Навальные Перестройки: Тельман Гдлян и Николай Иванов
Про Гдляна и Иванова.. Об их роли в развале СССР. Как же я мог забыть про эти персонажи?
Оригинал взят у arctus в Навальные Перестройки: Тельман Гдлян и Николай Иванов
Тогда не было таких всепроникающих СМИ - все доступные СМИ были в руках перестройщиков. Гдлян и Иванов, сделав с использованием самых грязных, незаконных методов, мощнейший пиар на якобы борьбе с коррупцией -пропиарили Перестройку. Создав для граждан СССР образ КПСС как мощного коррупционного монстра. Внеся свою лепту в дискредитацию Советского государства.
И уже было не важно, что львиная доля их расследований были фальшивыми. Они сделали своё поганое дело.
СССР больше нет. Но Россия ещё жива. Поэтому вашему вниманию - грабли.
В 1980-х годах в Советском Союзе грянуло т.н. «хлопковое дело», вскрывшее факты коррупции в верхних эшелонах власти Узбекской ССР. Работу следственной комиссии возглавили Т. Х. Гдлян и Н. В. Иванов. Однако впоследствии Пленум Верховного суда СССР вынес частное постановление «о нарушениях законности, допущенных в ходе расследования». Своим мнением о тех событиях делится Доктор юридических наук, профессор Александр Сухарев, в 1988-1990 гг. возглавлявший Генпрокуратуру СССР.
- Борьба с коррупцией разворачивалась все шире и велась невзирая на лица и ранги; современники помнят, с каким одобрением встречал народ известия о заслуженных наказаниях высокопоставленных коррупционеров, переставших быть «неприкасаемыми» (особенно нашумели «рыбное», «елисеевское», курортно-черноморское и другие судебные дела). Были привлечены к уголовной ответственности заместитель министра рыбного хозяйства СССР Рытов, председатель Госкомитета по нефтепродуктам Курамшин, заместитель министра мясомолочной промышленности Тарада, заместитель министра сельскохозяйственного машиностроения Вишняков; только по ростовским, краснодарским и сочинским делам к уголовной ответственности было привлечено более ста пятидесяти руководящих работников.
Борьба велась не только путем уголовного преследования; шел процесс самоочищения партии, который, опять же, не сводился лишь к деятельности Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Андропов, намереваясь провести серьезную проверку партийных кадров, «бросил в бой» бескомпромиссного сибиряка Егора Кузьмича Лигачева. Проработавший семнадцать лет первым секретарем Томского обкома партии и будучи с 1976 года членом Центрального Комитета, Лигачев в 1983 году стал секретарем ЦК КПСС и, что еще важнее, заведующим Отделом организационно-партийной работы, своего рода «отдела кадров» ЦК, осуществлявшим кадровую политику в масштабах государства; уже к концу года около пятой части первых секретарей обкомов партии и еще больше союзных министров, не говоря уже о менее высоких управленцах, были сменены.
В следующем году Лигачев отправился в Узбекистан, где организовал пленум ЦК компартии республики по проблемам бесхозяйственности, очковтирательства, приписок и коррупции в эшелонах власти, о чем свидетельствовал массовый поток писем и жалоб граждан в Москву. На пленуме ЦК Узбекистана был дан обстоятельный, острый анализ ситуации в республике. Речь шла о партийной и государственной дисциплине, нравственной чистке кадров; принципиальной критике подверглось партийное и советское руководство республики, включая самого Шарафа Рашидова.
Егор Кузьмич Лигачев
Рашидов с 1959 года был первым секретарем ЦК компартии Узбекистана. В республике выращивалась большая часть хлопка-сырца, который во все возрастающих масштабах требовался текстильной промышленности. Из центра шли указания об увеличении производства хлопка, а в ответ возглавляемое Рашидовым руководство исправно рапортовало об увеличении ирригации полей и урожаев хлопка, что, как позднее выяснилось, не соответствовало действительности. Цифры производства искусственно завышались, и объем приписок достигал от полумиллиона до миллиона тонн хлопка-сырца (при общем производстве порядка трех миллионов тонн). Андропов в начале 1983 года сделал Рашидову устный выговор, фактически означавший предложение о добровольной отставке, но тот в отставку не ушел. Вслед за этим было принято постановление о расследовании злоупотреблений в хлопководстве Узбекистана и ситуация стала обостряться. В октябре Рашидов скоропостижно умер. Новым первым секретарем ЦК компартии Узбекистана был избран Инамжон Усманходжаев, до этого занимавший пост председателя Президиума Верховного Совета Узбекской ССР.
Тем временем «хлопковое дело», к расследованию которого, помимо следственно-розыскных служб Узбекской ССР, подключились КГБ и Генеральная прокуратура СССР, продолжало раскручиваться. Следствие столкнулось с большими сложностями; характер приписок оказался настолько массовым, что пришлось направить в республику сотни следователей - при том, что помимо прокуратуры, проводилась большая работа по линии партийных и советских органов. Потребовалось значительное время, чтобы проверить деятельность сотен колхозов, совхозов, хлопкозаводов, министерства хлопкоочистительной промышленности республики, союзного министерства легкой промышленности. Следствие и ревизии вскрыли сложный механизм совершаемых преступлений: преступники тщательно скрывали истинные размеры посевных площадей хлопчатника, составляли подложные документы на миллионы тонн якобы сданного государству сырья, незаконно списывали на несуществующие потери огромные недостачи. Экспертиза, проведенная ведущими специалистами страны, установила, что по урожаям 1978-1983 годов в Узбекистане было приписано около 4,5 миллионов тонн хлопка, что причинило государству ущерб в размере от 800 млн. до 1 млрд. рублей. Приписки породили многочисленные хищения, злоупотребления, круговую поруку, коррупцию; шло массовое разложение кадров. В преступные деяния были втянуты десятки тысяч человек - от рядовых сборщиков хлопка, заготовителей, счетных работников, руководителей колхозов, предприятий до ответственных должностных лиц министерств, работников советских и партийных органов.
Изъятые у коррупционеров богатства
За четыре года было окончательно расследовано и направлено в суды более 780 дел о приписках, хищениях и взяточничестве, к уголовной ответственности привлечено и осуждено свыше 4 тысяч человек (в отношении 13 тысяч лиц было принято решение о прекращении уголовного преследования), в том числе около 600 руководящих работников. Среди осужденных фигурировали бывший министр хлопкоочистительной промышленности Узбекистана, пять его заместителей, руководители управлений министерства, начальники областных управлений. К уголовной ответственности были также привлечены высокие представители всех ветвей власти - два бывших секретаря ЦК и четыре первых секретаря обкомов, четыреста депутатов местных Советов, восемь депутатов Верховного Совета СССР, Верховного Совета республики, бывший председатель республиканского совета министров, шесть генералов МВД республики и так далее. В январе 1987 года по подозрению в коррупции по «узбекскому делу» был арестован Юрий Чурбанов, бывший первый заместитель Щелокова и зять Брежнева.
Таким образом, к моменту моего назначения на должность Генерального прокурора СССР партийными, следственными органами, госбезопасностью и иными структурами была проделана огромная работа по борьбе с коррупцией и предстояла не меньшая, когда в некоторых средствах массовой информации вдруг замаячили имена Гдляна и Иванова, творцов так называемого «кремлевского дела». Гдляновская эпопея стала для меня тяжелым испытанием, когда бывшего генпрокурора СССР обвиняли в предвзятости, и сегодня, двадцать лет спустя, я просто обязан высказаться по поводу этой фантастической провокации, гапоновщины конца двадцатого века, по сравнению с которой меркнут многие политические авантюры. Мне искренне жаль обманутых людей, митинговавших в защиту лицемерия и подлости, и я со всей ответственностью заявляю: никакого «кремлевского дела» не было!
