»
100
«Нет-нет. Спасибо. Мне пора. (Смотрит на часы.) Двенадцать десять. Успеваю».
101
«Ну что ж. Ни пуха ни пера».
102
Уходит.
103
А это я.
104
А это утро золотое, когда пускался наутек от разъяренной тети Зои
простой соседский паренек.
105
А это я.
106
А это Ларичевой Раи полузабытый силуэт. Мои очки в простой оправе. Мне девять, ей двенадцать лет.
107
А это я.
108
А это те четыре слова, которые сказал Санек, когда Толян согнул
подкову, а разогнуть уже не смог.
109
А это я.
110
А это праздничной столицы краснознаменное «ура» и свежевымытые лица девчонок с нашего двора.
111
А это я.
112
А это гимна звук прелестный в шесть ровно, будто и не спал. Наверное, радиоточку кто-либо выключить забыл.
113
А это я.
114
А это я в трусах и в майке.
115
А это я в трусах и в майке под одеялом с головой.
116
А это я в трусах и в майке под одеялом с головой бегу по солнечной лужайке.
117
А это я в трусах и в майке под одеялом с головой бегу по солнечной лужайке, и мой сурок со мной.
118
И мой сурок со мной.
119
Уходит.
То одно, то другое
То одно.
То другое.
То третье.
А тут и еще что-нибудь.
То слишком точно.
То чересчур приблизительно.
То вообще ни то ни се.
А тут еще и через плечо заглядывают.
То чересчур пространно.
То слишком лаконично.
То вовсе как-то не так.
А тут еще и зовут куда-то.
То чересчур ярко.
То слишком сумрачно.
То не поймешь как.
А тут еще изволь постоянно соответствовать.
То сил нету двигаться.
То невозможно остановиться.
То обувь пыльная.
А тут еще берутся рассуждать и такое несут…
То нет сил продраться дальше оглавления.
То приходится терпеть неизвестно зачем.
То бумагой порежешься.
А тут еще и пихают со всех сторон.
То забудешь, о чем думал все утро.
То невозможно удержаться от сентенции типа: «У поэта между
строк то же, что и между ног».
То захворает кто-нибудь.
А тут еще и неуверенность одолевает…
То система собственных представлений вызовет лишь досаду.
То личный опыт покажется таким ничтожным.
То воронье кричит над опустевшими пашнями.
А тут еще и в зеркало нечаянно посмотришь…
То случайное воспоминание щемяще отзовется в душе.
То пеплом все вокруг засыпано.
То так запрячут, что не найдешь никогда.
А тут еще и вон что творится…
То тяготит собственное молчание.
То такое ощущение, что наговорено на несколько лет вперед.
То вдруг забудешь о несказанной прелести данного момента.
А тут еще и полна неизвестность…
То призраки во тьме снуют и нам сулят тревогу.
То другие какие-нибудь странности.
То угасают надежды прямо посреди пути.
А тут еще и не разобрать ничего…
То утекает ртутный шарик навстречу пасмурной судьбе.
То преследует по пятам одно лишь тяжкое воспоминание.
То упорно ускользает главный смысл.
А тут еще и природа не терпит пустоты…
То Восток розовеет.
То Запад догорает.
То дневные заботы.
А тут еще и время какое-то такое…
То простираются просторы.
То не видно ни зги.
То на сердце туман.
А тут еще и все ведь понять надо…
То о веселии вопреки всему.
То о понятном и непонятном.
То о том, как смириться с дребезжаньем угасающих надежд.
А тут еще и не успеваешь ничего…
То о заметном падении энтузиазма в наших рядах.
То о возможности избавления от пагубной привычки все называть.
То об уместности именно такого взгляда на вещи.
А тут еще сиди и думай, что можно, что нельзя…
То радуюсь неизвестно чему.
То тревожусь неизвестно о чем.
То неизвестно к чему влечет.
А тут еще и всякие разговоры…
То золота неосторожный вид.
То треснувшая вдоль себя завеса.
