Мама пишет о Пушкине
Сегодня, по крайней мере, две памятных даты, заслуживающих упоминания, годовщина смерти А.С.Пушкина и день рождения Б.Л.Пастернака. Пушкин - «наше все», а Пастернак - один из самых любимых моих поэтов. И символично, что один большой поэт родился ровно через 53 года после смерти другого поэтического гения. А еще символично, что месяц своего рождения Пастернак обозначил стихом, по которому в наше время февраль чаще всего и вспоминают. У нас примерно такая погода сейчас и стоит - слякоть и солнце светит по-весеннему.
Но все же сегодня будем говорить об Александре Сергеевиче, и слово я предоставлю самому близкому человеку - моей маме. Эти воспоминания она написала летом, когда сломала ногу, и я все ждала удобного момента, чтобы их выставить. Здесь она пишет о наших совместных путешествиях по пушкинским местам. К сожалению, все они происходили в ту эпоху, когда в семье не было фотоаппарата, поэтому сопровождать повествование я буду чужими фото, порой даже не упоминая источник, поскольку он у меня затерялся. Свои воспоминания мама назвала так:
«Но там и я свой след оставил» Итак, пишет мама
«Как и у большинства моих современников, моим литературным кумиром всегда был А.С.Пушкин. Я вспоминаю, слова В.Набокова о том, что у читающих А.С. увеличивается объем легких. А у А.Н.Бенуа я недавно вычитала, что А.С. - это Рафаэль и Моцарт в поэзии. Но я с ним не согласна. А.С. - единственный гений, ни с кем не сравнимый.
И где бы я ни бывала, - в Одессе, Ленинграде, Москве и других местах, я всюду искала следы присутствия А.С.
Впервые я ощутила это его присутствие в старинном доме его друзей Вульфов с его бело-желтыми скрипучими деревянными полами и какой-то (нездешней) пушкинской атмосферой. А затем был милый Торжок. Там мы зашли в ресторанчик, где по преданию бывал А.С. К нам подошла красивая молодая черноглазая официантка принять заказ. Мы попросили что-нибудь фирменное. “А котлетки, которые любил Александр Сергеевич, будете?» - спросила она так, как будто только вчера у них обедал славный близкий им человек Александр Сергеевич. «Конечно, будем. Это же котлеты по-пожарски,» - воскликнули мы. И вспомнили строчки:
«Для начала пообедай
У Пожарского в Торжке:
Жареных котлет отведай
И отправься налегке».
Впрочем, пожарские котлеты по-советски оказались совсем не такими вкусными, как, вероятно, они были в пушкинское время.
А затем был Пушкинский Санкт-Петербург (в моей молодости - Ленинград). Он меня просто потряс.
Когда мы с моей дочерью приехали в начале 80-х годов в этот город (я - второй раз, она - в первый, после зачисления в университет), он сразу стал для меня пушкинским. Тогда, в наш приезд, еще стояли короткие летние ночи. Мы возвращались к себе в 23-24 и еще было светло («прозрачный сумрак»). Прекрасные дворцы и дома молча смотрели на нас двоих, гулко раздавались наши одинокие шаги по мостовым Ленинграда. И было так красиво и хорошо, что сердце замирало.
А придя домой, мы после всех необходимых вечерних процедур с непременным битьем комаров (о, как много их было!) читали вслух «Евгения Онегина». Это было нашим вечерним ритуалом и поэзия А.С. сливалась с нашими дневными впечатлениями, с прогулками по Невскому, Дворцовой площади, набережными с величавой Невой, парками и фонтанами Петергофа и др. И все виденное представало перед нами как пушкинское. И А.С. царил над всей этой красотой, будоража нашу кровь, нашу душу. И хотелось повторять снова и снова:
«Люблю тебя, Петра творенье!
Люблю твой строгий стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит…»
Наше путешествие в родовое имение Пушкина и место его ссылки «Пушкинские горы» тоже начиналось в Лениниграде. Оттуда мы приехали на автобусе в Псков, где жили на турбазе над рекой Великой, недалеко от Псковского Кремля. (Прим. ni_kolenka. C примерно такими видами в окрестностях турбазы, как я нашла сейчас в Google)
Встречаясь с туристами в столовой, мы обменивались своими дорожными впечатлениями и всегда отвечали на один и тот же вопрос: «
- Вы уже были у А.С. в Пушкинских горах?
