Продолжение банкета. "Вслух-2"
В зверскую рань - к половине одиннадцатого - попасть из моего среднего Подмосковья - в центр... (не, я даже не стану рассказывать, как ночью Тюхтя, глумливо отмуркиваясь на мои жалкие айяйяи, пыталась изодрать ксероксы диссертаций, которые в рачительном правильном (sic!) беспорядке разложены у меня на полу, на кровати, на стульях, на столе. Около 5-ти утра я хитростью-таки заманила ее на кухню и лишила свободы самовыражения. Оставшиеся два часа были восхитительны. Пришлось накинуть себе еще сорок минут).
Конечно, я опоздала. Но, все равно, я успела). Речь шла о телесности и бестелесности в поэзии. Мэтрами пригласили Юлию Идлис и Юлия Гуголева (Елена. Ахиллес. звук назови созвучней…)), молодыми назывались Сергей Золотарев и Алексей Кащеев. Передача получилась офигенная от начала (от… почти начала, совсем начало я не застало) и до конца, причем, всё так ладно и плотно шло, что на высказывания зрителей времени не оказалось.
Но если бы мне все же довелось высказаться, это было бы примерно о том, что телесность в поэзии - довольно мощное средство подключения к стихотворению. Психомиметическое событие как переживание языка (не в значении ‘уда телесного’, конечно, а в смысле системы знаков))) на уровне физиологии как раз связано с таким подключением (Юлия говорила, кстати, что, когда она смотрит по телевизору, как танцуют или там поют, она чувствует, что в теле напрягаются соответственные мышцы, и что со стихами так же). Разумеется, описания всяческих физиологических процессов (вот ведь и без всякой поэзии чтение, к примеру, эротических сцен), органов, субстанций и всего, что связано с существованием в теле так или иначе вовлекает в текст,… не знаю, активизирует наши «зеркальные нейроны», вот))) Конечно, «рука» (или там отсутствие рук, как в стихотворении Гуголева, которое он нам прочел в числе прочих) - это не вполне рука, а тем более, сердце или кровь. С сердцем и кровью надо, наверное, какие-то отдельные усилия предпринять (какие-нибудь лотмановские плюс «минус приемы»), чтобы возвратить им прямые значения, лишить шлейфа ассоциаций, которые они накопили за всю историю существования поэзии, и как-то что ли деавтоматизировать их восприятие. И у троих участников в самом деле было много телесного, а у Золотарева, который и был заявлен защитником бестелесности, вот и все по-другому. Хотя кто-то (Юлия, по-моему, а, может, даже и он сам) говорил о том, что у он тоже не лишен телесности. Но мне почему-то его стихи устойчиво напоминают сновидение. Сновидение все же относится к сфере сознания. Как раз недавно читала исследование о сновидениях, автор пишет, что те логические связи, которые обеспечивают для нас целостность «сновиденческого конструкта», являются необходимыми для вербального отчета о сновидении и возникают уже по пробуждении (ну, я своими словами), но эта вторичная интеграция - не единственное и не главное, что делает сновидение целостным. А главное - это образный контекст, «первичная связь между образами, связь не поддающаяся рациональному анализу и основанная на принципах организации многозначного образного контекста» (кому интересно, это в статье В.С. Ротенберга «Сновидение как особое состояние сознания»). В общем, это, конечно, можно сказать обо всех хороших стихотворениях. По крайней мере, на мой взгляд. То есть, для меня, в итоге, такая внутренняя связность текста (образная или там - связь семантических полей), которая напрямую соотносится, опять же - для меня, с «живорожденностью» стихотворения в какой-то мере оказывается критерием оценки текста, и где-то даже - мерой таланта. Попробуй искусственно имитировать все эти внутренние связи. Ничего не выйдет. Поэтому неважный текст только ткнешь немного филологическим пальцем - и он либо развалился, либо там дырка, потому что он пуст внутри и исчерпывается своей поверхностной смысловой канвой. Только, если все было «по правде», если стихотворение не делали, прикладывая логику да смекалку, а оно происходило в особенном состоянии - назовем его по старинке вдохновением, в котором только и возможно жонглирование всем и сразу (даже подумать страшно - как можно все это не уронить), и в котором открывается больший обзор и возникает иной ракурс и т.д. и т.д. - только тогда получится эта сновиденческая связь между образами))) Т.е., в сережиных стихах причинно-следственные связи в глубинных пластах стихотворения - иные, чем наяву, сновиденные))) И образы, и время и пространство тоже… Не буду слишком вдаваться)))
Кстати, синестезия в поэзии, которую (синестезию) многие исследователи считают тоже проявлением телесности в тексте (потому что типа объединяются сенсорные модальности - зрение и слух или зрение и вкус и т.п.), мне представляется иной природы…
Интересно - а вы как считаете?
