"Иерусалимский квартет"
Однажды бывший сотрудник ЦРУ,знаток обоих востоков, и просто матёрый человечище Эдвард Уитмор написал великую книгу под названием "Иерусалимский Квартет".
Написать-то он её написал. И даже издал. Да почему-то ко двору не пришёлся. Ни публике, ни издателям. Что позволило Джонатану Кэроллу совершенно справедливо назвать ситуацию с "великим неизвестным писателем" издевательством над здравым смыслом.
К чему я об этом вспомнил? Да к тому, что совсем скоро, аккурат в сентябре, исполнится 90 лет со дня событий, которым в этой книге посвящена отдельная глава, настолько выпадающая по своему построению из ритма, языка и духа книги, что её вполне можно и нужно рассматривать, как персональное обращение автора к читателю.
Глава эта посвящена бойне, устроенной турками в Смирне, бойне в которой были вырезаны десятки тысяч греков, армян и евреев: мужчин, женщин и детей. Так, или примерно так, пишут в аннотациях к этой книге.
Я бы анонсировал сюжет несколько иначе:
Автор со всей ответственностью и знанием дела предупреждает: когда вас придут убивать - не ждите помощи, потому что весь "цивилизованный" мир будет на этом шоу на первых местах в партере, поскольку, вполне вероятно, что он же его и организовал.
Глава 20. Смирна, 1922.
ЭДВАРД УИТМОР "СИНАЙСКИЙ ГОБЕЛЕН". Книга первая. "ИЕРУСАЛИМСКИЙ КВАРТЕТ"
ГЛАВА 20. Смирна, 1922.
…Ионическая колония, считающаяся родиной Гомера, один из богатейших городов Малой Азии как при римлянах, так и при Византии, вторая из семи церквей, которым адресована Книга Откровений, в которой Иоанн тоже называет ее богатой, но говорит, что наступит день, когда ее постигнет ужасное несчастье, что и случилось, когда ее уничтожил Тамерлан.
Но теперь, в начале двадцатого века, она расцвела вновь, население ее составляло около полумиллиона греков, армян, евреев, персов, египтян, европейцев, пестро одетых, усердно занимавшихся торговлей и любовью; по удивительному изобилию жизненных благ этот красивый порт превосходил все прочие в Леванте.
Греки, евреи, армяне и турки все еще жили в своих кварталах, но кварталы эти уже постепенно начинали перемешиваться, а богатей всех национальностей предпочитали пышные виллы Европейского квартала.
Город славился прекрасным вином и ладаном, коврами и ревенем, инжиром и опиумом, берегами, поросшими олеандром, лавром, жасмином, миндалем и мимозами. Славился своими непрекращающимися концертами, музыку здесь обожали, особой популярностью пользовались местные оркестры из цитр, мандолин и гитар.
Славился местный люд и пристрастием к кафе и прогулкам и, не меньше чем к сценическим представлениям, к тем маленьким драмам, тайным любовным и коммерческим сделкам, что разыгрывались шепотом во дворах и переулках.
Известен он был и винопитием, а также ненасытной жаждой открывать всевозможные новые клубы, где играли в карты, бились об заклад, жадно слушали нескончаемые головокружительные истории о наслаждениях и интригах, сплетничали, окунувшись в нетрезвый гомон, где день незаметно превращался в вечер, а вечер в ночь.
По склонам горы, на вершине которой стояла древняя византийская крепость, растекался Турецкий квартал: лабиринты затененных виноградом переулков с фонтанчиками, возле которых мужчины лениво посасывали свои кальяны, пока профессиональные сочинители писем писали за них послания, полные неистовой страсти или ненависти.
Люстры и хрусталь с Запада, специи, шелк и краски с Востока, доставляемые караванами навьюченных верблюдов с колокольчиками на тюках. На узком побережье в две мили длиной стояли кафе, театры и роскошные виллы с уютными двориками. Прохожие всегда узнавали о прибытии поезда из Борновы по запаху жасмина, неожиданно наполнявшему воздух, пассажиры привозили цветы для своих здешних друзей огромными корзинами…
* * *
Двумя неделями раньше и на двести миль восточнее греческая армия, попытавшись расширить владения Греции после распада Османской Империи, была наголову разбита турками. Но в конце августа жизнь в городе еще текла по обычному руслу. Переполненные кафе, толпы людей, прогуливающихся вечером по набережной. Носильщики доставляли к пристани груз изюма и инжира. В опере готовилась ставить спектакли итальянская труппа.
