Я знаю десять
У моей бабушки был вышитый рукодельный коврик: «Костьми не ложимся, соседям не завидуем». Жалко, не сохранился. Не завидовать соседям у нас получается легко. Костьми не ложиться - не всегда.
Муся сейчас работает с детьми в поселке глубоко в пустыне Негев. Изначально у нее там было сто детей, после седьмого октября стало триста - в эти маленькие поселки эвакуировали жителей с южных границ. Работает с утра до ночи, устает. Спросила меня в какой-то момент: «Как ты думаешь, это вообще кому-то нужно сейчас? То, что я делаю?». Да нет, отвечаю, кого вообще интересуют дети.
Она очень смеялась, мой правильный израильский ребенок. Мы-то сами давно научились ходить без ног, опираясь на силу духа. Но у нас тут ведь тоже кое-кому двенадцать лет.
Роми пишет: «Не волнуйся, я задержалась. Мы тут поседели с друзьями».
С огромным трудом удержалась, чтоб не ответить: «И мы».
* * *
Пекли сегодня с Ромкой печенье с корицей и играли в игру «Я знаю десять». Десять фильмов, десять названий птиц, десять книг, десять видов еды, десять ругательств (дурак, идиот, дебил, козел, не более того) и т. д. Когда доходишь до десяти, особый шик - сказать «я знаю больше» и перечислять без остановки, пока не собьешься. Исчерпали тему, стали думать, десять чего еще бывает. Я предложила десять заповедей - интересно, как она скажет, что знает больше? Не убий, не укради... И тут меня скосило. Я знаю десять имен заложников. Я знаю больше.
* * *
Нашли на улице игрушечного ежика, размером со спичечный коробок. Лохматого и несчастного, валялся один в пыли. Забрали домой, постирали, назвали Кризис. Роми решила, что Кризис - девочка. И стали мы нашу Кризис потихонечку приводить в себя.
Ромка смастерила ей платье и ожерелье, слепила пару румяных яблок, а я накрасила Кризис ногти розовым лаком. Я знаю десять дурацких занятий: унывать, самоуничижаться, грызть себя, грызть других, чувствовать себя виноватым, не дышать, завидовать соседям, ложиться костьми… Лучше уж красить ногти игрушечному ежу.
А сегодня я попыталась слепить для Кризис куклу из пластилина. Но получилась крошечная горбатая кошка, с усами вниз и мордой обиженного ребенка. Жалкая, как желтая лужица. Зато Кризис рядом с ней сразу стала выглядеть большой и сильной. Так они и стоят на столе: маленькая храбрая Кризис и ее испуганная кошка.
Если я когда-нибудь свихнусь и заведу рукодельный коврик, на нем будет вышито: «Тешим Кризис».
* * *
Старшая сестра Мусиной подруги на прошлой неделе вышла замуж. Сейчас вообще много свадеб, вот только свадьбы эти другие, чем обычно. Проводят их прямо на базе, в качестве хупы там растянутый над головами талит, раввин - из соседнего поселения, жених в полевой военной форме, в роли гостей выступает танковый взвод. Причесать и накрасить невесту приезжают ближайшие волонтеры, для букетов слегка обрывают кусты. Саперы-резервисты из оперного театра берут в руки скрипки, у артиллеристов из камерного случайно находится саксофон. И сотни парней в военной форме самозабвенно танцуют в честь молодых. Сменяют друг друга, часть идет на задание, часть возвращается - и давай танцевать на свадьбе.
У меня от этих свадеб дрожит и стонет внутри какая-то туго натянутая струна. Но все бы еще ничего, пока невесты на фотографиях были в белых платьях. А сестра Мусиной подруги вышла замуж в военной форме. Фату приколола заколкой к распущенным волосам. Она резервист и жених резервист, два офицера под хупой. Струна натянулась и лопнула с тоненьким звоном.
Пришла подруга Белка, подкрутила колки и сказала спокойно:
- Ну да. А через год будет бейби-бум.
Ладно. Инда еще побредем.
* * *
Друг Пашка ездил на юг волонтерить - собирать пайки для солдат. Работа простая: ползет конвейер, на нем коробки. Каждый работник по очереди кладет в коробку один предмет (Пашке достался хумус), коробки ползут до края ленты, последний их закрывает. И так целый день.
Так совпало, что на Пашкину смену собрались только русские волонтеры - набирали по русскоязычным сообществам. Всякие очкастые программисты и светловолосые аудиторы. Поработали пятнадцать минут, двадцать, тридцать, и говорят - не. Тут надо подумать. Ну-ка, народ, давайте прикинем угол скольжения коробки и время на укладку банки. А двух сразу? А двумя руками? А если коробки сдвинуть плотней? А здесь у нас между коробками зазор каждый раз образуется, он нам зачем? Включили секундомер. Выключили. Ясно. Вот ты встаешь сбоку и поправляешь зазор, это сэкономит больше времени, чем отнимет. А ты кладешь кукурузу двумя руками. А ты, наоборот, огурцы клади одной, чтобы второй подталкивать коробку чуть левей. А останавливаться на перерывы мы не будем, а то собьется ритм. Поехали.