Еще нет,- отвечали мыю
- Счастливые! Вам еще предстоит встреча с А.С. Как мы вам завидуем. А мы уже там были.
Так позже, прочитав «Заповедник» Довлатова, я ему завидовала, что он работал в таком священном месте.
И вот в одно прекрасное утро нас погрузили на параходик, и мы отправились на остров Белова, где должны были пробыть несколько дней перед поездкой к А.С. Этот маленький островок показался мне совершенно необитаемым. Он насчитывал всего несколько домов, в том числе нашу столовую, где для нас проводися инструктаж.
Вид острова Белова
В день прибытия после инструктажа в столовую забрел очень старый, просто древний человечек маленького росточка с грязной седой бородой, босиком, в старых порваных брезентовых брюках и большим мешком за плечами. В его мешке оказалась копченая корюшка. Мы никогда не пробовали ее в те дефицитные времена, но слышали как об очень вкусной рыбке, которая водится в этих краях. Все набросились на корюшку и вмиг размели ее. А потом все прислушивались к своим организмам. В страхе перед ботулизмом, отравлением и прочими ужасами, которыми грозит столь бесконтрольное чревоугодие.
Среди наших туристов была одна молодая симпатичная блондинка - москвичка, по профессии учительница. Она всегда одевалась в голубое с белым и выглядела, как явление праздника на фоне могучих елей островка. Узнав, что я имею отношение к медицине, она стала донимать меня одними и теми же неприятными вопросами: «Я не умру? Я не умру?». Но это были не единственные её странные вопросы. Позже, найдя где-то давно прикрепленный к дереву ржавый почтовый ящик и бросив туда свои письма, она несколько дней допрашивала меня - дойдут ли они по адресу. Я пожимала плечами и удивлялась ее сверхнаивности, так как по всему было видно, что письма здесь никто не писал и не вынимал из почтового ящика, по крайней мере, в течение последних 50 лет.
Однако с поеданием корюшки все благополучно обошлось. Мы были молоды, относительно здоровы и никто из нас не пострадал. Но с этого времени все дни пребывания на острове превратились в беспрерывное рыболовство. По всему побережью островка целый день сидели наши туристы и ловили рыбку (благо на турбазе было все снаряжение - начиная с удочек и заканчивая лодками). А кто не занималсЯ рыбалкой, как я, например, целыми днями купались или гребли вокруг острова на лодках до головокружения и ряби в глазах от усталости (грести было трудно с непривычки), солнечных бликов на стеклянной поверхности воды, иногда легкой качки.
А вечерами, объединившись в группы, рыболовы варили на костре уху (благо, климат еще не потеплел и костры разрешались) и приглашали каждый к своему костру желающих. Так то можно было очень долго ходить «по гостям» и объедались до поздней ночи свежайшей пахучей ухой. А потом крепко спать в чистеньких, пахнущим лесом, деревянных домиках под елями. Можете представить, какие это были могучие ели, если под ними стояли наши домики.
Прошло несколько дней такой идиллии и нам объявили: «Завтра едем к А.С.Пушкину. Но к Александру Сергеевичу надо приехать чистенькими. А потому мужчины собирают хворост, женщины травы. И топим русскую баню».
Впервые в жизни я мылась в русской баньке, маленькой бревенчатой избушке с деревянными полатями, душистыми вениками, горячим пахучим воздухом. Это было такое удовольствие, после которого хотелось летать и петь. А на другой день мы уехали с острова опять на катере, чтобы потом отправиться в Пушкинские горы.
Небольшой поселок Пушкинские горы встретил нас тишиной, запахом сена, которое провозили на подводе местные мужики, голубыми полями льна вокруг поселка. Турбаза, где нас разместили, находилась в лесу, где высились высокие корабельные сосны, а среди кустарников и трав можно было найти невиданные нами, южанами, северные ягоды.
А потом началось полное слияние наших душ с окружающей природой и поэзией А.С.: походы в Михайловское, Тригорское, имение Ганнибалов, прогулки по полям и лугам. Вот идешь полем в Михайловское. Высохшая, увядшая трава, легкий ветерок, простор и на развилке дорог знаменитый камень - указатель. А дальше - небольшая запруда с остатками мельницы и надписью: «Вот мельница. Она уж развалилась. Веселый шум колес умолкнул». И сразу тебя охватывали ощущение счастья, радости соприкосновения с великой поэзией и «начинают увеличиваться легкие в объеме». А потом вступаешь в Михайловское, в это «святая святых», видишь Сороть, которую видел и А.С., большое небо, которое смотрело и на него, а потом комнаты, где он писал, хотя уже не те, что при нем. А дальше Тригорское, имение его друзей, где он влюблялся и проказил. И домик его предков Ганнибалов, и широкие луга, и аллея Керн и все-все вокруг, что хранит эта земля со времени его пребывания здесь.