То вдруг ляпнут что-нибудь не подумав.
А тут еще сиди и жди, пока обратятся…
То бытия стреноженная прыть.
То всякого кивка свое значенье.
То сознанье начинает дребезжать.
А тут еще и не дозовешься никого…
То память в каждой складке древесины.
То зелья приворотного глоток.
То с местами какая-нибудь путаница.
А тут еще и слышать ведь ничего не хотят…
То образ вечности подвижный.
То ждут у самого порога.
То титаническая попытка очнуться.
А тут еще и то, что нельзя увидеть, представится однажды…
То памяти склоненное чело.
То завтрашнего полдня перебежчик.
То как навалятся, как пригнут к земле.
А тут еще и всем все объясняй…
То ветра ночного простуженное дыханье.
То пузыри земли у всех на языке.
То наивно рассчитываешь преодолеть все это наиболее привычным способом.
А тут еще и эти…
То явное преобладание одного начала над другим.
То общее, что может только присниться.
То ждут не дождутся, чтобы уличить в противоречии.
А тут еще и какая-то совершенно непонятная реакция…
То описание каждого из бесконечного множества вариантов.
То ожидание событий, не имеющих аналога ни в одной из мифологий.
То мы с тобой не знаем, что друг с другом.
А тут еще и то, что было, покажется, что не было…
То пасмурное утро после бессонной ночи.
То невозможно охватить все существующее.
То непреодолима тоска по вековечному.
А тут еще и то, чего не было, покажется, что было…
То еще один очередной пункт в реестре переживаний.
То вдруг обнаруживаются разные вещи, и неизвестно, что с ними делать.
То терпи неизвестно за что.
А тут еще и не развернуться по-настоящему…
То тяготы и тревоги.
То надежды и утешения.
То небо над Аустерлицем.
А тут еще и решение какое-нибудь подоспеет…
То клейкие листочки.
То сопоставь каждое с последующим и предыдущим.
То становится совершенно ясно, что бесконечно это продолжаться не может.
А тут еще и конца не видно…
Родословная
1
О! Авраам родил Исаака. Ничего себе!
2
Дядю Исака я более-не-менее помню. Он был военный тогда.
3
Зяма был нэпманом. Сел в свое время. Но ненадолго, слава богу.
4
Яша был толстый и все время молчал. И очень много ел. Больше ничего сказать не могу.
5
Бэле удалось тогда устроиться в «Оптику» на Сретенке. Она долго там проработала. Мне, кстати, хорошую оправу достала. Я помню.
6
Мотьке, между прочим, полтинник через месяц, а как был мудак…
7
А главврачом в Грауэрмана был тогда такой Борис Львович, их дальний родственник.
8
Клара с Семеном как уехали в сорок первом в Челябинск, так там и остались.
9
Нет, писем от Наума давно не было. Не знаю, как там у них.
10
Мося все делал сам. Золотые руки.
11
Ее, кажется, звали Дора. Она была, по-моему, не очень нормальная.
12
Спокойно, спокойно…
13
Геся целый день пила ужасно крепкий чай, валялась в халате нечесаная, курила папиросы одну за другой и читала романы. Грязища в доме была!
14
Додик был своим детям и матерью, и отцом, и нянькой, и кем угодно.
15
Бэба с Рахилью не захотели уезжать. Остались в Киеве. Сказали: «Кому мы нужны, такие старые?» Ну и - сами понимаете…
16
Спокойно, спокойно…
17
Соломон, кажется, жив до сих пор. Только он уже давно не Соломон, а Семен.
18
Вот и песни отзвучали…
19
Матвея в пятьдесят третьем не тронули, как ни странно. А ведь такую должность имел! Повезло…
20
Марик, чтобы вы знали, дожил до девяносто двух лет. И, между прочим, отлично все соображал до самой смерти.