Смена в среднем собирает 3150 коробок. Эти зануды собрали 5400. Сфотографировались на память возле конвейера и разъехались по своим скучным гражданским делам.
* * *
Соня из-под Сдерота, пока что живет у родителей. Дома провела два дня в убежище, ночью выскакивала на кухню пожарить яичницу, подсвечивая телефоном (свет их просили не включать). Как только стало возможно - уехала, прихватив в небольшую машину подругу, соседку подруги и троих её детей. Смеётся:
- Избаловали вас! В Иерусалиме сирена, а потом еще время, и потом вы куда-то идете, и потом такое: «бум». А в Сдероте бум, бум, бум, бум, бум, сирена. Бум, бум, бум, бум, бум.
В Иерусалиме упреждение - полторы минуты. В теории, в Сдероте это десять секунд. На практике, там упреждения нет. Как говорил мой коллега, бывший кадровый военный, «какое там упреждение, там до пусковой установки как до того холодильника!».
В Иерусалиме на Соню свалилась собака по имени Барс. Собака брата, брат снайпер и сейчас понятно где, Барс пока что живет у родителей и оказался на попечении Сони, поскольку размером и мощью он с ту пусковую установку. К счастью, в отличие от пусковой установки, собака прекрасно воспитана. Как только звучит сирена, первой бежит в убежище и дисциплинированно садится там у миски.
- Самое лучшее после сирены, - рассказывает Соня, - это сесть на пол и обнять собаку.
Это и есть описание нашей жизни. Когда до пусковой установки (до любой пусковой установки) - как до того холодильника. Но есть брат-снайпер, сирена, убежище и собака. Избаловали нас.
У родителей Сони своя собака, маленькая, толстенькая и глуховатая. Эту просто берут подмышку и уносят - туда, где уже сидит крепкий подтянутый Барс и смотрит свысока: «Избаловали вас».
* * *
В первые пару недель, пока все было закрыто и дети учились в зуме, Ромка просила отправить ее на денек проведать бабушку, мою маму. Мы были не против, но у мамы в квартире нет мамада и в случае воздушной тревоги нужно выходить на лестницу. Мама сама никуда не выходит, вежливо аргументируя «да пошли они в задницу». Но Ромку мы пытаемся воспитывать в парадигме «должна же быть дисциплина» (с этим мама согласна).
- Пообещай мне, - говорю, - если будет сирена, сразу же выйти на лестничную клетку. Вместе с бабушкой (должна же быть дисциплина).
- Обещаю, - говорит.
И тут я вспоминаю, что бабушке утром нужно к врачу.
- Мама, какая мне разница? Я все равно буду учиться в зуме!
- А если будет сирена?
- Выйду одна на лестничную клетку.
- А ты не испугаешься?
- Испугаюсь. И выйду. Не беспокойся, все будет в порядке.
Мы тут поседели всей страной, но я знаю десять смелых людей. Я знаю больше.
* * *
Показывали ребенку «Как украсть миллион» (а то от сериалов для подростков у меня уже почесуха). Вечер, поселок, полная тишина. Те, кто помнит фильм «Как украсть миллион», уже догадались, что было дальше. А вот мы его помнили плохо.
Да. В какой-то момент там изо всех сил гудит сирена. Я вскинулась как полковая лошадь при звуках боевой трубы и кинулась закрывать окна. Можно было выключить звук, но во-первых, это считай полфильма долой. А во-вторых, у нас нынче при звуке сирены включается отнюдь не голова.
Сирена смолкла. Герои фильма спрятались в кладовке, мы затаились в надежде, что нас не придут бить соседи. «Давай откроем, - предложил Дима, - а то душновато». «Сейчас там второй раз загудит, - ответила я, - потом откроем». «Там» загудело, мы ту сирену продышали как на схватках, герои фильма спрятались в кладовке, мы открыли окна. Через десять минут сирена в фильме загудела в третий раз.
Ну что. Можно сказать, десенситизация прошла успешно. Соседи не пришли.
* * *
Я говорю себе: это и есть ее детство. Это то, что она запомнит. Запомнит игру в «я знаю десять», печенье с корицей и бесконечные разговоры, посылки солдатам и собак соседа-резервиста, с которыми гуляла. Запомнит как украсть миллион, невесту в военной форме, ежонка по имени Кризис.
Я говорю себе: она не запомнит тебя в эти дни. Она запомнит себя. Когда она вырастет, ей надолго хватит того печенья.