Николай Иванов и Тельман Гдлян дают интервью во время пресс-конференции в Прокуратуре СССР
Начнем с самого начала. Тельман Гдлян, выходец из Грузии, окончил юридический институт в Саратове, затем работал следователем прокуратуры Барышского района Ульяновской области, следователем Заволжского района города Ульяновска, старшим следователем и следователем по особо важным делам той же областной прокуратуры. Карьерный рост был вполне впечатляющим, но все это не идет ни в какое сравнение с тем, что началось, когда в 1983 году Гдлян получил дело Хинта, расследование которого стало его первым бенефисом на всесоюзном уровне, о чем следует сказать несколько слов.
Иоханес Хинт, эстонский ученый, инженер и изобретатель, в послевоенные десятилетия занимался изысканиями в области новых строительных материалов. Экспериментируя с измельчением сырья для кирпичей в специальном устройстве - дезинтеграторе, Хинт открыл, что при увеличении скорости работы дезинтегратора происходит так называемое механохимическое превращение, в результате которого изделия из этого сырья (обычные известь и песок) получаются в несколько раз более прочными по сравнению с железобетоном и при этом не требуют ни металла, ни цемента. Новый материал был назван силикальцитом. Хинт возглавил соответствующий научно-исследовательский институт, стал доктором наук и лауреатом Ленинской премии, получил орден Трудового Красного Знамени. Началось строительство силикальцитных заводов, из нового материала возводили дома во многих городах Советского Союза, а также в Италии, Австрии, Японии и других странах, использовавших по лицензии разработанную Хинтом технологию. К началу 80-х производство силикальцита вышло на союзный уровень; по инициативе Николая Константиновича Байбакова, заместителя председателя Совмина и главы Госплана, была разработана государственная программа поддержки новой технологии, которой прочили блестящее будущее.
Йоханнес Хинт
Все резко изменилось в ноябре 1981 года, когда прокуратура Эстонской ССР возбудила уголовное дело против директора кооперативного специального конструкторского технологического бюро «Дезинтегратор». В деятельности СКТБ были выявлены серьезные нарушения; Хинту и его сотрудникам инкриминировалось злоупотребление должностным положением, хищение государственного и общественного имущества в особо крупном размере. Главным же, в признании чего добивался следователь Эрих Вяллимяэ, являлось обвинение в даче Хинтом взятки высокопоставленным руководителям в Москве. Впрочем, был в этом деле и еще один момент, о котором ничего не говорилось: при обыске у Хинта изъяли дневниковые записки, где он весьма критически отзывался о Брежневе и явлениях застойного характера, тормозивших развитие экономики. Принявший в 1983 году дело «Дезинтегратора» Гдлян использовал эти записки для запугивания тех, кто пытался заступиться за Хинта. Расследование двинулось вперед ускоренными темпами, и в декабре 1983 года состоялся суд: виновные во главе с Хинтом (десять должностных лиц) были привлечены к уголовной ответственности и осуждены к длительным срокам лишения свободы с конфискацией всего имущества. Сам Йоханес Хинт получил 15 лет, его лишили всех должностей, научных званий, включая звание лауреата Ленинской премии, и государственных наград; через некоторое время он, находясь в заключении, скончался, а уже в 1989 году пленум Верховного Суда СССР отменил приговор по делу Хинта и принял решение о его посмертной реабилитации, признав осуждение грубым нарушением социалистической законности. Изобретенная им технология была скомпрометирована, оставлена и забыта, упал приток валютных поступлений от продажи дезинтеграторов за рубеж, иностранные фирмы стали отказываться от лицензионных соглашений с СССР по этой проблематике (тогда как сама идея механоактивации за границей продолжала применяться и используется по сей день). Что же касается Тельмана Гдляна, то он приобрел не только должность старшего следователя по особо важным делам Генпрокуратуры, но и некоторую известность, так что мог рассчитывать на получение столь же перспективного дела.
И оно не заставило себя ждать. В 1983 году работниками КГБ по факту получения взятки в размере 1000 рублей был арестован начальник ОБХСС Бухарской области Музафаров, от которого потянулась ниточка к председателю Бухарского потребсоюза Мирзабекову, первому секретарю Бухарского обкома партии Каримову и ряду других руководящих работников. В расследование включилась союзная прокуратура, направившая небольшую группу сотрудников в Узбекистан, координируя свою работу со следственно-розыскными службами Узбекской ССР и КГБ СССР; руководителем группы был назначен Гдлян, его заместителем стал Николай Иванов. Сначала в группе было 35 человек, затем ее состав увеличивался, пока не достиг 206 человек. В ходе расследований были получены многочисленные сведения о серьезных злоупотреблениях ряда секретарей ЦК КП республики, обкомов, райкомов, руководящих работников Президиума Верховного Совета, Совета Министров Узбекской ССР, правоохранительных органов республики. Последовали многочисленные аресты и изъятия; достаточно сказать, что из тринадцати членов бюро ЦК компартии Узбекистана было арестовано одиннадцать, изъято ценностей на сумму 15 млн рублей, из них группой Гдляна (всего в республике работало четыре бригады Генпрокуратуры) на 4 млн (сам Гдлян позднее увеличил эту цифру на порядок - до 44 миллионов). Всего группой Гдляна было привлечено к судебной ответственности 70 человек, в суд передано 19 дел, 40 человек было осуждено.
Александр Сухарев и Тельман Гдлян на I Съезде народных депутатов СССР
Тем временем, пришедшим к власти Горбачевым был объявлен новый курс; идеи перестройки, получившие оформление в решениях XXVII съезда КПСС, стали официальными политическими ориентирами. В этой атмосфере Гдлян и Иванов впервые вышли за пределы своей служебной компетенции, обратившись в 1986 году с докладной запиской в ЦК (собственно, к Горбачеву), где шла речь о том, что некие лица в руководстве Генпрокуратуры и аппарате ЦК препятствуют следственным действиям и привлечению виновных к ответственности. Была проведена партийная проверка, которая не установила фактов прямого противодействия руководства Прокуратуры СССР проведению следственных действий, равно как и убедительных данных о причастности к взяточничеству работников аппарата ЦК КПСС и их вмешательства в ход следствия. В то же время было предложено усилить работу по своевременному тщательному рассмотрению фактов нарушений социалистической законности, проявлять принципиальность и привлекать в соответствии с законом к ответственности виновных независимо от занимаемого положения. Эти указания были приняты к сведению и исполнению: в начале 1987 года, как отмечалось, был арестован Чурбанов и некоторые другие высокопоставленные лица. В то же время заметно увеличился поток обращений и писем граждан, в которых сообщалось о неправомерных методах следствия и о грубейших нарушениях законности. Ряд сигналов был проверен прокуратурой; в 1987 году по результатам проверки письма жены бывшего первого секретаря Каршинского горкома партии Илиади партийными инстанциями Генеральному прокурору Рекункову было рекомендовано усилить контроль за следственной группой Гдляна и Иванова, а также рассмотреть вопрос об укреплении ее руководства; Гдляна и Иванова все же не отстранили от руководства группой, но за отступление от норм законности привлекли к дисциплинарной ответственности.
К 1988 году об «ускорении» уже было забыто, так что перестройка ассоциировалась в первую очередь с гласностью. Средства массовой информации переживали невероятный подъем, пресса и телевидение реально становились «четвертой властью», и те, кто был недоволен существующим положением вещей, официальным порядком и социально-политическим строем в целом (равно как и своим местом и статусом в этой системе), естественно тяготели к новизне, а СМИ, в свою очередь, в погоне за «жареными» новостями и колкими сюжетами охотно, с пристрастием, освещали их. Именно это притягивало падких на сенсацию Гдляна и Иванова: по телевидению стали мелькать репортажи о героической работе следователей в Узбекистане, рискующих жизнью ради восстановления справедливости и наказания преступников. Не отставала и пресса: фотографии груд золота и денег, изъятых из тайников взяточников и помещенных в смотровом зале Генеральной прокуратуры, приковывали к себе внимание миллионов читателей и телезрителей. Руководители следственной группы в одночасье стали «звездами», выступавшими в качестве защитников всех «униженных и оскорбленных», чудо-богатырями, не боящимися противостоять чудовищному спруту мафии.