Долина реки Сороть
Мостик в Михайловском (взято здесь http://mnogo-nado.livejournal.com/116235.html)
А воссозданием этого Пушкинского заповедника и его хранителем в те годы был Гейченко. О нем тогда очень много писали как о великом энтузиасте, который фактически поднял заповедник из руин в послевоенные годы. И все, что нам довелось увидеть, это результаты его трудов. Все там было, как при А.С. И в этом заслуга Гейченко. Да будет ему земля пухом. Как-то Гейченко встретился нам в Михайловском: высокий сухощавый седой старик в потертом, видавшем виды халате, но с очень живыми, эмоциональными, пронизывающими глазами. Мы окружили его, стали разговаривать. У него оказалась чистейшая русская речь с включением редких сейчас слов (например, ядрена вошь). Да и написанные им рассказы об А.С., которые я потом прочитала, тоже были интересными. Почему-то он выделил меня из толпы, спросив: «Откуда Вы?». «Из Харькова», - ответила я и протянула открытку для автографа. Он написал на открытке мелким разбрчивым почерком: «Харьковчан в старину называли чемоданниками». В Михайловском было очень много цветов. На доме, где жил Гейченко, висела дощечка: «Паломник! Принеси воды и полей цветы». Что мы и делали с большим удовоьствием.
Все дни нашего пребывания в Пушкинских горах были заполнены А.С., а вечерами мы обязательно шли в Михайловское и бродили там до сумерок, наслаждаясь тишиной и проникающей во все наши клеточки аурой присутствия здесь когда-то А.С. Ведь недаром говорят: «Чтобы почувствовать поэта, надо пожить в тех местах, где он бывал и жил некоторое время». Кажется, это сказал Гете, но так может сказать любой человек. Как-то в один из вечеров, когда мы небольшой группой уже подошли к дому Гейченко, к нам галопом прискакал крупный, с бархатной темно-коричневой кожей. конь. (Примечание ni_kolenki: наверно, правильнее здесь было сказать "гнедой масти"). Кони всегда паслись внизу на лугу, и мы издали всегда любовались ими. Конь бесцеремонно стал тыкаться мордой с огромными глазищами в наши руки, плечи, очевидно, ожидая от нас угощения. Я очень испугалась и спряталась в находившемся поблизости деревянном туалете. И оттуда стала призывать остальных последовать моему примеру. И вдруг раздался дикий (монгольский) визг моей дочери. Красавец-конь ухватил ее зубами за куртку и даже больно зацепил кожу на спине. После чего быстро убежал восвояси. Я вышла из туалета, выслушав укоры в том, что сама спряталась, а дочь бросила. Но кто же мешал ей спрятаться?
После этого мы стали искать палки для собственной охраны, хотя в чистейших тех местах, где Гейченко по слухам запрещал даже близко приближаться автомобилям, найти засохшие ветки было сложно. Но мы все-таки нашли, вызвав крайнее удивление таким нашим воинственным видом, шедших нам навстречу с турбазы знакомых туристов. К сожалению, у нас не было защитников-мужчин в этих вечерних прогулках. Наши спутники, молодые парни-туристы, по-другому проводили время. Они так накачивались каждый день алкоголем, что к вечеру лыка не вязали, разговаривая друг с другом на языке мата (стены были очень тонкие). Вот такие были в те времена «двуногих тварей миллионы» наших сограждан. Может быть, не миллионы, а гораздо меньше, но много. Эра М.С.Горбачева с его безалкогольными свадьбами и борьбой с виноградниками еще не наступила, но была уже близка. Но почему же они приехали сюда, любители алкоголя? Было непонятно. Наверно, им дали бесплатные профсоюзные путевки, не дав ничего от культуры.
Последний день мы провели в монастыре, на ступеньках которого еще витал дух Пимена: «Еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя». В монастырском храме мы прощались с А.С., потом долго стояли над его могилой. Все, что мы увидели и услышали под этим небом, навсегда осталось в душе, как самая большая драгоценность, встреченная нами на нашем пути.