А что же с нами, канючит внутренний голос. Что же запомним мы? А мы, отвечаю, запомним десять вещей, которых уже никогда не забудем.
А через год будет бейби-бум.
Муся сейчас работает с детьми в поселке глубоко в пустыне Негев. Изначально у нее там было сто детей, после седьмого октября стало триста - в эти маленькие поселки эвакуировали жителей с южных границ. Работает с утра до ночи, устает. Спросила меня в какой-то момент: «Как ты думаешь, это вообще кому-то нужно сейчас? То, что я делаю?». Да нет, отвечаю, кого вообще интересуют дети.
Она очень смеялась, мой правильный израильский ребенок. Мы-то сами давно научились ходить без ног, опираясь на силу духа. Но у нас тут ведь тоже кое-кому двенадцать лет.
Роми пишет: «Не волнуйся, я задержалась. Мы тут поседели с друзьями».
С огромным трудом удержалась, чтоб не ответить: «И мы».
* * *
Пекли сегодня с Ромкой печенье с корицей и играли в игру «Я знаю десять». Десять фильмов, десять названий птиц, десять книг, десять видов еды, десять ругательств (дурак, идиот, дебил, козел, не более того) и т. д. Когда доходишь до десяти, особый шик - сказать «я знаю больше» и перечислять без остановки, пока не собьешься. Исчерпали тему, стали думать, десять чего еще бывает. Я предложила десять заповедей - интересно, как она скажет, что знает больше? Не убий, не укради... И тут меня скосило. Я знаю десять имен заложников. Я знаю больше.
* * *
Нашли на улице игрушечного ежика, размером со спичечный коробок. Лохматого и несчастного, валялся один в пыли. Забрали домой, постирали, назвали Кризис. Роми решила, что Кризис - девочка. И стали мы нашу Кризис потихонечку приводить в себя.
Ромка смастерила ей платье и ожерелье, слепила пару румяных яблок, а я накрасила Кризис ногти розовым лаком. Я знаю десять дурацких занятий: унывать, самоуничижаться, грызть себя, грызть других, чувствовать себя виноватым, не дышать, завидовать соседям, ложиться костьми… Лучше уж красить ногти игрушечному ежу.
А сегодня я попыталась слепить для Кризис куклу из пластилина. Но получилась крошечная горбатая кошка, с усами вниз и мордой обиженного ребенка. Жалкая, как желтая лужица. Зато Кризис рядом с ней сразу стала выглядеть большой и сильной. Так они и стоят на столе: маленькая храбрая Кризис и ее испуганная кошка.
Если я когда-нибудь свихнусь и заведу рукодельный коврик, на нем будет вышито: «Тешим Кризис».
* * *
Старшая сестра Мусиной подруги на прошлой неделе вышла замуж. Сейчас вообще много свадеб, вот только свадьбы эти другие, чем обычно. Проводят их прямо на базе, в качестве хупы там растянутый над головами талит, раввин - из соседнего поселения, жених в полевой военной форме, в роли гостей выступает танковый взвод. Причесать и накрасить невесту приезжают ближайшие волонтеры, для букетов слегка обрывают кусты. Саперы-резервисты из оперного театра берут в руки скрипки, у артиллеристов из камерного случайно находится саксофон. И сотни парней в военной форме самозабвенно танцуют в честь молодых. Сменяют друг друга, часть идет на задание, часть возвращается - и давай танцевать на свадьбе.
У меня от этих свадеб дрожит и стонет внутри какая-то туго натянутая струна. Но все бы еще ничего, пока невесты на фотографиях были в белых платьях. А сестра Мусиной подруги вышла замуж в военной форме. Фату приколола заколкой к распущенным волосам. Она резервист и жених резервист, два офицера под хупой. Струна натянулась и лопнула с тоненьким звоном.
Пришла подруга Белка, подкрутила колки и сказала спокойно:
- Ну да. А через год будет бейби-бум.
Ладно. Инда еще побредем.
* * *
Друг Пашка ездил на юг волонтерить - собирать пайки для солдат. Работа простая: ползет конвейер, на нем коробки. Каждый работник по очереди кладет в коробку один предмет (Пашке достался хумус), коробки ползут до края ленты, последний их закрывает. И так целый день.
Так совпало, что на Пашкину смену собрались только русские волонтеры - набирали по русскоязычным сообществам. Всякие очкастые программисты и светловолосые аудиторы. Поработали пятнадцать минут, двадцать, тридцать, и говорят - не. Тут надо подумать. Ну-ка, народ, давайте прикинем угол скольжения коробки и время на укладку банки. А двух сразу? А двумя руками? А если коробки сдвинуть плотней? А здесь у нас между коробками зазор каждый раз образуется, он нам зачем? Включили секундомер. Выключили. Ясно. Вот ты встаешь сбоку и поправляешь зазор, это сэкономит больше времени, чем отнимет. А ты кладешь кукурузу двумя руками. А ты, наоборот, огурцы клади одной, чтобы второй подталкивать коробку чуть левей. А останавливаться на перерывы мы не будем, а то собьется ритм. Поехали.