Как раз в это время я был назначен замом Рекункова, а вскоре занял его место. На новой должности я, естественно, заинтересовался документами «узбекского дела», бывшего на слуху не только в аппарате ЦК КПСС, но и в правоохранительных ведомствах. Поначалу я считал, что Гдлян и Иванов идут правильным путем, вскрывая коррупционный нарыв. Но когда численность следственной группы превысила две сотни человек, когда счет арестованным перевалил за несколько сотен, а я смотрел материалы уголовного дела и обнаруживал, что допросы ведутся незаконными методами, то понял, что мне необходимо вмешаться. Перестал верить им окончательно, когда были выдвинуты обвинения в коррупции против тех, кого я знал лично как честнейших людей. А новоявленные Шерлоки Холмсы, игнорируя тайну следствия, стали намекать журналистам, что нити коррупции ведут к членам Политбюро - Соломенцеву, Гришину, Романову, хотя ни одного фактического доказательства на этот счет не имелось. Поняв логику развертывания этой кампании, при встрече с Горбачевым я сказал, что следующей будет названа его фамилия. Однако он в своей обычной манере ответил, что надо внимательно разобраться: сейчас, мол, отстранение Гдляна неосмотрительно, потому что люди ему верят, значит, кто выступает против следователя - тот против перестройки, а мы не можем обмануть ожидания народа.
Типичное для Горбачева лавирование, как и следовало ожидать, принесло свои плоды. На XIX партконференции Гдлян вместе с В. Коротичем, главным редактором журнала «Огонек», обвинил в коррупции часть самих делегатов конференции; было громогласно заявлено, что у узбекских взяточников есть влиятельные покровители в Москве и Кремле, так что «узбекское дело» переросло в «кремлевское». Подкрепленное многочисленными выступлениями в прессе, это заявление сделало Гдляна и Иванова одними из самых популярных людей в стране; при этом их деятельность имела все меньшее отношение к юстиции и законности и все большее - к откровенной демагогии, ярко выраженной погоне за влиянием и властью.
Тем временем поток писем и обращений из Узбекистана все нарастал, люди сообщали о многочисленных злоупотреблениях, допускаемых в работе следственной группы. Обращались даже некоторые рядовые следователи из состава группы, которые просили избавить их от участия в расследовании, объясняя, что не хотят участвовать в беззаконии; в Президиум Верховного Совета обратились 24 члена Верховного суда СССР, просивших оградить суд от массированных попыток средств массовой информации оказать на него давление. В связи с этим ЦК создал комиссию (по линии КПК) с участием представителей Президиума Верховного Совета, прокуратуры, Верховного суда, Минюста, КГБ и МВД, которая, изучив поступившие письма и обращения, пришла к выводу, что следователи группы Гдляна и Иванова, ведущие расследование дела о коррупции в Узбекистане, допустили многочисленные нарушения законности; случаи длительного содержания подследственных под стражей (много месяцев и даже лет). Арестованные месяцами не вызывались следователями на допросы, то есть, фактически, подвергались психическому давлению, в результате которого шли на самооговор, тогда как надзирающий прокурор в ходе предварительного следствия не встречался с лицами, продолжительное время содержащимися под стражей. Более того, этот надзорник сам грел руки при пересчете изъятых денежных купюр, о чем свидетельствовали предоставленные мне кадры скрытой видеосъемки.
Николай Иванов в ходе обыска у подозреваемого
Эта комиссия направила записку в Президиум Верховного Совета СССР, в которой отразила мнение о необходимости предложить Генеральному прокурору провести в установленном законом порядке тщательную проверку сведений о нарушениях законности в деятельности следственной группы Гдляна и Иванова. По этой записке Президиум Верховного Совета СССР поручил мне возглавить новую комиссию, в которую вошли руководители правоохранных ведомств Крючков (КГБ), Бакатин (МВД), Кравцов (Минюст), Гусев (Верховный суд) и виднейшие юристы, ученые и практики, - вице-президент Академии наук, директор Института государства и права академик Кудрявцев, заведующий сектором уголовного права того же института профессор Яковлев, председатель Ивановского областного суда Семенко и другие.
В результате подтвердились многие факты, о которых сообщалось ранее, и были установлены новые. Выяснилось, что группа Гдляна в широких масштабах практиковала незаконные методы: содержание подозреваемых до суда в течение нескольких лет (в тяжелейших условиях подземной тюрьмы), аресты жен и детей подследственных, помещение в одной камере с рецидивистами, угрозы и избиения. Шестеро подследственных умерли во время следствия, столько же покончили жизнь самоубийством (полковник Хаджимуратов оставил предсмертную записку о том, что не может более выносить побои и унижения), причем обстоятельства некоторых из них были весьма странными: так, секретарь обкома Гаипов нанес себе 17 ранений ножом, находясь в соседней с Гдляном комнате, а замминистра внутренних дел Давыдов застрелился по официальной версии тремя выстрелами из пистолета в голову. По ходу работы комиссии ряд подследственных отказались от прежних показаний, мотивируя это, что во время допросов на них оказывалось нестерпимое давление с целью получения ложных сведений: некоторые из арестованных после проверки их жалоб были освобождены.
Удостоверившись в вопиющем произволе, творившимся следователями, я принял твердое решение данной мне властью: пресечь издевательства над людьми. Гдляну и Иванову за нарушение законности был объявлен выговор, они отстранялись от следствия, а вскоре против них Прокуратурой СССР было возбуждено уголовное дело по обвинению в грубом нарушении социалистической законности. Понимая, что за содеянное придется отвечать, эти деятели решили спрятаться за закон о депутатской неприкосновенности: Гдлян и Иванов выставили в Армении свои кандидатуры на выборах в народные депутаты и, подогревая аудиторию все новыми рассказами о «кремлевской мафии», прошли в Парламент. Став депутатами, они продолжали разыгрывать ту же карту, обвиняя во взяточничестве и покровительстве коррупционерам все новых и новых лиц из эшелонов высшего руководства - секретаря ЦК КПСС Лигачева, председателя Верховного суда СССР Теребилова (бывшего министра юстиции), Генерального прокурора Рекункова и так далее, так что для меня не стало сюрпризом, когда в январе 1990 года Гдлян намекнул на взяточничество самого Горбачева, - естественно, без каких-либо подтверждений, кроме туманных обещаний выложить якобы собранный и спрятанный «в надежном месте» компромат. (В начале эпопеи кремлевского дела в списках коррупционеров значился и «прораб» перестройки А. Н. Яковлев). Но позднее Гдлян прозрел и перелицевал набор подозреваемых, занеся в свой список даже тех, кто подобно Гришину, Романову и Соломенцеву, вообще не бывал в Узбекистане. Так или иначе, мне было заранее ясно, что марафон не может остановиться, не дойдя до самой вершины.
С доказательствами у них вообще было туго - чего стоит одна лишь история с обвинением Лигачева, которое я по долгу службы был обязан проверить. Базировалось оно на единственном показании бывшего первого секретаря ЦК компартии Узбекистана Усманходжаева, который, попав под следствие, назвал столько фамилий высших партийных, государственных чиновников и милицейских генералов, что одно это уже вызывало сомнение. Следовательский почерк наводил на воспоминания о сталинских чистках; со всем этим надо было тщательно разобраться. Могу с чистой совестью удостоверить, что все гдляновские узники, впоследствии реабилитированные судом, были мною, как генпрокурором СССР, допрошены лично. Только полностью удостоверившись в их невиновности, я принимал окончательное решение перед соответствующим судом.
Так, усомнившись в «чистосердечности» показаний Усманходжаева, я трижды участвовал в его допросе, учинил ему очную ставку с бывшим Генеральным прокурором Союза Рекунковым, якобы получившим от него две крупные взятки. И хотя он вскоре отказался от оговора, я, тем не менее, решил еще раз перепроверить первичные показания. Элементарные вопросы о месте вручения взяток, достоинстве денежных купюр, месте их хранения в момент вручения, сначала поставили подследственного в затруднительное положение, а затем вынудили признаться в лжесвидетельстве как вынужденной мере ввиду неоднократных угроз насилия над ним, его женой и дочерью. Расхожее выражения Гдляна и Иванова «намазать лоб зеленкой», т. е. применить статью о высшей мере наказания УК, не раз использовалось для психологического давления с целью вынудить узника дать требуемые показания. Сопоставления протоколов допросов других арестованных выявили идентичность «новаторского» метода расследования, применяемого Гдляном, Ивановым и их подручными.