Первого сентября на поездах начали прибывать первые раненые греческие солдаты, мест в вагонах не хватало, и люди лежали на крышах. Поезда продолжали приходить все утро и весь день, и контуры лежащих на крышах тел четко прорисовывались на фоне заходящего солнца.
На следующий день стали прибывать легкораненые на грузовиках и тележках, мулах, верблюдах и лошадях, на дровяных повозках, не изменившихся с ассирийской эпохи. А на следующие дни - пешие солдаты; опираясь друг на друга, запыленные, безмолвные, они устало брели к мысу западнее города, откуда армия должна была эвакуироваться.
И наконец, беженцы из континентальной части страны, армяне и греки, волочившие свою поклажу. Они стали табором на кладбищах, а те, кто не поместился, расположились прямо на улицах, сгрудив вокруг себя мебель. К пятому сентября ежедневно прибывало по тридцать тысяч беженцев, ковыляли уже совсем изможденные и жалкие, самые бедные, пришедшие с пустыми руками.
Тогда наконец греки и армяне в Смирне начали понимать. Они закрыли магазины, заколотили досками и забаррикадировали двери. Исчезли толпы гуляющих, закрылись кафе.
Греческий генерал, комендант города, подвинулся рассудком. Ему стало казаться, что у него стеклянные ноги, и он не хотел вставать с постели, чтобы не разбить их. Все равно войск у него уже не было. Гарнизон эвакуировался вместе с остальной армией. Турецкие войска Кемаля получили полное господство над континентальной частью страны.
Восьмого сентября греческий верховный комиссар объявил, что полномочия греческих городских властей окончатся в десять часов вечера. Гавань наполнилась британскими, французскими, итальянскими и американскими военными кораблями, готовыми эвакуировать соотечественников.
На следующее утро в город организованно и дисциплинированно вошли передовые части турецкой кавалерии, за ними строем шли пехотные подразделения….
В сумерках без особого шума начался грабеж. Турецкие солдаты заходили в опустевшие магазины и рылись в товарах.
Вооруженные грабежи начали турки гражданские. Они стали выходить из своего квартала и останавливать в переулках армян и евреев. Но увидев, что итальянские и турецкие патрули не обращают на это внимания, они набросились на большие магазины, сворачивая тюки из атласных свертков и набивая их наручными часами.
Вскоре к ним присоединились турецкие солдаты, и к полуночи они уже вламывались в запертые, дома. Произошло несколько убийств и изнасилований, но пока в основном ограничивались грабежом. Убивали преимущественно ножами, чтобы ружейной стрельбой не беспокоить европейцев.
Но к утру следующего, воскресного дня стесняться перестали. Банды турков бегали по улицам, убивая мужчин, утаскивая женщин и грабя дома греков и армян. Ужас был так велик, что греческий патриарх Смирны отправился в правительственное здание просить милосердия у турецкого генерала. Генерал о чем-то коротко поговорил с ним, а потом, когда патриарх уходил, выскочил на балкон и завопил, обращаясь к толпе, чтобы тому задали как следует.
Толпа набросилась на патриарха и поволокла его по улице в парикмахерскую еврея по имени Измаил. Ему приказали побрить патриарха, но процедура показалась им слишком медленной, и патриарха вытащили обратно на улицу и вырвали у него бороду руками.
Ему выдавили глаза. Отрезали уши. Отрезали нос. Отрезали руки. На противоположной стороне улицы стояли французские солдаты, охранявшие французскую торговую концессию…
* * *
Гавань, хаос. Двухмильный берег, сто футов глубины. С одной стороны турки, с другой - вода.
Там было пятьсот тысяч человек и горящий город.