Смена в среднем собирает 3150 коробок. Эти зануды собрали 5400. Сфотографировались на память возле конвейера и разъехались по своим скучным гражданским делам.
* * *
Соня из-под Сдерота, пока что живет у родителей. Дома провела два дня в убежище, ночью выскакивала на кухню пожарить яичницу, подсвечивая телефоном (свет их просили не включать). Как только стало возможно - уехала, прихватив в небольшую машину подругу, соседку подруги и троих её детей. Смеётся:
- Избаловали вас! В Иерусалиме сирена, а потом еще время, и потом вы куда-то идете, и потом такое: «бум». А в Сдероте бум, бум, бум, бум, бум, сирена. Бум, бум, бум, бум, бум.
В Иерусалиме упреждение - полторы минуты. В теории, в Сдероте это десять секунд. На практике, там упреждения нет. Как говорил мой коллега, бывший кадровый военный, «какое там упреждение, там до пусковой установки как до того холодильника!».
В Иерусалиме на Соню свалилась собака по имени Барс. Собака брата, брат снайпер и сейчас понятно где, Барс пока что живет у родителей и оказался на попечении Сони, поскольку размером и мощью он с ту пусковую установку. К счастью, в отличие от пусковой установки, собака прекрасно воспитана. Как только звучит сирена, первой бежит в убежище и дисциплинированно садится там у миски.
- Самое лучшее после сирены, - рассказывает Соня, - это сесть на пол и обнять собаку.
Это и есть описание нашей жизни. Когда до пусковой установки (до любой пусковой установки) - как до того холодильника. Но есть брат-снайпер, сирена, убежище и собака. Избаловали нас.
У родителей Сони своя собака, маленькая, толстенькая и глуховатая. Эту просто берут подмышку и уносят - туда, где уже сидит крепкий подтянутый Барс и смотрит свысока: «Избаловали вас».
* * *
В первые пару недель, пока все было закрыто и дети учились в зуме, Ромка просила отправить ее на денек проведать бабушку, мою маму. Мы были не против, но у мамы в квартире нет мамада и в случае воздушной тревоги нужно выходить на лестницу. Мама сама никуда не выходит, вежливо аргументируя «да пошли они в задницу». Но Ромку мы пытаемся воспитывать в парадигме «должна же быть дисциплина» (с этим мама согласна).
- Пообещай мне, - говорю, - если будет сирена, сразу же выйти на лестничную клетку. Вместе с бабушкой (должна же быть дисциплина).
- Обещаю, - говорит.
И тут я вспоминаю, что бабушке утром нужно к врачу.
- Мама, какая мне разница? Я все равно буду учиться в зуме!
- А если будет сирена?
- Выйду одна на лестничную клетку.
- А ты не испугаешься?
- Испугаюсь. И выйду. Не беспокойся, все будет в порядке.
Мы тут поседели всей страной, но я знаю десять смелых людей. Я знаю больше.
* * *
Показывали ребенку «Как украсть миллион» (а то от сериалов для подростков у меня уже почесуха). Вечер, поселок, полная тишина. Те, кто помнит фильм «Как украсть миллион», уже догадались, что было дальше. А вот мы его помнили плохо.
Да. В какой-то момент там изо всех сил гудит сирена. Я вскинулась как полковая лошадь при звуках боевой трубы и кинулась закрывать окна. Можно было выключить звук, но во-первых, это считай полфильма долой. А во-вторых, у нас нынче при звуке сирены включается отнюдь не голова.
Сирена смолкла. Герои фильма спрятались в кладовке, мы затаились в надежде, что нас не придут бить соседи. «Давай откроем, - предложил Дима, - а то душновато». «Сейчас там второй раз загудит, - ответила я, - потом откроем». «Там» загудело, мы ту сирену продышали как на схватках, герои фильма спрятались в кладовке, мы открыли окна. Через десять минут сирена в фильме загудела в третий раз.
Ну что. Можно сказать, десенситизация прошла успешно. Соседи не пришли.
* * *
Я говорю себе: это и есть ее детство. Это то, что она запомнит. Запомнит игру в «я знаю десять», печенье с корицей и бесконечные разговоры, посылки солдатам и собак соседа-резервиста, с которыми гуляла. Запомнит как украсть миллион, невесту в военной форме, ежонка по имени Кризис.
Я говорю себе: она не запомнит тебя в эти дни. Она запомнит себя. Когда она вырастет, ей надолго хватит того печенья.
А что же с нами, канючит внутренний голос. Что же запомним мы? А мы, отвечаю, запомним десять вещей, которых уже никогда не забудем.
А через год будет бейби-бум.