Что касается Лигачева, то я лично знал его по аппарату ЦК КПСС как исключительно порядочного, нравственно чистоплотного правдолюбца. Поэтому, когда следователь Иванов, выступая на ленинградском телевидении, наряду с другими высокопоставленными персонами, подозреваемыми в коррупции, назвал его фамилию, я сразу понял политический подтекст этого жульнического приема: обвинение лидера «консервативного» крыла КПСС гарантирует лихим следователям аплодисменты всей «демократической общественности». Лигачев вообще славился тем, что никогда не принимал никаких подарков, даже самых символических, и гневно встречал любую попытку вызвать таким способом его расположение. И, тем не менее, я был обязан пойти на любую перестраховку и потому произвел опрос всех помощников и коменданта дачи Лигачева на предмет сопоставления времени его контактов с предполагаемым взяткодателем (все обвинение базировалось на единственном показании Усманходжаева о вручении им Лигачеву двух взяток), чтобы убедиться в степени достоверности противоречивых показаний и последующих утверждений об оговоре Егора Кузьмича. В итоге Прокуратурой СССР было принято решение об отсутствии события преступления; доверчивая публика ожидала, что Гдлян и Иванов выложат на стол бесспорные доказательства, припрятанные в «надежном месте», но, понятное дело, так и не дождалась.
Зарвавшимся следователям Гдляну и Иванову на самом деле вообще не требовалось доказательств, чтобы обвинить в коррупции фактически все политическое руководство страны. Подозреваемый вначале «мелькал» в телевизионной передаче или газетной рубрике, а потом узников вынуждали признать получение или дачу взятки в сумме заранее проставленной в протоколе, взятой «с потолка» под угрозой насилия над семьями и ближайшими родственниками. Не все выдерживали испытание; некоторые, зная участь несговорчивых, «ломались», подписывали надуманные эпизоды. Иные арестованные соглашались с бредовыми следовательскими заготовками в надежде опровергнуть их потом в суде. К таким «дальновидным» арестантам я отношу секретаря ЦК компартии Узбекистана Абдулаеву, которая от безысходности пошла на компромисс: отклоняя приписываемое ей сожительство с Рашидовым, она согласилась признать получение взятки в виде золотых изделий, а в суде предъявила подлинные документы об их приобретении в конкретном ювелирном магазине с указанием точной даты, цены и стоимости, после чего обвинение затрещало и развалилось.
Или, скажем, случай Смирнова, бывшего заведующего сектором Отдела оргпартработы ЦК КПСС (именно как человек, близкий к Лигачеву, он заинтересовал следователей), а впоследствии второго секретаря ЦК компартии Молдавии. Он с начала предъявления обвинений откровенно признался, что, действительно, получил от знакомого узбека шкурку ягненка, оплатив ее стоимость. Однако, «раскалывая» его на признание в коррупции, следователи не только оформили злополучную шкурку как взятку, но и домогались признать получение взяток на десятки тысяч рублей; после проверки прокуратурой уголовное дело в отношении Смирнова было прекращено. Лишь второй секретарь ЦК Узбекистана Тимофей Осетров, несмотря на двухлетний мучительный срок пребывания в тюремном застенке, оставался непреклонен и тверд, как гранитная скала, разоблачая карьерные и противоправные методы следователей. Я знал Осетрова как добропорядочного и заслуженного работника партии, но его арест и помещение в следственный изолятор произошли задолго до начала моей службы в прокурорской системе. Впоследствии он потерял здоровье, но был полностью реабилитирован судом; жаль, что слишком поздно мне пришлось принять участие в незавидной судьбе этого прекрасного человека.
Даже на I Съезде народных депутатов Гдлян и Иванов не смогли представить никаких доказательств по мифическому «кремлевскому делу», оказавшись способными лишь на очередную митинговую демагогию. Недаром новая комиссия, на сей раз Верховного Совета, образованная на Съезде народных депутатов СССР под председательством Роя Медведева, вынуждена была осудить действия Гдляна и Иванова, и рекомендовала уволить их из органов прокуратуры. Опираясь на многочисленные свидетельства грубого нарушения закона, я потребовал лишить Гдляна и Иванова депутатской неприкосновенности, привлечения их к уголовной ответственности, однако эти «герои» не появились на сессии Верховного Совета, где должен был решаться этот вопрос, а сбежали в Армению (Гдлян по национальности армянин), где обеспечили себе неприкосновенность как депутаты местного парламента. Хотя Верховный Совет не дал согласия на обоснованное требование Генеральной прокуратуры, Гдлян и Иванов наглядно продемонстрировали свою трусость и фактически признали свое поражение.
Все последующие их авантюры: организованный Гдляном скандальный фарс на Красной площади (на первомайской демонстрации 1990 года группа радикалов оскорбительными лозунгами и криками заставила Горбачева и все руководство покинуть трибуну Мавзолея) или «захват» ленинградского телевидения Ивановым (сессия Ленсовета решила предоставить ему время для выступления в прямом эфире, группа питерских депутатов сопровождала его на студию; бывший следователь выступал несколько часов, но никаких мифических «подлинных документов» так и не представил, ибо их никогда не существовало). Поправ право ради конъюнктурной политики, поломав судьбы многим достойным людям, они утратили собственное человеческое достоинство, и хотя им удалось избежать суда государственного, им не уйти от суда чести как вероломных хулителей законности, повторивших «подвиг» провокатора попа Гапона и опозоривших саму божественную Фемиду.
Словом, изворачиваясь во лжи, теперь они пытаются свою «невинность» доказать фактом прекращения возбужденного уголовного преследования после развала советского государства. Но это не поможет, ибо сохранились живые свидетели вероломства следователей, бесспорные документы и решения судов, принятые по горячим следам их злодеяний. Те, кто продолжает стряпать и распространять ложь о высосанном из пальца «Кремлевском деле» должны, наконец, задуматься о собственной нравственности и совести перед своим народом.
Александр Сухарев
Из книги "Листая памяти страницы",
Воронеж: Издательство "Кварта", 2010 г.
Источник
***
Из материалов Виктора Илюхина «Вожди и оборотни»:
«Об исповедях Иванова, да и Гдляна нам рассказывали многие. Эти рассказы записаны в протоколах допросов. И все же Урунов воспроизвел их более подробно. Вот слова этой исповеди Н. Иванова:
"Есть таланты, которые находились в тени, к таким талантам относимся мы с Тельманом Хореновичем, мы должны стать людьми и получить от этой жизни свое, ибо при социализме достичь высот можно только путем личного вклада и умения попасть на глаза. Спасибо Тельману Хореновичу, что он вытащил меня из глуши. Я наконец раскрылся как личность, приобрел имя, и моя жизнь пошла в хорошем русле. Вот Тельман Хоренович делает мне жилую площадь в Москве, и поэтому я готов вместе с ним хоть в ад, ибо другого пути у нас с ним теперь нет. Мы с ним связаны и за это ему мое почтение. Вот ты тоже был очень популярной личностью, когда твой тесть был министром, о тебе много писали в прессе, много выступал по телевизору, а теперь нужно дать нам взлететь вверх. Живут же люди в Москве на Калининском и Кутузовском проспектах, а живут там люди по должности, разве не каждому человеку этого счастья хочется, добыть это можно только политическими акциями".
Далее Урунов продолжил: "Они постоянно говорили о том, что им очень хочется стать известными личностями в стране. Это стало целью их жизни. По-другому оценить это нельзя. Иванов себя считает очень умным, потенциальные возможности его, якобы, не исчерпаны и он вместе с Гдляном могут быть большими руководителями, не имея в виду органы прокуратуры, а центральные партийные и советские органы. Его мечта - войти в историю, чтобы его долго помнили, как помнят, например Сталина".
Эта исповедь соответствовала действительным устремлениям Гдляна и Иванова».