А закончить мне хочется словами Владимира Набокова». «Читать все до одной его [ A.C.] записи, поэмы, сказки, элегии, псьма, драмы, критические статьи, без конца их перечитывать - в этом одно из достоинств нашей жизни».
Но все же сегодня будем говорить об Александре Сергеевиче, и слово я предоставлю самому близкому человеку - моей маме. Эти воспоминания она написала летом, когда сломала ногу, и я все ждала удобного момента, чтобы их выставить. Здесь она пишет о наших совместных путешествиях по пушкинским местам. К сожалению, все они происходили в ту эпоху, когда в семье не было фотоаппарата, поэтому сопровождать повествование я буду чужими фото, порой даже не упоминая источник, поскольку он у меня затерялся. Свои воспоминания мама назвала так:
«Но там и я свой след оставил» Итак, пишет мама
«Как и у большинства моих современников, моим литературным кумиром всегда был А.С.Пушкин. Я вспоминаю, слова В.Набокова о том, что у читающих А.С. увеличивается объем легких. А у А.Н.Бенуа я недавно вычитала, что А.С. - это Рафаэль и Моцарт в поэзии. Но я с ним не согласна. А.С. - единственный гений, ни с кем не сравнимый.
И где бы я ни бывала, - в Одессе, Ленинграде, Москве и других местах, я всюду искала следы присутствия А.С.
Впервые я ощутила это его присутствие в старинном доме его друзей Вульфов с его бело-желтыми скрипучими деревянными полами и какой-то (нездешней) пушкинской атмосферой. А затем был милый Торжок. Там мы зашли в ресторанчик, где по преданию бывал А.С. К нам подошла красивая молодая черноглазая официантка принять заказ. Мы попросили что-нибудь фирменное. “А котлетки, которые любил Александр Сергеевич, будете?» - спросила она так, как будто только вчера у них обедал славный близкий им человек Александр Сергеевич. «Конечно, будем. Это же котлеты по-пожарски,» - воскликнули мы. И вспомнили строчки:
«Для начала пообедай
У Пожарского в Торжке:
Жареных котлет отведай
И отправься налегке».
Впрочем, пожарские котлеты по-советски оказались совсем не такими вкусными, как, вероятно, они были в пушкинское время.
А затем был Пушкинский Санкт-Петербург (в моей молодости - Ленинград). Он меня просто потряс.
Когда мы с моей дочерью приехали в начале 80-х годов в этот город (я - второй раз, она - в первый, после зачисления в университет), он сразу стал для меня пушкинским. Тогда, в наш приезд, еще стояли короткие летние ночи. Мы возвращались к себе в 23-24 и еще было светло («прозрачный сумрак»). Прекрасные дворцы и дома молча смотрели на нас двоих, гулко раздавались наши одинокие шаги по мостовым Ленинграда. И было так красиво и хорошо, что сердце замирало.
А придя домой, мы после всех необходимых вечерних процедур с непременным битьем комаров (о, как много их было!) читали вслух «Евгения Онегина». Это было нашим вечерним ритуалом и поэзия А.С. сливалась с нашими дневными впечатлениями, с прогулками по Невскому, Дворцовой площади, набережными с величавой Невой, парками и фонтанами Петергофа и др. И все виденное представало перед нами как пушкинское. И А.С. царил над всей этой красотой, будоража нашу кровь, нашу душу. И хотелось повторять снова и снова:
«Люблю тебя, Петра творенье!
Люблю твой строгий стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит…»
Наше путешествие в родовое имение Пушкина и место его ссылки «Пушкинские горы» тоже начиналось в Лениниграде. Оттуда мы приехали на автобусе в Псков, где жили на турбазе над рекой Великой, недалеко от Псковского Кремля. (Прим. ni_kolenka. C примерно такими видами в окрестностях турбазы, как я нашла сейчас в Google)
Встречаясь с туристами в столовой, мы обменивались своими дорожными впечатлениями и всегда отвечали на один и тот же вопрос: «
- Вы уже были у А.С. в Пушкинских горах?
Еще нет,- отвечали мыю
- Счастливые! Вам еще предстоит встреча с А.С. Как мы вам завидуем. А мы уже там были.
Так позже, прочитав «Заповедник» Довлатова, я ему завидовала, что он работал в таком священном месте.