Турки вокруг были заняты грабежами, убийствами и изнасилованиями. У запряженных в повозку лошадей загорелись поводья, и животные помчались сквозь толпу, топча людей. Местами люди стояли так плотно, что мертвые не падали, подпираемые живыми…
* * *
Не весь город горел. Турецкий квартал и территорию «Стандард ойл» огонь не тронул. Турки позже клялись, что город подожгли беженцы из числа христианских меньшинств. Но американское правительство утверждало, что пожар начался случайно, так как английские страховые компании, застраховавшие имущество американских табачных торговцев, не возмещали убытки от войны.
От причалов отходили перегруженные лодки с греческими и армянскими беженцами и шли к иностранным судам, стоявшим на рейде для защиты и эвакуации своих соплеменников, но не уполномоченные больше никого брать, чтобы не обидеть турок. Когда лодки подходили к английским военным кораблям и пытались пришвартоваться, матросы резали швартовы. Несколько лодок вскоре затонуло.
Людей сталкивали в воду с причалов. Иные прыгали и топились сами. Третьи плыли к военным кораблям.
Англичане поливали пловцов кипятком.
Итальянцы, стоявшие на якоре гораздо дальше остальных, брали на борт всех, кто мог до них доплыть.
Французские баркасы, заходившие в бухту, брали на борт любого, кто мог сказать по-французски со сколь угодно плохим акцентом Я француз, мои документы сгорели. Скоро вокруг армянских учителей столпились дети, заучивая эту магическую фразу.
Капитан американского эсминца гнал детей прочь, выкрикивая, Только американцы.
Маленькая армянская девочка-беженка с континента услышала первые в жизни английские слова, плавая возле корабля британских ВМС «Железный герцог».
НЕТ НЕТ НЕТ.
На палубах боевых кораблей иностранные моряки смотрели в бинокли на творившуюся бойню и фотографировали. Позже заиграли военные оркестры и фонографы, обращенные к набережной. Всю ночь над гаванью, заполненной окровавленными трупами, раздавалось Pagliacci Карузо. Один адмирал, отправившийся отобедать на другой корабль, задержался, потому что на винт его катера намотался женский труп.
Ночью зарево пожара виднелось на пятьдесят миль вокруг. Днем дым стелился, как горная цепь, и был виден с расстояния в двести миль.
В то время как полмиллиона беженцев гибли на набережной и в воде, американские и английские сухогрузы продолжали возить из Смирны табак. Другие американские суда ожидали груз инжира.
На одном японском сухогрузе, пришвартовавшемся в Пирее, выбросили за борт весь груз, чтобы взять на переполненное беженцами судно еще людей. Американский сухогруз привез в Пирей несколько беженцев, но когда капитана попросили сделать еще один рейс в Смирну, он ответил, что его груз инжира заждались в Нью-Йорке.
А на греческом острове Лесбос готовил к отправке свой флот самый необычный адмирал в истории.
Священник методистской церкви из штата Нью-Йорк, он приехал в Смирну по поручению Христианского союза молодых людей всего за две недели до того, как турки вошли в город. Когда началась резня, оба его начальника находились в отпуске, тогда он пошел к итальянскому консулу от имени ХСМЛ и убедил его направить итальянское судно в Смирну для перевозки беженцев на Лесбос. Он поплыл на судне сам, надеясь сделать еще рейс, и обнаружил на Лесбосе двадцать пустующих транспортных кораблей, на которых была эвакуирована с континента греческая армия. Он телеграфировал в Афины, что суда эти нужно немедля направить в Смирну для эвакуации беженцев, и подписался АСА ДЖЕННИНГС, АМЕРИКАНСКИЙ ГРАЖДАНИН.
Ответ пришел через несколько минут.
КТО ИЛИ ЧТО ТАКОЕ АСА ДЖЕННИНГС?
Он ответил, что он председатель Американского Комитета Спасения на Лесбосе, не уточняя, что он единственный американец на острове и что никакого комитета спасения не существует.
Следующего ответа пришлось ждать несколько дольше. Из Афин спросили, возьмут ли американские военные корабли под охрану транспортные суда, если турки попытаются их захватить.