***
У нас не было такого опыта в 80-х. Теперь он есть.
= Arctus=
(Все выделения в текстах - мои)
Оригинал взят у arctus в Навальные Перестройки: Тельман Гдлян и Николай Иванов
Тогда не было таких всепроникающих СМИ - все доступные СМИ были в руках перестройщиков. Гдлян и Иванов, сделав с использованием самых грязных, незаконных методов, мощнейший пиар на якобы борьбе с коррупцией -пропиарили Перестройку. Создав для граждан СССР образ КПСС как мощного коррупционного монстра. Внеся свою лепту в дискредитацию Советского государства.
И уже было не важно, что львиная доля их расследований были фальшивыми. Они сделали своё поганое дело.
СССР больше нет. Но Россия ещё жива. Поэтому вашему вниманию - грабли.
В 1980-х годах в Советском Союзе грянуло т.н. «хлопковое дело», вскрывшее факты коррупции в верхних эшелонах власти Узбекской ССР. Работу следственной комиссии возглавили Т. Х. Гдлян и Н. В. Иванов. Однако впоследствии Пленум Верховного суда СССР вынес частное постановление «о нарушениях законности, допущенных в ходе расследования». Своим мнением о тех событиях делится Доктор юридических наук, профессор Александр Сухарев, в 1988-1990 гг. возглавлявший Генпрокуратуру СССР.
- Борьба с коррупцией разворачивалась все шире и велась невзирая на лица и ранги; современники помнят, с каким одобрением встречал народ известия о заслуженных наказаниях высокопоставленных коррупционеров, переставших быть «неприкасаемыми» (особенно нашумели «рыбное», «елисеевское», курортно-черноморское и другие судебные дела). Были привлечены к уголовной ответственности заместитель министра рыбного хозяйства СССР Рытов, председатель Госкомитета по нефтепродуктам Курамшин, заместитель министра мясомолочной промышленности Тарада, заместитель министра сельскохозяйственного машиностроения Вишняков; только по ростовским, краснодарским и сочинским делам к уголовной ответственности было привлечено более ста пятидесяти руководящих работников.
Борьба велась не только путем уголовного преследования; шел процесс самоочищения партии, который, опять же, не сводился лишь к деятельности Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Андропов, намереваясь провести серьезную проверку партийных кадров, «бросил в бой» бескомпромиссного сибиряка Егора Кузьмича Лигачева. Проработавший семнадцать лет первым секретарем Томского обкома партии и будучи с 1976 года членом Центрального Комитета, Лигачев в 1983 году стал секретарем ЦК КПСС и, что еще важнее, заведующим Отделом организационно-партийной работы, своего рода «отдела кадров» ЦК, осуществлявшим кадровую политику в масштабах государства; уже к концу года около пятой части первых секретарей обкомов партии и еще больше союзных министров, не говоря уже о менее высоких управленцах, были сменены.
В следующем году Лигачев отправился в Узбекистан, где организовал пленум ЦК компартии республики по проблемам бесхозяйственности, очковтирательства, приписок и коррупции в эшелонах власти, о чем свидетельствовал массовый поток писем и жалоб граждан в Москву. На пленуме ЦК Узбекистана был дан обстоятельный, острый анализ ситуации в республике. Речь шла о партийной и государственной дисциплине, нравственной чистке кадров; принципиальной критике подверглось партийное и советское руководство республики, включая самого Шарафа Рашидова.
Егор Кузьмич Лигачев
Рашидов с 1959 года был первым секретарем ЦК компартии Узбекистана. В республике выращивалась большая часть хлопка-сырца, который во все возрастающих масштабах требовался текстильной промышленности. Из центра шли указания об увеличении производства хлопка, а в ответ возглавляемое Рашидовым руководство исправно рапортовало об увеличении ирригации полей и урожаев хлопка, что, как позднее выяснилось, не соответствовало действительности. Цифры производства искусственно завышались, и объем приписок достигал от полумиллиона до миллиона тонн хлопка-сырца (при общем производстве порядка трех миллионов тонн). Андропов в начале 1983 года сделал Рашидову устный выговор, фактически означавший предложение о добровольной отставке, но тот в отставку не ушел. Вслед за этим было принято постановление о расследовании злоупотреблений в хлопководстве Узбекистана и ситуация стала обостряться. В октябре Рашидов скоропостижно умер. Новым первым секретарем ЦК компартии Узбекистана был избран Инамжон Усманходжаев, до этого занимавший пост председателя Президиума Верховного Совета Узбекской ССР.
Тем временем «хлопковое дело», к расследованию которого, помимо следственно-розыскных служб Узбекской ССР, подключились КГБ и Генеральная прокуратура СССР, продолжало раскручиваться. Следствие столкнулось с большими сложностями; характер приписок оказался настолько массовым, что пришлось направить в республику сотни следователей - при том, что помимо прокуратуры, проводилась большая работа по линии партийных и советских органов. Потребовалось значительное время, чтобы проверить деятельность сотен колхозов, совхозов, хлопкозаводов, министерства хлопкоочистительной промышленности республики, союзного министерства легкой промышленности. Следствие и ревизии вскрыли сложный механизм совершаемых преступлений: преступники тщательно скрывали истинные размеры посевных площадей хлопчатника, составляли подложные документы на миллионы тонн якобы сданного государству сырья, незаконно списывали на несуществующие потери огромные недостачи. Экспертиза, проведенная ведущими специалистами страны, установила, что по урожаям 1978-1983 годов в Узбекистане было приписано около 4,5 миллионов тонн хлопка, что причинило государству ущерб в размере от 800 млн. до 1 млрд. рублей. Приписки породили многочисленные хищения, злоупотребления, круговую поруку, коррупцию; шло массовое разложение кадров. В преступные деяния были втянуты десятки тысяч человек - от рядовых сборщиков хлопка, заготовителей, счетных работников, руководителей колхозов, предприятий до ответственных должностных лиц министерств, работников советских и партийных органов.
Изъятые у коррупционеров богатства
За четыре года было окончательно расследовано и направлено в суды более 780 дел о приписках, хищениях и взяточничестве, к уголовной ответственности привлечено и осуждено свыше 4 тысяч человек (в отношении 13 тысяч лиц было принято решение о прекращении уголовного преследования), в том числе около 600 руководящих работников. Среди осужденных фигурировали бывший министр хлопкоочистительной промышленности Узбекистана, пять его заместителей, руководители управлений министерства, начальники областных управлений. К уголовной ответственности были также привлечены высокие представители всех ветвей власти - два бывших секретаря ЦК и четыре первых секретаря обкомов, четыреста депутатов местных Советов, восемь депутатов Верховного Совета СССР, Верховного Совета республики, бывший председатель республиканского совета министров, шесть генералов МВД республики и так далее. В январе 1987 года по подозрению в коррупции по «узбекскому делу» был арестован Юрий Чурбанов, бывший первый заместитель Щелокова и зять Брежнева.
Таким образом, к моменту моего назначения на должность Генерального прокурора СССР партийными, следственными органами, госбезопасностью и иными структурами была проделана огромная работа по борьбе с коррупцией и предстояла не меньшая, когда в некоторых средствах массовой информации вдруг замаячили имена Гдляна и Иванова, творцов так называемого «кремлевского дела». Гдляновская эпопея стала для меня тяжелым испытанием, когда бывшего генпрокурора СССР обвиняли в предвзятости, и сегодня, двадцать лет спустя, я просто обязан высказаться по поводу этой фантастической провокации, гапоновщины конца двадцатого века, по сравнению с которой меркнут многие политические авантюры. Мне искренне жаль обманутых людей, митинговавших в защиту лицемерия и подлости, и я со всей ответственностью заявляю: никакого «кремлевского дела» не было!
Николай Иванов и Тельман Гдлян дают интервью во время пресс-конференции в Прокуратуре СССР
Начнем с самого начала. Тельман Гдлян, выходец из Грузии, окончил юридический институт в Саратове, затем работал следователем прокуратуры Барышского района Ульяновской области, следователем Заволжского района города Ульяновска, старшим следователем и следователем по особо важным делам той же областной прокуратуры. Карьерный рост был вполне впечатляющим, но все это не идет ни в какое сравнение с тем, что началось, когда в 1983 году Гдлян получил дело Хинта, расследование которого стало его первым бенефисом на всесоюзном уровне, о чем следует сказать несколько слов.