И вот в одно прекрасное утро нас погрузили на параходик, и мы отправились на остров Белова, где должны были пробыть несколько дней перед поездкой к А.С. Этот маленький островок показался мне совершенно необитаемым. Он насчитывал всего несколько домов, в том числе нашу столовую, где для нас проводися инструктаж.
Вид острова Белова
В день прибытия после инструктажа в столовую забрел очень старый, просто древний человечек маленького росточка с грязной седой бородой, босиком, в старых порваных брезентовых брюках и большим мешком за плечами. В его мешке оказалась копченая корюшка. Мы никогда не пробовали ее в те дефицитные времена, но слышали как об очень вкусной рыбке, которая водится в этих краях. Все набросились на корюшку и вмиг размели ее. А потом все прислушивались к своим организмам. В страхе перед ботулизмом, отравлением и прочими ужасами, которыми грозит столь бесконтрольное чревоугодие.
Среди наших туристов была одна молодая симпатичная блондинка - москвичка, по профессии учительница. Она всегда одевалась в голубое с белым и выглядела, как явление праздника на фоне могучих елей островка. Узнав, что я имею отношение к медицине, она стала донимать меня одними и теми же неприятными вопросами: «Я не умру? Я не умру?». Но это были не единственные её странные вопросы. Позже, найдя где-то давно прикрепленный к дереву ржавый почтовый ящик и бросив туда свои письма, она несколько дней допрашивала меня - дойдут ли они по адресу. Я пожимала плечами и удивлялась ее сверхнаивности, так как по всему было видно, что письма здесь никто не писал и не вынимал из почтового ящика, по крайней мере, в течение последних 50 лет.
Однако с поеданием корюшки все благополучно обошлось. Мы были молоды, относительно здоровы и никто из нас не пострадал. Но с этого времени все дни пребывания на острове превратились в беспрерывное рыболовство. По всему побережью островка целый день сидели наши туристы и ловили рыбку (благо на турбазе было все снаряжение - начиная с удочек и заканчивая лодками). А кто не занималсЯ рыбалкой, как я, например, целыми днями купались или гребли вокруг острова на лодках до головокружения и ряби в глазах от усталости (грести было трудно с непривычки), солнечных бликов на стеклянной поверхности воды, иногда легкой качки.
А вечерами, объединившись в группы, рыболовы варили на костре уху (благо, климат еще не потеплел и костры разрешались) и приглашали каждый к своему костру желающих. Так то можно было очень долго ходить «по гостям» и объедались до поздней ночи свежайшей пахучей ухой. А потом крепко спать в чистеньких, пахнущим лесом, деревянных домиках под елями. Можете представить, какие это были могучие ели, если под ними стояли наши домики.
Прошло несколько дней такой идиллии и нам объявили: «Завтра едем к А.С.Пушкину. Но к Александру Сергеевичу надо приехать чистенькими. А потому мужчины собирают хворост, женщины травы. И топим русскую баню».
Впервые в жизни я мылась в русской баньке, маленькой бревенчатой избушке с деревянными полатями, душистыми вениками, горячим пахучим воздухом. Это было такое удовольствие, после которого хотелось летать и петь. А на другой день мы уехали с острова опять на катере, чтобы потом отправиться в Пушкинские горы.
Небольшой поселок Пушкинские горы встретил нас тишиной, запахом сена, которое провозили на подводе местные мужики, голубыми полями льна вокруг поселка. Турбаза, где нас разместили, находилась в лесу, где высились высокие корабельные сосны, а среди кустарников и трав можно было найти невиданные нами, южанами, северные ягоды.
А потом началось полное слияние наших душ с окружающей природой и поэзией А.С.: походы в Михайловское, Тригорское, имение Ганнибалов, прогулки по полям и лугам. Вот идешь полем в Михайловское. Высохшая, увядшая трава, легкий ветерок, простор и на развилке дорог знаменитый камень - указатель. А дальше - небольшая запруда с остатками мельницы и надписью: «Вот мельница. Она уж развалилась. Веселый шум колес умолкнул». И сразу тебя охватывали ощущение счастья, радости соприкосновения с великой поэзией и «начинают увеличиваться легкие в объеме». А потом вступаешь в Михайловское, в это «святая святых», видишь Сороть, которую видел и А.С., большое небо, которое смотрело и на него, а потом комнаты, где он писал, хотя уже не те, что при нем. А дальше Тригорское, имение его друзей, где он влюблялся и проказил. И домик его предков Ганнибалов, и широкие луга, и аллея Керн и все-все вокруг, что хранит эта земля со времени его пребывания здесь.