21
О! Письмо от Мули! Сейчас почитаем…
22
Все Гольдманы погибли в Ашхабадском землетрясении. Буквально все. Я даже не знаю, где их похоронили. А может, и нигде…
23
Вот и песни отзвучали, отразившись на лице…
24
Не говорите глупости! Во-первых, его звали не Егуда, а Еремей. А Егуда был Цилин родственник. Помните Цилю?
25
Оба всю жизнь прожили в Житомире. Никогда никуда не ездили. Только в эвакуацию. И тут же обратно. Там и умерли.
26
Гриша не дядя его, а двоюродный брат. Просто большая разница в возрасте.
27
Спокойно, спокойно…
28
У Рахили Львовны, чтобы вы знали, вообще своих детей не было.
29
Первая жена у него умерла давно. Ее звали Берта, кажется. Или еще как-то.
30
Лева был не родной, а приемный. Ужасно способный, кстати, парень.
31
Первое время шли письма из Хайфы, потом перестали писать. Ну, понятно - своя жизнь…
32
Боря очень переживал. Очень…
33
Вот и песни отзвучали, отразившись на лице, - развеселые в начале…
34
О! Послушайте: «Аса родил Иосафата». Ну и имена были у людей - язык сломаешь.
35
Оставили ему какой-то крупы, консервов и уехали на юг. Что за дети, ей-богу!
36
Спокойно, спокойно…
37
Вроде, родные сестры, но Стелла - красавица, а Этя - прямо типичная обезьяна. Как это так получилось?
38
Тэмочка была совсем без образования, а голова была как у министра финансов. Ее так и называли в семье.
39
Вот и песни отзвучали, отразившись на лице, -
развеселые в начале, заунывные в конце.
40
А как они все пели, как танцевали! Как у них в доме весело было всегда! Это я про Шпицбергов. Вы их помните?
41
Нет, давай лучше наоборот: «заунывные в начале, развеселые в конце». Так лучше, правда?
42
Ну вот… А «Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от Которой родился Иисус, называемый Христос».
НЕВОЗМОЖНО ОХВАТИТЬ ВСЕ СУЩЕСТВУЮЩЕЕ
«Это я»
1
Это я.
2
Это тоже я.
3
И это я.
4
Это родители. Кажется, в Кисловодске. Надпись: «1952».
5
Миша с волейбольным мячом.
6
Я с санками.
7
Галя с двумя котятами. Надпись: «Наш живой уголок».
8
Третий слева - я.
9
Рынок в Уфе. Надпись: «Рынок в Уфе. 1940 г.»
10
Неизвестный. Надпись: «Дорогой Елочке на память от М. В., г. Харьков».
11
А это отец в пижаме и с тяпкой в руке. Надпись: «Кипит работа».
Почерк мой.
12
Мама с глухой портнихой Татьяной. Обе в купальниках.
Надпись: «Жарко. Лето 54».
13
А это я в трусах и в майке.
14
Сидят:
15
Лазутин Феликс.
16
И чья-то рука, пишущая что-то на листе бумаги.
17
Голубовский Аркадий Львович.
18
И капелька дождя, стекающая по стеклу вагона.
19
Розалия Леонидовна.
20
И маленький розовый конверт, выпавший из женской сумочки.
21
Кошелева Алевтина Никитична, уборщица.
22
И беззвучно шевелящиеся губы телевизионного диктора.
23
Покойный А. В. Сутягин.
24
И обрывок фотографии, плывущий по весеннему ручейку.
25
Гаврилин А. П., школьное прозвище «Таксидермист».
26
И надувшиеся вены на руках пожилого рабочего.
27
Проф. Витте.
28
И раскрытый зонтик, медленно выплывающий из-под моста.
29
Стоят:
30
Мартемьянов И. С.
31
И мы видим одинокий листок, оказывающий отчаянное сопротивление ледяному осеннему ветру.
32
И надпись: «При чем здесь я?»
33
Могилевская С. Я. и Пилипенко В. Н.
34
И мы видим падающие на пол золотые кольца состригаемых волос.
35
И надпись: «Виноваты все, а отвечать тебе».