Иоханес Хинт, эстонский ученый, инженер и изобретатель, в послевоенные десятилетия занимался изысканиями в области новых строительных материалов. Экспериментируя с измельчением сырья для кирпичей в специальном устройстве - дезинтеграторе, Хинт открыл, что при увеличении скорости работы дезинтегратора происходит так называемое механохимическое превращение, в результате которого изделия из этого сырья (обычные известь и песок) получаются в несколько раз более прочными по сравнению с железобетоном и при этом не требуют ни металла, ни цемента. Новый материал был назван силикальцитом. Хинт возглавил соответствующий научно-исследовательский институт, стал доктором наук и лауреатом Ленинской премии, получил орден Трудового Красного Знамени. Началось строительство силикальцитных заводов, из нового материала возводили дома во многих городах Советского Союза, а также в Италии, Австрии, Японии и других странах, использовавших по лицензии разработанную Хинтом технологию. К началу 80-х производство силикальцита вышло на союзный уровень; по инициативе Николая Константиновича Байбакова, заместителя председателя Совмина и главы Госплана, была разработана государственная программа поддержки новой технологии, которой прочили блестящее будущее.
Йоханнес Хинт
Все резко изменилось в ноябре 1981 года, когда прокуратура Эстонской ССР возбудила уголовное дело против директора кооперативного специального конструкторского технологического бюро «Дезинтегратор». В деятельности СКТБ были выявлены серьезные нарушения; Хинту и его сотрудникам инкриминировалось злоупотребление должностным положением, хищение государственного и общественного имущества в особо крупном размере. Главным же, в признании чего добивался следователь Эрих Вяллимяэ, являлось обвинение в даче Хинтом взятки высокопоставленным руководителям в Москве. Впрочем, был в этом деле и еще один момент, о котором ничего не говорилось: при обыске у Хинта изъяли дневниковые записки, где он весьма критически отзывался о Брежневе и явлениях застойного характера, тормозивших развитие экономики. Принявший в 1983 году дело «Дезинтегратора» Гдлян использовал эти записки для запугивания тех, кто пытался заступиться за Хинта. Расследование двинулось вперед ускоренными темпами, и в декабре 1983 года состоялся суд: виновные во главе с Хинтом (десять должностных лиц) были привлечены к уголовной ответственности и осуждены к длительным срокам лишения свободы с конфискацией всего имущества. Сам Йоханес Хинт получил 15 лет, его лишили всех должностей, научных званий, включая звание лауреата Ленинской премии, и государственных наград; через некоторое время он, находясь в заключении, скончался, а уже в 1989 году пленум Верховного Суда СССР отменил приговор по делу Хинта и принял решение о его посмертной реабилитации, признав осуждение грубым нарушением социалистической законности. Изобретенная им технология была скомпрометирована, оставлена и забыта, упал приток валютных поступлений от продажи дезинтеграторов за рубеж, иностранные фирмы стали отказываться от лицензионных соглашений с СССР по этой проблематике (тогда как сама идея механоактивации за границей продолжала применяться и используется по сей день). Что же касается Тельмана Гдляна, то он приобрел не только должность старшего следователя по особо важным делам Генпрокуратуры, но и некоторую известность, так что мог рассчитывать на получение столь же перспективного дела.
И оно не заставило себя ждать. В 1983 году работниками КГБ по факту получения взятки в размере 1000 рублей был арестован начальник ОБХСС Бухарской области Музафаров, от которого потянулась ниточка к председателю Бухарского потребсоюза Мирзабекову, первому секретарю Бухарского обкома партии Каримову и ряду других руководящих работников. В расследование включилась союзная прокуратура, направившая небольшую группу сотрудников в Узбекистан, координируя свою работу со следственно-розыскными службами Узбекской ССР и КГБ СССР; руководителем группы был назначен Гдлян, его заместителем стал Николай Иванов. Сначала в группе было 35 человек, затем ее состав увеличивался, пока не достиг 206 человек. В ходе расследований были получены многочисленные сведения о серьезных злоупотреблениях ряда секретарей ЦК КП республики, обкомов, райкомов, руководящих работников Президиума Верховного Совета, Совета Министров Узбекской ССР, правоохранительных органов республики. Последовали многочисленные аресты и изъятия; достаточно сказать, что из тринадцати членов бюро ЦК компартии Узбекистана было арестовано одиннадцать, изъято ценностей на сумму 15 млн рублей, из них группой Гдляна (всего в республике работало четыре бригады Генпрокуратуры) на 4 млн (сам Гдлян позднее увеличил эту цифру на порядок - до 44 миллионов). Всего группой Гдляна было привлечено к судебной ответственности 70 человек, в суд передано 19 дел, 40 человек было осуждено.
Александр Сухарев и Тельман Гдлян на I Съезде народных депутатов СССР
Тем временем, пришедшим к власти Горбачевым был объявлен новый курс; идеи перестройки, получившие оформление в решениях XXVII съезда КПСС, стали официальными политическими ориентирами. В этой атмосфере Гдлян и Иванов впервые вышли за пределы своей служебной компетенции, обратившись в 1986 году с докладной запиской в ЦК (собственно, к Горбачеву), где шла речь о том, что некие лица в руководстве Генпрокуратуры и аппарате ЦК препятствуют следственным действиям и привлечению виновных к ответственности. Была проведена партийная проверка, которая не установила фактов прямого противодействия руководства Прокуратуры СССР проведению следственных действий, равно как и убедительных данных о причастности к взяточничеству работников аппарата ЦК КПСС и их вмешательства в ход следствия. В то же время было предложено усилить работу по своевременному тщательному рассмотрению фактов нарушений социалистической законности, проявлять принципиальность и привлекать в соответствии с законом к ответственности виновных независимо от занимаемого положения. Эти указания были приняты к сведению и исполнению: в начале 1987 года, как отмечалось, был арестован Чурбанов и некоторые другие высокопоставленные лица. В то же время заметно увеличился поток обращений и писем граждан, в которых сообщалось о неправомерных методах следствия и о грубейших нарушениях законности. Ряд сигналов был проверен прокуратурой; в 1987 году по результатам проверки письма жены бывшего первого секретаря Каршинского горкома партии Илиади партийными инстанциями Генеральному прокурору Рекункову было рекомендовано усилить контроль за следственной группой Гдляна и Иванова, а также рассмотреть вопрос об укреплении ее руководства; Гдляна и Иванова все же не отстранили от руководства группой, но за отступление от норм законности привлекли к дисциплинарной ответственности.
К 1988 году об «ускорении» уже было забыто, так что перестройка ассоциировалась в первую очередь с гласностью. Средства массовой информации переживали невероятный подъем, пресса и телевидение реально становились «четвертой властью», и те, кто был недоволен существующим положением вещей, официальным порядком и социально-политическим строем в целом (равно как и своим местом и статусом в этой системе), естественно тяготели к новизне, а СМИ, в свою очередь, в погоне за «жареными» новостями и колкими сюжетами охотно, с пристрастием, освещали их. Именно это притягивало падких на сенсацию Гдляна и Иванова: по телевидению стали мелькать репортажи о героической работе следователей в Узбекистане, рискующих жизнью ради восстановления справедливости и наказания преступников. Не отставала и пресса: фотографии груд золота и денег, изъятых из тайников взяточников и помещенных в смотровом зале Генеральной прокуратуры, приковывали к себе внимание миллионов читателей и телезрителей. Руководители следственной группы в одночасье стали «звездами», выступавшими в качестве защитников всех «униженных и оскорбленных», чудо-богатырями, не боящимися противостоять чудовищному спруту мафии.