Да. В общем, передача про телесность мне очень понравилась, прямо совершенно идеальная вышла - и все поэты, и все стихи, и все разговоры).
А вторая передача тоже была интересной и хорошей - о том, как поэт читает чужие стихи. Мэтры - Линор Горалик и Андрей Василевский, молодые поэты - Дмитрий Мухачев и Андрей Гришаев. К Линор Горалик я с симпатией всегда относилась, но в этот раз не сумела на нее настроиться. А вот с Василевским впервые получилось совпасть. Даже не знаю в чем дело, никогда точно не могу понять механизм внезапного переключения - то ли мне помогло, что Андрей Витальевич сказал, что любит Кушнера и что-то из опыта аккомодации к кушнеровским стихам мне пригодилось, то ли все же сами стихи у него стали другими. Пока не хочу проверять глазами, читать старые и новые, пока просто нравится то, что я получила на слух. Иногда очень важно, чтобы преодолеть инерцию собственного восприятия, послушать, как сам поэт читает свои тексты. Раньше у меня было впечатление какого-то внутреннего напряжения от его стихов, как будто идешь по очень узкой дощечке и не то что не до пируэтов там, но шаг-в-право-шаг-в-лево - и пропасть. А сейчас этого напряжения у меня не возникло, наоборот - мнится мне огромное пространство в маленькую замочную скважину. И я была поражена, но это все же надо будет еще проверить и еще проверить, как бы сказать - трагизмом. Правда, мне как-то мешало немного, что один насморочный человек дико гоготал во время чтения, находя стихи, видимо, юмористическими.
Вот. Дмитрий Мухачев мне не открылся пока. А Андрей Гришаев был прекрасен, как может быть прекрасен только Андрей Гришаев))) А потом, после съемок, все вышли на улицу, а там дождь. И мы с Андреем и с Игорем Карауловым (который меня озадачил, когда мы достаточно долго уже проболтали, признавшись в том, что он страшный человек, и страшность эта, по его словам, состоит в том, что я его ругала. Где?! Когда?! Я этого совершенно не помню, но он наотрез отказался «колоться». Может, кто знает и восполнит провалы в моей девичьей памяти?) пошли в ближайшую забегаловку, где сидело много наших. Я оказалась рядом с Гавриловым и с излишней страстностью предложила… Но вот об этом, пожалуй, в другой раз)))
Конечно, я опоздала. Но, все равно, я успела). Речь шла о телесности и бестелесности в поэзии. Мэтрами пригласили Юлию Идлис и Юлия Гуголева (Елена. Ахиллес. звук назови созвучней…)), молодыми назывались Сергей Золотарев и Алексей Кащеев. Передача получилась офигенная от начала (от… почти начала, совсем начало я не застало) и до конца, причем, всё так ладно и плотно шло, что на высказывания зрителей времени не оказалось.
Но если бы мне все же довелось высказаться, это было бы примерно о том, что телесность в поэзии - довольно мощное средство подключения к стихотворению. Психомиметическое событие как переживание языка (не в значении ‘уда телесного’, конечно, а в смысле системы знаков))) на уровне физиологии как раз связано с таким подключением (Юлия говорила, кстати, что, когда она смотрит по телевизору, как танцуют или там поют, она чувствует, что в теле напрягаются соответственные мышцы, и что со стихами так же). Разумеется, описания всяческих физиологических процессов (вот ведь и без всякой поэзии чтение, к примеру, эротических сцен), органов, субстанций и всего, что связано с существованием в теле так или иначе вовлекает в текст,… не знаю, активизирует наши «зеркальные нейроны», вот))) Конечно, «рука» (или там отсутствие рук, как в стихотворении Гуголева, которое он нам прочел в числе прочих) - это не вполне рука, а тем более, сердце или кровь. С сердцем и кровью надо, наверное, какие-то отдельные усилия предпринять (какие-нибудь лотмановские плюс «минус приемы»), чтобы возвратить им прямые значения, лишить шлейфа ассоциаций, которые они накопили за всю историю существования поэзии, и как-то что ли деавтоматизировать их восприятие. И у троих участников в самом деле было много телесного, а у Золотарева, который и был заявлен защитником бестелесности, вот и все по-другому. Хотя кто-то (Юлия, по-моему, а, может, даже и он сам) говорил о том, что у он тоже не лишен телесности. Но мне почему-то его стихи устойчиво напоминают сновидение. Сновидение все же относится к сфере сознания. Как раз недавно читала исследование о сновидениях, автор пишет, что те логические связи, которые обеспечивают для нас целостность «сновиденческого конструкта», являются необходимыми для вербального отчета о сновидении и возникают уже по пробуждении (ну, я своими словами), но эта вторичная интеграция - не единственное и не главное, что делает сновидение целостным. А главное - это образный контекст, «первичная связь между образами, связь не поддающаяся рациональному анализу и основанная на принципах организации многозначного образного контекста» (кому интересно, это в статье В.