36
Толпыгин Г. Я.
37
И мы видим заплаканное лицо итальянской тележурналистки.
38
И надпись: «С тех пор прошло немало лет, а ты все тот же, что и был, как некогда сказал поэт, чье даже имя позабыл».
39
Иоахим Сарториус.
40
И мы видим разорванный пополам валет пик на сиденье кожаного кресла.
41
И надпись: «Здесь будет все: и плеск весла, и слово нежное люблю той, что еще не доросла, чтоб строить глазки королю».
42
Говендо Т. Х.
43
И мы видим шесть или даже семь ярко-оранжевых таблеток на дрожащей детской ладошке.
44
И надпись: «Такой я буду умирать. Другой споткнусь и упаду. Недаром так боялась мать, что я пойду на поводу».
45
Макеева О. А.
46
И мы видим отмеченный крестиком на географической карте город
Бохум.
47
И надпись: «Привычка так существовать восходит к той еще поре, когда шуметь и приставать не разрешали детворе».
48
Конотопов В. Н.
49
И мы видим кучку собачьего говна со свежим следом велосипедного колеса.
50
И надпись: «Когда устанешь ждать беды в своем таком родном углу, запомни влажные следы на свежевымытом полу».
51
Замесов В. Н.
52
И мы видим детский пальчик, неуверенно подбирающий на клавишах мелодию шубертовской «Форели».
53
И надпись: «Терпенье, слава - две сестры, неведомых одна другой.
Молчи, скрывайся до поры, пока не вызовут на бой».
54
И мы различаем в полумраке силуэт огромной крысы, обнюхивающей лицо спящего ребенка.
55
Это я.
56
И тут наконец-то появляется больша серебряная пуговица на дорожном плаще молодого человека, едущего навестить умирающего родственника.
57
И дрожит дуэльный пистолет в руке хромого офицера.
58
И дрожит раскрытый на середине французский роман в руке молодой дамы.
59
И дрожит серебряная табакерка в руке бледного молодого человека.
60
И дрожит оловянный крестик в руке пьяного солдата.
61
И дрожит большой серебряный самовар в руках пьяного военного врача.
62
И слегка подрагивает блестящий клюв большой черной птицы,
неподвижно сидящей на голове гипсового бюста античной богини.
63
Это все я.
64
Лазутин Феликс: «Спасибо. Мне уже пора».
65
Уходит.
66
Мартемьянов Игорь Станиславович. Сезон откровений: Сб. лит.-критич. статей. М. «Современник». 1987.
67
Голубовский Аркадий Львович: «Ну что ж. Я, пожалуй, пойду».
68
Уходит.
69
Толпыгин Геннадий Яковлевич. Крещенский зной. Стихотворения и поэмы. Тула. Приокское кн. изд. 1986.
70
Розалия Леонидовна: «Уже поздно. Мне пора».
71
Уходит.
72
Могилевская Сусанна Янкелевна, Пилипенко Владимир Николаевич. Нам
весело! А вам? - Репертуарный сб. для учащихся 4 - 6 кл. школ слабослышащих. М. «Просвещение». 1984.
73
Кошелева Алевтина Никитична, уборщица: «Ой, батюшки! Что ж это я расселась-то? Надо уж идти».
74
Уходит.
75
Сарториус Иоахим. Формула колеса. Роман. Пер. с нем. Послесл. В. А. Ривкиной. М. «Наука». 1984.
76
Покойный А. В. Сутягин: «Бывают ли у вас, Любочка, такие состояния, при которых буквально все, что происходит с вами и вокруг вас - вон старушка - видите? - что-то ищет в сумке, а вон кошка забежала за угол, - что все это исполнено какого-то великого и тайного смысла, который, кажется, сделай лишь малое усилие - и поймешь сразу
и навсегда? Что, простите?»
77
«Ничего, слушаю».
78
«Так бывают или нет?»
79
«Что - бывают?»
80
Уходит.