Долина реки Сороть
Мостик в Михайловском (взято здесь http://mnogo-nado.livejournal.com/116235.html)
А воссозданием этого Пушкинского заповедника и его хранителем в те годы был Гейченко. О нем тогда очень много писали как о великом энтузиасте, который фактически поднял заповедник из руин в послевоенные годы. И все, что нам довелось увидеть, это результаты его трудов. Все там было, как при А.С. И в этом заслуга Гейченко. Да будет ему земля пухом. Как-то Гейченко встретился нам в Михайловском: высокий сухощавый седой старик в потертом, видавшем виды халате, но с очень живыми, эмоциональными, пронизывающими глазами. Мы окружили его, стали разговаривать. У него оказалась чистейшая русская речь с включением редких сейчас слов (например, ядрена вошь). Да и написанные им рассказы об А.С., которые я потом прочитала, тоже были интересными. Почему-то он выделил меня из толпы, спросив: «Откуда Вы?». «Из Харькова», - ответила я и протянула открытку для автографа. Он написал на открытке мелким разбрчивым почерком: «Харьковчан в старину называли чемоданниками». В Михайловском было очень много цветов. На доме, где жил Гейченко, висела дощечка: «Паломник! Принеси воды и полей цветы». Что мы и делали с большим удовоьствием.
Все дни нашего пребывания в Пушкинских горах были заполнены А.С., а вечерами мы обязательно шли в Михайловское и бродили там до сумерок, наслаждаясь тишиной и проникающей во все наши клеточки аурой присутствия здесь когда-то А.С. Ведь недаром говорят: «Чтобы почувствовать поэта, надо пожить в тех местах, где он бывал и жил некоторое время». Кажется, это сказал Гете, но так может сказать любой человек. Как-то в один из вечеров, когда мы небольшой группой уже подошли к дому Гейченко, к нам галопом прискакал крупный, с бархатной темно-коричневой кожей. конь. (Примечание ni_kolenki: наверно, правильнее здесь было сказать "гнедой масти"). Кони всегда паслись внизу на лугу, и мы издали всегда любовались ими. Конь бесцеремонно стал тыкаться мордой с огромными глазищами в наши руки, плечи, очевидно, ожидая от нас угощения. Я очень испугалась и спряталась в находившемся поблизости деревянном туалете. И оттуда стала призывать остальных последовать моему примеру. И вдруг раздался дикий (монгольский) визг моей дочери. Красавец-конь ухватил ее зубами за куртку и даже больно зацепил кожу на спине. После чего быстро убежал восвояси. Я вышла из туалета, выслушав укоры в том, что сама спряталась, а дочь бросила. Но кто же мешал ей спрятаться?
После этого мы стали искать палки для собственной охраны, хотя в чистейших тех местах, где Гейченко по слухам запрещал даже близко приближаться автомобилям, найти засохшие ветки было сложно. Но мы все-таки нашли, вызвав крайнее удивление таким нашим воинственным видом, шедших нам навстречу с турбазы знакомых туристов. К сожалению, у нас не было защитников-мужчин в этих вечерних прогулках. Наши спутники, молодые парни-туристы, по-другому проводили время. Они так накачивались каждый день алкоголем, что к вечеру лыка не вязали, разговаривая друг с другом на языке мата (стены были очень тонкие). Вот такие были в те времена «двуногих тварей миллионы» наших сограждан. Может быть, не миллионы, а гораздо меньше, но много. Эра М.С.Горбачева с его безалкогольными свадьбами и борьбой с виноградниками еще не наступила, но была уже близка. Но почему же они приехали сюда, любители алкоголя? Было непонятно. Наверно, им дали бесплатные профсоюзные путевки, не дав ничего от культуры.
Последний день мы провели в монастыре, на ступеньках которого еще витал дух Пимена: «Еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя». В монастырском храме мы прощались с А.С., потом долго стояли над его могилой. Все, что мы увидели и услышали под этим небом, навсегда осталось в душе, как самая большая драгоценность, встреченная нами на нашем пути.
А закончить мне хочется словами Владимира Набокова». «Читать все до одной его [ A.C.] записи, поэмы, сказки, элегии, псьма, драмы, критические статьи, без конца их перечитывать - в этом одно из достоинств нашей жизни».