Было 23 сентября, с того момента как турки вошли в Смирну, прошло ровно две недели. Турки объявили, что все беженцы должны покинуть Смирну до первого октября.
Телеграммы шли зашифрованными. В ту субботу Дженнингс отправил в Афины ультиматум. Он солгал, что американские ВМС гарантируют защиту. Солгал, что получено согласие турецкой стороны. Наконец заявил, что если греческое правительство немедленно не выделит корабли, он отправит эту телеграмму без шифра, так что вся вина в отказе спасти греческих и армянских беженцев, которые могут погибнуть через неделю, ляжет на Афины.
Он отправил телеграмму в четыре часа дня и потребовал ответ в течение двух часов. Он получил его, когда до шести оставалось несколько минут.
ВСЕ СУДА В ЭГЕЙСКОМ МОРЕ ПЕРЕДАЮТСЯ В ВАШЕ РАСПОРЯЖЕНИЕ ДЛЯ ВЫВОЗА БЕЖЕНЦЕВ ИЗ СМИРНЫ.
Никому не известный человек, бывший в ХСМЛ мальчиком на побегушках, стал командующим всего греческого флота.
За два рейса Дженнингс вывез пятьдесят восемь тысяч беженцев. Английские и американские ВМС тоже начали эвакуировать беженцев, и к концу октября их было вывезено двести тысяч. К концу года около миллиона людей бежали из Турции в Грецию, привезя с собой эпидемии тифа, малярии, трахомы и оспы.
Количество погибших в Смирне достигло ста тысяч человек.
Или, как сказал американский консул в Смирне: я вынес из всего этого одно-единственное впечатление - чувство крайнего стыда за принадлежность к роду человеческому.
Или, как сказал один американец, работавший в Смирне учителем: некоторые люди здесь повинны в недозволенных актах гуманизма.
Или, как сказал Гитлер за несколько дней до того, как его танковые части ворвались в Польшу: в конце концов, кто сегодня вспоминает об уничтожении армян? Мир верит только победителям.
Именно поэтому Уитмор так и остался для Запада "великим неизвестным писателем"(Джонатан Кэррол).
Кому она нужна, эта правда?
Написать-то он её написал. И даже издал. Да почему-то ко двору не пришёлся. Ни публике, ни издателям. Что позволило Джонатану Кэроллу совершенно справедливо назвать ситуацию с "великим неизвестным писателем" издевательством над здравым смыслом.
К чему я об этом вспомнил? Да к тому, что совсем скоро, аккурат в сентябре, исполнится 90 лет со дня событий, которым в этой книге посвящена отдельная глава, настолько выпадающая по своему построению из ритма, языка и духа книги, что её вполне можно и нужно рассматривать, как персональное обращение автора к читателю.
Глава эта посвящена бойне, устроенной турками в Смирне, бойне в которой были вырезаны десятки тысяч греков, армян и евреев: мужчин, женщин и детей. Так, или примерно так, пишут в аннотациях к этой книге.
Я бы анонсировал сюжет несколько иначе:
Автор со всей ответственностью и знанием дела предупреждает: когда вас придут убивать - не ждите помощи, потому что весь "цивилизованный" мир будет на этом шоу на первых местах в партере, поскольку, вполне вероятно, что он же его и организовал.
Глава 20. Смирна, 1922.
ЭДВАРД УИТМОР "СИНАЙСКИЙ ГОБЕЛЕН". Книга первая. "ИЕРУСАЛИМСКИЙ КВАРТЕТ"
ГЛАВА 20. Смирна, 1922.
…Ионическая колония, считающаяся родиной Гомера, один из богатейших городов Малой Азии как при римлянах, так и при Византии, вторая из семи церквей, которым адресована Книга Откровений, в которой Иоанн тоже называет ее богатой, но говорит, что наступит день, когда ее постигнет ужасное несчастье, что и случилось, когда ее уничтожил Тамерлан.
Но теперь, в начале двадцатого века, она расцвела вновь, население ее составляло около полумиллиона греков, армян, евреев, персов, египтян, европейцев, пестро одетых, усердно занимавшихся торговлей и любовью; по удивительному изобилию жизненных благ этот красивый порт превосходил все прочие в Леванте.