81
Говендо Тамара Харитоновна. Некоторые вопросы неконвенциональной поэтики в поздних трудах Джеймса Доуссона. - «Актуальный лабиринт». Вып. 3. М. 1992, стр. 12 - 21.
82
Макеева Ольга Александровна. Календарные обряды племен среднего левобережья. - Там же, стр. 12 - 21.
83
Конотопов Валерий Николаевич. Драма Томаса Бауэра «Скотница и курфюрст». К анализу основных мотивов. - Там же, стр. 12 - 21.
84
Замесов Виктор Николаевич. Кризис паразитарного сознания. Что дальше? - Там же, стр. 12 - 21.
85
Гаврилин А. П.: «Мы, к примеру, говорим: вот ветер шумит. Да?»
86
«Ну да…»
87
«А шумит вовсе не ветер, а то, что попадается ему на пути: ветки
деревьев, кровельная жесть, печные трубы. А ветер, Любочка, не шумит. Что ему шуметь?»
88
«Действительно…»
89
Уходит.
90
Проф. Витте (один): «Господи! Сколько же можно! Пережить это нету никаких сил. Ведь же честно стараюсь. Видит Бог, я честно стараюсь».
91
Срывается на крик.
92
«А это все она! Она! Эта тупая мещанка Антонина! А уж чего мне стоил ее восхитительный кузен, эта ненасытная скотина, украшенная
университетским дипломом, знает один только Бог. Впрочем, я,
кажется, знаю, что надо делать!»
93
Уходит.
94
«Вот смотри. Сначала надо протереть вот этой губочкой. Смотри, я ведь тебе показываю. Вот этой губочкой. Потом вот этой сухой тряпочкой. Чтобы не ржавело. Понятно?»
95
Уходит.
96
«Они мне сказали, что в праздник зайдут вечерком. Ну, я пирог испекла с яблоками. Они любят с яблоками. Переоделась, сижу жду. А они мне вдруг звонят от Шустеров. Говорят, их Шустеры пригласили и они к ним поехали. Ну как же так? Я так расстроилась. Сижу как дура со своим пирогом. Позвонила тебе, думала, может быть, ты заедешь поешь. Ты ведь тоже любишь. Тебя тоже дома нет. Я даже поплакала немножко. Так тоскливо было… Ну ладно, не обращай внимания…»
97
Уходит.
98
«Ты знаешь, пойду, пожалуй».
99
«Куда же ты пойдешь, чудак? У нас свободен весь чердак. Все есть:
подушка, одеяло…»
100
«Нет-нет. Спасибо. Мне пора. (Смотрит на часы.) Двенадцать десять. Успеваю».
101
«Ну что ж. Ни пуха ни пера».
102
Уходит.
103
А это я.
104
А это утро золотое, когда пускался наутек от разъяренной тети Зои
простой соседский паренек.
105
А это я.
106
А это Ларичевой Раи полузабытый силуэт. Мои очки в простой оправе. Мне девять, ей двенадцать лет.
107
А это я.
108
А это те четыре слова, которые сказал Санек, когда Толян согнул
подкову, а разогнуть уже не смог.
109
А это я.
110
А это праздничной столицы краснознаменное «ура» и свежевымытые лица девчонок с нашего двора.
111
А это я.
112
А это гимна звук прелестный в шесть ровно, будто и не спал. Наверное, радиоточку кто-либо выключить забыл.
113
А это я.
114
А это я в трусах и в майке.
115
А это я в трусах и в майке под одеялом с головой.
116
А это я в трусах и в майке под одеялом с головой бегу по солнечной лужайке.
117
А это я в трусах и в майке под одеялом с головой бегу по солнечной лужайке, и мой сурок со мной.
118
И мой сурок со мной.
119
Уходит.
* * *
Пришел, ушел, и будто бы не он
Пускал по ветру легкие колечки.
Кто он? Шпион? Трехкратный чемпион?
Или седой из детства почтальон?
Не Печкин, нет! Какой там еще Печкин!
А ты гори, заветная звезда.
