Эдуард Володарский, Алексей Герман, евреи, отщепенцы и русский народ
Случайно наткнулся на интересное письмо Эдуарда Володарского Алексею Герману. Письмо было написано в 2002 году и опубликовано в «Московском комсомольце». С чем-то в письме ЭВ можно согласиться, чему-то возразить, но в любом случае оно приоткрывает некоторые детали взаимодействия известных киношников, каковыми являются Герман, Володарский, Никита Михалков. Володарский участвовал в сценариях фильмов Германа, кстати: в «Проверке на дорогах» официально, а в «Двадцати днях без войны» неофициально, по его словам.
Поскольку тайный антисемит Сталинист упомянул еврейство Володарского, я покопался в этом вопросе и выяснил, что евреем, конечно, он не является, а является русским и православным с еврейскими корнями. Выяснилось это из интервью Володарского Елене Ямпольской 2012 года. В этом интервью, данном незадолго до своей смерти, Володарский шире раскрыл свое отношение к русскому народу и различным отщепенцам от него, коих ныне мы называем «иноагентами».
Выяснилось, что Володарский считает себя монархистом (как и Никита Михалков, резко негативно оценивает Ксению Собчак и Анатолия Чубайса, ну и про кино кое-что).
Приведу наиболее интересные фрагменты обоих текстов, полностью можно ознакомиться по ссылке.
ПИСЬМО ГЕРМАНУ
«И что это за страсть такая - непременно укусить семью Михалковых? Укусить мелко, подловато - великому, сударь, как-то совсем не с руки. Вот взяли и назвали Никиту Михалкова “неплохим режиссером”, “шутом”, “забавной фигурой” и прочее, всячески пытаясь унизить с каким-то садистским сладострастием. Для меня-то вы, сударь, фигура куда как более забавная, фигура нынче весьма больная человеконенавистничеством, нечто вроде современного Франкенштейна. Но об этом потом... Мне хотелось бы напомнить вам, великий Алеша, как вы четыре с лишним года назад позвонили Никите Михалкову, “шуту” и “забавной фигуре”, и пожаловались ему, что вам не на что напечатать копии картины. И Никита Михалков дал вам пятнадцать тысяч долларов, заметьте, своих, а не государственных, на которые вы и смогли напечатать несколько копий своего “Хрусталева”, и вы его очень благодарили, правда, с глазу на глаз. Публично вы об этом ни разу нигде не сообщили. Видимо, из скромности. И, насколько я знаю, Никита об этом никогда не рассказывал. Тоже из скромности. А зря. Может, этот факт, известный многим, удержал бы вас от оскорблений. Хотя, думаю, вряд ли. Но тогда вы бы, голубчик, хоть бы сперва долг вернули, а уж потом пускались в оскорбления и унижения человека, который выручил вас в трудную минуту. Впрочем, такое с вами случается не впервой. Я еще помню, как вы пришли на день рождения Владимира Венгерова и подарили ему зубную щетку. Галя (жена Венгерова) говорила, кипя от злости: “Хоть бы футляр купил!” А ведь это был человек, выдающийся, между прочим, режиссер, который и преподал вам первые азы кино. Вы же, великий Алеша, у него вторым режиссером работали на картине “Рабочий поселок”, выдающемся фильме, первой ласточке той волны советского неореализма, тех питерских фильмов, которые потом сделали большую славу нашего кино шестидесятых. И ваши картины “Проверки на дорогах”, и “Мой друг Иван Лапшин”, и “Двадцать дней без войны”, и “Седьмой спутник”, снятый вместе с Григорием Ароновым, стоят в этом же ряду. По крайней мере, когда я пересмотрел “Рабочий поселок”, я понял, откуда взялся режиссер Алексей Герман. И ведь так считают очень многие профессионалы в кино, только вы почему-то, великий из великих Алеша, ни в одном из своих бесчисленных интервью не вспоминаете. А было бы неплохо вспомнить...