Как раз в это время я был назначен замом Рекункова, а вскоре занял его место. На новой должности я, естественно, заинтересовался документами «узбекского дела», бывшего на слуху не только в аппарате ЦК КПСС, но и в правоохранительных ведомствах. Поначалу я считал, что Гдлян и Иванов идут правильным путем, вскрывая коррупционный нарыв. Но когда численность следственной группы превысила две сотни человек, когда счет арестованным перевалил за несколько сотен, а я смотрел материалы уголовного дела и обнаруживал, что допросы ведутся незаконными методами, то понял, что мне необходимо вмешаться. Перестал верить им окончательно, когда были выдвинуты обвинения в коррупции против тех, кого я знал лично как честнейших людей. А новоявленные Шерлоки Холмсы, игнорируя тайну следствия, стали намекать журналистам, что нити коррупции ведут к членам Политбюро - Соломенцеву, Гришину, Романову, хотя ни одного фактического доказательства на этот счет не имелось. Поняв логику развертывания этой кампании, при встрече с Горбачевым я сказал, что следующей будет названа его фамилия. Однако он в своей обычной манере ответил, что надо внимательно разобраться: сейчас, мол, отстранение Гдляна неосмотрительно, потому что люди ему верят, значит, кто выступает против следователя - тот против перестройки, а мы не можем обмануть ожидания народа.
Типичное для Горбачева лавирование, как и следовало ожидать, принесло свои плоды. На XIX партконференции Гдлян вместе с В. Коротичем, главным редактором журнала «Огонек», обвинил в коррупции часть самих делегатов конференции; было громогласно заявлено, что у узбекских взяточников есть влиятельные покровители в Москве и Кремле, так что «узбекское дело» переросло в «кремлевское». Подкрепленное многочисленными выступлениями в прессе, это заявление сделало Гдляна и Иванова одними из самых популярных людей в стране; при этом их деятельность имела все меньшее отношение к юстиции и законности и все большее - к откровенной демагогии, ярко выраженной погоне за влиянием и властью.
Тем временем поток писем и обращений из Узбекистана все нарастал, люди сообщали о многочисленных злоупотреблениях, допускаемых в работе следственной группы. Обращались даже некоторые рядовые следователи из состава группы, которые просили избавить их от участия в расследовании, объясняя, что не хотят участвовать в беззаконии; в Президиум Верховного Совета обратились 24 члена Верховного суда СССР, просивших оградить суд от массированных попыток средств массовой информации оказать на него давление. В связи с этим ЦК создал комиссию (по линии КПК) с участием представителей Президиума Верховного Совета, прокуратуры, Верховного суда, Минюста, КГБ и МВД, которая, изучив поступившие письма и обращения, пришла к выводу, что следователи группы Гдляна и Иванова, ведущие расследование дела о коррупции в Узбекистане, допустили многочисленные нарушения законности; случаи длительного содержания подследственных под стражей (много месяцев и даже лет). Арестованные месяцами не вызывались следователями на допросы, то есть, фактически, подвергались психическому давлению, в результате которого шли на самооговор, тогда как надзирающий прокурор в ходе предварительного следствия не встречался с лицами, продолжительное время содержащимися под стражей. Более того, этот надзорник сам грел руки при пересчете изъятых денежных купюр, о чем свидетельствовали предоставленные мне кадры скрытой видеосъемки.
Николай Иванов в ходе обыска у подозреваемого
Эта комиссия направила записку в Президиум Верховного Совета СССР, в которой отразила мнение о необходимости предложить Генеральному прокурору провести в установленном законом порядке тщательную проверку сведений о нарушениях законности в деятельности следственной группы Гдляна и Иванова. По этой записке Президиум Верховного Совета СССР поручил мне возглавить новую комиссию, в которую вошли руководители правоохранных ведомств Крючков (КГБ), Бакатин (МВД), Кравцов (Минюст), Гусев (Верховный суд) и виднейшие юристы, ученые и практики, - вице-президент Академии наук, директор Института государства и права академик Кудрявцев, заведующий сектором уголовного права того же института профессор Яковлев, председатель Ивановского областного суда Семенко и другие.
В результате подтвердились многие факты, о которых сообщалось ранее, и были установлены новые. Выяснилось, что группа Гдляна в широких масштабах практиковала незаконные методы: содержание подозреваемых до суда в течение нескольких лет (в тяжелейших условиях подземной тюрьмы), аресты жен и детей подследственных, помещение в одной камере с рецидивистами, угрозы и избиения. Шестеро подследственных умерли во время следствия, столько же покончили жизнь самоубийством (полковник Хаджимуратов оставил предсмертную записку о том, что не может более выносить побои и унижения), причем обстоятельства некоторых из них были весьма странными: так, секретарь обкома Гаипов нанес себе 17 ранений ножом, находясь в соседней с Гдляном комнате, а замминистра внутренних дел Давыдов застрелился по официальной версии тремя выстрелами из пистолета в голову. По ходу работы комиссии ряд подследственных отказались от прежних показаний, мотивируя это, что во время допросов на них оказывалось нестерпимое давление с целью получения ложных сведений: некоторые из арестованных после проверки их жалоб были освобождены.
Удостоверившись в вопиющем произволе, творившимся следователями, я принял твердое решение данной мне властью: пресечь издевательства над людьми. Гдляну и Иванову за нарушение законности был объявлен выговор, они отстранялись от следствия, а вскоре против них Прокуратурой СССР было возбуждено уголовное дело по обвинению в грубом нарушении социалистической законности. Понимая, что за содеянное придется отвечать, эти деятели решили спрятаться за закон о депутатской неприкосновенности: Гдлян и Иванов выставили в Армении свои кандидатуры на выборах в народные депутаты и, подогревая аудиторию все новыми рассказами о «кремлевской мафии», прошли в Парламент. Став депутатами, они продолжали разыгрывать ту же карту, обвиняя во взяточничестве и покровительстве коррупционерам все новых и новых лиц из эшелонов высшего руководства - секретаря ЦК КПСС Лигачева, председателя Верховного суда СССР Теребилова (бывшего министра юстиции), Генерального прокурора Рекункова и так далее, так что для меня не стало сюрпризом, когда в январе 1990 года Гдлян намекнул на взяточничество самого Горбачева, - естественно, без каких-либо подтверждений, кроме туманных обещаний выложить якобы собранный и спрятанный «в надежном месте» компромат. (В начале эпопеи кремлевского дела в списках коррупционеров значился и «прораб» перестройки А. Н. Яковлев). Но позднее Гдлян прозрел и перелицевал набор подозреваемых, занеся в свой список даже тех, кто подобно Гришину, Романову и Соломенцеву, вообще не бывал в Узбекистане. Так или иначе, мне было заранее ясно, что марафон не может остановиться, не дойдя до самой вершины.
С доказательствами у них вообще было туго - чего стоит одна лишь история с обвинением Лигачева, которое я по долгу службы был обязан проверить. Базировалось оно на единственном показании бывшего первого секретаря ЦК компартии Узбекистана Усманходжаева, который, попав под следствие, назвал столько фамилий высших партийных, государственных чиновников и милицейских генералов, что одно это уже вызывало сомнение. Следовательский почерк наводил на воспоминания о сталинских чистках; со всем этим надо было тщательно разобраться. Могу с чистой совестью удостоверить, что все гдляновские узники, впоследствии реабилитированные судом, были мною, как генпрокурором СССР, допрошены лично. Только полностью удостоверившись в их невиновности, я принимал окончательное решение перед соответствующим судом.
Так, усомнившись в «чистосердечности» показаний Усманходжаева, я трижды участвовал в его допросе, учинил ему очную ставку с бывшим Генеральным прокурором Союза Рекунковым, якобы получившим от него две крупные взятки. И хотя он вскоре отказался от оговора, я, тем не менее, решил еще раз перепроверить первичные показания. Элементарные вопросы о месте вручения взяток, достоинстве денежных купюр, месте их хранения в момент вручения, сначала поставили подследственного в затруднительное положение, а затем вынудили признаться в лжесвидетельстве как вынужденной мере ввиду неоднократных угроз насилия над ним, его женой и дочерью. Расхожее выражения Гдляна и Иванова «намазать лоб зеленкой», т. е. применить статью о высшей мере наказания УК, не раз использовалось для психологического давления с целью вынудить узника дать требуемые показания. Сопоставления протоколов допросов других арестованных выявили идентичность «новаторского» метода расследования, применяемого Гдляном, Ивановым и их подручными.
