Андрей Монастырский. Словарь терминов московского концептуализма.
Как я и обещал в прошлый раз, для разговора об Андрее Монастырском я отойду от принципа “одна работа - один текст” и посвящу ему целых три текста. Но отойду лишь частично, так как только второй текст будет посвящен непосредственно ему, а сегодня я хочу рассказать о его коллективной работе - словаре терминов московской концептуальной школы. Поскольку три из пяти моих текстов были посвящены художникам, к ней принадлежащим, я могу надеяться, что у вас уже сложилось некоторое, пусть и очень поверхностное, о ней впечатление. Наверное, стала привычной некоторая “книжность”. Ориентированность не на впечатление в первый момент (хотя бывало и такое), а на продолжительное разглядывание, изучение, осмысление. “Книжность” проявляется и в обилие текста - почти любая работа невозможна без сопровождающего текста, а иногда и почти сводится к нему.
Кроме того, для школы характерна некоторая коллективность, особенно для среднего и младшего поколений. Причину этому следует искать в оппозиционности и нелегальности данного искусства в СССР. Во-первых, наличие общего недруга объединяет. А во-вторых, кто другой придет на домашнюю выставку, как не друзья-художники? Кому показывать перформанс в собственном или друга подвале?
Постоянный набор зрителей с высоким уровнем подготовки позволял не слишком заботится о доступности работ для понимания людьми с улицы, тем более что таких почти и не было. Зато была возможность “обрабатывать” зрителя, с каждым разом все больше включая его в контекст своих работ. Коллективные группы художников годами вырабатывали сложные, и при том общие, системы понятий и терминов, применявшихся для обсуждения и создания своих работ, разрабатывали общие темы.
В 90е годы, когда появилась, наконец, возможность выставляться, обсуждаться и продавать работы, иными словами полноценно участвовать в художественном процессе, оказалось, что работы московских концептуалистов чрезвычайно сложны для понимания неподготовленными людьми. В этом контексте создание словаря - не кажется чем-то удивительным. Смею предположить, что когда Андрей замышлял создание словаря, он руководствовался примерно такими соображениями.
Безусловно, московские концептуалисты создали и разработали целый ряд очень важных областей, если так можно сказать, и ввели в обращение ряд общеупотребимых ныне терминов: пустота, влипание, мерцательность, персонажный-автор, принцип сомнения в собственном высказывании и другие. В их отношении словарь непосредственно выполняет свою прямую функцию. Но его функции этим не ограничиваются.
Про современный концептуализм в современном состоянии существует такая расхожая мысль: что сейчас параллельно происходят его открытие, музеификация и актуализация. Означает это лишь то, что сравнительно внезапно для публики открылся целый ряд художников с огромным количеством работ, накопленным за десятилетия и никак не осмысленным до настоящего времени. И работа 30ти летней давности, выставляющаяся впервые, получает как бы двойную датировку. Тем более, что большинство художников мкш продолжает активно творить и в настоящее время.
Заниматься собственной музеификацией нормальному художнику (да и вообще человеку) неинтересно. Художникам МКШ не привыкать превращать в искусство что угодно. Не могли они обойти своим вниманием и этот словарь, который их старанием сам превращен в объект искусства. Поясню на примере.
ПУСТОТА - необыкновенно активное, “отрицательное” пространство, целиком ориентированное, обращенное к наличному бытия, постоянно желающее “провалить” его в себя, высасывающее и питающееся его энергией. И. Кабаков. “Жизнь мух”. Кельн, 1993.
Вполне нормальный термин. Вроде все понятно. А теперь помотрим на какой-нибудь
КОСМОНАВТЫ, ТИТАНЫ, КОЛОСНИКИ, КОРОТЫШКИ, ГРУЗИНЫ - пять “бесплотных чинов” советского коллективного сознательного, которые представлены в архитектурно-скульптурно-парковом дискурсе ВДНХ. А.Монастырский. ВДНХ - столица мира, 1986.
Не говоря уж о
НИ УМУ, НИ СЕРДЦУ - термин С. Ануфриева. Определение автором не предоставлено. (Название одного из этапов первой выставки КЛАВЫ, 1987).
Бред? Или что-то слишком умное? Скорее - бред. Но бред лишь в той степени, в какой бредом являются и другие работы художников МКШ (а в какой-то степени, конечно, являются). В конце концов, можно воспринимать это как шутку над любителями воспринимать все слишком серьезно. Они вообще не любили ничего, что претендует на некий абсолют, не смотря на то, что разрабатывали самые общие и универсальные темы. Привычное состояние - крутой замес юмора, бреда, фарса, гениальных идей, качественного художественного исполнения, рефлексии, и много чего еще.
В какой степени все это нужно и осмысленно? Нужно ли разрабатывать термины, делать искусство ни о чем или о самом себе, “мудрить” и годами изучать полубредовые науки собственного создания? Не знаю.
Пару лет назад я был на выставке “Рефлексия”, проводимой ГЦСИ (здание на Зоологической улице). И было там много разных работ: был и видео-арт, и большие фотографии в урбанистическом стиле и развалы каких-то ботинок и огромные инсталляции и много всего еще. И все это не вызывало абсолютно никакого интереса. А вот в углу висела небольшая сухая ветка на скотче, и рядом листок текста из двух предложений. И она неожиданно вызывала безумный интерес. Причем даже непонятно почему, но я начал считать количество сучков, сравнивать их с числом апостолов, думать о символике их расположения, вспоминать, что я знаю о композиторе, упоминаемом в тексте, и так далее. Как вы уже догадались, автором был Андрей Монастырский. А объяснять я ничего не буду - поскольку сам не понимаю, как на пустом месте можно сделать настолько интересную работу. Собственно, это и есть искусство.