С. Ротенберга «Сновидение как особое состояние сознания»). В общем, это, конечно, можно сказать обо всех хороших стихотворениях. По крайней мере, на мой взгляд. То есть, для меня, в итоге, такая внутренняя связность текста (образная или там - связь семантических полей), которая напрямую соотносится, опять же - для меня, с «живорожденностью» стихотворения в какой-то мере оказывается критерием оценки текста, и где-то даже - мерой таланта. Попробуй искусственно имитировать все эти внутренние связи. Ничего не выйдет. Поэтому неважный текст только ткнешь немного филологическим пальцем - и он либо развалился, либо там дырка, потому что он пуст внутри и исчерпывается своей поверхностной смысловой канвой. Только, если все было «по правде», если стихотворение не делали, прикладывая логику да смекалку, а оно происходило в особенном состоянии - назовем его по старинке вдохновением, в котором только и возможно жонглирование всем и сразу (даже подумать страшно - как можно все это не уронить), и в котором открывается больший обзор и возникает иной ракурс и т.д. и т.д. - только тогда получится эта сновиденческая связь между образами))) Т.е., в сережиных стихах причинно-следственные связи в глубинных пластах стихотворения - иные, чем наяву, сновиденные))) И образы, и время и пространство тоже… Не буду слишком вдаваться)))
Кстати, синестезия в поэзии, которую (синестезию) многие исследователи считают тоже проявлением телесности в тексте (потому что типа объединяются сенсорные модальности - зрение и слух или зрение и вкус и т.п.), мне представляется иной природы…
Интересно - а вы как считаете?
Да. В общем, передача про телесность мне очень понравилась, прямо совершенно идеальная вышла - и все поэты, и все стихи, и все разговоры).
А вторая передача тоже была интересной и хорошей - о том, как поэт читает чужие стихи. Мэтры - Линор Горалик и Андрей Василевский, молодые поэты - Дмитрий Мухачев и Андрей Гришаев. К Линор Горалик я с симпатией всегда относилась, но в этот раз не сумела на нее настроиться. А вот с Василевским впервые получилось совпасть. Даже не знаю в чем дело, никогда точно не могу понять механизм внезапного переключения - то ли мне помогло, что Андрей Витальевич сказал, что любит Кушнера и что-то из опыта аккомодации к кушнеровским стихам мне пригодилось, то ли все же сами стихи у него стали другими. Пока не хочу проверять глазами, читать старые и новые, пока просто нравится то, что я получила на слух. Иногда очень важно, чтобы преодолеть инерцию собственного восприятия, послушать, как сам поэт читает свои тексты. Раньше у меня было впечатление какого-то внутреннего напряжения от его стихов, как будто идешь по очень узкой дощечке и не то что не до пируэтов там, но шаг-в-право-шаг-в-лево - и пропасть. А сейчас этого напряжения у меня не возникло, наоборот - мнится мне огромное пространство в маленькую замочную скважину. И я была поражена, но это все же надо будет еще проверить и еще проверить, как бы сказать - трагизмом. Правда, мне как-то мешало немного, что один насморочный человек дико гоготал во время чтения, находя стихи, видимо, юмористическими.
Вот. Дмитрий Мухачев мне не открылся пока. А Андрей Гришаев был прекрасен, как может быть прекрасен только Андрей Гришаев))) А потом, после съемок, все вышли на улицу, а там дождь. И мы с Андреем и с Игорем Карауловым (который меня озадачил, когда мы достаточно долго уже проболтали, признавшись в том, что он страшный человек, и страшность эта, по его словам, состоит в том, что я его ругала. Где?! Когда?! Я этого совершенно не помню, но он наотрез отказался «колоться». Может, кто знает и восполнит провалы в моей девичьей памяти?) пошли в ближайшую забегаловку, где сидело много наших. Я оказалась рядом с Гавриловым и с излишней страстностью предложила… Но вот об этом, пожалуй, в другой раз)))