Что касается Лигачева, то я лично знал его по аппарату ЦК КПСС как исключительно порядочного, нравственно чистоплотного правдолюбца. Поэтому, когда следователь Иванов, выступая на ленинградском телевидении, наряду с другими высокопоставленными персонами, подозреваемыми в коррупции, назвал его фамилию, я сразу понял политический подтекст этого жульнического приема: обвинение лидера «консервативного» крыла КПСС гарантирует лихим следователям аплодисменты всей «демократической общественности». Лигачев вообще славился тем, что никогда не принимал никаких подарков, даже самых символических, и гневно встречал любую попытку вызвать таким способом его расположение. И, тем не менее, я был обязан пойти на любую перестраховку и потому произвел опрос всех помощников и коменданта дачи Лигачева на предмет сопоставления времени его контактов с предполагаемым взяткодателем (все обвинение базировалось на единственном показании Усманходжаева о вручении им Лигачеву двух взяток), чтобы убедиться в степени достоверности противоречивых показаний и последующих утверждений об оговоре Егора Кузьмича. В итоге Прокуратурой СССР было принято решение об отсутствии события преступления; доверчивая публика ожидала, что Гдлян и Иванов выложат на стол бесспорные доказательства, припрятанные в «надежном месте», но, понятное дело, так и не дождалась.
Зарвавшимся следователям Гдляну и Иванову на самом деле вообще не требовалось доказательств, чтобы обвинить в коррупции фактически все политическое руководство страны. Подозреваемый вначале «мелькал» в телевизионной передаче или газетной рубрике, а потом узников вынуждали признать получение или дачу взятки в сумме заранее проставленной в протоколе, взятой «с потолка» под угрозой насилия над семьями и ближайшими родственниками. Не все выдерживали испытание; некоторые, зная участь несговорчивых, «ломались», подписывали надуманные эпизоды. Иные арестованные соглашались с бредовыми следовательскими заготовками в надежде опровергнуть их потом в суде. К таким «дальновидным» арестантам я отношу секретаря ЦК компартии Узбекистана Абдулаеву, которая от безысходности пошла на компромисс: отклоняя приписываемое ей сожительство с Рашидовым, она согласилась признать получение взятки в виде золотых изделий, а в суде предъявила подлинные документы об их приобретении в конкретном ювелирном магазине с указанием точной даты, цены и стоимости, после чего обвинение затрещало и развалилось.
Или, скажем, случай Смирнова, бывшего заведующего сектором Отдела оргпартработы ЦК КПСС (именно как человек, близкий к Лигачеву, он заинтересовал следователей), а впоследствии второго секретаря ЦК компартии Молдавии. Он с начала предъявления обвинений откровенно признался, что, действительно, получил от знакомого узбека шкурку ягненка, оплатив ее стоимость. Однако, «раскалывая» его на признание в коррупции, следователи не только оформили злополучную шкурку как взятку, но и домогались признать получение взяток на десятки тысяч рублей; после проверки прокуратурой уголовное дело в отношении Смирнова было прекращено. Лишь второй секретарь ЦК Узбекистана Тимофей Осетров, несмотря на двухлетний мучительный срок пребывания в тюремном застенке, оставался непреклонен и тверд, как гранитная скала, разоблачая карьерные и противоправные методы следователей. Я знал Осетрова как добропорядочного и заслуженного работника партии, но его арест и помещение в следственный изолятор произошли задолго до начала моей службы в прокурорской системе. Впоследствии он потерял здоровье, но был полностью реабилитирован судом; жаль, что слишком поздно мне пришлось принять участие в незавидной судьбе этого прекрасного человека.
Даже на I Съезде народных депутатов Гдлян и Иванов не смогли представить никаких доказательств по мифическому «кремлевскому делу», оказавшись способными лишь на очередную митинговую демагогию. Недаром новая комиссия, на сей раз Верховного Совета, образованная на Съезде народных депутатов СССР под председательством Роя Медведева, вынуждена была осудить действия Гдляна и Иванова, и рекомендовала уволить их из органов прокуратуры. Опираясь на многочисленные свидетельства грубого нарушения закона, я потребовал лишить Гдляна и Иванова депутатской неприкосновенности, привлечения их к уголовной ответственности, однако эти «герои» не появились на сессии Верховного Совета, где должен был решаться этот вопрос, а сбежали в Армению (Гдлян по национальности армянин), где обеспечили себе неприкосновенность как депутаты местного парламента. Хотя Верховный Совет не дал согласия на обоснованное требование Генеральной прокуратуры, Гдлян и Иванов наглядно продемонстрировали свою трусость и фактически признали свое поражение.
Все последующие их авантюры: организованный Гдляном скандальный фарс на Красной площади (на первомайской демонстрации 1990 года группа радикалов оскорбительными лозунгами и криками заставила Горбачева и все руководство покинуть трибуну Мавзолея) или «захват» ленинградского телевидения Ивановым (сессия Ленсовета решила предоставить ему время для выступления в прямом эфире, группа питерских депутатов сопровождала его на студию; бывший следователь выступал несколько часов, но никаких мифических «подлинных документов» так и не представил, ибо их никогда не существовало). Поправ право ради конъюнктурной политики, поломав судьбы многим достойным людям, они утратили собственное человеческое достоинство, и хотя им удалось избежать суда государственного, им не уйти от суда чести как вероломных хулителей законности, повторивших «подвиг» провокатора попа Гапона и опозоривших саму божественную Фемиду.
Словом, изворачиваясь во лжи, теперь они пытаются свою «невинность» доказать фактом прекращения возбужденного уголовного преследования после развала советского государства. Но это не поможет, ибо сохранились живые свидетели вероломства следователей, бесспорные документы и решения судов, принятые по горячим следам их злодеяний. Те, кто продолжает стряпать и распространять ложь о высосанном из пальца «Кремлевском деле» должны, наконец, задуматься о собственной нравственности и совести перед своим народом.
Александр Сухарев
Из книги "Листая памяти страницы",
Воронеж: Издательство "Кварта", 2010 г.
Источник
***
Из материалов Виктора Илюхина «Вожди и оборотни»:
«Об исповедях Иванова, да и Гдляна нам рассказывали многие. Эти рассказы записаны в протоколах допросов. И все же Урунов воспроизвел их более подробно. Вот слова этой исповеди Н. Иванова:
"Есть таланты, которые находились в тени, к таким талантам относимся мы с Тельманом Хореновичем, мы должны стать людьми и получить от этой жизни свое, ибо при социализме достичь высот можно только путем личного вклада и умения попасть на глаза. Спасибо Тельману Хореновичу, что он вытащил меня из глуши. Я наконец раскрылся как личность, приобрел имя, и моя жизнь пошла в хорошем русле. Вот Тельман Хоренович делает мне жилую площадь в Москве, и поэтому я готов вместе с ним хоть в ад, ибо другого пути у нас с ним теперь нет. Мы с ним связаны и за это ему мое почтение. Вот ты тоже был очень популярной личностью, когда твой тесть был министром, о тебе много писали в прессе, много выступал по телевизору, а теперь нужно дать нам взлететь вверх. Живут же люди в Москве на Калининском и Кутузовском проспектах, а живут там люди по должности, разве не каждому человеку этого счастья хочется, добыть это можно только политическими акциями".
Далее Урунов продолжил: "Они постоянно говорили о том, что им очень хочется стать известными личностями в стране. Это стало целью их жизни. По-другому оценить это нельзя. Иванов себя считает очень умным, потенциальные возможности его, якобы, не исчерпаны и он вместе с Гдляном могут быть большими руководителями, не имея в виду органы прокуратуры, а центральные партийные и советские органы. Его мечта - войти в историю, чтобы его долго помнили, как помнят, например Сталина".
Эта исповедь соответствовала действительным устремлениям Гдляна и Иванова».
***
У нас не было такого опыта в 80-х. Теперь он есть.
= Arctus=
(Все выделения в текстах - мои)