Греки, евреи, армяне и турки все еще жили в своих кварталах, но кварталы эти уже постепенно начинали перемешиваться, а богатей всех национальностей предпочитали пышные виллы Европейского квартала.
Город славился прекрасным вином и ладаном, коврами и ревенем, инжиром и опиумом, берегами, поросшими олеандром, лавром, жасмином, миндалем и мимозами. Славился своими непрекращающимися концертами, музыку здесь обожали, особой популярностью пользовались местные оркестры из цитр, мандолин и гитар.
Славился местный люд и пристрастием к кафе и прогулкам и, не меньше чем к сценическим представлениям, к тем маленьким драмам, тайным любовным и коммерческим сделкам, что разыгрывались шепотом во дворах и переулках.
Известен он был и винопитием, а также ненасытной жаждой открывать всевозможные новые клубы, где играли в карты, бились об заклад, жадно слушали нескончаемые головокружительные истории о наслаждениях и интригах, сплетничали, окунувшись в нетрезвый гомон, где день незаметно превращался в вечер, а вечер в ночь.
По склонам горы, на вершине которой стояла древняя византийская крепость, растекался Турецкий квартал: лабиринты затененных виноградом переулков с фонтанчиками, возле которых мужчины лениво посасывали свои кальяны, пока профессиональные сочинители писем писали за них послания, полные неистовой страсти или ненависти.
Люстры и хрусталь с Запада, специи, шелк и краски с Востока, доставляемые караванами навьюченных верблюдов с колокольчиками на тюках. На узком побережье в две мили длиной стояли кафе, театры и роскошные виллы с уютными двориками. Прохожие всегда узнавали о прибытии поезда из Борновы по запаху жасмина, неожиданно наполнявшему воздух, пассажиры привозили цветы для своих здешних друзей огромными корзинами…
* * *
Двумя неделями раньше и на двести миль восточнее греческая армия, попытавшись расширить владения Греции после распада Османской Империи, была наголову разбита турками. Но в конце августа жизнь в городе еще текла по обычному руслу. Переполненные кафе, толпы людей, прогуливающихся вечером по набережной. Носильщики доставляли к пристани груз изюма и инжира. В опере готовилась ставить спектакли итальянская труппа.
Первого сентября на поездах начали прибывать первые раненые греческие солдаты, мест в вагонах не хватало, и люди лежали на крышах. Поезда продолжали приходить все утро и весь день, и контуры лежащих на крышах тел четко прорисовывались на фоне заходящего солнца.
На следующий день стали прибывать легкораненые на грузовиках и тележках, мулах, верблюдах и лошадях, на дровяных повозках, не изменившихся с ассирийской эпохи. А на следующие дни - пешие солдаты; опираясь друг на друга, запыленные, безмолвные, они устало брели к мысу западнее города, откуда армия должна была эвакуироваться.
И наконец, беженцы из континентальной части страны, армяне и греки, волочившие свою поклажу. Они стали табором на кладбищах, а те, кто не поместился, расположились прямо на улицах, сгрудив вокруг себя мебель. К пятому сентября ежедневно прибывало по тридцать тысяч беженцев, ковыляли уже совсем изможденные и жалкие, самые бедные, пришедшие с пустыми руками.
Тогда наконец греки и армяне в Смирне начали понимать. Они закрыли магазины, заколотили досками и забаррикадировали двери. Исчезли толпы гуляющих, закрылись кафе.
Греческий генерал, комендант города, подвинулся рассудком. Ему стало казаться, что у него стеклянные ноги, и он не хотел вставать с постели, чтобы не разбить их. Все равно войск у него уже не было. Гарнизон эвакуировался вместе с остальной армией. Турецкие войска Кемаля получили полное господство над континентальной частью страны.
Восьмого сентября греческий верховный комиссар объявил, что полномочия греческих городских властей окончатся в десять часов вечера. Гавань наполнилась британскими, французскими, итальянскими и американскими военными кораблями, готовыми эвакуировать соотечественников.