К слову, хочу напомнить вам, великий Алеша, как я по вашей просьбе сидел на вашей даче в Соснове и переписывал (заметьте, совершенно бесплатно помогал другу) сценарий “Двадцать дней без войны”, да еще вы чуть ли не клятву с меня взяли, чтобы я об этом никому ни слова, а то, не дай Бог, Константин Симонов узнает. Но, оказывается, Симонов об этом знал, и главный редактор Фрижетта Гукасян знала (она и сказала Симонову), и Симонов мне прилюдно в Союзе писателей на заседании секции военных писателей в 1987 году сказал “спасибо” за помощь. Он сказал “спасибо”, а вот вы, великий Алеша, и не подумали... (Симонов умер в 1979, так что редактор МК, видимо, перевернул цифру 1978, но народ нынче малограмотный, так что во всех вариантах гуляет эта фантастика о мертвом Симонове, говорящем «спасибо» Володарскому - РД)
Меня всегда интересовал вопрос, почему, по какому праву вы так наотмашь судите всех своих коллег, режиссеров, драматургов и операторов, просто припечатываете ярлыки налево и направо: Балабанов у вас - фашист и антисемит, Сельянов - просто идеолог русских националистов, Григорий Аронов - бездарь, Виктор Трегубович - халтурщик. Но особенно достается Никите Михалкову: “неплохой режиссер”, “Урга” - картина нам (понимай, с женой) не понравилась, слабая картина”. А эта слабая “Урга” получила золотого венецианского “Льва” и европейского “Феликса” как лучший фильм года. Между прочим, с вашего “Хрусталева” в Каннах зал в тысячу мест (где были одни журналисты, пишущие о кино) через сорок минут опустел почти полностью. Народ дружно проголосовал ногами. Ну, скажите мне, в каком кинотеатре кино “Хрусталев, машину!” зритель выдерживал больше получаса, после чего уходил, плюясь и бранясь? И если сравнить, например, “Неоконченную пьесу для механического пианино” “неплохого”, по вашему мнению, режиссера Никиты Михалкова с вашим “Хрусталевым”, то... ей Богу, даже близко ставить нельзя. “Неплохой” режиссер Михалков снял шедевр (и это мнение десятков миллионов зрителей, как самых высоколобых, так и самых простых), наполненный любовью и состраданием к людям чеховской высоты и выразительности, а вы, “великий режиссер”, сняли человеконенавистническую рвоту, где половины текста не слышно начисто, где все кинематографические изыски на уровне плохого копирования “Окраины” Барнета и “Матери” Пудовкина...»
Лично я полагаю следующее: «Рабочий поселок» очень отдаленно повлиял на поэтику Германа, которая является отрицанием советского неореализма 1960-х, поскольку он (и аналогичные фильмы того же Трегубовича или Виктора Турова) был наполнен, что называется, «историческим оптимизмом». а фильмы Германа полны «исторического пессимизма», что ярко выразилось как в «Хрусталеве», так и особенно в «Трудно быть богом» - обе картины я смотрел в кинотеатрах и высидел полностью - да и зал не разбегался с той скоростью, что приписал Володарский, но кое-кто уходил, это правда.
Мое мнение о ТББ резко критическое, «Хрусталев» меня потряс, но я его не пересматривал с того самого лета 2000 года в кинотеатре «Молодежный» на Садовой, 12.
Боюсь, что на малом экране на кухне это будет не то.
Главное Володарский уловил: низкая витальность Германа привела к тягомотным и пессимистичным фильмам, особенно в поздний период жизни, тут еще наложилась и ситуация в стране.
И если уж говорить о еврействе, то Герман более от него зависим - его мать еврейка (хотя нет - она тоже русская еврейского происхождения), и он с ней жил, тогда как у Володарского отец был евреем, но он отца и не знал, поскольку тот погиб в 1941 на фронте, в год рождения сына.
Мать же его русская, и окружение было русское, что и повлияло, очевидно, на неприятие Володарским позиции ряда отщепенцев от России. Так мы переходим к его интервью 2012 года.
ИНТЕРВЬЮ ЯМПОЛЬСКОЙ В ГАЗЕТЕ «КУЛЬТУРА» (ТУТ ЕЩЕ И О ВЫСОЦКОМ)
«культура: Михалкову не свойственно про других рассказывать.
Володарский: Мы пили очень сильно. Он крепкий, его свалить невозможно. Раньше-то он был худой, длинный такой, и волосы длинные - прямо итальянец. Здоровый, да, плечи у него широкие. Но все равно, даже если по весу брать, он выпивал очень много, его трудно было перепить... Эх, сколько я здесь денег оставил... Сейчас вспоминаю, аж дурно.