Одна лишь ты не сука, не училка,
Не белка на заборе, не бутылка,
Не в поросячьем облике копилка.
Ты лишь одна как будто навсегда.
Я это так… Не принимай всерьез.
Сердечные забудутся уколы,
А воз все там же. Помнишь этот воз?
Он все скрипел, но никуда не вез.
Не помнишь, нет? Ну как же! Возле школы!
Там еще были липы, был там снег,
Еще чего-то было там такое…
Вот, вспомнил! Шел навстречу человек,
Мне не знакомый. Он достал «Казбек»
И прикурил единственной рукою.
А ты гори, заветная звезда.
Тебя я вижу. А меня ты видишь?
Ты слышишь, как разнылись поезда,
Как на клеенку пролилась вода,
Как переходит бабушка на идиш?
* * *
Друг мой, друг мой, вот приснятся, допустим, под утро семь или даже девять рыбьих почему-то хвостов.
И пол под ногами вдруг некстати возьмет да и покачнется.
Или, например, стыдливо зардеется - опять же под утро - все тот же самый восток.
Ну и начнется, конечно же, новый день, новый день начнется.
Ну и что, ну и что, ну и не так уже и страшно наедине, как говорится, с собой
Сидеть в ожидании новых чум или семилетних, - в лучшем случае, - боен.
И я сам не знаю, куда подевалась вдруг эта самая, эта самая боль.
Так что друг мой, друг мой, не верь мне, если я зачем-то скажу тебе, что я очень и очень болен.
* * *
Голубиная почта? Это что это? Это, вообще-то, про что?
Уж не про то ли, как голубь однажды нагадил на маминого пальто левый рукав?
Не про то ли, что я навсегда запомнил каждую пуговку и каждую ворсинку на этом терракотового цвета пальто?
И не про то ли, что и после всего я пальто это буду помнить, смертию смерть поправ?
Что ж за такое послание этот поганый голубь по своей по голубиной почте хотел ей, маме, послать?
Про какую такую думал он сообщить ей радость или лиху беду?
Не про ту ли беду неминучую горькую, которой так опасалась мать,
Что у за гаражом курящего Сашки Целикова пойду я на поводу?
Да, мама, да, я и правда пойду на поводу - не стану скрывать -
У тех, кто за гаражом и за сараем, и за тридевять земель, и не расти трава.
Чтобы от непонятной этой жизни время от времени получать
По голубиной почте приветы, падающие на рукава.
* * *
Попробуем хотя бы последовать однажды правилам непонятно какой игры,
Игры, сыграть в которую решится не много кто.
Но «Молчи, - говорят нам, - скрывайся и таи, - говорят нам, - до той самой поры,
Покуда не настигнет нас однажды то самое, то есть это самое то».
Попробуем хотя бы погреться однажды в очень редких теплых лучах. И, была не была,
Попробуем взять от всего понемногу и перемешать в котле,
И нарочито неуклюжее письмо это положить во главу угла,
Чтобы - вдруг и получится - заглушить наконец-то дух пленительный маминых безвозвратных котлет.
Ну, и попробуем хотя бы проследить однажды за течением совсем ещё юной реки
Туда, в ту сторону, где молча умирают и светлая влага, и тёмная грязь.
Или попробуем хотя бы сочинить однажды мнемонические восемь строчек про правило, допустим, правой руки.
И жизнь, можно будет сказать тогда, совсем, ну просто совсем удалась.
* * *
Есть время никого не трогать
С пяти примерно до шести,
Когда какой-то как бы коготь
Неспешно роется в шерсти.
Есть время ничего не тратить
От вечера до четверга,
Как станет щели конопатить
Вечно гонимая пурга.
Как станут временные силы
То уходить, то приходить.
И станут отчие могилы
Нас торопиться торопить.
И нынче в самый раз отчалить
В китайском папином плаще.
Есть время никого не жалить
И не жалеть. И вообще.
Здесь еще можно почитать
Мой поэторий