На следующее утро в город организованно и дисциплинированно вошли передовые части турецкой кавалерии, за ними строем шли пехотные подразделения….
В сумерках без особого шума начался грабеж. Турецкие солдаты заходили в опустевшие магазины и рылись в товарах.
Вооруженные грабежи начали турки гражданские. Они стали выходить из своего квартала и останавливать в переулках армян и евреев. Но увидев, что итальянские и турецкие патрули не обращают на это внимания, они набросились на большие магазины, сворачивая тюки из атласных свертков и набивая их наручными часами.
Вскоре к ним присоединились турецкие солдаты, и к полуночи они уже вламывались в запертые, дома. Произошло несколько убийств и изнасилований, но пока в основном ограничивались грабежом. Убивали преимущественно ножами, чтобы ружейной стрельбой не беспокоить европейцев.
Но к утру следующего, воскресного дня стесняться перестали. Банды турков бегали по улицам, убивая мужчин, утаскивая женщин и грабя дома греков и армян. Ужас был так велик, что греческий патриарх Смирны отправился в правительственное здание просить милосердия у турецкого генерала. Генерал о чем-то коротко поговорил с ним, а потом, когда патриарх уходил, выскочил на балкон и завопил, обращаясь к толпе, чтобы тому задали как следует.
Толпа набросилась на патриарха и поволокла его по улице в парикмахерскую еврея по имени Измаил. Ему приказали побрить патриарха, но процедура показалась им слишком медленной, и патриарха вытащили обратно на улицу и вырвали у него бороду руками.
Ему выдавили глаза. Отрезали уши. Отрезали нос. Отрезали руки. На противоположной стороне улицы стояли французские солдаты, охранявшие французскую торговую концессию…
* * *
Гавань, хаос. Двухмильный берег, сто футов глубины. С одной стороны турки, с другой - вода.
Там было пятьсот тысяч человек и горящий город.
Турки вокруг были заняты грабежами, убийствами и изнасилованиями. У запряженных в повозку лошадей загорелись поводья, и животные помчались сквозь толпу, топча людей. Местами люди стояли так плотно, что мертвые не падали, подпираемые живыми…
* * *
Не весь город горел. Турецкий квартал и территорию «Стандард ойл» огонь не тронул. Турки позже клялись, что город подожгли беженцы из числа христианских меньшинств. Но американское правительство утверждало, что пожар начался случайно, так как английские страховые компании, застраховавшие имущество американских табачных торговцев, не возмещали убытки от войны.
От причалов отходили перегруженные лодки с греческими и армянскими беженцами и шли к иностранным судам, стоявшим на рейде для защиты и эвакуации своих соплеменников, но не уполномоченные больше никого брать, чтобы не обидеть турок. Когда лодки подходили к английским военным кораблям и пытались пришвартоваться, матросы резали швартовы. Несколько лодок вскоре затонуло.
Людей сталкивали в воду с причалов. Иные прыгали и топились сами. Третьи плыли к военным кораблям.
Англичане поливали пловцов кипятком.
Итальянцы, стоявшие на якоре гораздо дальше остальных, брали на борт всех, кто мог до них доплыть.
Французские баркасы, заходившие в бухту, брали на борт любого, кто мог сказать по-французски со сколь угодно плохим акцентом Я француз, мои документы сгорели. Скоро вокруг армянских учителей столпились дети, заучивая эту магическую фразу.
Капитан американского эсминца гнал детей прочь, выкрикивая, Только американцы.
Маленькая армянская девочка-беженка с континента услышала первые в жизни английские слова, плавая возле корабля британских ВМС «Железный герцог».
НЕТ НЕТ НЕТ.
На палубах боевых кораблей иностранные моряки смотрели в бинокли на творившуюся бойню и фотографировали. Позже заиграли военные оркестры и фонографы, обращенные к набережной. Всю ночь над гаванью, заполненной окровавленными трупами, раздавалось Pagliacci Карузо. Один адмирал, отправившийся отобедать на другой корабль, задержался, потому что на винт его катера намотался женский труп.