культура: Новый Дом кино можно было построить?
Володарский: Вот, точно! Я все 70-е годы получал около четырех тысяч рублей в месяц. Притом что зарплата министра была восемьсот рублей. У меня пять фильмов лежали на полке, зато я выбился в ведущие драматурги. Мои пьесы шли по всему Союзу. Две во МХАТе, у Ефремова: «Долги наши» и «Уходя, оглянись». В Вахтанговском шла «Самая счастливая», в Ермоловском - «Звезды для лейтенанта», в Пушкинском «Яма». Но мы с Володькой умудрялись все пропивать. Я приезжал в «охранку» - охрану авторских прав в Лаврушинском переулке. Мол, денег взаймы не дадите? Нам надо! Тетка с ужасом говорит: мы же вам только что перевели 3800, мы в долг не даем. Поднимали реестр, там колонки городов, где идет спектакль… Ах, ну что же делать, полторы тыщи вам хватит? Володька кивает: хватит. Я им: мол, хватит... Ужас, ужас...
культура: И когда этот период в Вашей жизни закончился?
Володарский: Со смертью Володьки...
культура: Кстати, о фильмах Андрея Смирнова. Вы один из самых яростных критиков ленты «Жила-была одна баба». Что именно Вас так задело?
Володарский: Неуважение к людям. Незнание людей. Нелюбовь. Их ведь газом травили - крестьян. Тухачевский травил, которого теперь пытаются представить невинной жертвой Сталина. Детей расстреливали. Если до пояса взрослому доставал мальчик - стреляли. Требовали от крестьян сдать оружие, а они не сдавали. А в этом фильме показывают каких-то червей, которые ползают, насилуют всех кого не лень... Картинки из мира животных. Но они же люди. 60 миллионов пудов хлеба в 1913 году Тамбовская губерния вывезла, половину - за границу. И когда у них все начали отнимать, они поднялись. Разве черви, которых он изобразил, способны на такое сопротивление? Это в его представлении, в Андрюшином. Он об этом ничего не знал и знать не будет, он писательский сынок.
культура: Ну, у нас с Вами есть еще один знакомый «писательский сынок», тоже кинорежиссер, а страну и народ знает хорошо. Я не Алексея Германа, как Вы понимаете, имею в виду.
Володарский: Ну, Никита - совсем другой... Андрей был довольно образованный молодой человек, много читал, интеллигентный был мальчик. Откуда это все в нем появилось? Злоба непонятная. Это ведь твой народ, ну как же так можно?
культура: Эдуард Яковлевич, а Вы за «белых» или за «красных»? Давно пытаюсь понять систему Ваших взглядов.
Володарский: Я за «белых». Я монархист по убеждениям. Потому что только при монархическом строе волею случая и судьбы к власти может прийти порядочный человек.
культура: А при демократии - нет?
Володарский: Нет. Исключено. При демократии пока он дойдет до самого верха, преодолеет все круги власти, он испортится так, что продаст не только друзей, но и мать родную. Скажи мне, где демократия? К примеру, в театре есть демократия?
культура: Только в плохом.
Володарский: В плохом, в ужасном, куда зрители не ходят. А по сути кто главный? Режиссер, худрук, который по-человечески может быть последней сволочью и загубить кучу жизней. В армии демократии не бывает, сама понимаешь. А на заводе? Попробуй вякни что-нибудь против директора. На корабле слово капитана - закон… Получается, что человеческое общество состоит из институтов, в которых демократии нет. О чем мы тогда говорим?
культура: А в семье, по-Вашему, есть демократия?
Володарский: Нет. Кто-то обязательно главный.
культура: Но главный и диктатор - это не одно и то же.
Володарский: У нас в России, кто главный - тот и диктатор. У меня в семье, к примеру, главной была мать. Хотя отчим был непростой человек. Энкавэдэшник, подполковник. Антисемит. Я ведь наполовину еврей...
культура: Я вот только хотела заметить, что еврей-монархист - это уникальное явление российской культуры.