Ночью зарево пожара виднелось на пятьдесят миль вокруг. Днем дым стелился, как горная цепь, и был виден с расстояния в двести миль.
В то время как полмиллиона беженцев гибли на набережной и в воде, американские и английские сухогрузы продолжали возить из Смирны табак. Другие американские суда ожидали груз инжира.
На одном японском сухогрузе, пришвартовавшемся в Пирее, выбросили за борт весь груз, чтобы взять на переполненное беженцами судно еще людей. Американский сухогруз привез в Пирей несколько беженцев, но когда капитана попросили сделать еще один рейс в Смирну, он ответил, что его груз инжира заждались в Нью-Йорке.
А на греческом острове Лесбос готовил к отправке свой флот самый необычный адмирал в истории.
Священник методистской церкви из штата Нью-Йорк, он приехал в Смирну по поручению Христианского союза молодых людей всего за две недели до того, как турки вошли в город. Когда началась резня, оба его начальника находились в отпуске, тогда он пошел к итальянскому консулу от имени ХСМЛ и убедил его направить итальянское судно в Смирну для перевозки беженцев на Лесбос. Он поплыл на судне сам, надеясь сделать еще рейс, и обнаружил на Лесбосе двадцать пустующих транспортных кораблей, на которых была эвакуирована с континента греческая армия. Он телеграфировал в Афины, что суда эти нужно немедля направить в Смирну для эвакуации беженцев, и подписался АСА ДЖЕННИНГС, АМЕРИКАНСКИЙ ГРАЖДАНИН.
Ответ пришел через несколько минут.
КТО ИЛИ ЧТО ТАКОЕ АСА ДЖЕННИНГС?
Он ответил, что он председатель Американского Комитета Спасения на Лесбосе, не уточняя, что он единственный американец на острове и что никакого комитета спасения не существует.
Следующего ответа пришлось ждать несколько дольше. Из Афин спросили, возьмут ли американские военные корабли под охрану транспортные суда, если турки попытаются их захватить.
Было 23 сентября, с того момента как турки вошли в Смирну, прошло ровно две недели. Турки объявили, что все беженцы должны покинуть Смирну до первого октября.
Телеграммы шли зашифрованными. В ту субботу Дженнингс отправил в Афины ультиматум. Он солгал, что американские ВМС гарантируют защиту. Солгал, что получено согласие турецкой стороны. Наконец заявил, что если греческое правительство немедленно не выделит корабли, он отправит эту телеграмму без шифра, так что вся вина в отказе спасти греческих и армянских беженцев, которые могут погибнуть через неделю, ляжет на Афины.
Он отправил телеграмму в четыре часа дня и потребовал ответ в течение двух часов. Он получил его, когда до шести оставалось несколько минут.
ВСЕ СУДА В ЭГЕЙСКОМ МОРЕ ПЕРЕДАЮТСЯ В ВАШЕ РАСПОРЯЖЕНИЕ ДЛЯ ВЫВОЗА БЕЖЕНЦЕВ ИЗ СМИРНЫ.
Никому не известный человек, бывший в ХСМЛ мальчиком на побегушках, стал командующим всего греческого флота.
За два рейса Дженнингс вывез пятьдесят восемь тысяч беженцев. Английские и американские ВМС тоже начали эвакуировать беженцев, и к концу октября их было вывезено двести тысяч. К концу года около миллиона людей бежали из Турции в Грецию, привезя с собой эпидемии тифа, малярии, трахомы и оспы.
Количество погибших в Смирне достигло ста тысяч человек.
Или, как сказал американский консул в Смирне: я вынес из всего этого одно-единственное впечатление - чувство крайнего стыда за принадлежность к роду человеческому.
Или, как сказал один американец, работавший в Смирне учителем: некоторые люди здесь повинны в недозволенных актах гуманизма.
Или, как сказал Гитлер за несколько дней до того, как его танковые части ворвались в Польшу: в конце концов, кто сегодня вспоминает об уничтожении армян? Мир верит только победителям.
Именно поэтому Уитмор так и остался для Запада "великим неизвестным писателем"(Джонатан Кэррол).
Кому она нужна, эта правда?