Володарский: Ну, как тебе сказать… Я вырос в деревне, с матерью и из еврейских родственников никого не знал. У меня же мать орловская. Я помню, как меня отчим стукнул по затылку: «Ты, жиденыш!» - я у него под ногами путался, бегал. А мать в это время катала белье. Я захныкал, естественно. И вдруг такой глухой удар, и я увидел, что лежит отчим, под ним лужа крови, а рядом стоит мать со скалкой. Такой ярости на ее лице я не видел никогда. Она ему говорит: «Еще раз услышу - убью». И ушла. Он встал, шатаясь, а лужа крови так и осталась на полу. Вот что значит русская баба.
Мы до 1944 года были в эвакуации в Актюбинске, в Казахстане. Город был большим и черным. Пленные немцы разбирали руины. Однажды мы начали в них камнями кидать. А мать в это время выглянула в окно. Кричит: «А ну иди сюда!» Я прибежал, запыхавшийся, и тут такую оплеуху она мне влепила... Ты не представляешь, как голова болела потом. Вот только сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, какой моя матушка была настоящей русской бабой, сколько в ней было справедливости и всепрощения, что ли...
культура: Объясните мне такой феномен: Вы «белый», но при этом очень не любите антисоветчиков...
Володарский: Я их не люблю по одной простой причине - очень много врут. Брешут как сивые мерины. Я же знаю их всех хорошо. Я дружил с Пашей Литвиновым, который в августе 68-го вышел на Красную площадь. Я хорошо знал Юзика Алешковского, замечательный человек, до сих пор его люблю. Вася Аксенов у меня на даче водку пил. И Ерофеев тоже приходил. Я не знал тогда, что он из себя представляет, вроде молодой парень, улыбчивый... И вот, когда я слушаю интервью с этими людьми, которые они щедро стали раздавать, возвращаясь из-за кордона. Ну что же вы так врете, ребята? Чуть ли не за каждым следил отряд агентов КГБ... По молодости была одна история. Володька мне как-то говорит, он как раз мою повесть прочитал: «Давай отдадим ее Аксенову в «Метрополь», они сейчас забацают такой журнал потрясающий. Я им туда стихи даю». Я ему говорю: «Володь, ну не вяжись ты с ними, не вяжись. Васе надо уехать со скандалом, понимаешь? Иначе он никому не нужен - их уже столько уехало, они там, как семечки по площади, рассыпаны. Ему иначе там житья хорошего не будет. А ты здесь попадешь под раздачу и все попадут. Получат все. Белка - она одуванчик, ей ничего не будет, а остальные получат. Не лезь ты к ним, пусть сами играют в свои игры». Так оно и вышло. Белле Ахатовне ничего не было, ну у кого рука поднимется… Ерофееву тоже практически ничего не было, потому что он сын посла. Семерых ребят исключили из Союза писаталей, так они и сгинули, спились. Расплатились. А Вася уехал со своим журналом, чтобы потом сказки рассказывать... И Войновича под конвоем прямо выслали... Понимаешь, я ни на грамм не верю этим людям. Я вижу в них, как тебе сказать... Я вижу в них врагов своей страны. Я эту страну считаю своей, потому что, слава Богу, исходил почти весь Урал пешком...
Понимаешь, они разрушали империю в расчете, что им будет хорошо. Но ведь русский народ - это народ тяжелый. Он не так прост, как вам, господа, кажется. Не такой «душа нараспашку» - совсем нет. Единственное, чего в нем много - это терпения. Но это терпение не добродушного бычка, а терпение человека, который каждый день напоминает себе, что он терпит. Он все помнит, вот в чем дело.
культура: Злопамятный у нас народ, Вы считаете?
Володарский: Я бы другое слово поискал. Он обиды копит, не зло, но обиды. И уж когда через край накопится, тогда держись...
культура: По моим субъективным впечатлениям, книга Гроссмана гнилая. Причем эта гнилость очень умело вплетена в ткань повествования. Как Вам удалось обойти эти места ?
Володарский: А я их выкинул. Там есть характеры. Березкин - командир полка - очень хороший такой русский характер... Но в остальном, я тебе скажу, хотя моя фамилия и стоит в титрах, это действительно гнилой писатель. Писатель, не любящий страну, в которой он родился и жил.
(Я бы еще добавил, что Гроссман - писатель очень посредственный - РД)
Володарский: Ну и главное - возвращение к православным нашим истокам.
культура: Когда Вы почувствовали себя православным? Вас крестили в младенчестве?
Володарский: Нет, меня мать крестила, когда мне было шесть лет. Очень хорошо помню - это было на Ордынке...»